А.Н. Афанасьев
Об археологическом значении «Домостроя»

Русская история недавно приобрела драгоценный памятник «Домостроя». Сохранившись во многих списках, он составлял принадлежность библиотек и кратко обозначался в каталогах рукописей. Библиографы не знали или забывали его важное значение — и памятник этот был недоступен для занимающихся наукою. Во «Временнике», издаваемом императорским Московским обществом истории и древностей российских (1849, № 1), покойный член этого Общества, Д.П. Голохвастов, впервые обратил внимание ученых на «Домострой» и напечатал его по четырем спискам, но не вполне. Кроме 64-х глав, изданных г. Голохвастовым, в списках «Домостроя» находятся два любопытных дополнения: а) «Книги во весь год в стол ествы подавать» и в) «Указ свадебному чину». Дополнения эти были сообщены г. Забелиным и напечатаны во «Временнике» (1850 г.) № 6; сверх того, «Указ свадебному чину» еще прежде был издан г. Сахаровым («Сказки русского народа», т. II, кн. 6, стр. 107).

Полное заглавие памятника по одному списку такое: «Книга, глаголемая Домострой, имеет в себе вещи, зело полезны, во учение и наказание всякому христианину, мужу и жене, и чадом, и рабом, и рабыням». Из этого краткого указания на содержание уже виден высокий интерес памятника. Он превосходно раскрывает перед нами домашнюю, обиходную жизнь русского человека XVI и XVII столетий, во всей ее безыскусственной простоте, со всеми ее правилами благоразумия и приличий. Здесь рассказаны и отношения членов семьи, и система воспитания, и псе хозяйственные заботы (как заботиться о прибыли, смотреть за амбарами, ледниками, поварнями и проч., как ставить мед и пиво, солить и заготовлять впрок, как обращаться с слугами и т.д.). О столько интересном домашнем быте наших предков до сих пор мы знали только по сказаниям иноземцев, не всегда правильно передававших дух эпохи, потому что судили они о фактах по современным им понятиям — и отчасти по Котошихину, который, однако ж, не коснулся весьма многих сторон, может быть, мелочных, но необходимых для воссоздания полной характеристики прошлых веков. «Домострой» ничем не пренебрегает; оттого здесь в каждом слове веет духом прошедшего. Мы воспользуемся этим памятником и представим, в одной общей картине, домашний быт русского человека XVI и XVII века. Самый «Домострой» заключает в себе множество повторений и отступлений, скучных для читателя-неспециалиста, тем более что содержание «Домостроя» систематизировано чисто внешним образом. Г. Голохвастов признал «Домострой» сочинением знаменитого попа Сильвестра на том основании, что последняя глава этого памятника носит заглавие: «Благословение от Благовещенского попа Сельвестра, возлюбленному моему, единородному сыну Анфиму». В одном из списков, принадлежащих г. Погодину, в 1-й главе сказано: «Благословляю я, грешный Сельвестр, и поучаю, и наказую, и вразумляю единочадного сына своего Анфима и его жену, Пелагею, и их домочадцов». Впрочем, решительно все равно, кто бы ни написал «Домострой», личных воззрений в нем не найдете: здесь записаны и переданы житейские правила благоразумия, общие целой эпохе. Последнее ясно доказывается характером самого памятника.

Действительно, «Домострой» был настольною книгою наших предков: он представляет сборник наставлений и правил, извлеченных из действительного быта и данных для жизни практической, как последнее слово современной мудрости. Как отвлечение от действительности, наставления и правила «Домостроя» носят на себе характер своего века; как возведение действительности в нравственное определение для всех и каждого, наставления и правила эти являются наиболее развитыми, наиболее совершенными. В образах доброго отца-хозяина, доброй матери-хозяйки, доброго мужа, доброй жены, добрых детей и добрых слуг — «Домострой» рисует идеалы, как они представлялись тогдашнему человеку; это надо помнить. Но идеалы эти не только не чужды действительному быту, напротив, тесно с ним связаны; в них высказались лучшие воззрения современников, а самые формы и дух принадлежат тому веку. Последнее и дает «Домострою» особенную ценность.

