| ||
|
В настоящее время уже понятно все важное значение тех исторических материалов, которые сохраняются в народных преданиях, обычаях и поверьях. Вот почему ревностно приступили к собиранию их и стали думать о правилах, которым бы подчинить издание их в свет. В кругу подобных трудов книга г. Снегирева необходимо обращает на себя заслуженное внимание. Он сделал попытку составить возможно полное «Собрание русских народных пословиц» и выполнил свою задачу, если не без недостатков, более или менее присущих всякому труду, то (надо заметить) и не без значительных достоинств. Книга его составляет лучший сборник пословиц, сравнительно с прежними их изданиями, которые и менее полны и более извращали простонародную форму материалов этого рода обновлениями и добавками*. Но и без отношения к ним собрание пословиц г. Снегирева есть важная заслуга в нашей исторической литературе. По своей полноте оно дает превосходный материал для объяснения многих сторон нашего быта. Это богатый источник для определения логических приемов и моральных убеждений русского человека, так точно, как и для уяснения различных сторон его жизни современной и прошедшей. В подтверждение наших слов обратим внимание на те пословицы, которые характеризуют древнейший, первоначальный быт славянских племен. От этой глубокой древности, скрытой за многими веками, еще донеслись до нас обломки в песне и пословице, и только по таким обломкам можем мы изучать старину и воссоздавать ее типические черты. ______________________ * Заметим только, что слово «притча», помещенное издателем в заглавии, совершенно лишнее, потому что притчи в его книге не встречаются. Может быть, он разумел под этим названием что-нибудь другое, а не то понятие, которое с ним обыкновенно соединяют. Притча есть народная басня, проникнутая духом библейского рассказа: напр., горшок и притча Дария царя Персидского. Прочие материалы, напечатанные г. Снегиревым под именем притч, нисколько не притчи, но загадки (трое, четверо, кум и сын) и две народные басни (замыслы и благоразумие), не имеющие характера притчи. ______________________ Песня рассказывает нам о разрозненности славянских родов и семейств в частном, так сказать, гражданском быту, когда брак был умычкою (похищением) или куплею, когда род сурово и подозрительно смотрел на всякого чужого. Пословицы разъясняют нам другую сторону той же первоначальной жизни. Они представляют общинный, так сказать, публичный быт тех же родов и семейств, когда старики сходились подумать, порассудить и решить дела о взаимных отношениях, или правильнее — ссорах и распрях. Худой мир лучше доброй ссоры: потому не всякая ссора кончалась дракою, и всякая драка имела исход. Разрозненные роды и семьи в домашнем, частном быту нередко соединялись там, где дело касалось общей безопасности, общего наряду. Ссоры не только разъединяли родичей, но и сближали их между собою, заставляя сходиться для совещаний на родственные собрания — мирские сходки, веча. Рать (война, драка, ссора) стояла до мира (мiра), а мир (мip) до рати — не только в смысле того успокоения, которое следует за усобицею и раздором, но и в смысле той мирской сходки, того мiра, на котором усобица и раздор заканчивались общим приговором о мире или перемирии. Оттого мip был дело великое, или, по другому наречию, громада великий человек. Mip (громада) был собрание старших родичей, уважаемых за свои лета по естественному чувству крови, которое ставило старика молодому вместо отца. Такое непосредственное чувство, сродное первоначальному состоянию человека, еще не знакомого с анализом, долго сохранялось в нашей истории. Когда сознание осветило эти отношения, они успели уже перейти в обычные установления, освященные давностью, и получить законное основание. Русский человек — человек патриархальных преданий и верований. Он очень хорошо понимает, что свой своему поневоле друг; у него везде родня, так что родни не перевешаешь до Москвы. Многое забыла народная память из старинной жизни и ее событий; но твердо запомнила, что старших и в Орде почитают*. К этому чувству крови присоединилось, но уже впоследствии, как шаг вперед, понятие о большей опытности старого человека. Где старья, там и статья. Отсюда объясняется начальный смысл пословицы: кто хочет много знать, тот скоро состареется (или: будешь много знать, скоро состареешься). Содержание ее вовсе не то, что наука (о которой долго у нас не знали) убивает здоровье и силы; напротив, смысл тот, что знания приобретаются опытом жизни, испытанием судьбы, бывалостию в различных обстоятельствах. Эта практическая наука, которая тем полнее фактами и выводами из них, чем долее длилась самая жизнь. Подобный же смысл скрывается и в пословице: век живи — век учись, т.