М.М. Богословский
Смоленское шляхетство в XVIII веке*

На главную

Произведения М.М. Богословского


I

Русское дворянство, слившееся теперь в такую однородную массу, составилось из крайне различных этнографических элементов. Эти элементы проникали в него двояким образом. Во-первых, в него заносились отдельные иноземные частицы: то были выходцы из разных земель, являвшиеся искать счастья в Россию и становившиеся здесь родоначальниками наших дворянских фамилий. Эти выходцы довольно скоро русели, сливаясь с общею русскою дворянскою массой. Их прозвища переделывались на русский лад, и их иностранная кровь бесследно растворялась в массе русской. С другой стороны, по мере того как расширялась территория русского государства на счет соседей и присоединялись целые населенные области — состав нашего дворянства увеличивался тем, что в него целиком включался высший слой населения присоединяемых областей: оно вбирало в себя сливки присоединяемых обществ. Естественно, что благодаря своей связи с местностью, эти окраинные дворянства оказывали гораздо большее сопротивление процессу слияния с массой русского и, попадая в общее его русло, долго еще продолжали течь в нем отдельными заметными струями. И теперь еще дворянства наших окраин: остзейское, польское и кавказское — во многом сохраняют свою самобытность. В прошлом веке таких отдельных струй в общем русле дворянства было больше. Заметны были некоторые такие, которые теперь уже окончательно исчезли. Такою отдельною струей до 60-х годов XVIII века было смоленское дворянство, тогда окраинное. Не следует забывать, что Смоленская область была тогда пограничною: рубеж России с Польшей до первого раздела проходил всего в каких-нибудь 400 верстах к западу от Москвы и, как это ни странным кажется теперь, дворянство одной из самых центральных губерний нынешней Европейской России хранило многие отличия от прочей массы дворянства — бытовые и юридические.

______________________

* Реферат, читанный в Археографической комиссии Московского археологического общества.


В московских архивах хранятся документы, позволяющие подробно ознакомиться с этими особенностями смоленского дворянства в XVIII веке, "смоленской шляхты", как оно тогда называлось*.

______________________

* Именно в Архиве Мин. юстиции сохранилось два рода документов: во-первых, дела Сената по смоленскому шляхетству — главным образом относящиеся к служебному его положению. Эти дела частию выделены в особую группу, частию рассеяны спорадически по своей необозримой массе сенатских дел за XVIII век; сюда относятся (книг): 1339 — 1343, 2533, 2603, 2816, 3015, 3087, 3146, 3218, 3277, 3290, 7301; во-вторых, столбцы и книги по Смоленску — с поземельными делами за XVII и XVIII века. Документы Архива юстиции были любезно указаны нам покойным А.Н. Зерцаловым. В Архиве министерства иностранных дел — в делах Смоленского приказа много дел, относящихся к смоленской шляхте за XVII-й век. Положения смоленского шляхетства в XVIII веке коснулся автор известного труда о русском дворянстве XVIII века, проф. Романович-Славатинский ([Романович-Славатинский А.В. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права: Свод материалов и приуготовительные этюды для исторического исследования. Киев, 1870] С. 120). Но коснуться его он мог только вскользь, так как имел под руками только материал, попавший в Полное собрание законов; но то, что попало в это собрание относительно смоленского шляхетства — составляет только незначительную долю, в сравнении с документами, хранящимися в архивах. Упоминает о смоленском шляхетстве и Соловьев в "Истории России", но он касается его только случайно и отрывочно, не давая обстоятельной характеристики его положения. Так, в т. XIX, стр. 190, изд. 1876 года он цитирует указ о невыезде смоленской шляхты за границу, в т. XXII, стр. 101, изд. 1880 года приводится одно донесение командира шляхты, о котором см. ниже. По-видимому, дела Сената, носящие название "дел по смоленскому шляхетству" были ему неизвестны, по крайней мере, в то время, когда составлялся XXII том истории.

______________________

Знакомство с этими особенностями не лишено некоторого научного интереса: ими нельзя пренебречь при изучении того процесса, которым складывалось русское дворянство. Химик, изучая какое-нибудь тело, однородное для простого глаза, производит его анализ, выделяет элементы, его составляющие и показывает процесс их соединения для образования тела. Чтобы разгадать процесс образования русского дворянства, необходимо также произвести химические анализ этой однородной на взгляд массы, выделить все те составные части, из которых она сложилась, и исследовать каждую отдельно. Тогда и процесс его образования будет представлен отчетливее.

Смоленская область имела в русской истории межеумочный характер. Населенная искони славянским племенем кривичей, она в XII веке делается достоянием одной из линии Мономахова дома. С XIV века по обеим сторонам ее возникают два могущественные государства, и она становится сначала ареною переменчивой борьбы двух влияний — московского и польско-литовского, а потом делается предметом борьбы двух государств. В начале XV века она теряет самостоятельность, подпав под власть Литвы, и с тех пор переходит из рук в руки. В начале XVI века она переходит во власть Москвы, в начале XVII делается опять достоянием Польши и, наконец, в половине XVII века присоединяется уже навсегда к Московскому государству. Это пребывание в составе Польши не осталось без влияния на высшем, по крайней мере, слое населения этой области. Присматриваясь к фамильным прозвищам смоленского шляхетства, мы видим очень немного великорусских имен; большая же часть этих прозвищ — со свойственными юго-западной Руси окончаниями на -ч, как Адамовичи, Засуличи, Богдановичи, Прокоповичи, Отрошковичи, Карновичи, Станкевичи и др. или, что еще чаще, на -ский, -цкий: Азанчевские, Высоцкие, Вонлярлярские, Верховские, Воеводские, Загряжские, Заблоцкие, Ковалевские, Краевские, Миклашевские, Островские, Ровинские, Рачинские, Храповицкие и др. В этих фамильных прозвищах с окончанием на -ский и -цкий, заимствованных от названий местности, нельзя не видеть польского влияния*. Великорусские дворянские фамилии, кроме княжеских, не имеют такого земельного происхождения. Представители всех этих фамилий еще в XVIII веке говорят с сильным польским акцентом, сохраненным нам документами благодаря звуковой орфографии, пишут по большей части латинским шрифтом и носят национальный польский костюм, в котором и являются в военную службу. В 1724 году камер-коллегия осведомилась, не носит ли кто в Смоленске "неуказаного" (запрещенного указом русского) платья и штрафуют ли носящих таковое. Смоленская губернская канцелярия в ответ доносила, что в Смоленске обыватели "все ходят в указном платье. Только смоленская шляхта и дети и служители ходят в платье польского манера, а не немецкого, как всегда хаживали и бывают в таком платье и в Петербурге, а в 1721 г. были в нем в Москве на смотру"**. Многие из них, находясь под польским владычеством, переменили не только платье, но и религию и перешли в католицизм. Однако держались его не твердо: по крайней мере, по возвращении Смоленска к России при царе Алексее много пленных смоленских шляхтичей принимали в Москве вновь православную веру, имея в перспективе "государево жалованье", выдаваемое переменявшим веру***. Польское влияние не прекращалось и в XVIII веке, в особенности благодаря тому, что знатные смоленские шляхтичи отдавали детей за границу в польские школы, где они и принимали католицизм. В 1728 году в Сенате производилось большое дело о "превращении" в католическую веру 30 человек из смоленской шляхты. Обвиняемые принадлежали к лучшим фамилиям, игравшим наиболее видную роль в смоленском дворянстве: Потемкиных, Вонлярлярских, князей Друцких-Соколинских и др. Двух из них так и не удалось привезти в Москву: они бежали за рубеж, где один даже постригся в ксендзы. На допросе обвиняемые показывали, что обращены были в католическую веру в детстве, когда их отдавали "для обучения латинского языка" в Оршу, Мстиславль или Витебск в монастыри "ксендзов-езувитов"; что эти последние им объявляли, "что как греческая, так и римская вера равны", поэтому они и меняли веру. Дамы, привлеченные к процессу, показывали, что меняли веру также в детстве в возрасте лет десяти и одиннадцати, когда их отдавали к знатным польским родственницам "для обучения тамошних польских в церемониях поступок". Нет ничего естественнее, конечно, что, получая воспитание в католических монастырях и польских аристократических семействах, смоленские дворяне и сами переходили в католическую веру. Между смоленским дворянством и дворянством соседних польских областей поддерживалось знакомство и родственные связи; некоторые из фигурировавших в этом процессе были женаты на католичках. Возвращаясь из польских школ на родину, иные из них, как выяснилось из процесса, хорошо памятуя наставления о равенстве греческой и римской вер, полученные от воспитателей иезуитов, ходили на исповедь к православным священникам, не совершая формального присоединения к православной церкви. Другие продолжали соблюдать католические обряды и заявили желание восприять вновь православную веру только тогда, когда были уже арестованы и привезены в Москву к допросу. Поэтому и в приговоре, постановленным Верховным тайным советом, последние были признаны достойными смертной казни и лишь по милосердию только осуждены на вечную ссылку в Сибирь с конфискацией всего недвижимого имущества; те же, которые возвратясь из-за рубежа соблюдали православные обряды, были подвергнуты денежному штрафу и отданы под особо тщательный надзор смоленского архиерея****.

______________________

* Вот перечень наиболее видных фамилий смоленского шляхетства: Адамовичи, Азанчевские, Богдановичи, Болкошины, Борейши, Борщевские, Броневские, Верховские, Воеводские, Волженские, Вонлярлярские, Воронцы, Высоцкие, Глинские, Грабовские, Грибовские, Гурко, Догоновские, кн. Друцкие-Соколинские, Дубровские, Ефимовичи, Заблоцкие, Загряжские, Залесские, Засуличи, Карновичи, Кеплинские, Киркоры, Ковалевские, Корсаки, Косовские, Коховские, Краевские, Красовские, Ловенецкие, Маневские, Миклашевские, Мрачковские, Новицкие, Островские, Пассеки, Пенские, Пожошны-Отрошковичи, Поплонские, Потемкины, Прокоповичи, Пузыревские, Рачинские, Реутовы, Ровинские, Рыдванские, Савицкие, Станкевичи, Сурожевские, Храповицкие, Швыковские, Щелканы, Энгельгарты.
** РГАДА. Дела Камер-коллег., вязка 7, дело 10.
*** Там же. Ф. 145 (Приказ княжества Смоленского). Столбцы 1655 года, № 1; 1655 — 1656, № 1. Л. 94.
**** Там же. Ф. 248 (Сенат и его учреждения). Оп. 126. Кн. 1340. № 1. Приговор о ссылке не был, однако, приведен в исполнение, и осужденные были возвращены с дороги, присоединились к православию и получили помилование; имения их были возвращены. Ср. Проток. и Журн. Верх. тайн. сов. в Сбор. имп. Русск. истор. общ. СПб., 1892. Т. LXXXIV. С. 553.