На всем древнем быту нашем, особенно в сфере домашней, частной, от XV до XVIII столетия, лежал тип религиозный; во всяком шаге старого человека замечается религиозный обряд, во всякой мысли — освящение. Он ничего не начинает и не оканчивает без церковного напутствия и благословения: это потребность ума и сердца, которую встречаем мы и во дворце царей, и в домах бояр и всех сколько-нибудь зажиточных людей, которым, собственно, и подает наставления «Домострой». Некоторые иностранцы именно с этой стороны представляют нам набожную жизнь русских царей. Обыкновенно вставали они рано, часа в четыре утра. Когда царь оденется и умоется, к нему приходил духовник с крестом, благославлял его и давал поцеловать крест. Затем дьяк вносил в крестовую комнату икону с изображением того святого, который праздновался в настоящий день, и ставил ее вместе с другими; перед иконами ярко горели лампады и восковые свечи. Здесь совершал царь свою утреннюю молитву, после которой духовник окроплял его и образа святою водою, ежедневно присылавшеюся из разных монастырей, ближних и дальних. Потом царь шел с боярами в дворцовую церковь к утренней и обедне; остальное время посвящалось государственным делам. То же подтверждают и Выходные Царские книги. Редкий день пропускал царь, чтобы не быть в церкви во время обедни и вечерни; он постоянно посещал церкви во время храмовых праздников и выслушивал здесь заутреню, обедню и всенощную; несколько раз в году цари наши, в сопровождении бояр, совершали пышные и торжественные походы (нередко пешком) в монастыри, на богомолье, Походы составляли одну из самых характеристических сторон древней Руси, как это прекрасно раскрыто в интересной статье г. Забелина. В дополнение к этой статье мы можем указать на 1-й том царских писем, изданных Археографической комиссией, где помещена полная переписка царской семьи XVII века во время похода к святым местам кого-нибудь из ее благочестивых членов. Цари часто совершали походы, по обещанью, «пешими стопами» и потому медленно, останавливаясь по селам отдыхать,— тем более, что дороги были дурные. «А идем, государь, мешкотно (пишет царь Михаил Федорович патриарху Филарету), потому что дожжи и снеги идут многие и грязи великие», или «Для великово непогодья и грязей произволили есмя в Ростове дневати». С каждой стоянки путешественники извещали в Москву своих родных о своем походе и здоровье; вместе с тем нередко посылали бояр спрашивать о здоровье родных, оставшихся в Москве; а те от себя отправляли с подобным же поручением бояр к путешественникам. Таких посылок требовало приличие, и они почитались за особенный знак внимания. Нередко посылали при этом и подарки. Так, Михаил Федорович пишет к Филарету: «Да челом бью тебе, Государю, 220 яблок, и тебе б, Государь, пожаловать, велеть принять и кушать на здоровье» или: «Да челом бью тебе, Государю, 15 калачиков». В праздничные дни патриарх посылал к царю на дорогу протопопа с просвирой и святой водою. На пути к Троицко-Сергиевской лавре, куда особенно часто ходили наши цари на богомолье, в некоторых селах были устроены для царской семьи дома. В 1622—1623 годах дома эти за старостью были переделаны и поправлены; Михаил Федорович исправлял здесь во время похода в лавру новоселье: «Изволили есмя в Братошине (и в Воздвиженском) в новых хоромех быти новоселью». Патриарх присылал по этому случаю царю образ, хлеб и соболи. Михаил Федорович любил, останавливаясь на пути, потешаться рыбною ловлей: так, он посылал с дороги Филарету Никитичу «своей царские потехи рыбные ловитвы белужку, да пять осетров, да девять стерлядей»; в некоторых письмах пишет он, что «хочет потешиться в полях». Помолившись мощам св. Сергия, царь возвращался в Москву, где ему приготовлялась встреча. На последнем стану встречали царя, царицу и их детей крутицкий митрополит и архимандриты с образами, а под Москвою — гости, гостиная и суконная сотни и черных сотен и слобод люди с хлебами и соболями; «и хлебы Государь приимал и отдавал на дворец, а соболи отдавал назад». По селам царское семейство встречали крестьяне с хлебами. Любопытны письма о встрече Филарета Никитича, когда он возвращался из похода. Вот письмо Филарета Никитича к царю: «Писали, Государь, ко мне твои Государевы бояре, а мои приятели, Иван Никитич Романов, да князь Иван Борисович Черкаской, да князь Борис Михайлович Лыков, а пишут с приложеньем и со многим челобитьем, чтобы им меня встретити, где им я велю: и о том, как вы, Государь, произволишь? а добро бы им, Государь, меня встретити верст за 8 или за 7. А будет, Государь, бояре и все меня похотят встретити и все думные, и вам бы, Государю, добро им поволите меня встретити от Белого города версты за 3 или за 4». Кроме того, патриарха встречали митрополит Крутицкий и черные власти в селе Танинском. В одном письме царя к Филарету читаем: «Написано, Государь, в твоей грамоте, что хотел ты быти к Москве в Троицын день: и в Троицын день тебе, Государю-отцу нашему и богомольцу, быти к Москве не вместитца, потому что день торжественной великой, а тебе, Государю, служите невозможно, в дороге порострясло в возку, а не служите — от людей будет осудно». В продолжение года было несколько праздничных дней, сопровождавшихся особенными религиозными церемониями: таковы действа новолетия, страшного суда и других; в праздники царь разделял свой обед с патриархом и властями.

