| ||
|
Дедушка домовой занимает в наших преданиях почетное место: верования о нем до сих пор сохраняются в народе довольно яркие и подробные, с которых еще не совсем стерся языческий отпечаток: причина заключается в самом значении этого мифа. Вера в домового тесно связана с языческим обожанием огня (небесного — в образе Дажьбога и Перуна и земного — в образе Сварожича) и умерших предков. Такая связь и придала особенную крепость и знаменательность вере в домового. Славянин-язычник, обоготворяя силу света и тепла как высшую благотворную силу в природе, как условие всякой жизни, естественно, должен был перенести поклонение этой силе и в сферу домашнюю, в круг семьи. Он с благоговением следил за всеми проявлениями священной для него стихии огня и всюду повергался пред нею с мольбою; но огонь необходим также на домашнем очаге, для удовлетворения самым настоятельным потребностям жизни физической (для тепла и приготовления пищи), среди которых главным образом и вращался тогдашний человек. Обожая солнце, молнию и огни, разводимые под открытым небом, он обоготворил очаг, огнище, как священное место той стихии, которая все вызвала к жизни и вечно поддерживает эту жизнь. Солнце производит весну и лето; без очага человек подвергается гибельному влиянию холода и должен отказать себе в самых первоначальных удобствах относительно пищи. О языческом обожании очага ясно свидетельствуют народные предания наши и западных славян: обряды над бадняком и многоразличные гадания по пламени, углям, золе и лучинам как нельзя лучше подтверждают такое положение. Сначала поклонялись самому очагу; но с дальнейшим развитием язычества привзошли сюда новые верования, слились с верованием первоначальным,— и олицетворились в пластическом и наглядном образе домового. Что действительно обожание очага олицетворилось в образе домового — на это прямо указывают сохранившиеся до сих пор обряды. При переходе в новый дом свекровь (или старшая бабка и даже нянька) топит печь в старом доме. Истопивши, весь жар она выгребает из печи в печурку и дожидается полдня. У нее заранее приготовлен чистый горшок со скатертью. Ровно в полдень по солнцу свекровь кладет в горшок горячие уголья и накрывает его скатертью; потом растворяет двери и, обращаясь к заднему куту, говорит: «Милости просим, дедушка, к нам на новое жилье». После того она отправляется с горшком на новый двор, где хозяин с хозяйкою встречают дедушку-домового с хлебом-солью у растворенных ворот. Свекровь стучится в верею и спрашивает: «Рады ли гостям?» Хозяева с низкими поклонами отвечают: «Милости просим, дедушка, на новое место». Свекровь идет в хоромы; впереди ее хозяин несет хлеб-соль, сзади провожает молодая хозяйка. В избе свекровь ставит горшок на загнетку, берет скатерть и трясет ею по всем углам, как будто выпуская домового; затем высыпает все уголья в печурку; горшок разбивают и зарывают ночью под передний угол дома. В этом обряде ясно сохранялась не только связь домового с очагом, но прямое указание на то, что первоначальное представление домового был домашний огонь и что олицетворение этого огня в образ человеческий совершилось уже позлее. Чтобы солнце приняло образ Дажьбога, молния — Перуна, очаг — домового, необходимо было человеку прожить и подвергнуть действия своих божеств собственному анализу; только тогда человек переносит на них формы своего тела и своих деятельных сил,— разумеется, формы наиболее совершенные, идеальные. Таким образом, семья, при всяком новом переселении, переносила за собой своего пената, свой охранительный огонь. В горшке, закрытом скатертью (платом), несла его старшая в семье женщина, как заведовавшая хозяйством и очагом. С благоговением встречала семья у ворот священный огонь с хлебом-солью и поклонами. Со скатерти отряжали святыню, чтобы самый дух ее переселился на повое жилье. Горшок, уже освященный присутствием пената, разбивали, потому что употребить его в дело домашних, обиходных нужд было нельзя: это было бы великое преступление. Самые черепки, как нечто