______________________

По поводу этого процесса были изданы в том же году Верховным тайным советом два указа общего характера, целью которых было препятствовать распространению католицизма среди смоленского дворянства. Этими указами предписывалось смоленскому архиерею иметь попечение, "чтоб смоленская шляхта веру греческого исповедания в благочестии и исправно содержали и ни мало б соблазна в том не происходило". Сношения смоленской шляхты с соседними польскими областями затруднялись. Для того чтобы получить право отъезда за границу по делам, надо было принести присягу в неизменном соблюдении греческой веры и, кроме того, представить по себе поручителей — добрых и знатных людей. Отдавать детей в Польшу для наук положительно воспрещалось; "а ежели смоленская шляхта детей своих латинского и прочих языков учить пожелают, чтоб они их учили в российских школах, понеже таких школ в Москве и в Киеве довольное число". Запрещалось также держать в домах своих для обучения детей учителей или инспекторов римской веры; в домашние наставники позволено было брать только русских подданных, и только за неимением этих последних дозволялось брать иноземцев, но непременно греческого вероисповедания, в чем они должны были представлять свидетельство архиерея. Ограничено было право вступления смоленских шляхтичей в брак: было запрещено, во-первых, брать из-за рубежа невест католичек, во-вторых, отдавать замуж дочерей и родственниц за женихов католической или униатской веры. Но в особенности строгие меры были приняты против приезда в Россию католического духовенства. На границе караульным офицерам-драгунам подтверждалось "с жестоким прещением", чтоб из Польши и Литвы ксендзов в Россию въезжать не пропускали. Если духовному лицу католического исповедания надо было приехать в Смоленск по своим делам, то пограничная стража должна была доводить об этом до сведения губернатора и архиерея; ему назначался для пребывания в Смоленске определенный срок, по истечении которого оно должно было его покинуть. Кроме того, от всякого прибывшего в Смоленск ксендза брали подписку: "дабы он в бытность свою российских людей по римской вере не исповедовал и не причащал и никаким вымыслом к своей вере не склонял и не наговаривал, и в домы их для того ни тайно, ни явно не ходил, и платья никакого, кроме настоящего своего ксендзовского, на себе не носил". Со всего смоленского дворянства предписывалось отобрать письменные обязательства "под жестоким истязанием", чтоб они нигде с римскими ксендзами ни тайно, ни явно сообщения не имели и никаких наговорок от них не слушали. Виновных в неисполнении этих постановлений губернатор обязан был присылать в Сенат в оковах, а Сенат, произведя следствие, должен был докладывать Верховному тайному совету*.

______________________

* ПСЗ. № 5238 и 5322. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1876. Т. XIX. С. 190. Ср. Протоколы и Журналы Верх. тайн. сов. в Сб. имп. Рус. ист. общ. Т. LXXXIV. С. 45 — 46.

______________________

Рассмотренное дело и вызванные им указы вскрывают нам довольно ясно, в каких близких отношениях находился высший слой населения Смоленской области к тогдашнему польскому краю. Едва ли, однако, в основе всех стеснительных мер, принятых для устранения связей смоленского дворянства с соседним польским, лежали какие-нибудь политические соображения, вроде опасения перехода этого края в польские руки: край уже слишком давно принадлежал России, а Польша XVIII века была слишком слаба, чтобы его отнять. Скорее, нужно думать, что поводом к этим мерам послужила исключительно забота о чистоте и неприкосновенности православия ради него самого. Как бы то ни было, не говоря уже о свободе совести, указы Верховного тайного совета ограничивали смоленское дворянство и в других отношениях: в праве переезда через границу, в возможности давать детям то воспитание, которое оно считало наилучшим и, наконец, в брачном праве.

Все эти ограничения шли, однако, совершенно в разрез с теми вольностями, которыми было наделено это дворянство еще со времени присоединения Смоленска и которых оно не забывало до второй половины XVIII века. Если тот налет польского влияния, который заметен был на смоленском дворянстве в прошлом веке и с признаками которого мы только что познакомились, составлял одну из особенностей, отличавших эту часть русского дворянства от его массы, особенность, которую можно назвать бытовою; то в тех дарованных законом или установившихся обычаем вольностях и преимуществах, которыми оно пользовалось еще и в прошлом веке сравнительно с остальною массой русского дворянства, заключалась вторая особенность, которую можно назвать юридической. В чем же состояли эти вольности и преимущества?

II

Вступив в польские пределы в 1654 году и захватывая город за городом, правительство царя Алексея старалось закреплять за собою польские области не только силою оружия, но и привлекая их население к добровольному переходу в подданство московскому государю. Издавались манифесты, в которых население покоряемых земель приглашалось "поискать к себе государския милости", за что, в свою очередь, московское правительство давало обещание перешедших на государеву сторону "во всем оберегать и прав и вольностей их ни в чем не нарушить". В 1658 году всей смоленской шляхте, уже покоренной, предписывалось грамотой государя составить "сеймик", на котором избрать двух депутатов и затем послать их в Вильну, чтобы они там "выславляли государеву милость и жалованье, что его царское величество их пожаловал: веры их, прав и вольностей ни в чем нарушить не велел и прежними маетностями велел им владеть по прежнему, да и сверх прежних маетностей пожаловал их иными многими маетностями". Эти эмиссары должны были приглашать жителей Литовской земли "поискать себе покоя у великого государя"*. Действие этих манифестов было очень успешно. Насколько можно заметить по переписке московского правительства с воеводами завоеванных областей: Смоленской, Витебской, Полоцкой, — большинство населения, не только крестьян и горожан, но и шляхетства легко переходили в московское подданство. На государеву сторону выезжало множество шляхтичей, "слыша его государеву милость к своей братье"**. Как известно, от большинства приобретенных в эту войну областей Москве пришлось отказаться, но Смоленская область с городами Смоленском, Дорогобужем, Белой, Рославлем и Невелем остались навсегда за Москвою. Вместе с этими городами навсегда перешло в русское подданство и дворянство, населявшее их уезды, так называемые смоленская, бельская, рославльская и невельская шляхты. Теперь московскому правительству предстояло сдержать обещания, на которые оно было так щедро во время войны. Эти обещания и закрепились целым рядом жалованных грамот, данных московскими государями во второй половине XVII века шляхтствам присоединенных уездов, скоро объединившимся под общим названием "смоленской шляхты". Всего этих грамот с 1654 года по 1694 год было издано шесть. На них часто ссылалось смоленское дворянство в XVIII веке, когда заходила речь о его правах и преимуществах. Посмотрим, каково было их содержание***.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 3290. Л. 278.
** Там же. Ф. 145. Столбцы 1655 — 1656 гг.
*** 18-го сентября 1654 года. ПСЗ. № 1299; 1664 год — РГАДА. Ф. 248. Кн. 3290. Л. 335; 1682 год — ПСЗ. №983; 1694 год — РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Кн. 1342. Л. 88. Тут же ссылки на грамоты 1656 и 1668 годов, текста которых нам не удалось найти. Впрочем, грамота 1694 года есть только подтверждение этих двух.

______________________

Первая грамота по времени (от 18-го сентября 1654 года) была дана смоленской шляхте тотчас же после падения Смоленска, который сдался 10-го сентября. В ней — управление смоленскими мещанами, как и смоленскою шляхтою, и суд по их делам предоставлялись смоленскому судье Голимонту, одному из влиятельнейших лиц, убедивших смоленское население сдаться государю*. Впоследствии, однако, управление Смоленском перешло всецело в руки воеводе. Жалованные грамоты и обязывали этих смоленских воевод "держать к шляхте ласка, привет и береженье большое и от посторонних от всяких обид их оберегать". Эти слова грамот не заключали еще в себе никаких положительных гарантий; однако, и в позднейших челобитных по своим частным делам, в особенности, когда приходилось в чем-нибудь жаловаться на воевод или позднее губернаторов, смоленские шляхтичи не забывали привести и эти слова, считая их не излишним аргументом.

______________________

* Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1877. Т. X. С. 322.

______________________

Вторая статья, которую встречаем в этих грамотах, тоже не выходила из области обещаний, также не заключавших в себе ничего реального. Московское правительство заявляло, что оно никаким ложным огласкам на шляхту верить не будет. Очевидно, что в Москве даже и в конце XVII века все еще не были уверены в полной преданности смоленского дворянства и в невозможности измены с его стороны, или, по крайней мере, само это дворянство было исполнено опасений, что в Москве не считают его верность достаточно твердой. Малейшего повода, того что какой-то крепостной крестьянин Мишка Прокофьев, "умысля воровски, затеяв напрасно, извещал на смоленскую шляхту, будто они умышляют им великим государям изменить, чего они, и деды, и отцы их и в мысли себе не имели и таких дел не делывали", — такого повода было достаточно, чтобы возбудить в шляхте тревогу и заставить их обратиться к государям (Иоанну и Петру) с челобитной и ходатайствовать, чтоб государи пожаловали их "за их службы и за кровь и за раны, и за полонное терпение, таким его Мишкиным затейным на них поносным и с единомышленники его наученым словам и клеветству и напрасному затейному извету верить не велели". Дело по этому доносу поступило, однако, на рассмотрение государей с думой: крестьянин Мишка за его воровской ложный извет бит кнутом и сослан в Сибирь, а смоленской шляхте было постановлено выдать новую жалованную грамоту, в которой вновь подтверждалось, что великие государи никаким ложным огласкам на шляхту верить не будут*. Не заключая в себе, однако, никаких точных юридических определений, эта статья грамот имела важное значение: ею рассеивались возникавшие сомнения и тревоги и подтверждалось расположение государя, бывшее единственною гарантией сохранения и прочих прав и преимуществ.

______________________

* Такое же подозрение возникало на шляхту и в 1664 году также по ложному доносу. Грамота 1664 года заключала в себе также обещание государя не верить никаким ложным огласкам.

