| ||
|
В четырех частях. С рисунками. СПб. 1848. Странное дело! Кажется, весь земной шар, или все его обитаемые людьми части, равно бы должны были представлять собою зрелище развития человечества; а между тем эта честь предоставлена только самой малейшей из пяти частей света — Европе. В недавнее время и почва Северной Америки сделалась театром исторического развития, но его корень опять-таки в Европе. Может быть, что со временем и все части света примкнутся к общему развитию человечества, войдут в его историю, но опять-таки не иначе, как через Европу. До сих же пор, с незапамятных времен, они коснеют в нравственной неподвижности, непробудным сном спят на лоне матери-природы. В этом отношении удивительнее всех других стран Азия. Ее считают колыбелью человеческого рода, в ней прежде других стран явились начатки общественности, в ней сделаны первые открытия в ремеслах, искусствах, науке, в ней родились религии, теперь господствующие в мире, из нее вышли все племена, заселившие Европу. И во всем Азия остановилась на одних начатках, ничего не развила, не усовершенствовала, не довела до конца. Греция сложилась из элементов, выработанных Азиею и Египтом, но она переработала все эти заимствованные элементы, наложила на них печать своего национального духа и прибавила к этому элемент, ей собственно принадлежащий. Этот элемент был началом европеизма. У греков у первых явились понятия об отечестве, государстве, гражданине, гражданском достоинстве, столь чуждые для Востока. Римляне по-своему развили европейское начало, перешедшее к ним из Греции в доисторические времена, и передали его новой Европе. Во всех столкновениях с Азиею, Европа всегда много выигрывала в цивилизации, образовании, в науках, в искусствах, ремеслах; Азия ничего не выигрывала от столкновения с Европою. Александр Македонский хотел, путем завоевания, сблизить обе части света в образовании и нравах. Но что же вышло? Персы не сделались греками, а македоняне развратились на персидский манер. Но вместе с тем, Александр присылал из Азии Аристотелю экземпляры редких животных и вывез из Индии астрономические таблицы. В эпоху крестовых походов вся Европа ринулась на Азию бурным потоком. Это событие имело самое сильное и благодетельное влияние на Европу и — никакого на Азию! Неподвижность — натура азиятца. Если Азии суждено в будущем цивилизоваться, то, вероятно, не иначе, как путем завоевания; надобно, чтобы европейское войско, завоевавшее азиятскую страну, смешалось с туземцами, и от этого смешения произошло бы новое поколение своего рода креолов. В наше время самое странное и удивительное явление в Азии есть, без всякого сомнения, Китай. Вот что говорит об этом предмете почтенный отец Иакинф в предисловии к своей книге: В наше время — беспрерывных нововведений в жизни народов как в Европе, так и на западе Азии, существует государство, которое, по своей противоположности во всем с прочими государствами, составляет редкое, загадочное явление в политическом мире. Это — Китай, в котором видим все то же, что есть у нас, и в то же время видим, что все это не так, как у нас. Там люди так же говорят, но только не словами, а звуками, которые сами по себе, порознь взятые, не имеют определенного смысла. Там имеют и письмо, но пишут не буквами слагаемыми, а условными знаками, из которых каждый представляет в себе не выговор слова, а понятие о вещи; в письме порядок строк ведут от правой руки к левой, но пишут не поперек, а сверху вниз, и книгу начинают на той странице, на которой у нас оканчивают ее. Одним словом, там много находится вещей, которые и мы имеем, но там все в другом виде.