священное, зарывали в передний угол дома, особенно уважаемый у простолюдина. Передний угол и теперь у него украшается образами. На то же первоначальное значение домового указывает следующий обряд, совершаемый ежегодно: 28 января после ужина оставляют для домового на загнетке горшок каши, который обкладывается вокруг горячими угольями: прежде всякое приношение клали, по всему вероятию, прямо на огонь; обкладывание вокруг горшка есть явление позднейшее. В Польше домовой называется «выгорище» (от гореть, выгорать; сравни с огнище). Таким образом, в домовом видим олицетворение очага. Но, сверх того, с домовым связывается еще поклонение душам умерших предков. Что славяне обожали умерших предков — на это есть самые достоверные свидетельства. Заметим, что такое обожание необходимо условливалось их патриархально-родовым бытом, который на все накладывал свой отпечаток, ибо он все проникал и всему давал основу. Помимо кровных отношений человек не мог представить себе никаких других нравственных отношений. Здесь заключается причина, почему языческие верования славян получили ясный оттенок родовых убеждений. В слове Христолюбца сказано: «молятся роду и рожаницам» и ставят «беззаконьная трапеза менимая роду и рожаницам». Совершение жертвоприношений при погребении умерших, «возлияния на могилы предков и ежегодные угощения их в дому потомков* прекрасно подтверждают классическое известие Христолюбца. На связь домового с поклонением теням предков указывает постоянно придаваемое ему имя дедушки (иногда батюшки). Имя это, как синонимическое в убеждении простолюдина, заменяет для него имя «домового», и как оно указывает на почтительные родственные отношения, то. употребляется всего чаще. О связи домового с поклонением роду говорят и его характер и обряды, в честь его совершаемые, на что укажем ниже. ______________________ * Возлияние на могилы совершаются вином и медом; родственники, поминая умерших предков, зарывают в могилы яйца, зовут покойников к себе кушать хлеб-соль и накрывают для них особые места за столом. ______________________ Теперь является вопрос: на каком языческом веровании основано то сближение очага с душами умерших, которое встречаем в мифе домового? Почему домовой явился антропоморфическим олицетворением очага и рода (т.е. душ умерших предков)? По верованиям славян душа человека представляется в образе огня; огонь этот бросается Дажьбогом в виде молнии, с которою связывается верование в силу творческую и плодородную. Оттого Дажьбог дед всех людей; оттого, по выходе из тела, душа теплится свечкою на могилах или носится в виде блуждающих огоньков*. В этом веровании лежит объяснение, почему души умерших предков сливались для потомков с стихиею светлою — с огнем; почему домовой, представитель очага, слился с дедушкою, представителем рода. Этому слиянию помогла вера в огненное представление души, близкое к очагу: и душа и огонь на очаге суть частицы того небесного огня, какому славянин поклонялся в Дажьбоге и его детях; по существу своему оба эти представления сходились. Значение того и другого в среде рода или семьи было так тождественно, что соединение их в одном мифе домового, в одном образе пената было необходимо. Огонь на очаге было семейное божество, которое доставляло человеку первоначальные удобства жизни и охраняло счастие дома и семьи, как божество светлое и потому благодетельное. Тоже охранение семейного мира и счастья, те же заботы о домашних и верховное покровительство их принадлежало старшему в роде или семье. По свежести патриархального физиологического чувства старшего глубоко уважали, считая всякое слово его за священный приговор: его устами говорило самое божество. Умирая, предки не покидали потомков; они невидимо надзирали за ними, хранили их счастие и спокойствие; души их не расставались с родным кровом, и для потомков они сливались с очагом. Душа соединялась с стихиею огня, возженного на очаге. ______________________ * Воскресать происходит от крес— огонь (кресать). У лужитан в воскресенье четвертой