| ||
|
Исторический роман XVII века. Три главы. Благотворительность, дума. Человек, дума. Александра С ***. Санкт-Петербург. В тип. Константина Жернакова. 1843. В 12-ю д. л. 107 стр. За бессмысленным заглавием этого "исторического романа XVII века" следует посвящение, из которого узнаём мы, что сочинитель, "преданный сын", которого фамилия — А.С — я, посвящает галиматью о XVII веке своим "достойным родителям", Павлу Петровичу и Матроне Ивановне, которых фамилия — Прот — вы... Какая странная разница в фамилиях сына и обоих его родителей! Но не будем останавливаться на этом... За посвящением следует "Воззвание к публике и рецензентам". Как оригинально это слово — воззвание! Совершенно в тоне и вкусе Кутейкина, известного лица в комедии Фонвизина "Недоросль"! В "воззвании" остроумный сочинитель взывает, или гласит, что его роман — не роман, а только отрывки из романа, изданные им "для того, чтоб узнать мнение публики и благонамеренных рецензентов — заслуживает ли, по этим главам, весь роман быть напечатанным или должно оставить его в портфеле?" Что касается до нас, то, при всей своей благонамеренности, мы убеждены, во-первых, в том, что целого романа у "преданного сына" нет и не будет, а эти главы сочинены им по случаю насущных потребностей настоящего дня; во-вторых, что и эти главы, для чести русской словесности и русского книгопечатания, должны были бы остаться в портфеле или пойти на кухню для разных домашних потребностей, а не появляться в свет, в котором и без того много разной галиматьи. За "воззванием" следуют три отрывка, которые писаны двумя родами слога — высоким, то есть напыщенным до бессмыслицы, и низким, площадным и тривьяльным. Вот образчики того и другого. № 1-й, слог надутый: Случалось ли вам после отрадной ночи пить теплоту утреннего августовского солнца, когда роса колеблется по веточкам и блещет различными цветами? И если случалось, то вы согласитесь, что эта теплота упоительно-сладостна... воздух тогда — поэзия и наслаждение. Сияние роскошного дня возбуждает чувство признательности; кровь стремится к сердцу и удвояет жизнь; в то время бывает как-то отрадно легко: тихий восторг оковывает душу. Мы ловим оттенки чувств и возносимся выше вещественного мира.., И так далее, и все так же хорошо. Или вот еще: В огромном пространстве мироздания, на этом великолепном дне вселенной, усыпанном алмазными огнями, с которыми любит играть мысль поэта (вероятно, преданного сына?). № 2-й, слог площадной: "Слышь ты, и впрямь так! не удастся поганым смердям пощетиться монастырским добром; отгрянем их так, что и своих не узнатот! Эк они больно разботвались с коврижным царьком-то своим! Думают, что вот мы-де нагрянем на монахов-то, так трусу и спразднуют, — приходитетко! мы вас встретим, собачьи дети! уж была не была, — смерть, так смерть, — один раз умирать-то! а кажись, как появится под стенами, так вот выскочу, да и давай топором мозжить их безмозглые башки, — хорохорясь проговорил молодой детина лот 26-ти. — Ну, что говорить с вахлаком-то, дедушка Фома!.." И далее все в таком же вахлацком тоне и вкусе. Да здравствуют вахлацкие романы и вахлацкая литература! За отрывками из вахлацкого романа XVII века следуют, ни с того, ни с сего, как говорится — ни к селу, ни к городу, — две думы: "Благотворительность" и "Человек". Эти думы писаны особенным слогом, именно — галиматейкым. Вот образчик этого нового слога: Хороша, дивно обольстительно хороша высота поднебесная! как роскошна она! как великолепна она! то светла, как брильянт; то вдруг пасмурна, как чело гения (вероятно, преданного сына?), когда он думает о людях; то лазурна, как эмаль, то в пеленах тумана, как надежда на будущность! В этих думах глубокомысленный сочинитель рассуждает о неравенстве состояний и о торговле, и притом таким глубокомысленным образом, что из его рассуждений ровно ничего нельзя понять. Видно, догадавшись об этом сам, он "взывает", или "гласит": "Да не скажет кто-нибудь, что это вздорная теория, заносчивое умозрение!" Спешим успокоить г. сочинителя уверением, что заносчивого умозрения никто не найдет в его книжке, потому что в ней нет никакого умозрения; а вздорную теорию, хочет он или не хочет, всякий увидит в наборе слов, который ему угодно было так некстати назвать думою... Замечателен эпиграф к этому вахлацкому роману XVII века — самый вахлацкий эпиграф; так и видно, что он — произведение сочинителя отрывков из вахлацкого романа: Земля ходит по земле, облаченная в пурпур и злато;
Очень хорошо! Столько глубокомыслия и поэзии! Вахлаки будут от них в восторге! Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1843. Т. XXXI. № 12. Отд. VI "Библиографическая хроника". С. 29-30.
Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848) русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник. | ||
|