Тот же характер замечается и в частном быту других лиц. Бояре и окольничие, по известию Котошихнна, имели свои домовые церкви и своих священников. Комнаты во дворце и у бояр были украшены иконописными изображениями; царь содержал нескольких нищих во дворце — «верховые богомольцы»; бояре имели своих нищих. Вообще в древней жизни на всех слоях общества замечается характер однообразия. Если было различие, то оно условливалось только политичен ким положением, большим или меньшим материальным благосостоянием: одни жили богаче, другие беднее; одни имели такие права и знали такие удобства жизни, каких не знали другие Но дух и формы быта оставались везде одинаковы. Как строился боярин, так строился и крестьянин; У первого комнаты были больше и светлее, но расположение их основывалось на одинаковых технических приемах. Одни обычаи и поверья жили во всех сословиях; так, свадебные обряды в царской семье и в простонародье были до малейших подробностей тождественны и т.д.

«Домострой» верно отразил в себе этот общий тип религиозный, лежавший на всяком явлении прошлой жизни. Советуя прибегать и припадать ко святительскому чину, он при всяком случае старается учить благочестию. По увещанию «Домостроя», крест, иконы и мощи должно целовать «по молении, перекрестяся, дух в себе удержав и губ не разеваючи»; просвиру «вкушати бережно, крохи на землю не уронити, а зубами просвир не кусати, якоже прочий хлеб: уломываючи невелики кусочки класти в рот, ести губами и ртом не чавкати»; целуясь с кем-нибудь «о Христе», также надо «дух в себе удержав, а губами не плюскати». «Поразсуди (говорит «Домострой»), человеческие немощи: нечувственного духа гнушаемся — чесночного, хмельного, больного и всякого смрада: кольми мерзко Господеви наш смрад и обоняние». Вот наставления Сильвестра сыну: прибегай всегда с верою к церквам божиим, не просыпай заутрени, не прогуливай обедни, не пропускай вечерни; заставляй служить в дому твоем всякой день часы, павечерницы и полуношницы.

Вот как представляет нам «Домострой» семью и домашнюю жизнь своего времени: хозяин-господин должен утверждать свою жену, детей и прислугу «в законном жительстве и в страхе божием» — «наказующе ни нужею, ни ранами, ни работою тяжкою; имеюще яко дети во всяком покое: сыты и одеты, и в теплой храме (хоромах), и во всякой устрой». Это любопытное место прямо указывает на власть отца в семье и подчинение этой власти не только слуг и детей, но и жены: все они уравниваются пред этою патриархальною властию, как дети; отсюда понятна та тесная связь слуги с господином, о которой находим свидетельство еще у Маврикия; ибо слуги принадлежали к семье господина, на что прямо указывает и название домочадцев (домочадцев — уменьшительное от чада, дети младшие). Господин с женою, детьми и домочадцами должны были ежедневно сходиться вместе в общую молитву: встав рано поутру, они сходились слушать заутреню и часы, а в воскресные дни и праздники призывали духовных лид и служили молебен; вечером снова собирались и слушали вечерню, павечерню и полуношницу, клали по три земные поклона и расходились спать.[...]