недели поста ходят на Тодесберг с зажженными факелами и, помянув умерших, тушат факелы и возвращаются назад с песнями: «Смерть мы потушили, новую жизнь зажгли». ______________________ Когда с дальнейшим развитием религиозной системы славянин дошел до человеческого олицетворения своих верований, тогда явился типический образ домового; на него перешли все благотворные понятия, соединяемые прежде с очагом, и все качества домовитого хозяина — патриарха, каким был старший в роде или семье. Следовательно, все доброе и почетное, по языческим и родовым убеждениям тогдашнего человека, было перенесено на домового. Как дедушка, он есть самое старшее и почетное лицо в семье домовладыки, к которой он и принадлежал по восходящей линии: эта родственная связь для древнего человека не была искусственною; напротив, ей вполне верили, ее чувствовали. Домовладыка, который становился вместо старшего, не считался настоящим владельцем дома и его распорядителем, эти права принадлежали домовому-дедушке, оттого во многих местах удавалось нам слышать, что его прямо называют хозяином. В самом деле, домовой есть идеал хозяина, как его понимает русский человек: он видит всякую мелочь, беспрестанно хлопочет по хозяйству, там поправит, здесь пособит; он любит приплод домашних птиц и животных и не терпит излишних расходов, за которые сердится: словом, домовой — хлопотлив, расчетлив, домовит и кропотлив. Он смотрит и охраняет дом пуще хозяйского глаза; радеет о хозяйском добре пуще заботливого мужика, бережет скот (коров, лошадей, овец и проч.); заплетает у лошадей хвосты и гривы, завивает в бородах у мужиков косы: этим выражается его любовь. У домового, как это бывает почти у всякого поселянина, есть своя любимая лошадь, которую он холит, чистит и подсыпает для нее побольше овса. Домовой, как расчетливый хозяин, не считает грехом утащить из чужих (соседних) сеновалов корм для своих лошадей. Он надзирает за домашними птицами, особенно за курами, за овином, огородом и проч. Когда водяному приносят в жертву гуся, то наперед отрывают гусиную голову и приносят на птичий двор; там вешают ее для того, чтобы домовой не узнал в гусях убыли и не рассердился. Домовой не дает и лешему потешиться в хозяйском саду, и ведьме не позволяет задаивать коров: он устраняет всякий убыток и противодействует всякой нечистой силе*. В Пензенской, Саратовской губернии у мордвы сохранился весьма знаменательный обряд: там родственники приносят умершему яйца, масло, деньги, и проч., при этом они говорят: «Вот тебе, Семен, на. Это принесла тебе Марфа, береги у нее скотину и хлеб. Когда я буду жать, корми цыплят и гляди за домом»**. Здесь умершим предкам поручается то же самое, чем заведывает домовой. По такой, глубоко уважаемой патриархальным человеком связи домового с душами предков это домашнее божество пользовалось и пользуется особенным уважением, вследствие которого боятся без нужды произносить имя домового, заменяя его названиями: он, хозяин и преимущественно дедушка. Здесь заключается объяснение, отчего в то время, как христианство рушило многие и важные в язычестве верования—домовой до сих пор сохранил к себе любовь простолюдина; когда стерлись многие предания — предания о домовом сохранили еще свои краски. В его существовании трудно разуверить крестьянина. Деятельность домового ограничивается, однако, пределами той семьи, к которой он принадлежит, как старший в роде; он смотрит только за благом своего дома, своей семьи, в границах которых заключается его владычество и обожание. Потому он и назван домовым и даже дворовым: здесь выражается не только значение домового, как божества домашнего, но и то пространство, которым определяется поклонение ему. Место, где живет домовой, находится за печкой, по связи его с очагом. Сядет ли изба, треснет ли в ней бревно или деревянный стол, лавка и проч.— шалит домовой: понятно почему? — все эти явления объясняются теплотою, которая сушит сырое дерево. ______________________ * Понятно, почему в Литве называют домового — доброхочий.
