| ||
|
Одесса. В городской тип. 1839. В 16-ю д. л. 708 стр. Чудная участь альманахов на святой Руси! Первый альманах на русском языке был издан Карамзиным, в 1796 году, то есть с лишком сорок лет назад, под названием: "Аониды". Этот альманах постоянно издавался им, кажется, три года. Любопытно предисловие Карамзина к "Аонидам" на 1796 год. Выписываем его здесь, как исторический памятник нашей литературы, для поучительных сравнений прошедшего с настоящим: От издателя
______________________ * Другое имя муз.
______________________ Предисловие это выписано нами из второго издания первой книжки "Аонид", напечатанного в 1799 году: видно, университетская типография не осталась в убытке! Вся книжка состоит из стихотворений Державина, Капниста, самого издателя (все без подписи имен), Василия Пушкина, М.X. (Хераскова?), Нелединского-Мелецкого, кн. К. У-ой, Горчакова, Хованского, Вл. Измайлова, Кострова и других тогдашних знаменитостей, кроме И.И. Дмитриева, по причине, изъясненной издателем в выноске к предисловию. И это было только сорок три года назад, а кажется так давно, — и самая книжка теперь — библиографическая редкость! Пример Карамзина не родил подражания. Новейшее поколение альманахов явилось спустя двадцать семь лет, в 1823 году. Успех "Полярной звезды" произвел в нашей литературе альманачный период, продолжавшийся с лишком десять лет. Альманахам не было ни числа, ни конца, и, за исключением "Северных цветов", немного было хороших, много посредственных и бездна плохих. С тридцатых годов они исчезли, и только "Денница" г. Максимовича напоминала о них. И не удивительно: альманах, вместо сборника хороших произведений, сделался кучею литературного мусора, и публика потеряла к нему всякое доверие. В 1833 году книгопродавец Смирдин издал альманах в новой форме, в двух частях, в огромном in octavo [в восьмую долю листа (лат.)], в котором были напечатаны, между прочим, Гоголя "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем", "Анджело" Пушкина и стихотворение г. Баратынского "На смерть Гете". Тут началась "Библиотека для чтения", сделавшая очень трудным для издателей альманахов добывание даровых статей. Несмотря на то, с 1838 года начался прекрасный альманах г. Владиславлева, Его успех опять ввел в моду альманахи. Но что ни говорите, а издание альманахов становится теперь со дня на день труднее и невозможнее. Литераторы наши вообще не отличаются плодовитостию и многописанием: какой-нибудь Дюма в год напишет больше, нежели иной русский литератор в целую жизнь свою. Причина та, что литературою у нас занимаются большею частию так, мимоходом, между дел, украдкою от балов, карт и пр. Обыкновенно издатель за полгода до выхода в свет предполагаемого альманаха начинает приглашать "известных литераторов" украсить его книжку своими статьями. Обещанных статей у него бездна, станет на десять альманахов; но время печатания наступает, а статей — ни одной. Следует повторение просьб, и вот — кто присылает завалявшиеся стишки, иной для такового казусного случая присядет да разом и напишет новенькие, как с молоточка... Впрочем, поэтов действующих — у нас немного; если хотите, мы всех их перечтем вам по пальцам: гг. Лермонтов и Кольцов; далее подписывающийся — Ѳ — , и г. Красов; из переводчиков — гг. Вронченко, Катков, Струговщиков, Аксаков и Мейстер... вот и все тут. Еще разве г. Кукольник... но он пишет все такие большие штуки, а в маленьких у него редко проблескивают искорки поэзии; г. Вернет... но он подавал надежды года два назад, а теперь мы что-то не запомним ни. одного его стихотворения, в котором было бы что-нибудь, кроме странных, небывалых созвучий и даже не всегда гладких стихов. Итак, поэтов у нас мало, зато много стихотворцев, из которых только некоторых считают поэтами, но из которых все считают себя поэтами; таковы: гг. и г-жи — Раич, Струйский, Стромилов, Некрасов, Тимофеев, Сушков, Траум, Банников, Бахтурин, барон Розен, Бороздна, Один, Глебов, Печенегов, Коровкин, Дич, Вуич, Падерная, Ободовский, Н. Степанов, кн. Кропоткин, Гогниев, Щеткин, Шахова, Чужбинский и пр., — справьтесь сами на обертках некоторых журналов. И потому стихов еще не трудно достать для альманаха; но проза, особенно повесть — претрудное дело. В повестях нуждаются и журналы... А много ли пишут все наши литераторы вообще, нувеллисты в особенности? повестцу в иной год, да и отдыхают несколько лет после такого подвига. Да и много ли у нас повествователей-то? Пушкина уж нет, Гоголь ничего не печатает, кн. Одоевский и Н.Ф. Павлов изредка показываются; а из прочих с удовольствием прочтете повесть г. Вельтмана, г. Даля, г. Основьяненка, г-жи Жуковой, г. Панаева (И.