______________________

Две остальные статьи грамот вполне положительного характера. Одна из них гарантировала неприкосновенность земельных владений шляхты: "маетностями своими, которыми они владеют в Смоленском, Бельском, Дорогобужском и Рославльском уездех по их великих государей указом и по дачам и по привилеям королей польских им и их детям и внучатом и правнучатом владеть по прежнему в роды их неподвижно". Другая статья очень короткая, но гораздо более общего характера, содержала в себе обещание "вольностей их и прав не нарушать".

О каких вольностях и правах эта статья говорила? Под этими словами, читая их в манифестах, исходивших из московского лагеря, польские шляхтичи до присоединения их к Москве, могли подразумевать и невесть что; но после присоединения приходилось считаться с московским политическим строем и забыть очень многие из прежних шляхтских вольностей. Позднейшая практика установила этой широкой и неопределенной статье довольно ограниченное толкование: на нее обыкновенно ссылались, когда речь шла о преимуществах смоленского дворянства в отношении государственных повинностей, а именно, службы и разных казенных поборов. Впрочем, попытки смоленского дворянства оградить себя этою статьею от податного бремени успеха не имели. Никаких податных изъятий эта статья ему не обеспечила. Но за то свои служебные преимущества оно сохранило очень долго. Итак, этими двумя статьями гарантировались поземельные права шляхты и ее особый служебный строй, отличавший ее от прочего русского дворянства. Нам и предстоит теперь познакомиться, во-первых, с некоторыми особенностями в землевладении шляхты, имевшими значение до начала XVIII века и, во-вторых, — с особенностями ее служебного строя, сохраненными ею до второй половины прошлого века.

Переходившие в подданство московскому государю польские шляхтичи сохраняли свои прежние земельные владения — "маетности", как они стали называться на московском официальном языке. Московское правительство, давая им обещание сохранить их владения неприкосновенными, предписывало воеводам оставлять имения за их владельцами, которые предъявят на них привилеи, данные польскими королями. Если же у владельца не окажется никаких письменных крепостей на маетность, тогда воеводы должны были "сыскивать про те маетности всяких чинов людьми всякими сыски накрепко", т.е. опросом соседей удостоверяться в правильности показаний владельца о принадлежности имения ему. Вместе с утверждением земель за их настоящими владельцами производились также и новые пожалования. В отличие от маетностей эти вновь жалуемые земли носят название "поместий"*. В поместья раздавались покинутые земли шляхетства, оставшегося верным королю. Челобитчик обыкновенно приискивал сам себе чье-нибудь такое свободное имение, которое за ним и утверждалось**. Пожалование шляхтичей поместьями производилось и впоследствии наравне с прочим русским служилым сословием. Так, по случаю объявления царевича Федора Алексеевича наследником престола шляхте были пожалованы поместные придачи в размерах от 50 до 80 четей соответственно тем четырем статьям, на которые подразделялась шляхта***. Благодаря, с одной стороны, сохранению земельных владений за перешедшею к Москве шляхтой, а с другой — щедрой раздаче имений, оставшихся свободными за отъездом их владельцев в королевскую сторону, смоленский край уже в 70-х годах XVII века был густо населен шляхетством так, что в нем чувствуется уже недостаток в свободном запасе земель для дальнейших испомещений недорослей. По крайней мере, в 1675 году московское правительство предписывало испомещать в Смоленске детей только тех смоленских шляхтичей, которые сидели в Смоленске во время осады и по сдаче его не отъезжали в литовскую сторону; а детям тех, которые туда отъехали или выехали к государю уже по сдаче Смоленска, объявить, что в Смоленском уезде их испомещать "не из чего" и предложить им, если они пожелают иметь поместья, получить их в Казани****. Через семь лет после этого указа в пользу смоленского дворянства была даже установлена особая привилегия: был издан закон, предоставлявший исключительное право на получение поместий в Смоленском, Дорогобужском, Бельском и Рославском уездах только лицам, принадлежавшим к составу смоленского шляхетства и рейтарам смоленского рейтарского полка. "Московских же чинов людям" воспрещалось как обращаться с челобитьями о пожаловании поместий или вотчин в этих уездах, так и самим приобретать там земельные владения*****.

______________________

* РГАДА. Ф. 145. Столбцы 1655 — 1656 гг. Л. 30, 82; 1657 г. Л. 43: "шляхту переписать всю налицо... и что которым шляхте прежних их маетностей по привилеям и посылкам и вновь поместий дано".
** Там же. Л. 36 "бил нам челом вызжей шляхтич Самойло Счасновский Давнаров. Слыша де он нашу государскую неизреченную милость... приехал на наше царское имя на вечную службу, а нашего жалованья поместья за ним нет нигде... И нам бы его пожаловать в Витебском уезде шляхтича из Воинкова поместья Асенецкого деревнею Салтами, а тот де Воинко Асенецкий нам великому государю изменил, в Польшу отъехал, а то де его поместье по ся места никому не отдано. И мы, великий государь ... пожаловали" и т.д.
*** ПСЗ. №588. Среди жалованных грамот шляхте на земельные владения находится весьма любопытный пример пожалования земли на точно обозначенный срок: "Бил челом нам великому государю полковник наш Самойло Тихоновецкий, а в челобитной его написано: в прошлом во 164 г. (1656) выехал он, Самойло, на наше царское имя и веру нам... учинил, что ему, Самойлу, нам служити во веки неотступно... и ныне де у него, Самойла, поместья нет нигде и нам бы его, Самойла, пожаловать, велети... дать ему, Самойлу, в Оршанском повете княжи Сангушки суффрагана Виленского село Смоляны, да Обольцы, да деревни Грушку, да Крупку с деревнями и со всеми угодьи. И мы великий государь... полковника нашего Самойла Тихоновецкого пожаловали указами ему те села дати на два годы. И по нашей государской милости Самойлу Тихоновецкому теми селами и деревними со всеми угодьи к ним надлежащими владеть два годы и доходы всякие тех сел и деревень со крестьян и со всяких жилецких людей и с угодий имати и крестьянам тех сел и деревень во всем его, Самойла, слушать и доходы всякие, что с них бывало наперед сего, давати Самойле... лета 7165 мая 12-го" (1657 г.). РГАДА. Ф. 145. Столбц. 1657 года. Д. 4.
**** ПСЗ. № 556. Часть смоленской шляхты была переселена вскоре же после завоевания Смоленска царем Алексеем — на "закамскую черту" в Казанскую область и, таким образом, оказалась в XVIII веке в Уфимском уезде Оренбургской губернии. В Екатерининской комиссии 1767 года для составления проекта Нового Уложения находился депутат от этого переселенного шляхетства, которое еще не забыло к тому времени своей связи с родными местами: оно, во-первых, официально продолжало именоваться "смоленским шляхетством Уфимского уезда", а затем просило через своего депутата о даровании ему права на наследства, открывшиеся после родственников, в Смоленской губернии. Сб. имп. Рус. ист. общ. СПб., 1881. Т. XXXII. С. 469[ — 471]; СПб., 1875. Т. XIV. С. 55; Наказ от смоленских шляхтичей, живущих в Уфимском уезде. Сборник ... СПб., 1894. Т. ХСIII. С. 12 — 16.
***** ПСЗ. № 935. 1682 г.

______________________

Итак, земельные владения смоленской шляхты разделялись на два вида: "маетности" и "поместья". Что значил на московском юридическом языке термин "поместье" — это хорошо известно. Но что такое была "маетность"? По-видимому, и у самого правительства некоторое время не существовало определенного взгляда на этот разряд земель. По крайней мере, первоначально оно не считало маетности совершенно совпадающими с вотчинами. В первое время после завоевания оно пыталось, кажется, применить к маетностям некоторые черты поместного права, предписывая за остающимися после убитых на службе отцов детьми оставлять отцовское наследство не целиком, а только в размере 2/3, обращая остальное в общий фонд земель, из которого наделять беспоместных. За дочерьми таких отцов, при отсутствии сыновей, этот же закон предписывал оставлять до 1/2 отцовской маетности*. Но так было только в начале. Впоследствии в законодательстве выражается уже довольно ясно взгляд, сближающий маетности с вотчинами. В самом деле, ряд общих жалованных грамот, данных смоленской шляхте, устанавливает два признака, делающих маетности вполне сходными с вотчинами: эти грамоты, во-первых, устанавливают переход маетностей по наследству, а затем широкое право распоряжения ими, возможное только относительно вотчин — "в тех маетностях они (шляхта) и дети их и внучаты и правнучаты вольны и продати и заложити и в придание дати".

______________________

* Там же. № 243. 1658 г. Это, очевидно, отрывок из приказного доклада. Что в этих постановлениях речь шла именно о маетностях, а не о вновь пожалованных поместьях, это видно, во-первых, из того вопроса, который находим в этом докладе. Вопрос здесь поставлен так: эти правила применять ли к одним только старым маетностям (т.е. владениям по королевским привилеям), или также и к тем владениям, которые даны по милостивому государскому жалованью, т.е. к поместьям. Вопрос мог быть вызван тем недоумением, которое могло быть возбуждено в приказе в том случае, если бы пришлось применять устанавливаемые этим законом нормы к поместьям; так размеры, например, дочерней части здесь совершенно иные, чем те, которые знало поместное право. Из того, как был поставлен приказом вопрос, ясно, что приказ относил эти правила к старым маетностям и только недоумевал, распространять ли их на новые пожалования. Во-вторых, о поместьях есть в этом же самом законодательном памятнике совершенно особые статьи.