______________________ Все выраженные нами положения подтверждаются и еще более объясняются филологическими соображениями. Имя древнего божества Чур (пан — Чур), сохранившееся в преданиях и заклинаниях, удаляющих от человека все недоброе и всякую нечистую силу: «Чур меня, чур нашего места»,— имя это значением сводим объясняет связь веры в огонь с верою в души предков. Чур на санскр. значит жечь, курить; оно служит корнем словам чурка, чурбан. Чурбан (чурбак) есть обрубок дерева, толстое полено; его клали на домашний очаг и на нем разводили хранительный огонь. У других славян слово чурбан заменяется словом бадняк. Над этим поленом, которое поддерживает на очаге огонь, совершаются до сих пор некоторые обряды. Накануне Рождества Христова, в горах Кроации и Далмации, в Герцеговине и у черногорцев бывает бадний день. Поселяне отправляются в лес рубить дубовые чурбаки (бадняки); привозят их домой и вносят в избу; вносящих осыпают зерновым хлебом, с желанием счастья. В Герцеговине везут бадняк на шести быках. Нарочно приглашенный гость посыпает избу и сам от других осыпается зерном. Бадняк кладут в печь и зажигают. Когда он разгорится, гость берет кочергу и ею разбивает головню так, что от нее летят искры. При всяком ударе он приговаривает: столько рогатого скота, столько лошадей, столько коз, овец, кабанов, ульев, счастья и успеха; потом разгребает золу, и все присутствующие бросают туда по нескольку денег. У черногорцев бадняк, украшенный венками, кладут на очаг, льют на огонь масло и вино и бросают туда же горсть соли и муки. Когда бадняк загорится, то его огнем зажигают лампаду и свечи пред иконами и начинают молиться. Таким образом бадняку (или очагу) приносят в жертву масло и вино, которым делают возлияния на могилы умерших, деньги, хлеб и соль, которые жертвуются и домовому. Выше мы видели, что каша, приносимая в жертву домовому, обкладывалась огнем. Первоначально всякое приношение клали прямо на огонь, который пожирал приносимое ему в дар: отсюда произошло и самое название жертвы (жечь, жрать: «жраху у рощи и у воды», жрец, жертва). Кормление есть уже позднейший вид жертвоприношения, ибо для него необходимо очеловечивание божеств, что в развитии язычества совершается нескоро. Слово чур связывается со словом щур, сохранившемся в названиях пращур, прапращур. Следовательно, в обожании Чура видим то же поклонение очагу и роду, как и в обожании домового, это одно божество. Из заклятий «чур меня, чур места» ясно видно охранительное значение этого божества; оно защищало семейный мир и счастие в границах своего владычества, которое определялось владением семьи или рода, живущего вместе. Вот почему призвание в помощь этого божества прогоняет всякую злобную силу; вот почему предание сохранило с ним значение бога — хранителя семейных полей, пашен и межей. То же приписывается и домовому: он охраняет границы владений рода или семьи. На такое значение домового указывают жертвоприношения, совершаемые в честь его, и другие обряды, связанные с именем домового; эти обряды главным образом отправляются по всем углам дома и двора, следовательно, по границам владений семьи. Не только член семьи или рода, но всякий пришлец чужеродный, как скоро входил под кров известного дома*, считался под защитою домашнего очага. Оттого нарушить гостеприимство — у славянина было оскорбить души предков и то светлое божество огня, которое всему дает плодородие. В черте семейных или родовых владений всякий получал освящение. Отсюда объясняется и тот обычай, почему в Герцеговине обрядом в бадний день заведывает гость. Присутствие гостя почиталось особенною милостию богов, которые приводят гостей под известный кров и для их угощения ниспосылают обилие. У теперешних горских народов, живущих в родовом быте, гостю часто передаются права старшего в семье. ______________________ * Дым у Нестора значит дом; изба (истба, истопка) происходит от слова топить (печь). ______________________ Вследствие тесной связи домового с своею семьею необходимо строго различать предания о домовых своем и чужом. В настоящее время это сделать довольно трудно; не говоря о том, что собиратели материалов не делали такого различия, самые народные предания во многом смешали сказания о домовых своем и чужом. Свой домовой постоянно добр; он связан с семьею узами родства, крови и поэтому хранит ее от