| ||
|
Чего, подумаешь, не писал г. Булгарин в подрыв кредита у публики «Отечественных записок»!.. То уверял, что они скоро прекратятся, за неимением подписчиков, то говорил, что их друзья с умыслу распускают слухи, будто они издаются в пользу какого-то бедного семейства... Но вот самые свежие примеры: в 55 нумере «Северной пчелы» нынешнего года г. Булгарин утверждает, будто «Отечественные записки» основаны были с целью уронить (!) «Библиотеку для чтения»; будто какая-то компания, составившаяся для издания «Отечественных записок», решительно объявила известное правило: «Кто не с нами, тот против нас». Во-первых, нигде не было объявлено, чтоб «Отечественные записки» издавались компаниею, и на заглавном листке их всегда стояло только имя издателя и редактора этого журнала: откуда же и чего ради сочинил г. Булгарин компанию?.. Далее: «Вызвали из Москвы критика, который своими парадоксами, печатаемыми в "Молве", заставил добрых людей взглянуть на себя с улыбкою удивления (то есть добрые люди посмотрели тогда на себя с удивлением?!), и поручили ему писать разборы книг, то есть уничтожать все прошлое (не пошлое ли?) и рубить все: что не с нами, то против нас. Вот и пошла потеха». Спросим г. Булгарина: все это литературные ли подробности? А что, если к этому мы скажем, что все это сочинено им самим и ничего этого не бывало?.. Но ему до правды нужды нет. Такой уж он правдолюб!.. Однако ж входить в частные дела своих противников, сочинять о них целые истории, это называется личностями... Об этом, кстати, должны мы рассказать целую историю. В 57 нумере «Северной пчелы» г. Греч пишет из Парижа следующее о переводе повестей Гоголя на французский язык: Г-н Виардо изданием перевода сочинений Н.В. Гоголя принес нам и нашей литературной репутации услугу очень сомнительную, похожую на ту, которою в басне Крылова медведь угодил спящему другу. Нельзя вообразить себе ничего карикатурнее и смешнее этого перевода. Наблюдательность автора, его искусство схватывать едва уловимые черты малороссийского быта, его мнимое простодушие, его наивная замысловатость — все это исчезло под губительным пером варвара-переводчика: остались нелепые вымыслы, уродливые сцены, отвратительные подробности, безвкусие и отсутствие всякого благородства и изящества литературного; вместо живого тела видим безобразный скелет. Впрочем, всяк волен переводить, что и как ему угодно, а вот что непростительно и против чего мы восстаем всеми силами. Г-н Виардо, печатая юродивую повесть «Вий» в «Journal des Debate», снабдил ее предисловием, в котором говорит, что г. Гоголь продолжает в отечестве своем создание литературы оригинальной, обогащенной трудами двух умерших писателей ее, Пушкина и Лермонтова. Мы охотно отдаем справедливость уму и таланту г. Гоголя и ставим его произведения на почетное место среди творений нынешнего времени; признаем в его «Тарасе Бульбе» большие достоинства и красоты, всегда с новым наслаждением перечитываем «Старосветских помещиков» и не можем натешиться забавным «Ревизором», но не дерзаем ставить его не только наравне с Пушкиным и с Лермонтовым, да и непосредственно после их. У него нет главного, нет языка; он позаймет, позабавит публику своим рассказом, но не подвинет ее вперед на пути литературного образования, как Ломоносов, Карамзин, Жуковский, Пушкин, Лермонтов.—Журналы здешние (??) смеются над творениями Гоголя в переводе и ставят их гораздо ниже действительного их достоинства. Их винить нельзя. Прочитайте перевод повести «Вий» и скажите, может ли быть что-либо уродливее и нелепее. Что сказать на это? «Северная пчела» вольна находить перевод г. Виардо варварским, как мы вольны находить его превосходным: на вкус товарища нет. Но чтоб французские журналы смеялись над творениями Гоголя в переводе и ставили их гораздо ниже действительного их достоинства,— это, просим не прогневаться, чистая выдумка, остроумное сочинение «Северной пчелы»... Все французские журналы, говорившие о Гоголе, говорили о нем с величайшими похвалами. Но что вся эта выдумка «Северной пчелы» в сравнении с следующею выходкою г. Булгарина: Я совершенно согласен со всем, что Н.