______________________

На практике, как можно судить о том из актов, шляхтичи совершенно смешивали оба вида владения. Надобно заметить, что и самые маетности в польском праве делились, в свою очередь, на две различные категории. Разобранный выше приказный доклад 1658 года разъяснял, что по показаниям шляхты королевские привилеи на земли были двух сортов: во-первых, так называемые "вечистые", дававшие право распоряжения маетностью (право продажи, залога, отдачи в приданое) и, сравнительно редкие, во-вторых, обыкновенные, гарантировавшие только переход маетности по наследству и ее неприкосновенность в роде, ею владеющем, но не дававшие права отчуждения ее без особого "консесу". Доклад именно и жаловался на то, что шляхта не хотела знать этих различий, совершенно их не соблюдала и, имея только обыкновенные, а не вечистые привилеи тем не менее продавала маетности, закладывала и отдавала в приданое до перехода под московское владычество и также продолжает поступать и после перехода. Отсюда видно, что шляхта уже привыкла до 1654 года обращаться с разными видами земельных владений как с полною собственностью. Быть может, соответственно этой практике и московское законодательство, поколебавшись некоторое время, смешало оба разряда маетностей в один с характером вотчин. Но привыкнув не делать различий между разного рода маетностями еще до присоединения к Москве, шляхта не хотела соблюдать также никаких различий между маетностями и поместьями в московское время и совершенно одинаково обращалась как с первыми, так и со вторыми. Смоленский шляхтич Александр Чиж дал своей жене запись на свое поместье. В этой записи он отказывал ей это поместье по своей смерти, присовокупив, что если на него будут заявлены претензии со стороны его родственников, то пусть эти родственники берут себе это поместье, заплатив его жене 600 рублей. По смерти Александра брат его Михаил Чиж выступил претендентом на его поместье. Дело рассматривал в 1693 году известный думный дьяк Посольского приказа, которому был подчинен Приказ княжества Смоленского, ведавший смоленскую шляхту — Емельян Игнатьевич Украинцев. При разборе дела выяснилось, что и прежде смоленская шляхта по польскому обыкновению "такия записи писывали" и что не раз такие записи утверждались в Москве по их челобитьям. Украинцев нашел, что запись составлена совершенно вопреки русским законам, так как по этим законам бездетным женам дается из поместий мужей их только известная часть на прожиток, "а всех поместий давать не велено", однако в приговоре постановил исполнить условие, предусмотренное в записи, т.е. поместье отдать Михаилу Чижу, а с него взыскать в пользу жены Александра 600 рублей, как раз сумму, обозначенную в записи. При этом он сделал только внушение на будущее время, чтобы "впредь смоленской шляхте таких записей между себя не писать" и относительно своих земельных владений руководиться правилами о поместьях и вотчинах, существующими в Уложении и в новоуказных статьях*. Само собою разумеется, что это внушение не могло прекратить сразу действия установившихся привычек. Различия между двумя видами земельного владения исчезли постепенно — и через восемь лет после приговора дьяка Украинцева правительство не нашло ничего лучше, как, следуя за жизнью, уничтожить разницу между ними и в законе. Указом 30-го декабря 1701 года было предоставлено смоленской шляхте всеми своими землями, каков бы ни был источник владения, королевский ли привилей (маетность) или "дача" из московского приказа (поместье) — владеть в вотчину, "а поместьями и маетностьми не писать". Таким образом для смоленского дворянства разница между поместьем и вотчиной была уничтожена в законе на тринадцать лет раньше, чем для остального русского дворянства**.

______________________

* ПСЗ. № 1478. ** Там же. № 1885. Мотивом этого закона послужило ходатайство смоленских дворян, указывавших на неудобства в поземельном делопроизводстве вследствие того, что в жалованных грамотах вместо определенного термина "вотчина" употребляется неопределенный "маетность". РГАДА. Ф. 1209. [Дела старых лет] по Смоленску, ст. 15181. Л. 270.

______________________

Таковы были особенности в землевладении шляхты, присоединенной к Москве после войны за Малороссию. Ей были даны два преимущества сравнительно с прочим русским служилым сословием: во-первых, ей предоставлено было преимущественное право на владение землею в смоленской области; во-вторых, ее владения ранее получили юридическое значение полной частной собственности. Вообще, с юридической стороны в отношении прав на владеемую землю шляхта, переменив подданство, не могла почувствовать сильных перемен. Но зато она почувствовала московские экономические порядки. В этом отношении она не имела никаких преимуществ пред прочими землевладельцами Московского государства. В Польше шляхетская земля платила гораздо меньше и не была отягощена такими стеснениями, как в России. Внеся "подымное", польский помещик не знал уже никаких иных сборов. Так, по крайней мере, рисовало положение дел в Польше русское дворянство пограничных с Польшею областей в наказах депутатам, высланным в знаменитую Екатерининскую комиссию 1767 года, в которых оно жаловалось на массовые побеги за границу крепостных крестьян, привлекаемых туда именно этим более благоприятным положением земли.

Несколько уже позднее, в 60-х годах XVIII века, смоленское шляхетство с грустью вспоминало о прежних вольностях, которыми оно пользовалось при польских королях. Вольности эти, даруемые королевскими привилеями на именья, перечислены были в челобитной, представленной Екатерине в 1762 году депутацией от смоленского шляхетства, явившеюся в Петербург ходатайствовать об их восстановлении. Они заключались в том, что "всякий привилегированный шляхтич имел право в деревнях своих приумножить и получить себе всякие доходы и к приращению оных заводить всякие заводы и в тех своих дачах строить корчмы, мельницы и отпускать в портовые места сельские продукты без платежа пошлин и всяких податей в казенные сборы, кроме подымных". Между тем, в России, где существовала казенная винная монополия и целый ряд разных казенных сборов и повинностей — доходность земли была значительно понижена. "Шляхетство, — продолжает челобитная, — всех этих вольностей лишены безвинно и положенные все в казну доходы с прочими без всякой в силу грамот отмены платят, отчего пришли в крайнюю бедность и несостояние, а кольми паче от набору рекрут". Сенат, которому императрица поручила рассмотреть дело, ответил депутации, что о подтверждении жалованных грамот им просить "не надлежало", так как никто их не нарушал и служебных их привилегий не изменял. Что же касается до отмены казенных сборов и пошлин и разрешения содержать в имениях корчмы, то о таких льготах в грамотах, по мнению Сената, совсем не упоминалось; напротив даже, в грамоте 1682 года при подтверждении прав шляхты на маетности прямо говорилось: "А доходы им с тех своих маетностей, назначенные в казну их царских величеств платить". "Следственно, — заключал Сенат, — за силою той грамоты и не можно им иметь корчмы!". В последний раз вздохнули смоленские дворяне о золотом веке польских вольностей в комиссии о сочинении проекта нового уложения — но также безрезультатно*.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. [Кн.] 3290. Л. 291; наказ смоленского дворянства: Сборник импе. Р.и.об. I. XIV. С. 417[ — 424].

______________________

III

В утрате различных экономических преимуществ и выгод Сенат утешал смоленских дворян тем, что за ними сохранены их преимущества служебные. Посмотрим теперь, в чем состояли эти последние. "Смоленское шляхетство", как мы уже видели, образовалось из нескольких шляхетств, прежде составлявших отдельные уездные корпорации.

Кроме "природных" фамилий, т.е. тех, которые принадлежали к нему еще при польских королях, после завоевания в него попадали новые, посторонние элементы. В XVII веке приобретали себе в смоленской области земли великороссийские служилые люди*. Правительство запретило эти приобретения, но тем не менее чуждые элементы проникали в смоленское дворянство. В 1748 году Сенат распорядился выключить из него всех тех "из великороссийского народа", которые "о бытии в том шляхетстве никаких грамот и привилегий не имеют" и включены были туда без указов**. Включение это производилось не иначе, как Сенатом, который требовал при этом доказательств о принадлежности предков к смоленскому шляхетству. Однако в XVIII веке были случаи зачисления в него нескольких выходцев из-за польского рубежа, предки которых не имели к нему никакого отношения***. Численный состав этого дворянства в начале XVIII века несколько превышал 1000, а в половине этого века в нем насчитывалось уже около 2700 лиц мужеского пола. Разумеется, цифры эти далеко не совпадают с действительностью. На невозможность привести в известность его точную цифру указывается каждый раз при составлении его списка****.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Д. 1341. Л. 379: "да со 195 г. (1687) московские жители, которые испомещены в Смоленском, в Бельском и в Дорогобужском уездах и служат смоленскою шляхтою".
** РГАДА. Ф. 248. Кн. 2816. № 10.
*** Там же. Оп. 126. Кн. 1340. №44; Кн. 1341. №16, 31; Кн. 2816, №29.
**** Вот цифры этих списков: 1676 г. — 365 человек; 1698 г. — 951 человек; 1701 г. — 1142 человек; 1722 г. — 1178 человек; 1744 г. — 1487 человек; 1754 — 6 гг. — 62700 человек (РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Кн. 1341 и 1342.)

______________________

Как и прочее служилое сословие, смоленское шляхетство несло военную службу. Но в то время как создание регулярной армии разбило прежние территориальные военные единицы, уездные полки, по которым группировалось русское дворянство и в которых оно выходило на службу, — смоленское шляхетство сохранило эту особенность старинного служилого строя до второй половины прошлого века. Между тем как со времени учреждения регулярной армии в ее различные полки попадали дворяне совершенно различных местностей, смоленское шляхетство составляло свой особый конный полк, "Полк смоленской шляхты", как он официально назывался, в котором и выходило на службу. Это право служить в своем полку рассматривалось, как привилегия, дарованная жалованными грамотами: "Смоленская шляхта снабдена милостивейшими жалованными грамотами и учреждена та смоленская шляхта в службе по древнему обычаю, как здревле служили"*. Этим древним обычаем смоленская шляхта очень дорожила в XVIII веке. Но служить именно в этом полку не было для смоленских дворян обязательным: им не воспрещалось поступать и в иные полки; однако не у многих могло явиться такое желание в виду тех преимуществ, какими отличалась служба в этом**.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 1341. Л. 30.
** ПСЗ. № 4958.

______________________

По своему составу полк смоленской шляхты был чисто дворянским: в нем все, от командира до последнего рядового, были дворяне. По своему внешнему виду среди однообразно обмундированных и вооруженных регулярных полков XVIII века это должна была быть довольно пестрая толпа, какими и бывали старинные русские дворянские отряды. Под "белое государево знамя", пожалованное полку, являлись из своих местностей смоленские дворяне в различных костюмах, с преобладанием, однако, польского и с разнообразным оружием, "к какому кто изобык". Полк делился на семь рот с очень неравным численным составом, каждая под командою ротмистра, при котором состояли еще поручик и хорунжий. Первоначально число рот в полку было пять. Шестую и седьмую составили бельская и рославская шляхты, которым было повелено "писаться смоленскою"*; но связь этих рот с местными уездными дворянствами скоро исчезла: бельская и рославская шляхты вполне слились с общею массой смоленского дворянства, и всякий шляхтич мог записываться в любую роту и переходить по доброй воле из одной в другую. Рядовая шляхта каждой роты делилась на четыре статьи "по природе", т.е. по знатности фамилий.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Кн. 1341.