зла, благодетельствует ей. Когда умирает кто-нибудь из членов семьи, он воет ночью, выражая тем свою родственную" печаль. В совершенно других отношениях может он находиться с другими родами и семьями, к которым не чувствует он родственного тяготения. К чужим семьям домовой равнодушен; он даже на их счет улучшает полежение своей семьи: по наивному представлению преданий, он таскает своим лошадям сено из чужих сеновалов, перезывает к себе птицу с чужого двора и пр. К чужим семьям, у которых есть свои хранители-пенаты, домовой почти всегда питает чувство неприязненное. Поэтому чужой домовой есть существо разрушительное; он старается повредить домашнему счастию и семейному миру. Чужой домовой всегда лихой. Вот почему его боятся и произносят против него заклинания: в заговорах просят покровительства светлых божеств неба «от черта страшного и от чужого домового». Домовые разных семейств нередко вступают между собою в борьбу, и один из них может другого обессилить, изгнать из владений и сам поселиться на его место в чужом дому. Потому при переходе на новоселье всегда перезывают с собою своего домового; а в предостережение, чтобы злые люди (враги) не напустили в новый двор лихого домового, вешают на конюшню медвежью голову. Все. это делается для того, замечает г. Сахаров, чтобы лихой домовой не вступал в борьбу с добрым за жилье и не обессилил его. В этом знаменательном предании сохранилась родовая вражда славян, о которой говорят и летописи и народная память (в песнях и пословицах). Эта вражда родов и семей была перенесена в убеждения религиозные и прикреплена к домовому, как представителю родового старейшинства. Понятна его неприязненность к чужеродцам; понятна мольба против чужого домового. Такая родовая или семейная особность домового выражается в его пристрастии к. известному цвету шерсти: один домовой любит белый (серый) цвет, другой — карий и т.д. С этим, вероятно, соединилась память о вкусе и привычках умершего родоначальника. Какой цвет любит домовой, тот идет ко двору, к семье; другой цвет — идет к чужому, двору, и потому ему. противен. Вот почему крестьянин старается держать лошадей, кошек, собак той шерсти, которая ко двору; другой шерсти лошадей домовой заездит и забьет под ясли, а кошек и собак перекусает*. Когда чужой домовой пересилит своего (нашего), тогда начинает он выживать семью из дому, делает ей всякое зло и беды. Он щиплет скот и птиц, стаскивает хозяина с телеги, саней и постели, раздевает его во время сна у лошадей отнимает корм и спутывает им гривы, хлопает дверьми, наваливается на спящих, щиплет до синего пятна и вообще всякому делу мешает. Тогда хозяин спрашивает домового: к добру ли все это или к худу? Домовой отвечает ночным беспокойством, которое означает, что он выживает семью из дому. Чтобы прекратить эти беды, прибегают к молебну и окроплению св. водою по всем углам избы и двора или водят по всем углам медведя, стригут его шерсть и обкуривают ею весь дом: этот обряд совершают с заговариваниями. Важно в этом случае участие медведя, оно сходится с тем обрядом, в котором употребляется медвежья голова, а следовательно, и этот обряд также имеет в виду отогнать чужого домового. Но кроме таких средств, с лихим домовым (под которым должно разуметь чужого домового) управляются еще 1 ноября; тогда берут помело, садятся на лошадь, нелюбимую домовым, ездят на ней по двору и машут по воздуху помелом, приговаривая: «Батюшка домовой, не разори двор, не погуби животину»; иногда помело обмакивают в деготь, чтобы отметить домовому лысину, после чего он убегает со двора. Ясно, что крестьянин предпринимает эту меру не против своего, а против чужого домового; иначе нельзя было бы согласить благотворного охранительного значения домового и глубокого уважения к нему с этою мерою изгнания. Сверх того, изгнать своего домового, как старшего в роде, было бы величайшим грехом в быту патриархальном; словом — это невозможно. Изгоняется домовой лихой, т.е. чуждый, не связанный с семьею родственною связью и враждебный ей: ему-то отмечают лысину, т.