Господин — отец есть владыка семьи, которому все члены обязаны слепым повиновением и послушанием; непослушание влечет наказание. Власть эта, однако ж, была растворена родственною любовью и кровною привязанностью. После утренней молитвы жена советовалась с мужем о домашних нуждах; в это время приходил ключник и получал приказания о всяком обиходе, о ествах, питье и проч. Жена спрашивала мужа о разных семейных делах и домохозяйстве, как что делать, и во всем должна была ему «покоряться и творить по его наказанию». «И увидит муж, что непорядливо у жены и у слуг, ино бы умел свою жену наказывать всяким рассуждением и учити. Аще внимает — любить и жаловать. Аще жена по тому научению и наказанию не живет, ино достоит мужу жена своя наказывати и ползовати страхом наедине, и понаказав — и пожаловати и примолвити; а мужу на жену не гневатися; а жене на мужа. И слуги и дети тако же, посмотря по вине и по делу, наказывати и раны возлагати, да наказав пожаловати; а государыни (хозяйке) за слуг печаловатися, по рассуждению. А только жены, или сына, или дщери слово или наказание не имет, не слушает и не внимает и не боится, и не творит того, как муж или отец или мати учат — ино плетью постегать, по вине смотря; а побить не перед людьми, наедине: поучити, да примолвити и пожаловати, а никако не гневатися ни жене на мужа, ни мужу на жену. А про всяку вину по уху, ни по виденью (глазам) не бити, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, никаким железным или деревянным не бить: это с сердца или с кручины так бьет — многи притчи от того бывают: слепота и глухота и руку и ногу вывихнут, и перст и главоболие и зубная болезнь; а у беременных жен и детем повреждение бывает во утробе; а плетью с наказанием бережно бити: и разумно, и больно, и страшно, и здорово. А только велика вина и кручиновато дело — ино плеткою вежливенко побить за руки держа, по вине смотря, да поучив, примолвити: а гнев бы не был, а люди бы того не ведали и не слыхала». Из этого ясно, что «Домострой» был защитником и проводником лучших, более мягких отношений в семье, хотя он и вполне разделяет убеждения своего века о смысле и пользе наказаний. Он не позволяет такого обращения мужа с женою и детьми, от которого бывают пригни; требует, чтоб наказание совершалось наедине, бережно, вежливенько и чтобы посторонние о том ничего не знали; следовательно, «Домострой» защищает от поругания чувство стыда. Самые наказания рассматриваются им с точки зрения чисто патриархальной. По увещанию «Домостроя» наказание должно быть знаком родственного участия и любви, и потому должно чуждаться всякого личного произвола. Наказывай без гнева, говорит «Домострой», и после наказания приласкай и пожалуй виновного. Таким образом, наказание, в убеждениях людей того времени, представлялось практическим учением, наставлением. Отец более жил, более видел и знал. Отец, по тесной родственной связи, не мог не желать членам своей семьи добра и счастья. Следовательно, во всех отношениях, его воля— священна, его совет — полезен, его требование — благоразумно. Юноша еще неопытен; если он ослушивается— то заслуживает наказания, которое вместе с возмездием служит уроком на будущее время; жена также неопытна, потому что менее соприкасается с общественностью и заботами о средствах жизни. Слово наказывать получило в нашем языке три значения: приказывать, учить и наказывать в тесном смысле, как ясно видно из употребления его во многих памятниках (наказ, наказная грамота; «наказуй ему добро» и др.). Отец дает совет или приказывает; его слова служат наставлением, учением, наукою; неисполнение этих слов влечет наказание, с подтверждением исполнять сказанное прежде. Самое слово учить значит в нашем языке еще наказывать, бить: доказательства можно найти во многих народных песнях. Таким образом, в наказании выражалось желание выучить добру, а желание такое указывало на особенную родственную любовь.