______________________

Во главе полка стоял в XVII веке полковник, в XVIII — генерал, назначаемый именным высочайшим указом из среды смоленского же дворянства, которое не раз вспоминало с гордостью, что его командирам во время походов подчинялись иногда командиры регулярных полков, желая этим указать на высокое положение своего начальника в русской армии. Ближайшим помощником генерала, командующего шляхтой, был командир первой роты, носивший звание "генерального поручика". Он заменял генерала в случае его болезни или отсутствия. Под его начальством находилась полковая канцелярия, так называемая "Канцелярия генерального правления смоленской шляхты". Из генеральных поручиков обыкновенно и назначались в командиры над смоленской шляхтой.

Хорунжий, поручик, ротмистр, генеральный поручик и генерал-майор, командующий полком — такова была иерархия смоленской шляхты. Но кроме состава офицеров, действительно командовавших частями, при полке всегда состояло некоторое количество так называемых "заполочных" (т.е. ходивших "за полком") офицеров, среди которых встречаются чины подполковников и полковников. В производстве во все эти чины были некоторые особенности сравнительно с обыкновенным порядком, действовавшим в регулярных полках. В нем соединялись два начала: назначение и выбор. В чины возводил Сенат, но из кандидатов, избранных самим шляхетством. В 1733 году командир полка генерал Потемкин был оштрафован на 50 рублей за самовольное производство офицеров без указа Сената, и ему было строго внушено, чтобы впредь "так собою без указу чинить не дерзал"*. Кандидаты, представленные в генеральные поручики, утверждались Высочайшим указом. Командиры шляхты уже не избирались, а прямо назначались верховной властью, но так как командирами делались обыкновенно прежние генеральные поручики, то, следовательно, и эта должность имела выборный характер. Шляхетские выборы отличались полною неопределенностью. Требовалось только, чтобы представляемому кандидату был дан аттестат, подписанный шляхетством, притом не только офицерами, но и рядовыми. В аттестате обозначались заслуги предлагаемого кандидата, перечислялись те походы, в которых он участвовал, и подвиги, которые он совершил, и в заключение говорилось, что шляхетство удостаивает его к назначению в такой-то чин. Какого-нибудь определенного числа подписей на аттестате не требовалось. Однако в 1752 году Сенат отказал некоему шляхтичу Верховскому в пожаловании ему чина поручика вследствие того, что под его аттестатом подписалось всего только 9 человек, и сделал общее распоряжение, чтобы представлялись только такие кандидаты, под аттестатами которых подпишется "знатное число", притом первенствующих начальных людей и рядового фамильного шляхетства**. Кроме такого "удостоинства" от шляхетства для производства были необходимы еще два условия: знатность рода и богатство. Эти условия не требовались законом, но их создавал обычай. Когда Сенат в 1726 году справился у шляхетства, какие у него существуют основания для "произведения в чины", то "начальные и чиновные люди смоленской шляхты" ответили, что у них "о произвождении в чины прав никаких не имеется, а... токмо де как прежде сего по фамилиям и состоянию производились, так и поныне производятся, а не по старшинству и заслугам". В своей практике Сенат и руководился старинным обычаем, предписывая представлять кандидатов "по фамилии достойных, состояния доброго" и, хотя и присоединял требование, чтобы были указываемы и личные заслуги кандидата, но это требование не исполнялось, и личные заслуги отходили на второй план перед происхождением и богатством. Естественно, что на практике при условии подачи аттестатов подписи могли быть собраны только теми, кто располагал силою и влиянием среди шляхетства; поэтому и в чины могли попадать только люди богатые и знатные. Этим выборным началом обусловливался аристократический, и даже олигархический, характер полковой иерархии: в высшие чины возводились постоянно люди одних и тех же немногих знатных фамилий: Швыковские, Корсаки, Потемкины, Вонлярлярские, князья Друцкие-Соколинские.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 1340.
** Там же. Кн. 1342. Л. III.

______________________

Другою особенностью чинопроизводства в полку смоленской шляхты было отсутствие в последовательности при прохождении чинов. Знатный шляхтич жаловался иногда прямо из рядовых в полковники. Все это делало эту полковую иерархию несоизмеримою с иерархией регулярной армии, а вопросы о соизмеримости возникали всякий раз, когда офицер полка переходил в какую-нибудь регулярную часть. В 1744 году подполковник смоленской шляхты князь Друцкой-Соколинский просил о переводе его с тем же чином в смоленский гарнизон. Сенат ответил отказом, объяснив, что "оные с регулярными войсками не счисляются и в чины в той смоленской шляхте производятся не по старшинству, но по фамилиям и состоянию", попадая притом иногда из рядовых в полковники. Через шесть лет, вопреки этому приговору, что случалось тогда нередко, Сенат указал военной коллегии выдать офицерам смоленской шляхты обыкновенные патенты на их чины, но коллегия отказалась исполнить этот указ и донесла, что она "о даче смоленскому шляхетству на чины патентов не без сумнения находится и взносить их к высочайшему подписанию имеет опасность, ибо оное шляхетство в обер- и штаб-офицеры производятся не так как регулярные по старшинству и по линии, но через многие чины и не по порядку, но и по одним аттестатам".

Параллельно с полковыми чинами в смоленской шляхте до половины XVIII века еще существовали старинные московские чины: стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы. Эти чины были жалуемы смоленскому дворянству как почетные звания и не имели никакого отношения к полковой иерархии. Большинство офицеров полка носило, впрочем, обыкновенно звание стольников, но бывали случаи пожалования этим званием и рядовых, которые все-таки и оставались рядовыми. Чины стряпчих и жильцов носили обыкновенно рядовые. В последовательных по времени списках полка эти московские чины, вымирая, мелькают все реже и реже. Так по списку 1701 года в первой роте полка считалось среди рядовых 23 стольника, 11 стряпчих, 7 московских дворян и 11 жильцов; по списку 1744 года уже во всем полку оставалось в живых только 6 стольников и один стряпчий.

Для высшего управления шляхетством, как и всею смоленскою областью, заведен был в Москве особый Приказ княжества Смоленского, подчиненный сначала Стрелецкому, а потом Посольскому приказам. В XVIII веке высшее управление смоленскою шляхтой по служебным делам было передано в Сенат, а по поземельным — в обыкновенном порядке в вотчинную коллегию. Сенат впоследствии и сам недоумевал, каким образом к нему в руки попало заведование шляхтой, и в течение первой половины XVIII века не раз поручал иностранной коллегии справиться, когда и каким образом смоленское шляхетство из Посольского приказа очутилось в ведомстве Сената; но коллегия неизменно отвечала одними и теми же выражениями, что прежде смоленская шляхта состояла в ведении Смоленского приказа, подчиненного посольскому, но со времени учреждения губерний все документы этого Смоленского приказа были отправлены в Смоленск и поэтому "такого требуемого известия подать немочно". Так этот исторический вопрос и остался для Сената нерешенным, хотя для Сената он имел практическое значение. В сенатском архиве не хранилось никаких документов, относящихся к этому шляхетству ранее XVIII века; не были совершенно известны ни дарованные ему правительством права, ни древние обычаи, которыми оно руководилось. Поэтому, когда возникали затруднения по разным делам, касавшимся шляхты, Сенат часто не знал, чего держаться и на чем основывать свои решения, сплошь и рядом сегодня отменяя решенное вчера и, мало того, делая даже прямо противоположное вчерашнему постановление. Так, в 1746 году полковники смоленской шляхты подали доношение о том, что генеральному поручику не следует заменять командира полка в отсутствии, так как он не более, как ротный командир первой роты. Сенат согласился, что не следует, и приговорил отрешить от правления полком генерального поручика Станкевича и передать правление на время болезни командира генерала Лярского старшему из полковников. Но когда генерал Лярский с своей стороны "на изобличение неправды" этих полковников донес, что поручение команды генеральному поручику было правильно, "по обыкновению и по правам издревле шляхетским", так как генеральный поручик всегда бывал в полку после генерала первым, причем ссылался на авторитет бывшего командира шляхты генерала Потемкина, "яко известного древних обрядов по старости своей", и заявил, что и впредь следует замещать генерала генеральному поручику, а не полковникам, то и Сенат постановил, что следует, и отменил предыдущее свое распоряжение. Мы уже видели ранее случай, когда Сенат, только что объявивший в своем приговоре, что чины в полку смоленской шляхты с чинами регулярных полков несравнимы, через несколько времени предписывает военной коллегии выдать офицерам смоленской шляхты обыкновенные патенты на чины.

С 40-х годов XVIII века между смоленскою шляхтой и Сенатом вдвигается смоленская губернская канцелярия, до тех пор не принимавшая в делах шляхты видного участия. В военном отношении полк смоленской шляхты еще в XVII веке подчинялся смоленским воеводам, имевшим важное военное значение вследствие пограничного положения области. С начала Северной войны это военное значение смоленского воеводы, а затем губернатора, еще более возрастает и полк подчиняется смоленскому губернатору Салтыкову как командиру корпуса, в состав которого он входит. Но губернская канцелярия имела для шляхты значение только судебного трибунала, где оно судилось по обыкновенным гражданским и уголовным делам, и финансового присутственного места, куда оно платило подати. С 40-х годов эта канцелярия все более расширяет свою власть над шляхетством. В 1743 году, за отъездом в Москву генерала и генерального поручика, привлеченных к допросу, губернской канцелярии предписывается Сенатом временно ведать смоленское шляхетство. Из временной власти постепенно развивалась постоянная, к величайшему неудовольствию командиров шляхты, с выражением которого летели от них доношения в Сенат. Губернская канцелярия выдала одному из шляхтичей паспорт для проезда в Петербург, не считая нужным уведомлять о том его непосредственное начальство, и командир раздраженно доносит, что "ежели смоленской губернской канцелярии впредь вступать без письменного сношения в их команду, то им имеет быть не без обиды". В другом доношении тот же генерал Лярский жаловался Сенату, что он "без малейшей своей вины состоит в немалой обиде", так как губернская канцелярия присвоила себе исключительную власть над шляхтичами, стоящими на пограничных форпостах, да еще отдала их под команду какому-то полковнику драгунского полка. Особенно же раздражало его то, что губернская канцелярия начала сноситься с ним "указами", т.е. как учреждение высшее с низшим, оставив прежнюю, свидетельствующую о равенстве, форму переписки "сношениями". В 1745 году депутаты от шляхетства просили в числе прочих льгот и милостей о непосредственном подчинении его Сенату, помимо губернской канцелярии, как это в было прежде. Судьба этого ходатайства неизвестна. Известно только, что на практике оно не получило осуществления. Мало того, что губернская канцелярия все более интересовалась делами шляхетства и все менее считала нужным хотя бы только уведомлять командира о принятых ею распоряжениях, его касающихся — отдельные лица из шляхетства сами начинают выскальзывать из рук командира, и число таких все увеличивается. В Сенат поступают одна за другой челобитные разных шляхтичей о том, чтобы им под ведением командира смоленской шляхты не быть "за немалою его к ним злобою", а состоять в ведомстве смоленской губернской канцелярии. Сенат благодушно соглашался на эти просьбы. По свидетельству смоленского губернатора, в 1756 году таких изъятых из-под команды генерала смоленской шляхты было "уже немалое число". По его же заявлению, эти шляхтичи, хотя и показывают в своих челобитных, что им под начальством этого генерала быть невозможно вследствие ссор с ним, но это делают они по одним своим прихотям без всяких серьезных оснований, отчего происходит только излишнее затруднение и упадок дисциплины и, пользуясь этим, многие шляхтичи благополучно скрываются от службы.

