1
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и создатель,
Страшный сжигающий свет!
Дай мне — на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшего в мире
Счастия нет!
2
О, как, должно быть, было это утро
Единственно в величии своем,
Когда в рубинах, в неге перламутра
Зажглось ты первым творческим лучом.
Над хаосом, где каждая возможность
Предчувствовала первый свой расцвет,
Во всем была живая полносложность,
Все было «Да», не возникало «Нет».
В ликующем и пьяном океане
Тьмы тем очей глубоких ты зажгло,
И не было нигде для счастья грани,
Любились все так жадно и светло.
Действительность была равна с мечтою,
И так же близь была светла, как даль.
Чтоб песни трепетали красотою,
Не надо было в них влагать печаль.
Все было многолико и едино,
Все нежило и чаровало взгляд,
Когда из перламутра и рубина
В то утро ты соткало свой наряд.
Потом, вспоив столетья, миллионы
Горячих, огнецветных, страстных дней,
Ты жизнь вело чрез выси и уклоны,
Но в каждый взор вливало блеск огней.
И много раз лик мира изменялся,
И много протекло могучих рек,
Но громко голос солнца раздавался,
И песню крови слышал человек.
«О, дети солнца, как они прекрасны!», —
Тот возглас перешел из уст в уста.
В те дни лобзанья вечно были страстны,
В лице красива каждая черта.
То в Мексике, где в таинствах жестоких
Цвели так страшно красные цветы, —
То в Индии, где в душах светлооких
Сложился блеск ума и красоты, —
То там, где Апис, весь согретый кровью,
Склонив чело, на нем являл звезду,
И, с ним любя бесстрашною любовью,
Лобзались люди в храмах, как в бреду, —
То между снов пластической Эллады,
Где Дионис царил и Аполлон, —
Везде ты лило блеск в людские взгляды,
И разум мира в солнце был влюблен.
Как не любить светило золотое,
Надежду запредельную Земли.
О вечное, высокое, святое,
Созвучью нежных строк моих внемли!
3
Я все в тебе люблю. Ты нам даешь цветы —
Гвоздики алые, и губы роз, и маки,
Из безразличья темноты
Выводишь мир, томившийся во мраке,
К красивой цельности отдельной красоты,
И в слитном хаосе являются черты,
Во мгле, что пред тобой, вдруг дрогнув, подается,
Встают — они и мы, глядят — и я и ты,
Растет, поет, сверкает и смеется,
Ликует празднично все то,
В чем луч горячей крови бьется,
Что ночью было как ничто.
Без солнца были бы мы темными рабами,
Вне понимания, что есть лучистый день,
Но самоцветными камнями
Теперь мечты горят, — нам зримы свет и тень.
Без солнца облака — тяжелые, густые,
Недвижно-мрачные, как тягостный утес,
Но только ты взойдешь — воздушно-золотые,
Они воздушней детских грез,
Нежней, чем мысли молодые.
Ты не взойдешь еще, а мир уже поет,
Над соснами гудит звенящий ветер мая,
И влагой синею поишь ты небосвод,
Всю мглу безбрежности лучами обнимая.
И вот твой яркий диск на небеса взошел,
Превыше вечных гор — горишь ты над богами,
И люди солнце пьют, ты льешь вино струями,
Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол, —
На солнце лишь глядит орел,
Когда летит над облаками.
Но, не глядя на лик, что ослепляет всех,
Мы чувствуем тебя в громах, в немой былинке,
Когда желанный нам услышим звонкий смех,
Когда увидим луч средь чащи, на тропинке.
Мы чувствуем тебя в реке полночных звезд
И в глыбах темных туч, разорванных грозою,
Когда меж них горит манящей полосою
Воздушный семицветный мост.
Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,
В чем свет коралловый, жемчужный иль иной.
Без солнца наша жизнь была б однообразной,—
Теперь же мы живем мечтою вечно-разной,
Но более всего ласкаешь ты — весной.
4
Свежей весной
Все-озаряющее,
Нас опьяняющее
Цветом, лучом, новизной,
Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее,
Ты пребывающее
С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной
Ты теплое в радостно-грустном апреле,
Когда на заре
Играют свирели,
Горячее в летней поре,
В палящем июле,
Родящем зернистый и сочный прилив
В колосьях желтеющих нив.
Что в свете лучей утонули.
