| ||
|
Мой прадед Никита Никифорович пришел из г. Стародуба (Черниговская губ.) в Москву и стал торговать книгами в разноску. Из дома он взял только образ Нерукотворного Спаса. Родные его были старообрядцы, а он принял православие и сделался масоном. Масонские знаки и портреты многих известных масонов существовали и после смерти моего деда. Их помнила моя мать: но при продаже дома и после раздела они все были растеряны. У Н.Н. было двое детей: Анна девица и сын Григорий. К тому, что вы знаете про Григ. Никит. из его "Записки" я могу только прибавить, что он строил какие-то казармы в Москве. Моя мать называла их "Красныя". За них он получил от Николая золотую табакерку, которая находится у меня. У него было 15 человек детей: Никита, Александр, Иван, Григорий (род. в 1811 г.), Петр, Алексей, Надежда, Ольга, Елизавета, Софья, Анна, Вера, а остальные трое, вероятно, умерли в детстве. Кто из них был старший, не знаю хорошенько, кажется, Никита. Никита имел книжную торговлю. Про него рассказывают, что он обыкновенно лежал на прилавке и играл на гитаре. Когда же приходил покупатель, он указывал ему, на какой полке стоит требуемая книга, а сам продолжал играть и петь. Александр рано умер по дороге из завода в Москву. Про Ивана я знаю очень мало, знаю только, что его женили насильно на богатой и уже не первой молодости, по-тогдашнему, девице Кирильцевой. Говорили, что он занимался также лечением и ходил с карманами, полными всяких лекарств. Петр служил в Москве в Сенате и, состоя на службе, слушал лекции в Московском университете. У меня находится его аттестат об окончании курса и формулярный список. Имел двоих детей: Анна (девица) и сына Александра. Анна умерла во время холеры 48-го года. Александр учился в гимназии и не окончивши курса, поступил в военную службу. В Севастопольскую войну он был убит. У меня несколько его писем к моим родителям и сестре. Григорию отец, умирая, оставил медный завод с тем, чтобы он выделил братьев и сестер, Анну и Веру. Григорий так и сделал, только младшего брата Алексея оставил при себе. После смерти Григория, моего отца, Алексей прекратил торговать и оставил завод за собой, а моей матери выделил деньги. Затем он вскоре женился на сироте, дальней родственнице моей матери. Дела его шли очень хорошо и он нажил значительный капитал, так что спустя 8 или 10 лет он решился взять за себя казенный железный завод в Сибири близ Красноярска на Абакане с условием пустить его в продолжение 3-х лет в дело. Завод к назначенному сроку не был пущен, он разорился и вскоре умер. Однако кредиторы его получили обратно свои деньги сполна. Надежда замужем за Тереховым. Имела двоих сыновей: Федора и Сергия. Федор оставил большую семью, но я их не знаю. Ольга замужем за помещиком Шаталовым. Имела дочь Агриппину, которая с 13 лет не ела мяса и вела до смерти монашескую жизнь. Елизавета замужем за Селезневым. Анна замужем за богатым купцом Потаповым. Имела трех сыновей: Михаила, Александра, Николая и дочь Веру (замужем за доктором Рещиковым). Вера и Александр умерли. Вера замужем за Туровым, имела двух сыновей: Николая и Владимира. Владимир умер. Отец мой Григорий Григорьевич был женат на купеческой девице Брюшковой. Имел 9 чел. детей, из которых двое умерли в детстве. Остальные: Екатерина (девица), Александр, Софья (замужем за немцем Краузе), оставила дочь Зинаиду и сына Александра, который учился в гимназии и писал стихи. Василий учился в Академии практических наук и затем в Университете. Владимир учился в гимназии, Анна (девица), Варвара (замужем за учителем Елчиным). Сестра моя Екатерина писала в прозе повести. Мой отец Григорий Григорьевич хотя и был не старший из братьев, но был оставлен дедом Григорием Никитичем как бы главою всей семьи. Все остальные члены считали себя вправе искать здесь покровительства и помощи. Так и оставалось до самой смерти моего брата, Александра. И я могу без хвастовства сказать, что ни один родственник, даже и отдаленный, не уходил из дома моего отца, а затем матери и брата, без помощи, сирота — без покровительства. У нас постоянно кто-нибудь из бедных родственников проживал или гостил, кого-нибудь выдавали замуж или хлопотали куда-нибудь пристроить. Все это делалось не только при жизни моего отца, но и после его смерти, при скромных средствах моей матери, часто даже в ущерб детям. Конечно, я могу говорить от себя только про ближайшее ко мне время, когда хозяйкою оставалась моя мать — не Кольчугина. Но, она очень рано вышла замуж и всецело предалась строю и интересам своей новой семьи. А потому порядки, которые были у моей матери, были "кольчугинскими". "Кольчугинский дом" был в своем роде идол, которому поклонялись и приносили в жертву как себя, так и других. Дух Кольчугиных так и сохранялся в нашей семье. Его поддерживали в особенности мои сестры Екатерина и Анна, которые ярко сохранили в себе все черты как хорошие, так и дурные кольчугинского