Служба, которую несло смоленское дворянство в половине XVIII века, не считалась уже обязательной. Так смотрела на нее, по крайней мере, комиссия 1762 года, решившая вопрос о шляхетстве: "Имеют вольность служить или не служить по своему соизволению"*. Последний командир шляхты генерал Лыкошин также доносил, что "обряды между ими таковые, что командиры без прошения в службу не записывали"**. Эта свобода от обязательной службы установилась не ранее XVIII века, — в XVII ее незаметно, — и не в силу какого-либо закона, на что нет ни малейшего намека, а возникла прямо благодаря практике, так как начальство фактически не имело силы заставить служить того, кто не хотел и укрывался. Эта практика к половине XVIII века делается уже обычным правом и отличием смоленского дворянства от прочего русского. Таким образом, подобно тому как в землевладении смоленское дворянство опередило остальное русское в признании своих имений вотчинами, так и в отношении службы оно ранее общего закона получило право служить или не служить по доброй воле. Однако эта свобода касалась только начатия службы, а не прекращения ее. Раз вступив на службу, нельзя было уйти с нее по желанию: необходимо было выхлопотать отставку, представив одно из тех оснований, на которых она вообще давалась в XVIII веке, т.е. старость или болезнь.

______________________

* Эта же комиссия заметила, что смоленским дворянам оставляется "прежняя, а ныне (после 18 февраля 1762 года) со всеми российскими дворянами вольность служить или не служить". Об этой комиссии см. ниже.
** РГАДА. Ф. 248. Кн. 3290. Л. 17.

______________________

Несмотря на добровольность, эта служба была не из легких. Шляхетство не получало никакого жалованья и содержалось исключительно со своих земель; но условия землевладения в этом крае, как увидим ниже, были весьма печальны*. В XVII и начале XVIII века оно служило подобно всем старинным московским дворянским полкам: собиралось на службу весною, лето пребывало в строю, а с наступлением сентября уже разъезжалось по своим деревням. Оно участвовало во всех войнах конца XVII века и с гордостью вспоминало о своих подвигах под Чигирином, в Крымских и Азовских походах, а на похвальную грамоту, данную ему Петром за Нарвский поход, оно всегда ссылалось наряду с жалованными грамотами о вольностях. К XVIII веку на это дворянство выпала гораздо менее почетная, но не менее тяжелая служба — содержание караулов на форпостах, устроенных по польской границе. Для отбывания этой службы шляхта должна была разделиться на несколько частей, чтобы соблюдать очередь, но на практике такой очереди не соблюдалось. Всякий, кто имел какие-нибудь средства и связи, находил всегда способ избавиться от этой повинности, вся тяжесть которой сваливалась таким образом на неимущих собратьев, "мизерную" шляхту, по выражению одного из командиров. По донесениям разных военных чинов, производивших обзоры этих форпостов, они представляли из себя печальную картину; назначенные на них шляхтичи постоянно отлучались с караула: одни разбегались по домам, не взирая на неоднократные угрозы Сената, предписывавшего их штрафовать и возвращать на караул под караулом, другие — расходились по соседним деревням собирать милостыню себе на пропитание, так как иначе, не получая ни жалованья, ни провианта, они рисковали умереть с голоду**. Понятно, почему шляхта так тяготилась этою службой и неумолчно ходатайствовала об освобождении. Однако эти ходатайства были безуспешны.

______________________

* Там же. Оп. 126. Кн. 1340. Д. 8: "содержатся оные своим коштом, а из казны на них расходу не бывает". Л. 489: "служба оных безжалованная, но с отчин их". Только если шляхту задерживали в строю и на зиму — тогда она получала денежное жалованье.
** РГАДА. Ф. 248. Кн. 1342. Л. 425, донесение А. Шувалова.

______________________

IV

Впрочем, в XVIII веке шляхетский полк ни на какую другую службу и не был пригоден. Сохраняя так долго все черты старинной служилой организации, он был в XVIII веке анахронизмом, археологическим остатком, и не мог, конечно, сохранить прочность и не растаять в новой среде рядом с войсками регулярного строя, бивавшими армию самого Фридриха Великого. История полка смоленской шляхты за XVIII столетие есть только история его разложения. Главною причиной этого разложения был, конечно, аристократический строй полка. Нельзя было и думать о поддержании какой-нибудь дисциплины, когда каждый рядовой шляхтич, происходя из такой же благородной фамилии, склонен был держать себя совершенно на равной ноге с офицером, а всякий начальник должен был беречь в своем подчиненном лишнюю подпись на аттестате для выбора в следующий чин. Шляхетская гордость была очень чувствительна, и задеть ее — значило вызвать на себя челобитье обиженного в Сенат, которое могло все-таки наделать хлопот, даже если и не сопровождалось особенно неприятными последствиями; а шляхтичи любили жаловаться в Сенат и обращались туда по всяким мелочам. В 1741 году некто Коховский жаловался Сенату на генерала Лярского: "В назывании его ругаючись вымыслом своим в ордерах и письме Куховским, а не Коховским, — чем, как доказывал челобитчик, — честь фамилии нашей, Коховских, он, Лярской, поносит". Правда, с "мизерною" шляхтой командиры иногда не церемонились и собственноручно учили ее дисциплине. В 1742 году шляхтич Прежевский доносил Сенату, что он не мог исполнить одного поручения, данного ему генералом Лярским, за что тот "стал меня бранить и ругать и приказал в Смоленске в доме своем взять под караул и заковать в железы, в которых оковах в самую полночь велел людем своим Алексею да Кузьме меня привести к себе в хоромы и начал меня прежде он, генерал Лярский, сам бить по щекам и, за волосы таская, ногами в голову и в лицо топтать, а потом и дубиною бить меня нещадно, и как он, генерал, бия меня обессилел, то приказал помянутым людям своим бить дубинами, которые, бив меня тиранско, вытащили в беспамятстве в черную избу... от которых его генеральских немилостивых безвинных побоев был весьма при смерти и распух весь"*. Но и "мизерные" шляхтичи, как видно из челобитной этого Прежевского, "не оставляли обиды" и также обращались в Сенат, приправляя жалобы всякого рода клеветами. По этим жалобам Сенат предписывал производить следствие в губернской канцелярии, отношения с которой у командиров были не всегда гладки. Притом даже и такое плохое средство имелось у командира только для внушения страха мелкой шляхте; с крупною он должен был обходиться совсем иначе. Вся шляхта была переплетена связями родства и знакомства: взыскать строго с одного, значило обидеть многих, с которыми подвергшийся взысканию был связан, и таким образом возбудить против себя злобу целой партии. Одним командир должен был мирволить, как своим собственным друзьям, родственникам и избирателям; другим — из боязни раздражить врагов, а смоленские дворяне не жили дружно. Дела Сената о смоленской шляхте вскрывают все те раздоры, которые постоянно волновали шляхту, всю ту борьбу мелких разгоревшихся страстей, интриг, клевет, сплетен и доносов, которая и должна была происходить в небольшой корпорации, еще не слившейся с массой русского дворянства, замкнутой в тесную сферу мелких интересов и, быть может, не утратившей еще того одушевления и страсти, для которых она имела более широкий простор, когда входила в состав польского королевства. В XVIII веке смоленское дворянство существовало как особая корпорация, обладающая особыми правами, продолжало себя чувствовать чем-то отдельным от остального русского дворянства и поэтому не теряло некоторых, приобретенных при иных обстоятельствах черт характера, для проявления которых не было места при тех новых условиях, в какие оно попало. Благодаря новым условиям, и черты эти вырождались, проявляясь на более узкой арене: то, что было прежде политическими страстями, то стало теперь мелкими полковыми дрязгами, и если прежде шляхетство раскалывалось на партии по вопросу о выборе королей, то теперь ему приходилось расходовать тот же запас страстности исключительно на вопросы о назначении того или иного командира или генерального поручика и т.п. Все это делало полк смоленской шляхты сильно непохожим на другие полки русской армии. Каждый из последних всегда имел характер военного братства, а смоленское шляхетство скорее напоминало мелкую греческую республику, раздираемую партиями, командовать которою было нельзя, не обладая свойствами тирана, а быть тираном не всегда было возможно из опасения быть свергнутым. В 1742 году 43 человека шляхты подали в Сенат челобитную, в которой просили отрешить от должности своих начальников — генерала Потемкина и генерального поручика Лярского, которые, как жаловались эти челобитчики, "не имея никакого респекту", их, шляхту, "ругают и бьют", — и на их место определить других представленных челобитчиками командиров. Генерал Потемкин сильно струхнул. Со своей стороны, он объяснял Сенату, что это прошение составил на него по злобе Иван Корсак, "пригласи к себе ближних своих свойственников отставных трех полковников и просил свойственных и родственных своих" из смоленской шляхты; жаловался, что они его "без малейшей вины в заслуженном ранге, которым он пожалован именными указами, самовольно отрешают" и доказывал, что отрешать командиров без указа никогда никто "не дерзал". Потемкин так и умер во время этих дрязг, но враждебная партия не прекратила своих нападок на нового командира — Лярского, и это было для него тем более неудобно, что ему приходилось как раз собирать подписи для челобитной в Сенат о назначении его командиром шляхты. Врагами перехвачена была его переписка с сыном и шурином и представлена в Сенат с новою жалобой, что Лярский в этих письмах, забыв страх Божий, злоумышленно по своей яростной злобе "лишая их жалованной за службы ея императорского величества чести и повреждая их фамилии, применяет к ним всякий непотребный скот и, вменяя их к нечестивому духу, приписывает их к противной партии; да и полку смоленского шляхетства желает гибели; и теми зловымышленными предерзостными своеручными письмами он, Лярский, их поносит и честь их повреждает напрасно". Челобитчики заканчивали свое прошение просьбой "милосердно от такого его ругательства и поношения их оборонить, чтоб им, будучи в таком от него злояростном поношении и необычайной клевете, не придти в напрасную гибель; а ему, Лярскому, за такую его продерзость и за поношение их чести учинить по указам".