е. кладут на него знак помелом. Такой обряд совершается 1 ноября, когда совершается празднество и жертвоприношение своему домовому. Мы думаем, что это отличие своего домового от чужого может послужить для объяснения того загадочного верования, по которому, с одной стороны, души умерших обоготворялись, как божества светлые и добрые, а с другой, представляются пугающими живых людей и приносящими для них несчастие и беды. В домовом обожались предки, и если каждый род (каждая семья) ограничивалась поклонением своему роду, то естественно, что души чужих предков представлялись в таком же отношении, в каком представлялся чужой домовой. Роды спорили и враждовали между собой; представителями их интересов и, следовательно, их взаимной борьбы были старшие в родах; по наивному младенческому пониманию первоначального человека, умирающие переносили за гроб те же привязанности и те же ненависти. Души чужеродцев были враждебными для потомков своих врагов; они пугали их в образе мавок и делали им всякое зло. ______________________ * Шерсть в наших поверьях играет большую роль. ______________________ Но бывают случаи, когда домовой становится злым (лихим) и в отношении к своей семье. Такое состояние, как ненормальное, есть временное. Причинами этой перемены в характере домового бывают: а) неуважение к нему, в) тоска по прошлому и мена шкуры домовым. Неуважение к домовому, кроме других случаев, главным образом выражается в лишении его разных приношений. Последние состоят в следующем: 28 января оставляют для него после ужина на загнетке горшок каши; ровно в полночь домовой выходит из-под печи и ужинает. Если хозяйка позабудет сделать это, то из доброго он делается лихим. Тогда можно унять его только кудесами (отсюда кудесник, объясняемый у Памвы Берынды чаровник), которые совершаются так: в полночь колдун зарезывает петуха, выпуская кровь его на голик, и этим голиком выметает все углы в избе и дворе с заговорами — до пения последних петухов. 20 августа поят лошадей через серебро и потом скрытно кладут монету в конюшне под яслями, от чего лошади добреют, не боятся лихого глаза и бывают в милости у домового. Вспомним еще встречу домового с хлебом-солью на новом жилье. Таким образом, домовому приносили в жертву кашу, которая составляет необходимую принадлежность при поминаниях, деньги, которыми чествовали бадняк и которые зарывают в могилы, и петуха. Петух был самою любимою жертвою домового; чтобы утишить его справедливый гнев, зарезывали кочета, и он умилостивлялся: становился по-прежнему добрым*. Причина такого посвящения этой птицы домовому понятна: пением своим кочет приветствует восхождение солнца, этого божественного благотворного светила, пред которым славянин упадал с религиозным благоговением**. ______________________ * Жертвоприношение петуха названо кудесами позже, когда языческие обряды стали стираться, и вследствие того прежние мольбы и жертвы получили характер чар и заговоров.
______________________ Пением петуха крестьянин и теперь определяет продолжение ночи, оставшейся до утра; оно, предвещая свет, прогоняет темную, нечистую силу*. Петух был птицею солнца, этого небесного огня, а потому и птицею домашнего очага и домового. Как домовому приносился петух, так эта же жертва приносилась и умершим, по связи душ с очагом. Об этом принесении петуха в жертву умершим у славян прямо говорит Лев Диякон. Из самого обряда жертвоприношения уже ясна связь домового и петуха с огнем. Кровь из птицы выпускают на голик, который принадлежит к обыкновенным атрибутам кухни и печи**; каша, приносимая дедушке, ставится на загнетке.— Домовой считается поэтому покровителем кур. В честь его 1 ноября совершается особенное празднество, известное под именем куриного праздника или куриных именин. В этот день родственники и хорошо знакомые дарят друг друга курами, и эти дареные куры содержатся в почете: их никогда не убивают, а яйца от них почитаются целебными. В этот день собираются в овине, где старший член семьи рубит у кочета голову топором; ноги кочета бросает он на верх избы, чтоб водились куры; а священное мясо съедают целою семьей за столом. Известно, что куры начинают зимой нестись к Рождеству; потому-то 1 ноября в честь домового совершалась жертва, чтобы куры водились и неслись. Жертвоприношение, как видно из преданий, совершалось старшим из семьи, место которого в позднейшее время заступил знахарь, ведун, колдун. Религиозное богослужение в семье принадлежало родоначальнику, старшему; он обращался с мольбами и жертвой к очагу; от того за ним оставалось имя огнищанина (жреца от жреть — греть, гореть). ______________________ * Крик петуха прогоняет нечистых.