И.), рассказ г. Гребенки, рассказ г. Владиславлева; ну, а потом еще? — граф Соллогуб? да он еще написал только две большие повести и рассказа два-три, помещенные в "Современнике" и "Литературных прибавлениях" 1838 года, и альманачникам на него плохая надежда; а Лермонтов, кроме "Отечественных записок", еще нигде не показывался, и мы тоже не можем сказать, до какой степени должны простираться на него надежды не только альманахов, но и всякого другого журнала, кроме "Отечественных записок". Вот и все тут: и мало числом, и мало пишут! К тому же всякий предпочтет печатать свою повесть в журнале, где ее все прочтут. И потому иногда случается, что обещанная в альманах повесть не поспевает к сроку и является в журнале. Да, что ни новый день, то все труднее составить хороший альманах! Уж не оттого ли это, что альманах в наше, как говорят некоторые забавники, индюстриальное время — анахронизм? Было время, когда у нас журналы издавались бескорыстными трудами, которые вознаграждались одною славою... Да, тогда только издатели расплачивались с сотрудниками одною славою, оставляя исключительно за собою всякое другое вознаграждение. Но ныне... ныне все узнали, что слава — дым, а особенно слава альманачная — самая бедная после водвильной славы. Политическая экономия теперь сделалась настольного книгою, — и уж все знают, что только с машин можно получать пользу, а что между людьми должно водиться так: кто трудится, тот и наслаждается плодами своих трудов. К этому важному обстоятельству и присовокупляется еще другое, довольно важное: если есть много людей, которых издатели не приглашают и не просят, но которые сами готовы платить, чтобы только печатали их произведения, то те немногие, которых и приглашают и просят, иногда бывают столько самолюбивы, что не хотят сидеть с первыми за одним столом. И нам кажется, что они правы. Удивительно ли после этого, если они, видя, что их усильно и настойчиво приглашают и просят, дают так, что-нибудь, что найдется, дорожа своим спокойствием?.. Все сказанное нами об альманахах вообще нисколько не относится к "Одесскому альманаху" в особенности. Во-первых, он издан с благотворительною целью, а во-вторых, его содержание богато и ценно. Взглянем на него. "Литературная летопись Одессы" интересна по живому воспоминанию о влиянии новороссийского края на поэзию Пушкина. Странно только, что в числе поэтов, которые жили и пели в Одессе, стоит имя г. Якубовича; одесский — так: с этим эпитетом еще можно согласиться; но поэт... этим словом не должно шутить. Вообще статья эта написана живо и бойко. — С удовольствием читается рассказ г. Куралеско "Тундза", отрывки из исторического сочинения г. Стурдзы "Каподистрия в Греции" и критическая статейка г. Никитенко "Батюшков", отрывок из его характеристики русских поэтов, возбуждающий живейшее желание увидеть это сочинение в целом. Не без удовольствия можно прочесть рассказ Вельтмана "Костештские скалы", "Отдыхи жизни" г. Морозова... ну... и другие статьи. Что касается до "Прогулки по Бессарабии" г. Надеждина, хотя эта статья, несмотря на обращения автора к "любезным" читателям и "достопочтенным" читательницам (стр. 446), совсем не альманачная, она написана хорошо, но когда ее читаешь, то утомляешься, а прочтешь — ничего не можешь удержать в памяти о Бессарабии. — "Поездка в Константинополь" Изафети-Маклуба, за исключением пересоленного остроумия и переслащенных любезностей, гораздо интереснее "Прогулки по Бессарабии". Стихотворная часть "Одесского альманаха" особенно богата и разнообразна: тут вы найдете стихотворения и переводы — вой, стихотворения, обозначенные селом Анноуо, стихотворения гг. Бенедиктова, Подолинского, кн. Вяземского, А.П. Глинки, Ф.Н. Глинки, переводы гг. Аксакова и Струговщикова, даже два стихотворения г. Лермонтова, словом, большую часть современных знаменитостей. Для разнообразия и теней тут помещены даже стишки гг. Бернета, Галанина, Гербановского, Губера, М. Дмитриева, Дымчевича, Ободовского, Степанова, Струйского, Филимонова, Чеславского, Чужбинского, Щеткина, г-жи Шаховой и даже вирши г. Раича. В первом ряду много хорошего, но мало превосходного или хоть чего-нибудь резкого, выдающегося, если исключить прекрасное стихотворение кн. Вяземского "Любить, молиться, петь". Переводы г. Аксакова не принадлежат к числу его удачных переводов; два стихотворения г. Лермонтова, вероятно, принадлежат к самым первым его опытам, — и нам, понимающим и ценящим его поэтический талант, приятно думать, что они не войдут в собрание его сочинений, которое, слышали мы, выйдет весною. Впрочем, эти два стихотворения недурны, даже хороши, но только не превосходны, а без этого не могут быть и хороши, когда под ними подписано имя г. Лермонтова. От грусти-злодейки, от черного горя,
говорит г. Бенедиктов, и далее все так же. А луна? — Луна здесь греет,
Это тоже из стихотворения г. Бенедиктова, в котором он, между прочим, говорит: ...Не о ком вздохнуть!..