______________________

* Там же. Кн. 1340. Л. 200.

______________________

Перехваченные письма были прочтены в Сенате: они хорошо рисуют все эти дрязги среди смоленского шляхетства. "Мой сердечный Иосифушка, — писал Лярский сыну, — благословение мое родительское препосылаю, здравие твое посещаю, а о нашем извествую, что, по милости Божеской, доселе еще живы состоим, но от противных партий в разных гонениях и устрашениях пред посторонними оглашаемы есмы. Хотя того каналии Потемкина (одного из полковников враждебной партии) еще в сторону здешнюю и не было, только того ж хору диавольские дети адскую свою дорогу изъясняют в слух людем". Что касается до советов поступать с шляхтою "посредственно", то "ко всякому имел снисхождение и чинил довольство и через звычай, как Корсаку, хромому диаволу, так и другим недостойным благодеяния, как и тому Момсу и другому от собак неублюдку, которого определил в наилучший форпост, а они таки свой собачий обычай, как ведут, так и ведут; хотя бы оных бальзамом помазывал, а они другою вонею и псиною смердят по своей натуре". Лярский дает поручение сыну ходатайствовать в Сенате о разрешении ему самому прибыть в Москву "ради оправдания, что заочно обрехивают оныя собаки, чтоб та уже командишка от меня не пропала.... А тому Момсу скажи, что я имею своих кровавых собак, лучших верностию его, собаки, и совестию и всякою удалостию". В письме к шурину он сообщает, что дело с заручною челобитною двигается медленно, подписей "в скорости не мог собрать, ибо не в одном месте люди состоят, а паче тот старый обманщик Броневский провел", но, впрочем, надеется на благоприятный для себя исход дела, "а хотя оный Момс брешет и солнцу ясному, солнце будет солнцем, а Момс момсом по старому".

Приглашенный объяснить непонятные для Сената метафоры писем, Лярский показал, что в письме к сыну своему он писал о противной партии, что "некоторая собравшаяся часть смоленской шляхты противников и ослушников ему, Лярскому, яко своему командиру находятся... И от оной партии он везде оглашаем был, якобы он от команды низвергнут". Под "гонением" себе от них подразумевал, что они похвалялись, что де, конечно, его, Лярского, низвергнут и после де того ему и детям его поругаются. "Потемкин, которого он канальею написал — ныне при той шляхте состоит полковником — Федоров... не токмо сам... посланным от него, Лярского, ордерам учинился ослушным и на форпост, куда он был определен в службу государеву не поехал, но еще и шляхтича Ивана Ловенецкого, посланного на форпост, с дороги возвратил... того ради он канальею его и написал". О том, что "того ж хору дьявольский дети адскую свою дорогу изъясняют в слух людям", писал он в такую силу, что "брат означенного Ловенецкого, Лев Ловенецкий, видя его, Лярского, от него, Потемкина, уничтоживание, тако же форпоста отбывши и не явясь к своим командирам и совокупись с прочими... злословили его, Лярского, непристойными словами и везде сказывали и твердили, что уже, конечно, ему генералом-майором и командиром над шляхтою смоленскою не быть, а быть низшим чином, и того ради оных таким званием и писал не стерпя злобости их, и то не к публичному произвождению, но к сыну своему. Корсака хромым дьяволом писал Ивана Богданова сына, не стерпя от него язвительного ему, Лярскому, поношения безвинно, что он, Корсак, лукавно стакавшись с тою ж совокупленною против его, Лярского, частию шляхетства, будучи отставным, неприлично вступил в полковые дела и подписался в челобитье, испровергая его, Лярского, из показанного чина. А Момсом написал шляхтича Андрея Котовича, которого отец его, Котовичев, отдал ему на несколько лет для обучения грамоте и прочей военной экзерциции, и в доме его, Лярского, прочие служители прозвали его, Котовича, для скудного возрасту и короткого носа тем званием. А неублютками писал Оловенецкого с Соколовским для подлости родов их и что они такие неистовственные ему, Лярскому, обиды делали"*.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 1341.

______________________

Часть шляхты, расположенная к Лярскому, подала, с своей стороны, коллективную челобитную за подписью 128 человек, в которой просила не верить "неистовственному челобитью" на Лярского противной партии и оставить за ним команду. Сенат приговорил: генералу Лярскому над полком смоленской шляхты команду иметь по-прежнему. Найдя, что в письмах его "никакой важности и интересу ничего касающегося, кроме одной партикулярной между ими брани не явилось", Сенат предоставил обиженным ведаться с ним, Лярским, судом, где надлежит. При таких нравах и отношениях о какой-либо военной дисциплине не могло быть, конечно, и речи. Поэтому, неудивительно читать такие жалобы командира: "Офицеры и шляхетство многие чинятся ослушны и с форпостов самовольно съезжают в домы и в Москву и в другие разные места без отпуску и паспортов". Приводить их на форпосты он послал унтер-офицеров и солдат, "но оные посланные репортами объявляют, что шляхетство никоими меры иных выслать невозможно, понеже де, оставя свои домы, бегают, неведомо куда, и хоронятся незнамо где; а прочие чинятся посыльным противны, бранят и бесчестят и грозят их бить"*.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 1341. Л. 153.

______________________

Невозможность поддерживать дисциплину приводила полк в полное расстройство. В 50-х годах смоленский губернатор князь Оболенский, которому поручено было произвести "смотр и разбор" смоленскому шляхетству, нашел его в совершенном упадке и доносил Сенату, что "им усмотрены и примечены великие непорядки и повелениям неисполнение". Полк не имеет никакого "регула". К смотру шляхтичи являлись неаккуратно, а многие и совсем не явились "и где они обретаются и живы ль, иль померли, не токмо о том главный их командир неизвестен, но и ротные офицеры про них не знают". Состав рот крайне неравномерен, при том шляхтичи переписываются из роты в роту "сами собою, по прихотям своим, не спросясь ротных командиров. Иной шляхтич беспрестанно переходит из роты в роту и, благодаря этому, "ни по какому наряду никакой службы не служит". От всего этого происходят "великие непорядки и конфузии", а ротные командиры ему объявили, что "в штрафовании рядового шляхетства якобы никакой власти не имеют"*. Из доношений назначенного по смерти Лярского нового командира смоленской шляхты генерала Лыкошина видно, в каком хаотическом состоянии он застал полк в 1762 году. Прежде всего нельзя было получить никаких сведений о численном составе смоленской шляхты: "в канцелярии генерального правления" дел хранилось очень немного; все старые дела были разобраны по домам наследниками бывших командиров, которые, считая их не более как фамильными документами, отказались их выдать. В списках числились многие, давно уже умершие; в них включено было также много такого люда, который не мог представить решительно никаких доказательств о принадлежности своей к смоленскому дворянству. Многие, считающиеся по списку служащими, "находятся самовольно в отлучках и не только в ближних местах, но ездят и в отдаленные губернии и там чрез продолжительные времена проживают. Молодые и богатые люди, видные и здоровые и только что едва еще приспевшие в службу, объявляют о себе, что они уже в отставке полковниками, ротмистрами и прочими чинами. Много даже малолетних по аттестатам родственников имеют чины офицерские и даже уже вышли в отставку. Другие, наоборот, являются самые престарелые, увечные и службу нести не могущие и при том самые беднейшие и неимущие пропитания — и тех требуют на форпосты, так как они еще не в отставке. Дело в том, что отставка давалась Сенатом и, чтобы получить ее, надо было самому являться в ту из столиц, где находился Сенат, а такие поездки не всем были по средствам. Лыкошин нашел далее много недорослей, которые "упрямствуют вступать на службу", потому что не хотят иметь над собою никакой команды; другие не подают прошений по бедности. "И вообще, — заканчивает Лыкошин свое доношение, — ни в чем никакого порядка и уравнения не имеется"**.

______________________

* Там же. Кн. 1342.
** РГАДА. Ф. 248. Кн. 3290.

______________________

Итак, бедность не позволяла уже многим из смоленского дворянства служить в своем полку.