Дети обязаны были уважать и беспрекословно слушаться наставников и родителей: «Аще ли кто злословит, лает или бьет отца и матери, от церкви и всякой святыни да отлучится и лютою смертию и градцкою казнью да умрет». Патриархально-родственные основы в частном быту XVI и XVII столетий были очень свежи и живы. Воспитание детей завершалось браком, который особенно уважался, как подпора рода. «На совершене возрасте добрые люди женят сынов своих по своей версте (местнический термин), а дочерей отдают замуж», для чего с самого малолетства приготовляют для последних приданое. «Разсудны люди (говорит «Домострой»), от всякого приплода на дочерь откладывают... а у полотен и ширинок (платков), убрусов (полотенцев), рубашек по вся годы ей в опришной сундук кладут, и платье, и саженье, и монисто, и святость (образа), и суды оловяные и медные» и пр. Дочери растут, а вместе с этим прибывает и приданое, и как сговорят замуж —«ино все готово». До самой свадьбы родители обязаны были строго и тщательно смотреть за нравственностью дочери; после обязанность та переходила к мужу. «Аще бо отдаси дщерь свою без порока, то яко дело совершиши, и посреди собора похвалиишся». Во время свадьбы, на пиру молодых приданое выставлялось на показ гостям, чтоб они видели, «чем наделил родимый батюшка с матушкой в замужество», несколько ранее смотрел приданое по росписи тысяцкий. «Весь тот чин и порядок (по свидетельству «Домостроя») устроен старыми людьми недаром, а с добрым смыслом, чтоб лихие люди не сказали: что-де у молодой есть?»

Муж являлся в семье главою: ему принадлежала власть высшая, распорядительная; он вел счет прихода и расхода; в его руках были деньги, и он распоряжал покупкою. Собственно заботы о внутреннем домашнем хозяйстве, со всеми его мелочами, надзор за слугами, кухнею и амбарами, были делом жены. Проснувшись рано утром, она задавала девкам дневную... работу; а потому ей нужно было самой хорошо знать, как заниматься рукоделием, как варить, сеять муку, замесить, испечь, сколько и для чего нужно припасов. Начиная всякое дело (готовить пищу, шить и пр.), должно вымыть руки, поклониться перед иконами три раза и прочитать молитву. Добрая, домовитая хозяйка и сама встает рано, да шьет золотом и шелком, и служанок рано будит, да дает ткать холсты и полотна; которыми одевалась целая семья.

Чрезвычайно интересны правила бережливости и экономии, передаваемые «Домостроем»; от них так и веет современною этому памятнику жизнью. Можно, впрочем, заметить, что многие из этих правил до сих пор считаются непогрешимыми в отдаленных местах России. Когда будешь печь хлебы, говорит «Домострой», тогда заставляй и платья мыть: «ино и дровам не убыточно», а когда печешь хлебы, тогда можно и пироги начинить; станешь ли кроить белье и платье детям, загибай материи по швам и в подоле: подрастут дети — можно будет отпустить; а обрезки собирай в маленькие мешочки и прячь на случай: может, и пригодится. Главное правило: «по приходу и расход держать». Это одно. Сверх того, необходимо, чтоб «всякому рукоделью у мужа и у жены всякая бы порядня и снать была своя и плотницкая, и портново мастера, и железная, и сапожная, и у жены бы всякому рукоделью и домовитому обиходу была порядня своя. Ино, что себе ни сделал, и никто ничего не слыхал. В чужой двор не идешь ни по што». Таким образом, у всякого домовитого хозяина было все свое; в семье между многочисленною прислугою были даже свои ремесленники: портные, сапожники, кузнецы, плотники; семья сама себя одевала и обшивала: все было самодельщина. Ясно, что ремесла заключались в отдельных семьях, ограничивая их естественными потребностями и находясь вне всякого соприкосновения с обществом; следовательно, они не были и ремеслами в истинном смысле. Такое состояние поддерживалось исключительностью быта или, лучше, неразвитостью общественных отношений. Входить в сношения с чужим человеком считали и опасным, и не так выгодным. За чужой труд надо заплатить. На том же основании старинный человек боялся и купли: свое казалось ему дешевле, ибо не требовало из кармана денег: расчет, как известно, не совсем верный, но с первого взгляда представляющийся самым справедливым и весьма понятный там, где промышленность еще в неразвитом состоянии. В старину покупал только тот, кто не имел ни вотчины, ни поместья. Таким, говорит «Домострой», надо все припасы (хлеб, мясо, капусту, рыбу, огурцы, грибы, фрукты и проч;) покупать в годовой запас и засекать в лед глубоко, покрывая лубками: покупать разом на целый год — будет дешевле, нежели по частям. Нужно ли сжарить баранины — покупай целого барана и зарежь его дома: овчины можно скопить на шубу, «а бараний потрох прибыль на столе, потешенье; у порядливой жены и у доброго повара много промысла: из грудины ушное нарядит; почки начинит; лопатки изжарит; ножки яички начинит; печень, изсекши с луком, перепонкою обвертев, изжарит на сковороде; легкое молочкою с мукою и яички приболтав нальет; а кишечки и проч. И так делати, ино из одного барана много прохладу». Закупки для дома делал или сам хозяин, или посылал дворецкого и клюшника, выбирая для того выгодное время, когда бывает товару большой привоз. «Коли бывает чего много и дешево — в те поры и закупить на весь год; а не в пору купити — двои деньги дати». Притом надо уметь и торговаться подолее. А сторговавшись и заплатив деньги, не худо «и почестку учинить продавцу хлебом-солью и питьем, смотря по купле: в том убытку нет; дружба, да вперед познать: всегды мимо тебя товару доброго не продаст и лишнево не возмет». Впрочем, гораздо лучше избегать купли, «у промышленаго мужа и жены всегда прохлад и себе, и семье, и гостям: по што в торг — и ты в клеть». Если водить дома гусей, уток и кур—то на целый год с годовым запасом. Домовитая хозяйка не затруднится, как и чем их кормить: она собирает крохи, объедки, высевки, отруби, гущу и пр. и тем кормит не только домашнюю птицу, но и лошадей, и коров, и свиней, и собак: «себе не убыток, а приплоду и прохладу много, а не в торгу куплено». А когда хозяин сам покормит лошадь таким кормом: «ино будет то ей за овса место».