______________________ Когда забывали в урочное время ставить домовому жертву, он делался лихим: люди заболевали, скот худел, со всех сторон грозила напасть. Это было наказание за презрение охранительного божества, за неуважение душ предков, что по тогдашним убеждениям составляло самый тяжкий грех. Но кроме того, свой домовой становился лихим и от другой причины. По народным преданиям, сохранившимся у нас, 30 марта домовой бесится с ранней утренней зари до полночи, пока запоют петухи. В это короткое время он никого не узнает из своих домашних; потому ночью боятся подходить к окну, а домашний скот и птиц с захождением солнца запирают. Вдруг встоскуется домовой невесть почему, говорят простолюдины, и злится на все; лошадей забьет под ясли, перекусает собак, коров от еды отобьет, все раскидает, подкатывается под ноги и пр. Бывает с ним такая перемена или потому, что с весною спадает с домового старая шкура, или находит на него чума, или захочется ему жениться. Отчего же бесится домовой в это время года? Различные объяснения, какие находим этому верованию у простолюдинов, с одной стороны, указывают на затемнение языческих преданий, с другой, на различные условия бешенства домового, оставшиеся в памяти поселян — одно в одном месте, другое в другом. Бешенство домового объяснится само собою, если припомним его связь с душами умерших предков. С весною, когда природа призывалась к новой и полной жизни, покойники, по народному преданию, начинали скорбеть о своей прежней жизни и желать свидания с своими потомками. Весной, по Стоглаву, жгли солому и кликали умерших*. Домовой также тоскует о прошлой жизни: ему хотелось бы жениться! Такая тоска по жизни тем сильнее была, что совпадала с самым свежим, юным развитием сил природы. С первым весенним месяцем животворные силы возрождаются с большою стремительностью; леса и поля одеваются новою зеленью. Солнце, при повороте своем на лето, наряжается в праздничный сарафан и кокошник. В таком мифе выражено возрождение теплой творческой силы солнечных лучей; то же верование о возрождении с весною было перенесено от огня небесного на очаг домашний. В декабре месяце, когда совершается поворот солнца, уже кличут весну; самый декабрь назывался просинец (просинеть, прояснеть)**; в конце его с торжественными обрядами возжигали бадняк и приносили очагу жертвы. Но это было первоначальное празднество в честь первым обнаружившимся условиям жизни в природе. Весна собственно начиналась с марта, с него начинался и языческий год славян; в марте повторялось кликание весны и начинались летние праздники. В старину у нас 1 сентября старики тушили старый огонь в печи, а с зарею разводили новый чрез трение дерева: такой огонь назывался Царь (Князь)—огонь, живой огонь. Любопытно, что с этим обрядом сходится переселение в новый дом, которое также бывало первого сентября. Мы думаем, что обряд этот, вместе с празднованием новолетия, был перенесен к 1 сентября от марта, вследствие христианского влияния***. Таким образом, как в декабре торжественно возжигали бадняк, в знак просветления (просинения) неба и всей природы; так в марте тушили на очаге старый огонь и возжигали новый, в знак возрождения творческих сил жизни. С зарею, с этим первым светом весеннего солнца, трением добывали живой огонь старшие в семье и полагали его на очаг. Когда очаг олицетворился в домовом, тогда это возрождение выразилось в нем переменою шкуры. Облекая идею в форму пластическую, снятую с видимого, внешнего мира, ум человека придавал своему олицетворению все признаки, которые связываются с даваемою им формою в действительности жизни. Это часто не только не объясняет, но затемняет для потомков ту мысль, которую живо понимали предки. Из всех преданий видно, что домового представляли себе в образе человека, но покрытого шерстью (мохнатого): отсюда объясняется, почему прикосновение мохнатого означает в гаданиях счастливую и богатую жизнь, отчего вывороченный тулуп и куньи или другие хвосты употреблялись на свадьбах и в других случаях, как вернейшее охранительное средство против чар и бед. Менял шкуру домовой в состоянии болезненном, на что указывают примеры из жизни различных линяющих животных, и то предание, по которому бешенство домового объясняется поразившею его чумою. Итак, домовой в эпоху возрождения сил природы чувствует большую полноту собственных жизненных сил и начинает тосковать по прошлому: тоска его выражается в разрушительных действиях и начинает высказываться понемногу вместе с поворотом солнца. Еще 2 января предпринимают меры для сохранения курников; в этом месяце его задобривают жертвою; в феврале он заезжает уже лошадей. Впоследствии вместе с этою ближайшею причиною тоски и бешенства домового соединили мену шкуры. ______________________ * С 1 марта начинается у всех славян (у запад.— с факелами) посещение могил. На Радуницу умершие сами посещают своих родных.