И. Греч говорит о сочинениях г. Гоголя и переводе их на французский язык; но, быв в приятных отношениях к г-ну Виардо, я обязан, зная дело, представить, при обвинении его, облегчительные обстоятельства (circonstances attenuates). Недавно еще, в текущем году, говорил я в «Северной пчеле» («Всякая всячина», нумер 22), что у нас есть люди, которые ловят каждого заезжего чужеземного литератора, чтоб внушить ему свои понятия о русской литературе и русских литераторах, то есть похвальное мнение о своих собственных и приятелей своих сочинениях и дурное о своих противниках и критиках*. Таким образом уловили г. Мармье и других; точно так же поймали и г. Виардо, уверили его, что первый писатель в России, из всех бывших и будущих, есть г. Гоголь, и пригласили перевесть его сочинения. Но как же переводить, когда г. Виардо, как мне весьма хорошо известно, не, знает трех слов по-русски? К нему отрядили одного из гениев новой натуральной школы, знающего французский язык (то есть французские слова), и он стал надстрочно переводить для г. Виардо сочинения г. Гоголя, а г. Виардо долженствовал сообщить этому переводу слог и свойство французского языка, как говорится, офранцузить чужеземное слово. Встречая часто у г. Виардо этого гения новой натуральной школы за бумагами, я однажды не мог вытерпеть, чтоб не изъявить моего удивления, и тогда г. Виардо сознался мне, что этот гений переводит для него сочинения г. Гоголя, с которыми он намерен познакомить Европу. ______________________ * О существовании этих людей рекомендуем г. Булгарину справиться в статье Пушкина, назвавшегося Феофилактом Косичкиным: «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» («Телескоп» 1831 г., ч, IV, стр. 135-144) ______________________ Затем г. Булгарин уверяет, что «не выносить сору из избы» — его неизменное правило!.. А наконец изъявляет сожаление, что «г. Виардо сам подвергнулся и подвергнул русскую литературу упрекам и порицаниям французских литераторов!..». Впрочем, это сожаление понятно: г. Булгарин не может забыть, как незаметно и тихо скончались за границею переводы его сочинений, и до того не верит возможности успеха русского писателя за границею, что и похвалы (да еще какие!) французских критиков и журналистов Гоголя отвергает... Но, спрашиваем, кстати ли сочинять небывалые истории о гении, отправленном какою-то школою к г. Виардо, о том, что этот гений знает только французские слова, а не французский язык, что г. Булгарин видал его у г. Виардо за бумагами и т.п.?.. Впрочем, пишут же сказки о встрече с сотрудником «Отечественных записок», будто бы помешавшемся на idee fixe («Северная пчела», 1846 г., нумер 16) и печатно называют своих противников сумасшедшими!.. Помнится также, что кто-то, из ничего, из капустных кочерыжек, говоря о Полевом, недавно еще им превозносимом, позволил себе фразу о «писателе с огородным прозванием и о каком-то кваснике, выучившемся грамоте самоучкою?..» («Северная пчела», 1842 г., нумер 142). Этого мало. Сколько уже раз было замечаемо г. Булгарину, что он всегда дружится с мертвыми и становится приятелем отсутствующих. Умер Карамзин — г. Булгарин пишет статью: «Мое знакомство с Карамзиным», в которой доказывает, что автор «Истории Российского государства» находился с ним в самых коротких сношениях, когда еще не умирал. Умер Грибоедов — г. Булгарин за перо и пишет биографию умершего, бывшего с ним в самых коротких сношениях. Так же хотел он поступить с Пушкиным, но тут что-то помешало... Умер Крылов — г. Булгарин тотчас пишет статью о своей с ним приязни... Слышно, что многие, дорожа дружбой и приязнью г. Булгарина, признаются откровенно, что им мешает подружиться с почтенным автором «Воспоминаний» только жизнь их... А как только они отыдут к праотцам, то он непременно вспомнит, что был им друг и приятель. Г-н Булгарин принял за правило «не выносить сора из избы»: зачем же нарушено это правило по отъезде г. Виардо из Петербурга? Мы, хотя и не иностранцы, никак не можем поверить ни выдумке, ни правде, не выслушав г. Виардо, который, как оказалось после его отъезда, находился с г. Булгариным в приятельских сношениях. Мы даже не поверим ссылке на г. Виардо в справедливости слов г. Булгарина, пока не подтвердит их сам г. Виардо: мы видели недавно, чем кончилась ссылка г. Булгарина на его высокопревосходительство адмирала П.