е. жизнь дает человеку уроки опытности и обогащает его знаниями вместе с его физическим возрастом. Время изменило значение этих пословиц, как и многих других. Вот почему старик считался лучше семерых молодых: старый ворон даром не каркнет. ______________________ * Новое доказательство, что монголы не нарушали обычного родового порядка Руси. ______________________ Из таких-то стариков, умнейших по понятиям того времени, составлялся мip, который стоял до вражды родичей. В чем же заключалась его власть, в чем выражалась его деятельность? По пословицам он страшно силен: мip зинет, камень лопнет или лес гинет; мipa никто не судит, а судит один Бог. Глас народа — глас божий. Вали на мip, все снесет. Итак, мip имел какую-то безграничную верховную власть, без всякой возможности апелляции, на него и суда над ним. Но если и можно искать в этих выражениях элемента юридического, то единственно под родовыми определениями. Вглядываясь в процесс развития народного чрез нарождение, видим это яснее. Русская история представляет любопытнейшее и знаменательное явление: в ней возможно следить развитие общества почти от первой семейной четы. Конечно, здесь нет и не может быть ощутительных доказательств; но доказательства чистого мышления не менее важны в данном вопросе, потому что они подтверждаются последующими записанными фактами нарождения и разложения княжеской семьи. Чрез нарождение от одной четы происходит семья; из одной семьи разрождаются несколько и составляют род, который в свою очередь размножается в несколько родов, образующих племя. Связь племени есть связь родственная, воспитанная природою и ее физиологическими требованиями. Пока жива эта связь (а это легко и возможно только при незначительной массе населения и при наибольшей ее непосредственности), тогда старший — сначала только по летам, потом и по рождению от старшего, управляет племенем. Племеначальник держит в своих руках власть, с одной стороны, полную, строгую, с другой, мягкую, слабую, как всегда власть родительская, еще не принявшая юридического характера: он является для всех младших членов племени вместо отца. Власти его подчиняются, как власти старшего, но ее смягчает и влияние обычая, который от всех родичей требует преследования общего интереса*, и собственное чувство, говорящее о близости родства. Когда население увеличилось и отношения необходимо запутались, тогда семьи примкнули к новым центрам, более близким для них по кровному физиологическому счету. Каждая семья потянула к своему роду, на которые распалось племя. В роде пределы были теснее, и связи чувствовались живее: инстинкт родственный здесь был крепче. Между разъединившимися родами начинаются ссоры: «и вста род на род и быша между ними усобицы». Причина понятна, хоть Нестор и умалчивает ее. С разъединением родов и с запамятованием, кто старше в племени, каждый род выставил своего старшего и считал его вправе занять место племеначальника. В этом лежала собственная личная выгода рода, ибо тогда он сам поступал в старшие роды, в большие. Никто не хотел уступить, ни один род не хотел захудать; а решить их спор было труднее, нежели спор между князьями Рюрикова дома. Здесь должна была существовать во столько же большая запутанность, во. сколько самое население было обширнее княжеского рода. Самые усобицы родов должны были происходить в больших размерах, нежели усобицы княжеские, потому что они велись за свои собственные интересы, а не за интересы членов владетельного рода. Наряд нарушился. Для его восстановления надо было прибегнуть к общему замирению, чтобы решить спор на общем родовом совете. После распри прибегали к миру и собирали мiр: в этом и заключалось назначение мipa и его деятельность. Он должен был замирить роды и восстановить наряд решением вопроса: кому быть вместо отца, т.е. избранием племеначальника. До избрания этого последнего мiр заступал его место и получал его власть. Впоследствии, когда от беспрестанных споров такая общинная форма управления приобрела более постоянства, освятилась давностию и прошедшими примерами, тогда, вероятно, возникло и слово вече (вечать, вещать, возвещать, повесть); ибо задачею всенародного собрания стало не одно умирение родов, но и вопросы их внешней безопасности и внутренней управы во всякое время. Власть мipa, веча, почти поглотившая власть племеначальника, была и велика, и неопределенна, или, лучше, власть эта определялась силою мipa, а сила мipa зависела от согласия его членов и их единодушия. Но согласие и единодушие трудно было найти: Во 1-х, роды или представители их — старики приносили на вече свои прежние стремления. Каждый род хотел удержать за собою почетное название большего, старшего. Итак, борьба только изменяла форму: из открытой усобицы она переходила под узаконенную форму веча, на котором продолжались