| ||
|
"Новь", роман г. Тургенева. — С самым тяжелым чувством и глубокою скорбью мы принимаемся за изложение наших, несколько уже запоздалых, заметок об этом пресловутом романе нашего так называемого "маститого" беллетриста. И в самом деле, для кого может быть веселою и отрадною мысль о том, что у нас есть люди до того несчастные и до того потерявшие человеческий образ и все человеческое, что даже самые маститые и самые гуманные романисты не могут отнестись к ним не только справедливо и беспристрастно, но даже хоть сколько-нибудь по-человечески... Существует, как всякому известно, два рода художественного творчества. Одно творчество — непосредственное, бесхитростное; оно ловит, записывает и предает тиснению все, что плывет перед ним по реке жизни, не заботясь о том, что из этого выйдет и выйдет ли что-нибудь; это простая фотография, даже без ретушевки. Но иногда художник подправляет свои фотографии, ретуширует их, даже дорисовывает их, без всякой, конечно, задней мысли, а просто по указанию своего художественного вкуса и такта, по материалам своей фантазии, по другим многочисленным фотографиям, снятым его наблюдательностью и хранящимся в его воображении. Такое художество обыкновенно признается не тенденциозным, хотя, строго говоря, оно непременно бывает тенденциозным; потому что как бы оно ни было объективно, но художник все же изображает, подкрашивает или творит непременно с своей специальной, индивидуальной и субъективной точки зрения и представляет всякое лицо или явление именно так, как оно ему показалось, как он смотрит на него и под влиянием того впечатления, какое оно произвело на него. Следовательно, всегда есть возможность в художественном произведении узнать или угадать общую тенденцию художника, его отношения к изображаемым явлениям, предметы его сочувствия, любви или ненависти и т.д. — Но есть другого рода художество, нарочито тенденциозное; оно прежде всего задает себе задачу, тенденцию и для ее проведения сочиняет и выдумывает разные истории и положения, никогда не бывалые и даже маловероятные, просто нелепые, — но только бы они согласны были с тенденцией. Не нравится, положим, такому художнику то философское направление, которое утверждает, что весь материал, все содержание нашего знания получается путем чувств, впечатлений и ощущений. Он сейчас же пишет роман, выводит в нем дурака, пошляка, пьяницу, Ивана Иванова, который постоянно болтает ни к селу ни к городу, что я-де думаю так-то, потому что таково мое ощущение, что я ненавижу или люблю то-то, потому что таково мое ощущение, и т.д. Г-н Тургенев наглядно показал нам в настоящем своем романе, как творятся подобного рода художественные произведения. Калломейцев, чиновник, злостный консерватор и ретроград, рассказывает, что его друг Ladislas пишет роман, который напечатает в "Русском вестнике"; вообще Калломейцев мало интересуется русской литературой, "но, — говорит он, — Ладисласа я прочту непременно. Il у aura le petit mot pour rire... [там будет немного и юмористики (фр.)] и направление! направление! Нигилисты будут посрамлены — в этом мне порукой образ мыслей Ладисласа, — qui est tres correct" [который весьма безукоризнен (фр.)]. Вот видите, роман творится для того, чтобы посрамить нигилистов. При этом нас удивляет одно: ужели г. Тургенев не видит и не понимает, что под этим чиновничьим другом и литератором Ладисласом скрывается не кто-нибудь другой, а сам же он, наш маститый беллетрист? Кому же не известно, что сам же он первый проложил дорогу и указал способы и приемы, как позорить нигилистов? Кто же может сомневаться в том, что Ладислас наведен был на мысль поместить в "Русском вестнике" антинигилистический роман именно тем обстоятельством, что некогда в этом же журнале был помещен роман маститого беллетриста, так успешно опозоривший нигилистов, так что, не будь этого романа, Ладислас и не подозревал бы о существовании нигилистов? Поэтому г. Тургеневу нечего "украдкой кивать на Петра", на Ладисласа, а нужно прямо сознаться, что он со своими "Отцами и детьми" был родоначальником антинигилистического романа, что он заронил в души всех ретроградных писак желание писать такие же романы и также позорить нигилистов. Первым доказательством тенденциозности последнего романа г. Тургенева служат отзывы о нем его единомышленников, как условных, так и безусловных его хвалителей, согласно признающих в нем тенденциозность. Условные хвалители ожидали, что г. Тургенев уже окончательно смешает с грязью всяких нигилистов и опростелых и до того осрамит их, что все будут после этого смотреть на них с отвращением, а что, напротив, он возведет в идеал всех врагов и громителей опростелых нигилистов, до того эти господа были набалованы маститым беллетристом. Но он не вполне оправдал их ожидания; среди массы нигилистов и опростелых, непроходимо глупых, он представил одного глупого проходимо, а из двух врагов их, действующих в романе, один, Калломейцев, изображен даже в прямо дурном виде. Поэтому, находя вообще, что опростелые в романе опошлены довольно удовлетворительно, они сильно порицали оба указанные обстоятельства, и, по нашему мнению, порицали неосновательно. — Безусловные хвалители романа, тоже не отвергая в нем тенденциозности, восхищаются, напротив, ею; по их мнению, нигилисты и опростелые должны считать себя польщенными уже тем, что маститый беллетрист одного из них изобразил проходимо глупым. Особенно же они восторгаются тем сатирическим колоритом, который придан изображению либерального фразера-чиновника Сипягина и ретроградного Калломейцева. Эти хвалители до того тупы или же до того наглы и бессовестны, что осмеливаются ставить этих Сипягиных и Калломейцевых в параллель с "Ревизором" Гоголя. На это мы также заметим, что по любезности к нигилистам и по сатирическому отношению к Калломейцевым г. Тургенев стоит не только не выше, но даже ниже Мещерского и Лескова с компанией. Кроме того, тип либерально и ретроградно фразирующих чиновников и администраторов рабски и плохо скопирован с чужих оригиналов и вовсе не делает чести г. Тургеневу; этот тип так специально разработан, весь исчерпан, можно даже сказать истрепан, г. Щедриным, который окончательно закрепил за ним комический колорит. Вот, например, как г. Тургенев излагает застольный спич своего Сипягина: "Помахивая кистью правой руки, локоть которой оставался опертым на стол, он произнес длинную, обстоятельную речь. С одной стороны, он похвалил консерваторов, — а с другой, одобрил либералов, отдавая сим последним некоторый преферанс и причисляя себя к их разряду; превознес народ — но указал на некоторые его слабые стороны; выразил полное доверие к правительству — но спросил себя: исполняют ли все подчиненные его благие предначертания? Признал пользу и важность литературы, но объявил, что без крайней осторожности она не мыслима! Взглянул на запад: сперва порадовался — потом усомнился; взглянул на восток: сперва отдохнул — потом воспрянул! И наконец предложил выпить тост за процветание тройственного союза: религии, земледелия и промышленности!" Ну, скажите, разве это не плагиат у г. Щедрина? тут все щедринское, дух и построение речи, стиль ее и обороты, даже отдельные слова. То же можно сказать и относительно всех других черт и подробностей этого типа. Поэтому безусловные хвалители этого романа г. Тургенева, восхваляя в нем сатиру на известного рола чиновников и администраторов, свидетельствуют этим или о своем скудоумии и непонимании, или о своей недобросовестности. Да, наконец, что самое главное, в романе главный сюжет составляют вовсе не чиновники и администраторы, которых всего только двое, а опростелые нигилисты, которых целый десяток; значит, главная тенденция романа заключается в опростелых. Впервые опубликовано: Тифлисский вестник. 1877. № 93. 4 мая.
Максим Алексеевич Антонович (1835-1918) — русский публицист, литературный критик, философ. | ||
|