Ты жгучее в Африке; свет твой горит
Смертельно — в час полдня — вблизи пирамид
И в зыбях песчаных Сахары.
Ты страшное в нашей России лесной,
Когда, воспринявши палящий твой зной,
Рокочут лесные пожары.
Ты в отблесках мертвых — в пределах тех стран,
Где белою смертью одет океан,
Что люди зовут Ледовитым,
Где стелются версты и версты воды
И вечно звенят и ломаются льды,
Белея под ветром сердитым.
В Норвегии бледной — полночное ты;
Сияньем полярным глядишь с высоты,
Горишь в сочетаньях нежданных.
Ты тусклое там, где взрастают лишь мхи,
Цепляются в тундрах, глядят как грехи
В краях для тебя нежеланных.
Но солнцу и в тундрах предельности нет,
Они получают зловещий твой свет,
И если есть черные страны,
Где люди в бреду и в виденьях весь год, —
Там день есть меж днями, когда небосвод
Миг правды дает за обманы.
И тот, кто томился весь год без лучей,
В миг правды — богаче избранников дней.
5
Я тебя воспеваю, о яркое, жаркое солнце,
Но хоть знаю, что я и красиво и нежно пою,
И хоть струны поэта звончей золотого червонца,
Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.
Если б я родился не певцом, истомленным тоскою,
Если б был я звенящей, блестящей, свободной волной,
Я украсил бы берег жемчужиной — искрой морскою,
Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех глубиной.
Если б я родился не стремящимся жадным поэтом,
Я расцвел бы, как ландыш, как белый влюбленный цветок,
Но не знал бы я, сколько цветов раскрывается летом,
И душистые сны сосчитать я никак бы не мог.
Так, тебя воспевая, о счастье, о солнце святое,
Я лишь частию слышу ликующий жизненный смех,
Все люблю я в тебе, ты во всем и всегда — молодое,
Но сильнее всего то, что в жизни горишь ты — для всех.
6
Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,
Воспевшего тебя, как я пою,
Ласкаешь тем же светом василиска,
Лелеешь нежных птичек и змею.
Меняешь бесконечно сочетанья
Людей, зверей, планет, ночей и дней
И нас ведешь дорогами страданья,
Но нас ведешь к Бессмертию Огней.
Люблю, что тот же самый свет могучий,
Что нас ведет к немеркнущему Дню,
Струит дожди, порвавши сумрак тучи,
И приобщает нежных дев к огню.
Но если, озаряя и целуя,
Касаешься ты мыслей, губ и плеч,
В тебе всего сильнее то люблю я,
Что можешь ты своим сияньем — сжечь.
Ты явственно на стоны отвечаешь,
Что выбор есть меж сумраком и днем,
И ты невесту с пламенем венчаешь,
Когда в душе горишь своим огнем.
В тот яркий день, когда владыки Рима
В последний раз вступили в Карфаген,
Они на пире пламени и дыма
Разрушили оплот высоких стен, —
Но гордая супруга Газдрубала,
Наперекор победному врагу,
Взглянув на солнце, про себя сказала:
«Еще теперь я победить могу!»
И, окружив себя людьми, конями,
Как на престол, взошедши на костер,
Она слилась с блестящими огнями,
И был триумф — несбывшийся позор.
И вспыхнуло не то же ли сиянье
Для двух, чья страсть была сильней, чем мир, —
В любовниках, чьи жаркие лобзанья
Через века почувствовал Шекспир.
Пленительна, как солнечная сила,
Та Клеопатра, с пламенем в крови;
Пленителен пред этой Змейкой Нила
Антоний, сжегший ум в огне любви.
Полубогам великого Заката
Ты вспыхнуло в веках пурпурным днем,
Как нам теперь, закатностью богато,
Сияешь алым красочным огнем.
Ты их сожгло. Но в светлой мгле забвенья
Земле сказало: «Снова жизнь готовь!» —
Над их могилой — легкий звон мгновенья,
Пылают маки, красные, как кровь.
И как в великой грезе Македонца
Царил над всей землею ум один,
Так ты одно царишь над миром, солнце,
О мировой закатный наш рубин!
И в этот час, когда я в нежном звоне
Слагаю песнь высокому царю,
Ты жжешь костры в глубоком небосклоне,
И я светло, сжигая жизнь, горю!
7
О мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и создатель,
Мудро сжигающий — свет!
Рад я на пире
Звуком быть в лире, —
Лучшего в мире
Счастия нет!