Служба эта, действительно, обходилась очень дорого: не получая жалованья и принужденный содержать себя и лошадь, шляхтич в то же время отрывался от деревенского хозяйства, единственного источника своих ресурсов, в самое важное время — летом. Смоленское дворянство, перейдя в Россию, вообще заметно беднело. Причину этого обеднения оно очень ясно указало в своем наказе в екатерининскую комиссию 1767 года: это был побег крестьян целыми деревнями за польскую границу, где условия землевладения были легче и где тягости крестьянина были меньше; вследствие этого побега имения смоленской шляхты лишались рабочих рук и пустели. По разбору, произведенному в 1756 году, общее число шляхты, находившейся в строю полка, было 1394 лица. Из них только 349, т.е. 25%, имели 20 душ крестьян и выше; за остальными было менее этого числа или совсем ничего не было. Среди этих неимущих намечалось несколько последовательно ниспускающихся ступеней, по которым нисходило беднеющее шляхетство с высоты своего прежнего положения. "Хотя все шляхтичи, — доносил губернатор князь Оболенский, — желают служить в своем полку, но за убожеством их не только в платье, в ружье и в лошадях как надлежит шляхтичу исправно себя содержать, но иные из них и пропитания не имеют. Да и при смотре и разборе многие были пешие и в лаптях и в крестьянских старых кафтанах". Таким образом многие шляхтичи дошли до положения не выше крестьянского. Но это было еще хорошо; встречались и такие, что не могли являться на службу, так как по бедности теряли самостоятельность и должны были поступать в услужение во дворы к богатым. "Некоторые же есть, — сообщал генерал Лярский в 1754 году, — "что не точию положенных за собою душ, но и земель не имеют и проживают во дворах господских для пропитания". Далее, по свидетельству Лыкошина, попадались иные "самые природные смоленские шляхтичи так обеднелые, что работают с наймов не только у своей братии, но и у разных крестьян, и тем только себя питают, бродят в раздраных одеждах, аки нищие, а между ними есть люди молодые, здоровые и гораздо видные". Этот разряд шляхетства спустился, стало быть, еще ниже и перешел уже в положение безземельных батраков, нанимавшихся, несмотря на свое знатное происхождение, работать у крестьян. Таким образом, среди шляхты получался некоторый, бросавшийся в глаза и обращавший на себя внимание, осадок пролетариата, на почве которого возникло даже нищенство с прошением милостыни. Генерал Лярский в 1746 году доносил Сенату, что он никак не может привести цифру шляхетства в точную известность, так как "у иных имеются в описании за доимки движимое и недвижимое имение без остатка, а оные шляхетство скитаются по разным местам меж чужих двор, питаясь подаянием милостыни, и сыскать оных в скорости невозможно". Итак в XVIII веке известная доля шляхетства уже совсем не могла попадать на службу, другая не могла, не имея средств к существованию, продержаться на ней долго и расстраивала ряды полка бегством. Дурные экономические условия, в которых очутилась шляхта, благодаря пограничному положению ее области, еще более разрушали ее служебную организацию и без того плохую.

V

Упадок, в который приходила шляхта, и дезорганизация ее службы не могли не обращать на себя внимания и вызывали разного рода проекты мер, направленных к противодействию этому разложению. Проекты эти исходили как из среды самого шляхетства, так и от местного губернского начальства. В одном сходились те и другие: в необходимости собрать точные сведения о шляхетстве, определить его число, возраст, силы, имущественное положение каждого его члена и в зависимости от этих условий его служебную годность; затем распределить служебные обязанности сообразно с обнаруженными данными, забрав на службу укрывающихся годных и исключив из нее устаревших и одряхлевших, одним словом, произвести шляхетству "смотр и разбор", как продолжали говорить еще в XVIII веке. В 1754 году генерал Лярский доносил, что на имеющемся в канцелярии списке шляхты "утвердиться сумнительно", и жаловался, что уже в течение 23 лет не производилось ей ни одного разбора, между тем как прежде они бывали через короткие промежутки времени, именно в 1710, 1715, 1722, 1726, 1731 годах. С разрешения Сената разбор и был предпринят летом 1755 года смоленским губернатором вместе с генеральным поручиком, заступавшим место командира и комиссией из старших чинов полка, являвшихся в роли старинных дворянских "окладчиков". Разбор начался в июле; роты являлись к смотру в последовательном порядке. Каждый шляхтич обязан был представить о себе "сказку" — род послужного списка или curriculum vitae [жизнеописание (лат.)], и затем доказательства своих прав на принадлежность к смоленскому дворянству. Годные к службе отмечались в списке. Объявившие себя больными были свидетельствованы лекарями смоленского гарнизона; негодные к службе представлялись к отставке; недоросли отдавались родителям до 15-ти лет для обучения; из этих недорослей оказалось двое, пожелавших ехать "для обучения наук в Москву во учрежденный университет", куда они и были отпущены. То были первые студенты Московского университета из Смоленской губернии — студенты первого года самого университета*. В январе 1756 года разбор был покончен. Он-то и вскрыл те "великие непорядки", с которыми мы уже познакомились выше по доношению князя Оболенского**.

______________________

* Василий и Григорий Коховские 16 и 15 лет.
** РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Кн. 1342.

______________________

Но разбор — был только первою предварительною мерой к приведению шляхетства в порядок. В проектах дальнейших мер шляхетское начальство расходилось с губернским. Шляхетские депутации, являвшиеся в Петербург с челобитьями, добивались главным образом подтверждения своих служебных и возвращения прежних экономических вольностей, а также независимости от смоленского губернского начальства. Так, депутация 1762 года просила дать жалованным грамотам "полную силу", мотивируя это ходатайство тем, что эти грамоты "с лифляндскими, эстляндскими и малороссийскими весьма равносильны". Отсюда видно, какие сепаратистские стремления существовали среди смоленских дворян еще в 60-х годах прошлого века*.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 1342; Кн. 3290.

______________________

Совершенно противоположный проект выработал князь Оболенский после того, как познакомился с положением шляхты, производя ей разбор. Он, наоборот, настаивал на подчинении шляхты по военным делам личной власти губернатора, а по гражданским — губернской канцелярии. Не проектируя никаких мер для подъема экономического благосостояния шляхетства, он, предлагал радикальное изгнание из его полка всех "убогих", предоставляя им право поступать в армейские полки, где бы они получали жалованье, и предназначая, таким образом, полк смоленской шляхты исключительно для состоятельного слоя дворянства. Наконец, вопреки всяким старинным правилам и "обрядам", он предлагал придать полку регулярный характер — "регула им дать знать" — с правильным разделением его на части и однообразною форменною одеждой — польскою.

Ни один из этих проектов не был осуществлен. Тем не менее, положение смоленского шляхетства с 50-х годов обращает на себя большее внимание и в высших сферах, и с тех пор становится вопросом. Сенат, махнув, очевидно, рукой на иностранную коллегию, от которой он так и не мог добиться доклада о прежнем устройстве и правах смоленского шляхетства, в 1755 году предписал учредить для разработки вопроса о том, "на каком основании смоленскому шляхетству быть" — особую комиссию в Смоленске под председательством губернатора из двух "персон штатских рангов" по назначению Сената и из трех депутатов, избранных шляхетством. Комиссии поручалось, изучив вопрос с исторической и современной точек зрения, представить мнение Сенату. О ее деятельности нам ничего не известно. Можно думать, что эта деятельность, если только она состоялась, имела консервативный характер. Во-первых, такое направление должны были придать ей три выборных депутата. А затем и сам инициатор дела, по предложению которого и была учреждена комиссия, граф П.И. Шувалов, не высказывался за уничтожение особенностей, сохраняемых смоленских шляхетством. "Смоленское шляхетство, — писал он Сенату в своем предложении, — хотя издревле нерегулярное, но довольная надежда есть, что многие из оных по благородному своему состоянию и добрым кондуитам в случае надобности верные патриоты государству услуги свои приносить могут". Как бы то ни было, впрочем, никаких результатов от этой комиссии не последовало.

Однако вопрос не сходил с очереди. По восшествии на престол Екатерины он был передан в учрежденную тогда общую воинскую комиссию под председательством графа Кирилла Разумовского, в которую вошли наиболее видные генералы того времени: фельдцейхмейстер Вильбоа, граф Захар Чернышев, Петр Панин и другие. Эта комиссия взглянула на дело иначе. 20-го ноября 1764 года она представила императрице доклад по вопросу о смоленском шляхетстве, выработанный ею при участии смоленского генерал-губернатора графа Фермора. После краткого исторического очерка преимуществ шляхетства воинская комиссия мрачными красками рисовала современное положение дела. "Вся производимая от них служба, — писала комиссия, — состоит единственно больше в нарядах и в счислении при тех местах, куда их отряжают, нежели чтоб на настоящее и исправное содержание возлагаемой на них службы с надеждою полагаться когда-либо было возможно; к тому ж хотя состоящие в том корпусе чины и именуются теми же званиями, как и в регулярных полках, токмо никакого сравнения с оными не имеют. Наконец, практика доказала, что сей образ службы подал случай богатым из них дойтить больше происками, нежели службами, до знатных чинов, а убогим претерпевать самую величайшую бедность от недостатка в потребном себя содержании и от труда, иногда превосходимого силу и возможность человеческую, от того что по неустановлению в их службе настоящих учреждений, богатые от трудов убегают, а бедные все оные сносить принуждены". В виду всего этого комиссия предлагала: "Производимую до ныне смоленским шляхетством службу без жалованья, яко совсем не полезную ни для государства, ни для них собственно и не согласную с указом о вольности дворянства оставить и совсем разрушить, оставляя им вольность служить и не служить по их собственному благоизобретению на основании общих государственных узаконений о дворянстве". Таким образом, проект комиссии совсем уничтожал особый полк смоленской шляхты со всеми его служебными особенностями, предоставив смоленскому дворянству служить в армии или гвардии на общих правах со всем остальным русским дворянством. За офицерами шляхты сохранялись офицерские чины с понижением на несколько степеней. Три небольшие слова на докладе комиссии — "быть по сему" — покончили навсегда со старинными вольностями смоленского дворянства*. Перестав существовать как отдельная военная корпорация, оно скоро растворилось в общей массе русского дворянства и потеряло свои польские черты. В комиссии 1767 года оно еще раз вспомнило было о своих жалованных грамотах; но это было уже последнее, и безрезультатное, воспоминание о минувшем.

______________________

* РГАДА. Ф. 248. Кн. 3290. См. также ПСЗ, книга штатов № 12304. 1766 г. 11-го января; г. Латкин в своей книге "Законодательные комиссии в XVIII веке" (СПб., 1888. С. 263), неправильно утверждает, что: "Сенатским указом от 14-го марта 1761 года все дела о смоленской шляхте, находившиеся прежде в ведении особого смоленского приказа, а потом сенатской конторы (?) предписано передать в герольдмейстерскую канцелярию (?). Этим смоленская шляхта совершенно и окончательно сравнивалась с русским дворянством и с тех пор не было уже ни одного указа, говорившего об одной смоленской шляхте". Последним указом, говорившим о шляхте и уничтожавшим ее особенности и был доклад воинской комиссии, высочайше утвержденной 11-го января 1765 года. Передача дел в герольдмейстерскую контору по указу 1761 года по-видимому не состоялась: по крайней мере, они и теперь хранятся среди дел Сената, а не этой конторы. Во всяком случае, эта передача еще не сравнивала бы сама по себе смоленское шляхетство с остальным русским дворянством.


Впервые опубликовано: Журнал Министерства народного просвещения. 1899. № 3. С. 25-61.

Михаил Михайлович Богословский (1867-1929) — российский историк. Академик Российской академии наук (1921; член-корреспондент с 1920).



На главную

Произведения М.М. Богословского

Монастыри и храмы Северо-запада