При покупке годовых запасов естественно, что многие припасы должны были портиться. «Домострой» и в этом отношении хочет соблюсти экономию: лучшие припасы «блюсти вдаль, а что попортилося, ино наперед изводити (есть) и в заим давати и милостыню, и нужным (больным), а толко много, ино упродать; а который свежей, сухой в береженье стоит — ино то вдаль блюсти». То же говорит «Домострой» и о фруктах, «залитых в патоку».

Мы заметили выше, что на хозяйке лежали все мелочные домашние заботы. Она должна была смотреть за чистотой и опрятностью в доме, чтоб комнаты, лестницы и крыльца — все было «измыто, и выскреблено, и вытерто, и сметено», столы и лавки были бы вытерты, ковры по лавкам разостланы, а на печи выметено: «спать на ней хорошо». Она обязана была наблюдать, чтоб сосуды были вымыты, чтоб в сундуках и коробах все было уложено «хорошенько, и чистенько, и беленько»; лучшее же платье и монисты держала бы в особых сундуках, за печатями и замками, а ключи от них хранила бы в ларце. Перед крыльцом надо было класть сено, а перед дверьми рогожку, чтоб всякий приходящий мог вытереть свои грязные ноги. Воду хранить в чистоте; для домашних животных, коров, собак и кур и проч. иметь особые суда, «а чистых судов не поганити». За всем этим хозяйка должна была надзирать каждый день, и детей своих и слуг учить «добром и лихом, а не имет слово — ино ударить». Так, например, если что нехорошо сварено или испечено: «и о том бранить на повара и на хлебника или на жены, которые стряпают», припасы выдавать по счету, чтоб все было бережно и не раскрадено; а «на погреб и на ледник, и в сушило, и в житницы без собя никово не пускати», и сколько чего будет выдано, то записать на память. Также считать и записывать все, что будет куплено.

Двор должен быть огорожен крепко и ворота всегда затворены, на ночь запирать их замком; а собак иметь «сторожливых», хозяин вместе с женою должен каждое утро и каждый вечер осматривать: целы ли замки на амбарах, чуланах и проч.

