В.Г. Белинский
Сельское чтение, книжка третья

На главную

Произведения В.Г. Белинского


Сельское чтение, книжка третья, составленная князем В.Ф. Одоевским и А.П. Заблоцким. Санкт-Петербург. 1845. В тип. Э. Праца. В 8-ю д. л. 136 стр.

«Сельское чтение» составляет собою эпоху в истории едва начинающегося у нас образования низших классов. Правда, книжка эта уже не первая попытка заохотить простой народ к чтению; но это первая удачная попытка в этом роде. Можно указать еще на «Письмовник» Курганова, разошедшийся по России в числе, может быть, тоже не одного десятка тысяч экземпляров; но то была книга не для низших собственно классов, а для всего полуграмотного мира, заключавшего в себе и дворян, и чиновников, и купцов, и мещан, но не поселян. Успех «Письмовника» был основан не на цели и удачном ее достижении, а на необразованности тогдашнего читающего люда. Он не был приноровлен к понятиям или потребностям какого-нибудь класса общества, по был издан, как книга веселая, с рассказами и анекдотами,— и полезная, с чем-то вроде энциклопедического изложения некоторых знаний; он был больше вульгарен, нежели народен, и потому успел необычайно и принес много пользы. «Сельское чтение», несмотря на его огромный успех, основанный на достоинстве содержания и изложения, и теперь отнюдь не исключает потребности нового «Письмовника», составленного сообразно с успехами нашего времени; но этот новый «Письмовник» уже не должен быть ни столь специяльным, как «Сельское чтение», ни столь универсальным, как кургановскнй «Письмовник»: подобно последнему, он должен быть издай для малообразованных, полуграмотных, но в будущем образовании которых не предполагается никаких определенных границ. Здесь разумеются люди, которым нужна не столько ученость, сколько образованность, и которые, по неимению средств, не иначе могут образоваться, как через собственные усилия, посредством чтения. И цель такого нового «Письмовника» должна состоять не в том, чтоб образовать этих людей, но в том, чтоб помочь им образоваться, направив их вкус в чтении, оторвать их от «Еруслана Лазаревича» и романов Орлова, познакомив их с произведениями литературы, на первый случай, по содержанию, доступными уму неразвитому, но в то же время отличающимися высоким литературным достоинством. Это должен быть огромный альманах, разделенный на две части: энциклопедию наук, искусств, ремесл, открытий и т.д. и на беллетристику — повести, сказки, рассказы, стихотворения, анекдоты и т.п. Все это не должно быть ни слишком высоко, ни слишком низко: тут не должны быть сочинения вроде «Фауста», «Манфреда», «Моцарта и Сальери», «Цыган» и т.п.; но почему бы не войти туда, например, «Полтаве» и «Русалке» Пушкина? Энциклопедия должна быть изложена языком самым простым и ясным, но столько же не простонародным, сколько и не книжным. Если к этому будут призваны на помощь политипажи,— это могущественное средство для распространения популярного образования,— какая бы это вышла книга для чтения купцов, мещан и даже людей, принадлежащих к несколько высшему против них классу, но не более их образованных!

«Сельское чтение» — издание чисто специальное, и в этом его великое достоинство. Оно назначено для крестьян-земледельцев и приноровлено к их быту и потребностям. Были и прежде «Сельского чтения» опыты для такого рода изданий; люди, бравшиеся за них, не имели никакого понятия о низших классах, и потому опыты их не имели никакого успеха. Некоторые, взманенные успехом «Сельского чтения», начали издавать книжки в этом роде, думая, что ведь барину легко учить мужика; по вышло иначе: спекуляция осталась спекуляцией), и печатный вздор пошел на растопку печей. Колоссальный успех «Сельского чтения» основан был на глубоком знании быта, потребностей и самой натуры русского крестьянина и на таланте, с каким умели издатели воспользоваться этим знанием. Поэтому в два года разошлось до тридцати тысяч двух первых книжек «Сельского чтения». Подобный успех имеет великое значение, свидетельствуя, что издатели «Сельского чтения» умели угадать, что нужно для чтения простому народу, а во всяком важном деле, для которого не было прежде образца, в том-то и состоит все дело, чтоб угадать...