прежние притязания. Во 2-х, мip не мог иметь других определений, кроме родовых, которые только и были доступны чувству тогдашнего человека. Искусственного, юридического никто не понимал. Но родовые определения требовали преимуществ старшего пред младшим, а за это-то и шли споры. Следовательно, оставалось прибегнуть к равенству родичей и решить выбором: кого все излюбят. Нужно было единогласное решение стариков, потому что все они считались одинаково равными на вече,— и только тогда дело кончалось мирно, когда все станут на одном. Тогда — что мiром было положено, тому так и быть. Если не соглашались несколько человек, то они унимались силою: от мiру никто не прочь. В Новгороде таких ослушников топили, а дома их грабили. Но для того чтобы все излюбили одного, надо было чем-нибудь особенно ему отличиться, приобрести на родичей значительное влияние и родиться счастливом; ибо кровь говорила слышнее всего. Оттого согласие бывало редко: на вече спорили. Оно было шумно: родичи волновались, и вечники (горланы) брали горлом, а не горбом. Пословицы живо изображают такое состояние веча: на одном вече, да не одни речи; мiрская молва, что морская волна (народ — волна). Припомним, кстати, известия о Новгородском вече и о теперешних мiрских сходках. Изучение современного крестьянского быта во многом может пояснить глубокую старину. От шума, споров и брани естествен был переход к насилиям и драке. Вече распадалось на две и более частей, друг другу враждебных. Вероятно, сколько родов было на вече, столько образовывалось и особых частей; разве только слабые роды присоединялись к той или другой стороне. Принимались за камни, дубины и пр., и не было правды, а начиналась общая борьба, которая оканчивалась торжеством силы. Естественное право крови заступалось правом кулачным, правом силы. Потому-то пословицы говорят: мiр силен, как вода, а глуп, как свинья; морская слеза велика (едка). В это время всякий родовой распорядок рушился: в поле съезжаются, родом не считаются. Усобица продолжалась до обессиления той или другой партии, за чем следует мир, или до совершенного разъединения родов, когда они расходятся особе на разные территории. ______________________ * Указываем на отношения князей Рюрикова рода к В. князю. ______________________ Кроме пословиц, в издании г. Снегирева встречаются еще присловья и поговорки. Если, говоря строго, и надо различать пословицы от присловий и поговорок, то справедливость требует заметить, что собрание этих последних не менее важно, как и собрание пословиц, а обнародование их есть обнародование материала, особенно полезного для филологии. Самый слог писателей нигде не может воспринять столь крепкую силу и научиться столь метким оборотам, как при изучении языка народного и устной народной литературы — в сказках, песнях, пословицах, поговорках, загадках, присловьях, присказках и прозвищах. Этим приобретается та сжатость и вместе та пластичность выражения, о которых много говорено, но для чего мало сделано, хотя, впрочем, даже и тем, что сделано, еще не воспользовались. Чтобы нагляднее указать на силу и меткость народного языка, приведем несколько замеченных нами особенных оборотов и выражений устной речи. О негодности чего-нибудь говорят: в подметки не годится; о непостоянстве и скором подчинении чужому влиянию: куда ветер подует; о неисполнении обещании: кормит завтраками (от завтра) и откладывает в долгий ящик; о невозможности и бесплодности какого-нибудь дела: вчерашнего дня искать; о строгости: в ежевых рукавицах держать; также из воды сух вылез; концы в воде схоронил; по чужой дудке плясать: курам (на) смех! старому воробью по колено; выеденного яйца не стоит; с овчинку небо показалось; пьянее вина*. Сюда же отнесем и обычные сравнения нашего разговорного языка: бьется, что рыба об лед; что к стене горох; как к корове седло; что с гуся вода; как снег на голову; как гора с плеч (долой); как собака палку (любит); как сыр в масле; как кошка с собакой; как камень в воду, и проч. Думаем, что знать такие обороты и выражения с должною подробностью необходимо и для филолога и вообще для писателя. Здесь скрывается основная причина, почему, напр., язык Кольцова так пластичен и выразителен, так разнообразен и свеж [...]. ______________________ * Про большое ненастье говорят: «такое было ненастье, что добрый хозяин собаки со двора не сгонит (вар.: на двор не выгонит)», про маловажность какого-либо проступка: «за это только три пятницы молока не есть». Впервые опубликовано: Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. Кн. 1. М. 1850. Отд. IV. С. 49—68.
Александр Николаевич Афанасьев (1826—1871) — русский собиратель фольклора, исследователь духовной культуры славянских народов, историк и литературовед. Надворный советник (1859). | ||
|