Дворовых людей стараться держать рукодельных, ни воров, ни бражников и ни чародеев, и заставлять их беречь господское платье, а которые не берегут, у таких «нечюветвенников» отбирать его и хранить у себя; а когда будет надо — на то время выдать. А держать дворовых людей в чести, грозе и дозоре, чтоб хозяйки слушались и повиновались ей во всем: доставлять им все необходимое и заботиться о них, яко жена о своих чадех и о присных. «Домострой» советует иметь дворню по силе, то есть по состоянию. В рассматриваемую нами эпоху было в обычае окружать себя многочисленною дворнею, что отчасти условливалось необходимостью иметь при себе самых разнообразных мастеров и ремесленников. В XVII веке этот обычай так был укоренен, что самое приличие требовало многочисленной дворни, и чем она бывала больше, тем больше придавалось известному дому важности и весу. Котошихин говорит, что бояре и ближние люди держали при себе от 100 до 1000 дворовых людей обоего пола. «А только людей, говорит «Домострой», держать у себя не по силе и не по добыткам, а не удоволити ествою и питьем и одежею: ино тои слуги, мужики или женки, или девки, у неволи заплакав и лгать, и красть... и в корчме пяти». Доверять слугам «Домострой» не советует; он требует, чтоб хозяйка держала себя в некотором отдалении от слуг и пустошных и пересмешных речей с ними не говорила бы. Надо запрещать слугам, чтоб они вести из дома в дом не переносили: «Где в людех были и что видели недобро, тово дома не сказывали бы, а что дома деется, того бы в людех не сказывали».— «А который ненаказанный (т. е. которому не делано наставления) и нечувственный раб или рабыня, куда его пошлют, и толко где его не почтят и нити не дадут, и он на подворье вся нелепая сказывает про мужа и про жену. А где люди лукавы и глупого слугу подпоят и из ума выводят, и спрашивают про государя и про государыню (господина и госпожу), и безумный все говорит, что и невместно сказати, и лишнее прилыгает». Когда посылаешь куда-нибудь слугу, то надобно наказать, что ему говорить и что сделать; а чтоб не забыл, то отпустивши воротить назад и спросить: что тебе приказано? Если посылаешь что с слугою, то не худо посылку смерить или счесть и запечатать: «ино безгрешно». Любопытен рассказ, как должен был входить в чужой дом посланный от своих господ слуга: подойдя к воротам, он должен был поколотить в них легонько; а в сенях вытереть грязные ноги, высморкать нос и откашляться; затем «искусно сотворити молитву, а только аминя не отдадут, ино и в другое и в третье молитва сотворити, побольше первого; а ответа не отдадут, ино поколотиться. И как впустят, вшед св. иконам поклониться и от государя челобитье и посылки править — ино в ту пору носа не копать перстом, ни кашлять, ни сморкать, а стоять вежливенько». За добрую службу можно слугу пожаловать питьем и ествою, и своим платьем, а за лень — побить; не берут побои, «ино накормив да с двора спустить (здесь говорится о наемных), чтоб иные на такова дурака глядя не испортились».

Волхвов с кореньями и зельями, которые составляли принадлежность этой эпохи, и баб-торговок, промышлявших не совсем приличным ремеслом, «Домострой» советует не принимать. Вместо суеверных средств, употреблявшихся в болезнях, он предлагает молитву и молебны.