И. Рикорда в споре за «Воспоминания»... Странно, что г. Булгарин молчал до тех пор, пока г. Виардо был налицо... Впрочем, во всем этом есть, как говорит г. Булгарин, облегчительные обстоятельства (circonstances attenuantes). Ничего нет тяжеле, как быть калифом на час, даже и в литературе. Было время, г. Булгарин чуть было не попал в русские Вальтеры Скотты; но это время давно прошло, и хотя сотрудники «Северной пчелы», во время отсутствия г. Булгарина из Петербурга, и провозглашают его время от времени русским Вальтером Скоттом («Северная пчела», 1843 г., нумер 86) и даже сам он, не отвергая подносимого ему его сотрудниками титла, иногда величает себя, для разнообразия, Сократом («Северная пчела», 1843 г., нумер 57),— однако ж публика видит теперь в нем только говорливого фельетониста «Северной пчелы», ни больше ни меньше, совершенно забыв о его прежних творениях. А кто виною этому? — Гоголь, который успел своими сочинениями изгладить из памяти публики даже сочинения тех романистов, которые действительно не лишены даровитости и которые своими романами успели изгладить из памяти публики романы г. Булгарина!.. Есть отчего сделать из Гоголя свою idee fixe, говоря словами г. Булгарина! Сначала Гоголь в глазах г. Булгарина не имел ни искры таланта, но теперь, когда, по уверению его же, г. Булгарина, Гоголь навлек на себя насмешки французских литераторов, он уже много хорошего признает в сочинениях Гоголя. Но все-таки не может простить ему основания литературной школы, которая всех старых писателей лишила всякой возможности с успехом писать романы, повести и комедии из русской жизни и которую за это г. Булгарин очень основательно прозвал новою натуральною школою, в отличие от старой реторической, или не натуральной, то есть искусственной, другими словами — ложной школы. Этим он прекрасно оценил новую школу и в то же время отдал справедливость старой; — новой школе ничего не остается, как благодарить его за удачно приданный ей эпитет... Но за что же он беспрестанно так нападает на новую школу? Виновата ли она, что он, по собственному признанию, и доселе есть «ученик Карамзина и Дмитриева»?.. («Северная пчела», 1843 г., нумер 129.) Естественно, что значение и учителей стало теперь не то, что было назад тому лет тридцать, ибо после них были другие учители—Жуковский, Батюшков, Пушкин, Грибоедов, не говоря уже о явившихся после них — Гоголе и Лермонтове. А об учениках нечего и говорить: волею или неволею, а пришлось им пережить свою минутную известность. Как ни порочьте новую школу, а она уже не станет идти раковою походкою и писать по-вашему. Да притом, браня ее, вы ее прославляете. Все видят, что вы ополчаетесь на нее за ее успехи. Р1наче вы не стали бы беспрестанно твердить о ней. Явится новое произведение, скажите о нем ваше мнение и не сердитесь, когда другие не согласны с вами. Но вы на чужое мнение, не согласное с вашим, смотрите, как на ересь. На что это похоже! теперь целые фельетоны «Северной пчелы» наполняются совсем не хладнокровными доказательствами, что у г. Достоевского нет ни искорки таланта. Ну, нет так и нет — тем лучше для вас. Скажите это — и успокойтесь, а то подумают, что вы неискренни и с особым намерением хотите всех уверить, что он — не талант. Действуя так, вы только вредите себе... Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1846. Т. XLV. № 4. Отд. VIII «Смесь». С. 120—123.
Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848) русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник. | ||
|