О первых двух книжках мы говорили в свое время; теперь поговорим о третьей. Как и в первых двух, в пей статьи разделяются на два разряда: статьи (большею частию в рассказах) нравственного содержания и статьи, до быта и хозяйства крестьянского касающиеся. Те и другие равно необходимы, потому что нравственность тесно связана с материальным бытом, и успех одной невозможен без успеха другого. Крестьянин, которого жилище не лучше хлева, который разделяет его с домашними животными и который дурно одет, дурно ест,— такой крестьянин не может быть нравственным человеком: если он и не вор, то лентяй, и во всяком случае существо оскотинившееся. Добродетель в нищете есть явление исключительное, достояние тех сильных организаций, тех энергических характеров, которые так же редки, как и гений. Добродетель гораздо хуже уживается с нищетою, чем с чрезмерным богатством, хотя она и редка в богатстве. С другой стороны, если крестьянин живет чисто и в довольстве, будучи безнравственным человеком,— его благосостояние выгодно только для него самого, но не для общества,— не говоря уже о том, что оно не всегда прочно. Из этого двоякого рода статей в «Сельском чтении» сам собою, по законам необходимости, выходит третий ряд статей, которые способствуют развитию интеллектуальности и знакомят крестьянина с понятиями и фактами, доселе вовсе ему недоступными. Чтоб научить его обращаться с хлебом и травою, необходимо познакомить его с свойствами растительного царства вообще; следовательно, некоторым образом ввести его в созерцание природы, в мир естествознания. Такова статья г. Заблоцкого в третьей книжке «Сельского чтения» — «О том, что такое растение, как оно живет и чем оно питается». Жалеем, что не можем познакомить с нею наших читателей: без выписок этого сделать нельзя, а вырывать ее клочками — только портить: ее надо читать всю. Это образец ясного изложения, вполне доступного для крестьянина, понятий не совсем общих и не так-то простых! Такова же статья князя Одоевского: «Что такое выставка сельских произведений, на что она, и какая от нее польза, и что было на прошедшей выставке». Это лучшие статьи в третьей книжке «Сельского чтения». После них замечательны статьи: «Рассказ дяди Иринея о том, что вокруг человека, и о человеке» князя Одоевского; «О том, как с домашнею скотиною надобно обращаться» г. Заблоцкого и «Записки для памяти» князя Одоевского.

Из нравственных рассказов особенно замечательны два: «Как дядя Ириней рассказывал о том, что такое чистота и к чему она пригодна» князя Одоевского и «Нечистая сила» графа Соллогуба. Первая особенно важна тем, что она имеет целию искоренение гибельного и наиболее свойственного русскому простонародью порока — неопрятности. Впрочем, опрятность и у городских наших жителей не может считаться особенною добродетелью. Баня и чистая рубаха в субботу — у нашего простонародья больше какой-то обряд, какой-то мистический долг, как омовение у мусульман, нежели требование опрятности и чистоплотности, не говоря уже о том, что перемена белья один раз в неделю — плохая опрятность. И потому в такой книге, как «Сельское чтение», особенно надо дорожить статьями, когда, будучи хорошо написаны, они имеют предметом искоренение не общих, всем людям равно свойственных недостатков, а пороков, составляющих как бы исключительную болезнь класса, для которого издается «Сельское чтение». Такие пороки суть: пьянство, неопрятность, лень, непредусмотрительность и авось, которое простой народ иронически называет авоськой. «Нечистая сила» — мастерской рассказ графа Соллогуба, удачно воспользовавшегося известным анекдотом, чтоб сделать из него столько же занимательную, сколько и поучительную для простых умов повесть. — После них можно указать на рассказы: «Отчего крестьянин Демьян себе ноги ознобил и навек калекой пошел» князя Одоевского; «Плохо тому, кто не умеет жить в своем дому» г. Заблоцкого и юмористический, в народном духе рассказанный анекдот «Ось и чека» г. Даля.