Посмотрим теперь на обеды и пиры наших предков. «Домострой» говорит, что обедать надо в пору — не рано и не поздно; за столом сидеть, сохраняя молчание или ведя приличную беседу, а кушаний не хулить: «Не подобает глаголати: гнило или кисло, или пресно, или солоно; но подобает похваляти, как дар Божий». Жене тайно от своего мужа не есть и не пить. Хозяин мог жаловать добрых слуг кушаньем и питьем с своего стола, а у хозяйки «мастерицам и швеям потому оке: сама за столом их кормит и подает им от себя». Вот прямое свидетельство, что в других слоях общества существовали те же подачки, которые встречаем при царском столе и которые там раздавались боярам, как выражение государева благоволения. Кушанья были у зажиточных людей многочисленны, но при этом много значило приготовление: одну баранину могли приготовить на множество разных блюд; то же должно сказать и о других мясных яствах. За стол являлась целая вереница ботвиней, лапшей, штей, ухи, взваров и проч. Самою любимою и употребительною приправою служили лук, чеснок, шафран, перец и даже чабер. «Домострой» представляет целые книги с означением, в какой день и что подавать в продолжении года. У бояр ежедневно выдавалась роспись, что приготовлять к столу, как это видно из росписей столового обихода боярина Б.И. Морозова. Великий пост и особенно страстная неделя соблюдались строго; за стол подавали: хрен, редьку, грибы, капусту, гретую с маслом, икру, кисель и проч. «А кои люди подвижные к богу», те еще более воздерживались. Масло, приправлявшее постные кушанья, было ореховое или конопляное. Кушанья, заменявшие пирожное, были сладкие пироги, оладьи, сырники, манты, хворост, кундубы, такмачи, левашники; упоминается «долгой пирог подовой Ворсуновьевской». Десерт главным образом состоял из редьки, арбуза, дыни, яблок и ягод, заваренных в сладкой патоке: «а сладки живут вишни в патоке перепущенной», также из пастил и проч. В конце одной росписи Морозова прибавлено: «слугам тож». Когда случалось давать большой пир, то для отпуска кушаний за стол приставляли особенного «доброго человека», а у поставца, у питья и судов, другого, также «доброго бережного» человека. Сходство с распорядком тогдашних царских столов самое близкое: причина заключалась не в подражании дворцовым обычаям, а в одних исторических основаниях всего быта, во всех его сторонах. Если молодые собирались сделать пир (свадебный отвод), то должны были призвать старого человека, угостить его по среднему наряду, подать ему хлеб-соль на полотенце и просить, чтоб он позвал на пир родственников молодой четы и знакомых; родных звать по старшинству: кого прежде, а кого после. Назначение, кого пригласить на пир, зависело от молодого, а молодая не имела здесь голоса: «ино то не женское дело; да и не стать в слух при людях своим умом наказывать. На то есть глава — муж законный». Молодые встречали гостей с поклоном и усаживали их по старшинству, чтоб было не обидно. Молодой угощал (чествовал) родню женину, а молодая — родню мужнину; а сами за стол не садились: «будет в людех покор». Обходя с чарою, молодой должен был говорить: «ум наш не созрел; буде что состряпано и сварено не по обычаю, ино нам простити для радости и молодости. Состареемся — научимся». Старой гостье подносить чару при всех: «ей та чара не в укор»; а молодую гостью вызвать после обеда, будто на совет, в другую комнату да там одной и поднести чару с поклоном и почетом: «а то все делай в утай, чтобы было без зазора и без укора от злых людей». После обеда хозяйка «уряжает» стол ествами сахарными, сластями и вареньями, а «молодому знать свое дело: усаживать гостей у поставца и чествовать их напитками вдоволь и по разеудку на славу и почесть». «Всему тому (по отзыву «Домостроя») есть обычай испокон века, да и дело то не писаное, а уложено старыми людьми недаром и должно вершиться без всякия порухи, что не было на смех и позор».

В гости часто ходить «Домострой» не советует; но необходимо посещать родных в дни крестин, именин и больших праздников; жена может идти в гости не иначе как с позволения и по разбору мужа. Собираясь в гости, а равно и в праздничные дни — наряжались в лучшие платья; у женщин при этом большую роль играли белила и румяна. Когда женщина отправится в гости или к ней придут гости, то беседу вести о рукодельях и домашнем устроении, а «дурных и пересмешных» речей не слушать; чего не знает сама, о том спрашивать других вежливо; а после обо всем рассказать мужу. Пьяного питья женщине надо остерегаться: «пьяный муж дурно, а жена пьяна в миру не пригоже». «Егда зван будеши на пир (говорит «Домострой»), не мози упиватися до пьянства, ни поздно сидети; занеже во мнозем пьянстве и в долзем сидении бывает брань и свара и бой притчею». «Напившись пьян, не дойдешь и до дома спать, а на пиру где пил, там и заснешь, и платье на себе загрязнишь и колпак или шапку потеряешь; а будут в мошне деньги — вынут». «А от людей срамота, и молвят: где пил, тут и уснул». Если и поедешь домой пьян, то не доберешься до дому, а заснешь на дороге, и «соймут с тебя все платье, не оставят и срачицы (сорочки)». В старину любили веселиться и пить, а потому наперед заботились о мерах предосторожности: во время пира назначался хозяином особенный «бережный» человек, который обязан был смотреть: «не окрали бы чего (на дворе), и гостя пьяново беречи, чтоб не истерял чего и не избился, и брань бы не была ни с кем».

Такую полную картину частного быта наших предков, с их набожностью, уважением старших, с их приличиями и любовью повеселиться, рисует нам «Домострой». Надеемся, что из этого обозрения ясно раскрывается важное значение этого драгоценного памятника; подтверждение его свидетельства другими источниками, например, букварями, Котошихиным и проч., прекрасно говорит за действительность быта, изображаемого «Домостроем».

Впервые опубликовано: Отечественные записки, 1850, № 7, отд. II, с. 33—46.

Александр Николаевич Афанасьев (1826—1871) — русский собиратель фольклора, исследователь духовной культуры славянских народов, историк и литературовед. Надворный советник (1859).