характера. Все мои тетки были хорошие хозяйки, играли на фортепьяно, терпеливые рукодельницы. Одна из них, Елизавета даже превосходно играла на рояли (по словам моей матери) и художественно вышивала гладью. Разводили цветы. Я бы назвала старинных Кольчугиных вполне культурною семьей. Софья Григорьевна также писала стихи. Дети Петра Григорьевича, моего дяди, после смерти своего отца жили в семье моего отца, и он их очень любил, так же, как и моя мать. У меня, кроме образа и табакерки сохранились письма моего отца и матери, кресло, два стула и несколько мелких вещей. Что касается портрета с двумя медалями, я припоминаю следующее. Мой старший брат Александр после смерти отца был взят дядей Алексеем к своей торговле и жил у него в доме в прошествии 8 или 10 лет. Следовательно, он видел и знал, чей это портрет, который и есть подлинный портрет, как Вам сказал Н.В. Туров. Однажды я спросила брата: чей это портрет — деда или прадеда? Он отвечал: это портрет деда, а где портрет прадеда, я не знаю и не видал. Про Ивана Ивановича, нашего двоюродного брата, могу сказать, что, несмотря на все его недостатки, ошибки и промахи, он был человек очень добрый. За все время, что я его знала, я не припомню ни одного неблагородного, нечестного или злого поступка против кого-либо. Свою сестру он очень любил и относился к ней с безупречным уважением, а также и своей жене. У меня сохраняется его письмо к моей сестре Екатерине от 1867 г. Про Алексея Григорьевича и его проказы мать рассказывала множество анекдотов, хотя он и обидел мою мать при разделе, но она всегда говорила, что он превосходно вел торговлю при жизни моего отца. А мой отец занимался более заводом, который находился близ города Серпухова в имении Нащокиных. Мой отец был хорошо знаком с Боткиным Василием домами. Белинский также бывал у нас в доме и вел с отцом переписку, но письма его все были впоследствии уничтожены. Вот и все, что я могу сообщить. (Л. 18)* К воспоминаниям В.Г. Елчиной ея свойственник Н.В. Туров также составил для меня небольшую записку и дал два портрета — один небольшой акварельный (формы кабинетной фотографии, другой — маленькая миниатюра на кости. ______________________ * Так в тексте. ______________________ 1. О моем прадеде Н.Н. Кольчугине ([ум.] 1827 г.) могу сказать только, что бывало, смотря на сохранившийся у дяди моего портрет масляными красками и художественной кисти, на котором он изображен с двумя большими медалями, я спрашивал у моей матери Веры Григорьевны, урожд. Кольчугиной, за что они были ему пожалованы, и она мне говорила, что медалями этими он награжден за постройку Покровских казарм. Оказывается, что Никита Никифорович был не только книгопродавцем, но и подрядчиком по каменным работам. 2. О дяде Григории Никитиче (1835 г.) могу добавить по поводу его переводов, что у меня долго хранились записки из придворной жизни Екатерины. По нашим преданиям это был перевод с французского, хотя за потерей начальных листов и вообще за разрозненностью их — имени автора не сохранилось. Записки эти были большей частью черновики, частью переписанные набело и в последнем случае свидетельствовали о чрезмерной аккуратности и тщательности моего деда так как по форме их можно было принять за купленную книгу, до того строго были соблюдены все требования книгопечатного искусства, судя по формату, четкости почерка, правильно соблюденным на страницах полям со всех четырех сторон и проч; очень сожалею, что в бывший у нас пожар, книга эта сгорела. 3. О дяде Иване Григорьевиче. Книжный беспорядок замечался у него и в доме. Бывавши у него ребенком я помню груды книг, наваленные у него на столах и на полу. Мне настрого запрещалось их перекладывать. Неизменным подарком от него служила Азбука в картинках — отдельными буквами в виде карт с изображением — ананаса, бабочки, голубя и т.д. по порядку букв или какая-нибудь сказка. В семейной жизни дядя был домосед и можно сказать нелюдим, мать мою (его родную сестру) он любил, но в доме у нас никогда не был, и только в последний год своей жизни он был у нас два раза: один за другим вскорости. Долго говорили у нас об этом как о необыкновенном происшествии, объясняя это тем, что дядя предчувствовал наступление своей кончины. О случаях лечения им больных могу добавить, что он занимался и магнетизированием: мать моя, женщина болезненная, нередко обращалась к нему за советами и он ее не раз магнетизировал, помню случай магнетизирования через платок. (Москва 25 окт. 1906 г. Н. Туров). Впервые опубликовано: Материалы из истории книги, книжной торговли и книгоиздательства. Собр. и приг. к печ. под ред. П. Симони. Книжная торговля в Москве XVIII-XIX столетий. Московские книгопродавцы Кольчугины в их книготорговой деятельности и бытовой обстановке. Л., 1927. С. 33-38.
Варвара Григорьевна Ёлчина (после 1839 — после 1899) дочь московского купца, книготорговца Г.Г. Кольчугина жена учителя Ёлчина. | ||
|