Но, признаемся, мы не желали бы больше встречать в «Сельском чтении» таких статей, как «Кто такой Давыд Ивановичг за что люди его почитают» и «Что легко наживается, то еще легче проживается».. В первой описан какой-то герой добродетели без образа и лица, без всяких признаков характера; и не мудрено: он описан, а не представлен; за него говорит сам автор, а сам он ничего не говорит. Такими мертвыми идеями никого не убедишь ни в чем; им никто не поверит. В другой пьесе представлен бедный перевозчик, который, неожиданно получив от дальнего родственника, купца, огромное наследство и не умея управляться ни с торговыми делами, ни с деньгами, все спустил в короткое время и опять стал гол, как сокол. Какая мораль этого рассказа? неужели та, что от наследств надобно отказываться? Ну, а если б кто написал повесть, что один бедняк, получив большое наследство, сумел им распорядиться и к своей и к чужой пользе, и издатели «Сельского чтения» поместили бы этот рассказ рядом с пьесою «Что легко наживается, то еще легче проживается»: чему бы тогда должен был верить грамотный крестьянин?.. Судя по заглавию рассказа, мы думали, что дело идет о приобретении через воровство, грабеж или разбой: тогда бы — другое дело! Но положил!, что автор и тут прав: все-таки трудно поверить, чтоб его рассказ убедил кого-нибудь отказаться от законного наследства...

Многие восстают против «Сельского чтения» за простонародность его языка, маленько мужицкого, утверждая, что к такому языку в книге простой народ недоверчив, поддаваясь охотнее обаянию книжного языка. Признаемся откровенно, мы не считаем такого мнения ложным и готовы были бы решительно обвинить «Сельское чтение» в простонародности языка, как в недостатке, если б в тридцати тысячах экземплярах этой книжки, разошедшихся в два года, не видели факта, слишком оправдывающего издателей в их манере говорить печатно с простолюдинами. Стало быть, это еще вопрос, который может быть решен только фактически; надо издать для народа книжку, написанную городским, образованным языком: если она будет иметь такой же успех, как и «Сельское чтение», вопрос будет решен не в пользу издателей последнего; а до тех пор... подождем. Одно, что мы можем не похвалить в «Сельском чтении»,— это употребление презрительно-уменьшительных собственных имен: Ванюха, Ванька, Сенька, Васька, Машка и т.п. «Сельское чтение» должно способствовать истреблению, а не поддержанию отвратительного обычая называть себя не христианскими именами, а кличками, унижающими человеческое достоинство...

Впереди времени много, и, при знании дела и таланте издателей «Сельского чтения», недостатки этого издания, конечно, скоро исчезнут, а достоинства еще более возвысятся. Много уже сделано этими тремя книжками, и их содержание нельзя будет вполне исчерпать и тридцатью; а сколько еще сторон нетронутых, например, отношения, в которых женский пол находится в простом быту к мужскому, и наоборот! Русский человек вообще не умеет уважать женщину, а у крестьян женщина — раб, скот, нечто вроде домашнего животного. Зато посмотрите в деревнях на мужиков: сколько между ними красивых лиц, а женщины, за весьма редкими исключениями,— воплощенное безобразие и в тридцать лет уже старухи. И не диво: выполняя все тяжелые мужские работы, они еще несут тягости беременности и родов... Вообще, семейный быт должен быть одним из главнейших предметов «Сельского чтения». Как можно больше статей об обращении с детьми, о необходимости часто мыть их, беречь от грязи, от простуды, об уходе за больными! Сколько умирает детей оттого, что за ними дурно смотрят во время оспы, кори. Топится печка, в избе сверху дым; внизу холод — дверь отворена: как тут уцелеть и взрослому больному и родильнице, которая, сверх того, вчера родила, а сегодня таскает дрова и воду!..


Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1845. Т. XLII. № 10. Отд. VI «Библиографическая хроника». С. 55—59.

Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848) русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник.



На главную

Произведения В.Г. Белинского

Монастыри и храмы Северо-запада