______________________ Но кроме дедушки-домового, есть предания и о других языческих божествах, носивших почетное имя дедушки. Водяной постоянно называется дедушкою; тем же названием чествуют иногда и лесовиков. Все это указывает на влияние родового быта в области религиозных убеждений славян и на то знаменательное явление, что славянин всюду — и в лес и на мельницу (к воде)—переносил свою веру в род. Остановимся на водяном, который сохраняет близкое сходство с домовым. Славяне обожали стихии и между ними воду; домашний колодец, ключ, источник, у которого селился род, был священным семейным божеством, подобно очагу, только в другой стихии. Это обожание с дальнейшим развитием язычества олицетворилось в образе водяного-дедушки, с которым, следовательно, связалось поклонение роду*. Владычество водяного явственнее всего обнаруживается на водяной мельнице, следовательно, там, где семья поселилась близ воды, где ей необходима сила воды. Водяной живет близ мельничного колеса и хранит хозяйство и покой мельника и рыбака. Это также идеал заботливого хозяина: он бережет поселянина в бурное время на воде, перезывает рыбу из чужих рек в свою, стережет летом гусей, смотрит за бреднями и пр. Летом водяной бодрствует, а зимой спит, ибо зимою лед оковывает воду. Веспою, когда начинается новая жизнь, когда домовой меняет шкуру, водяной просыпается голодный и сердитый. В этом предании прекрасно выражена мысль о пробуждении от зимнего сна природы; с полным разгулом несется река, ломая оковы льда и напором полой воды и льдин снося мосты, чаши, мельничные снасти и пр. В это время водяного ублажают убиением лошади, которой голову обмазывают медом, а в гриву вплетают красные ленты, черную свинью и гуся. Как домовому посвятили кочета, так водяному был посвящен гусь, которого приносили в прощальный дар дедушке-водяному в половине сентября, когда начинаются ощутительные признаки зимы и птица домашняя оставляет воду. Жертвоприношение и теперь в некоторых случаях совершает старший. Неуважение к водяному, непоставление ему жертв влечет за собою наказание: он разгоняет и замучивает рыбу, изводит гусей, ломает плотину и пр. Первоначально, когда роды жили «особе», каждый род, вероятно, имел свою воду и своего водяного, как имел и своего домового; ибо самые обыкновенные житейские нужды требовали поселения у воды. Но после, когда роды стали приходить в более близкие отношения и селиться вместе у одной реки, тогда естественным путем водяной стал привязываться к семейной или родовой мельнице, следовательно, предания о злом водяном, заговоры против него и обряд его изгнания должно относить к чужому водяному, тем более что в родовом быту чужой и неприязненный (враждебный) синонимы. ______________________ * Верование в рой. высказывающееся в дедушке-водяном, имеет близкую связь с преданиями о мавках и русалках. Впервые опубликовано: Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. Кн. 1. М. 1850. Отд. VI. С. 13—29.
Александр Николаевич Афанасьев (1826—1871) — русский собиратель фольклора, исследователь духовной культуры славянских народов, историк и литературовед. Надворный советник (1859). | ||
|