Вглядитесь в устройство этого странного государства,— и вам с первого взгляда может показаться, что это какое-то исключение из общего порядка азиятской жизни, что у него нет ничего общего с другими азиятскими государствами (за исключением Японии), что наконец это чисто европейское государство. В нем ничего нет оставленного на произвол судьбы и людей, все отношения определены, все юридические случайности предупреждены и обсужены, на все существуют положительные законы; машина администрации самая многосложная и вместе с тем правильная, строго систематическая; законы нередко отзываются человеколюбием и по-видимому представляют верные гарантии жизни, чести и благосостоянию частных людей всех званий, от высших до низших. Для этого есть высшие инстанции и право апелляции; за ходом правосудия в провинциях наблюдают прокуроры, в столице — прокурорская палата и сам император. Как в государствах европейских, в Китае существуют министерства, на коллегияльном положении: председатель палаты каждой отдельной ветви администрации есть министр. Взгляните теперь на Китай в другом отношении. Право на гражданские должности дает там не рождение, не привилегия, а наука и образование. Каждый занимающий сколько-нибудь значительную должность есть непременно ученый; ничему не учившийся не может занимать никакой должности. Экзамены студентов есть дело государственное. С какой стороны ни взгляните на это дивное государство — ничего азиятского, Европа, да и только! Но, увы, это только мираж, разлетающийся прежде, чем вглядишься в него! Это такой же призрак, как и политическое могущество Китая, который с 400 000 000 жителей ничего не мог сделать против 3000 английского войска. Все эти законы и гарантии хороши только на бумаге, а на деле служат только к обогащению берущих взятки и утеснению дающих взятки. Китай, без всякого сомнения, образованнейшее азиятское государство, по азиятское в полном смысле этого слова... Государственные чины, советы,— все это пустая формальность; тут главное — церемонии. Самая верная гарантия при судопроизводстве — взятки. Этого не мог скрыть даже почтенный отец Иакинф, вообще как нельзя нежнее расположенный в пользу поднебесного государства. Например, говоря о пытках (варварских и утонченно-жестоких), он прибавляет для смягчения эффекта: «Но сии пытки употребляются в таком только случае, когда в важном каком-либо деле все улики говорят против преступника или преступницы, а они упорствуют в признании» (ч. I, стр. 20). Хорошо оправдание! Нет уж, по нашему мнению, гораздо лучше пытка без изъятий: по крайней мере дело наголо, искренно — знаешь, чего держаться! Чиновники от 1-го до 6-го класса подвергаются пытке только с разрешения государя. «Иногда — добродушно замечает почтенный отец Иакинф — судьи, по своему произволу, употребляют разные маловажные пытки» (там же). Это «иногда» словцо небольшое, а много значит: именно ни больше, ни меньше, как то, что подсудимый есть безответная и беззащитная жертва судьи, и, если имеет средства, не пожалеет никакой «взятки», чтобы иногда избавить себя от пытки, маловажной совсем не для того, кто ей подвергается... Легко сказать «маловажная пытка!», когда пытают ею не нас... Нет, не легко, или если легко, то не для всякого сказать такое ужасное слово!.. Судьи за неправосудие подвергаются суду; их не дерут планкою (чудесный инструмент, обстоятельно описанный почтенным отцом Иакинфом), а наказывают понижением чина, вычетом из жалованья, отставкою, ссылкою, смертною казнию, а по спине лупят только в экстренных случаях. Но что это за гарантия? Низших чиновников судят высшие — рука руку моет, обе чисты бывают; а не то — исправление, но не за вину, а за непредставление достаточных доказательств невинности золотыми и серебряными слитками. Взяточничество — основа китайского судопроизводства. Там это уже не злоупотребление, не порок, не язва общественного тела (язва может быть только на здоровом теле, а не на таком, которое все — язва). Сведений по этой части рекомендуем искать не в книгах почтенного отца Иакинфа (он только вскользь и в общих выражениях говорит об этой части); а в небольших статьях, печатавшихся в «Отечественных записках» 1841—1843 годов, под заглавием «Поездка в Китай», псевдонима Дэ-Мина*. Это человек, проживший в Китае шесть лет и знающий китайский язык и китайскую грамоту, но с