Второй ряд очень интересен; но самое лучшее в нем — это послание г. М. Дмитриева "К Делилю". Вещь столько же интересная, сколько умилительная! Истинный голос с того света! Настоящий протест покойного XVIII века против здравствующего XIX века! Или несчастному еще долго суждено скитаться незаклятою тенью?.. Г-н Дмитриев приглашает Делиля на полку своей библиотеки, — и затем идет бесконечный ряд рондо, начинающихся и оканчивающихся фразою: "Делиль! ты не поэт!"; в средине рондо очень удачно размещены приличные доказательства, что Делиль был поэт и что его не признают теперь таким только по развратности настоящего века. Впрочем, г. М. Дмитриев в французах XIX века, не в пример прочим европейским народам, признает еще некоторую нравственность. Послушайте: Но к чести Франции и к чести просвещенья,
Сам Александр Петрович Сумароков, в какой-нибудь сатире или эпистоле, не мог бы выражаться обстоятельнее, и доказательнее, и более звучными, гладкими и гармоническими стихами! Мы думаем, что такой род стихов, напоминающий доброе старое время, — самый приличный для защиты Делиля против безнравственности и разврата настоящего времени. Сверх того, что за наивность в доказательствах! — Послушайте еще немножко: ...Они перед Мольером
Хорошо уважение: забыли, не читают, но уважают! Впрочем, истинная побудительная причина этой прозаической элегии-сатиры не Делиль, а другие певцы, именно российские, которые еще ниже и Делиля: ...Когда уж наши деды,
А! вот что!.. Но кто же эти вы, почтенные господа "инкогнито"? Об истинных талантах старого времени нечего хлопотать: их, может быть, мало или и совсем не читает публика, но заслуги их литературе, их труды известны всем, занимающимся дельно отечественною литературою; их имена стали историческими; о гениальных людях еще менее нужно хлопотать: они и без ваших хлопот бессмертны. Что же касается до вас, господа "инкогнито", — не спрашивайте, "чего ждать будет вам?" — вы уж дождались своего и вам больше нечего ждать... После рифм г. М. Дмитриева, во втором ряду стихотворений "Одесского альманаха", особенно замечательны стишки гг. Степанова, Щеткина, Раича и Струйского. К этому же второму ряду должно отнести и отрывок из перевода "Энеиды" г. де Ларю. Когда перевод напечатается вполне, г. де Ларю окажет им великую услугу русской публике в пользу развития ее эстетического вкуса: тогда все, сравнив "Илиаду" с "Энеидою", поймут разницу между великим, самобытным, свежим, целомудренным, в своей возвышенной простоте, созданием художественной древности, — и между щеголеватым, обточенным, но мертвым и бездушным подражанием. Сравнения очень полезны для разумных выводов и результатов: все понимают достоинство и красоту человеческого стана, но возле красивого человека поставьте орангутанга — и красота первого будет еще виднее... Но в "Одесском альманахе" есть третий ряд стихотворений, который нам кажется лучше обоих прежних. К нему мы относим шесть новогреческих песней, дышащих наивною поэзиею народной фантазии и прекрасно переведенных г. Протопоповым; грациозное, проникнутое чувством, хотя и шутливо написанное стихотворение "Городок" г. И.К., впрочем, кроме последнего куплета, который портит эту прекрасную пьеску; и, наконец, два маленькие стихотворения, подписанные буквою М. и отличающиеся художественностию формы, напоминающей подражания древним Пушкина. Выписываем лучшее из них — "Сон": Когда ложится тень прозрачными клубами
Издание "Одесского альманаха" очень красиво. Печать делает честь провинциальной типографии; только бумага не совсем ей соответствует. Две виньеты и шесть картинок, прекрасно сделанных, составляют важное украшение книжки. Сверх того, к ней приложены ноты на песню Кольцова "Если встречусь с тобой", музыка г. Глинки. Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1840. Т. IX. № 3. Отд. "Библиографическая хроника". С. 9-14.
| ||
|