понятиями и взглядами вовсе не китайскими. Почтенный отец Иакинф показывает нам более Китай официяльный, в мундире и с церемониями; Дэ-Мин показывает нам более Китай в его частной жизни, Китай у себя дома, в халате нараспашку. Дэ-Мин ничего не скрывает; человек болтливый и откровенный, он не держался русской пословицы — из избы сору не выносить и рассказал нам, что все важные места в Китае на откупу, то есть даются «за взятки». Вот его собственные слова: «Может быть, вы спросите, где взять бедному задолжавшемуся чиновнику такую значительную сумму на получение места и — что еще важнее — на уплату всех долгов перед выездом из столицы, равно и на то, чтобы приехать к месту нового служения с должною возможностию. Но вы не знаете Китая, великого Китая, с его 400 000 000 населения, если думаете, что в 4000 лет его существования такая важная отрасль государственного управления, как взяточничество, не приведена там в надлежащую систему». Затем он рассказывает, что в Пекине есть ростовщики, которые заплатят и долги чиновника, и цену места, и дадут денег на дорогу, разумеется, за страшные проценты; а ростовщикам выплачивают подчиненные нового «правосудного» чиновника, то есть иногда целые провинции. ______________________ * Всего-навсе этих интересных статей было, кажется, десять. Они печатались в отделе «Смеси» «Отечественных записок»: в XVIII и XIX томах 1841 года, в XX, XXI и XXIV томах 1842 года, в XXVI и XXVII томах 1843 года. Отдельное издание этих, по всему видно, неконченных статей могло бы составить прелюбопытную книжку; а если бы автор захотел докончить свой труд — его книге цены не было бы. ______________________ Исчисление родов китайских преступлений даже у почтенного отца Иакинфа хоть кого приведет в ужас; о бесчеловечии казней нечего и говорить. Все это свидетельствует о нравственности народа. Лицемерие, лукавство, ложь, притворство, унижение — натура китайца. И как быть иначе там, где церемония поглощает всю духовную жизнь народа, где младший непременно должен удивляться уму и добродетели старшего, хотя бы тот был глупее осла и грешнее козла? Вся жизнь китайца словно пеленками связана церемониями. Становиться на колени и бить поклоны — это его священная обязанность. Что за гибкие должны быть хребты у этого народа! Храбрость китайца известна всему миру: это урожденный трус. Китайское войско может с успехом воевать только разве с китайским же войском. Слабость правительства простирается до того, что оно трепещет морских разбойников из собственных подданных, и, чтобы предохранить себя от них, стесняет морскую торговлю и частное мореходство. О китайской учености нечего и говорить: даже сам почтенный отец Иакинф о ней очень невысокого мнения. Куда не обернись, всюду миражи и призраки. Китай силен, но держится пока: с севера — миролюбием России, а с юга — боязнию Англии обременять себя дальнейшими завоеваниями... Откуда эти противоречия, где их источник? Китай — страна неподвижности; вот ключ к разгадке всего, что в нем есть загадочного, странного. Тут ничего нет, проникнутого идеей государственного и народного развития; все держится на закоснелом обычае... Книга почтенного отца Иакинфа — истинное сокровище для ученых по богатству важных фактов. Она может до известной степени годиться и для публики, несмотря на ее слог и изложение, несмотря на то, что первая часть, в память пресловутого на Руси мужа Михаилы Меморского, написана в форме вопросов и ответов. Но главный ее недостаток — замашки автора делать параллели между Европою и Китаем, наивные до смешного! Например, он сравнивает государственные чины в Китае с английскими лордами и французскими пэрами. Смеем уверить почтенного отца Иакинфа, что тут нет никакого сходства, а есть только бесконечная разница. По всему видно, что почтенный отец Иакинф знает Китай гораздо лучше Европы. Что же касается до его умолчаний и смягчений в пользу нежно любимых им китайцев,— мы не считаем их важным недостатком в его книге: факты говорят сами за себя, и истина сама так и бросается в глаза. Прочтя книгу почтенного отца Иакинфа, никто не сделается хинофилом... напротив! Впервые опубликовано: Современник. 1848. Т. VII. № 1. Отд. III «Критика и библиография». С. 44—49.
Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848) русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник. | ||
|