В.Я. Брюсов
О новом русском гимне

Кажется, нет разногласия в том, что России необходим новый национальный гимн, который заменил бы старое, впрочем, не насчитывающее и столетия, «Боже, царя храни!», решительно не отвечающее идеалам современности. О новом гимне говорят в обществе и в печати, в обращении уже появилось несколько попыток в этом направлении, не встретивших общего признания, было сделано предложение — устроить всероссийский конкурс с этой целью... Все такие разговоры, попытки, предложения предполагают заранее известным, что именно нам нужно, чем должен быть новый гимн. Однако, вряд ли это понятно само собой, и, может быть, задача облегчится, если сначала будет вполне уяснена.

Разумеется, новый гимн будет актом свободного творчества, вернее счастливым сочетанием двух актов творчества: поэта и композитора. Но ошибочно думать, что свободное творчество и сознательное задание исключают одно другое. Вся история искусств говорит против этого. Прекраснейшие создания эпохи Возрождения нередко возникали прямо по заказу, — пап, меценатов, монастырей. Микель-Анджело изваял своего Давида, поражающего свободой движений, из обломка мрамора, который не допускал иной постановки фигуры. Точно так же позы пророков в Сикстинской капелле (они сидят, глубоко склонив головы) были предрешены тем местом, где пришлось писать фигуры (на «парусах» свода). Пушкин писал поэмы по заранее составленному плану, определяющему содержание каждой главы, иногда — строфы. Тот же Пушкин, как Данте, Шекспир, Камоэнс, Мицкевич, ценил «стеснённый размер» сонета. Определенные условия не только не препятствуют свободе творчества, но, напротив, придают ему особую силу, как бы давая упор, чтобы оттолкнуться. Отсутствие всяких граней скорее затрудняет творчество, позволяя ему разливаться беспорядочно; правила, требования, извне данный замысел превращают из наводнения в мощный поток, стремящийся к единой цели. Но, конечно, эти правила и требования должны быть не «стеснением ради стеснения», а средством — уяснить до глубины предстоящую задачу.

Прежде всего встает вопрос — нужен ли нам один гимн или несколько. Оставляя в стороне школьные определения, можно сказать, что национальный гимн есть патриотическая песнь, выражающая дух народа, его заветные убеждения, его основные устремления. Таковы, или такими хотят быть, «Марсельеза», «Rule Britannia», «Ещё Польска не сгинела», гимны итальянский, бельгийский, сербский, японский и др. Но есть случаи, когда, практически, нужно другое: нужна краткая песнь, которая силою звуков, магией искусства сразу объединила бы всех на один, высокий лад. Как известно, в таких случаях обычно пользовались у нас одной первой строкой гимна. Так и во Франции, на торжественных празднествах, исполняют «Марсельезу» полностью, но солдаты, идущие в бой, чтобы отразить нападение врага, конечно, поют лишь первые стихи той же «Марсельезы». Вспомним ещё студенческую интернациональную песнь: на Университетском акте её исполняют целиком, но в других случаях довольствуются первым четверостишием, которое сразу дает нужное настроение: Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus! [Возрадуемся, пока мы молоды! (лат.)] Может быть, согласно с двумя назначениями гимнов, нам нужно иметь их два: торжественную оду и краткую песнь.

Вторая задача, — краткой песни, — сравнительно проста, по крайней мере, для поэта. Слова в ней всегда стоят на втором плане: всё дело в музыке, в напеве. Это композитор должен найти звуки, которые сразу создавали бы высокопатриотическое настроение, с новой силой пробуждали бы во всех веру в себя и любовь к родине. Конечно, предпочтительнее, чтобы с этим соединялись и многозначащие слова, исполненные истинной энергии и силы, но все вообще слова, хотя бы приблизительно выражающие общее чувство, будут, при мощной, увлекающей музыке, достаточны. Они исчезнут в хоре тысячи голосов.

Гораздо сложнее вторая <первая> задача — большого гимна — оды. Обычно признают, что национальный гимн выражает дух народа. Но такое определение применимо лишь для стран с населением единообразным: для Польши, Финляндии, Сербии, даже для Франции, Италии, Японии, где один народ почти поглощает другие, много меньшие по численности. Уже Германия могла принять своё «Wacht am Rhein»[«Стража на Рейне» (нем.)] только сознательно игнорируя не-немецкие элементы, входящие в её состав. Совсем другие задачи встают пред гимном России, которая до последнего времени была «империя», в классическом смысле слова (т.е. государство, образованное из разнородных элементов), а ныне стала великой демократической державой, организующейся на началах широкого местного самоуправления, быть может, федерации. Гимн должен объединять все элементы, составляющие «русскую державу», а не разъединять их. Он не имеет права быть гимном русского, т.е. великорусского, народа, потому что должен слить в одном чувстве также украинцев, белорусов, народности Кавказа, нашего Севера, Сибири, Средне-Азиатских областей... Наш гимн должен быть не гимном русских, а русским гимном, — гимном России.

Подобно этому, выпадает из будущего гимна элемент православия. Русский народ, в своем громадном большинстве, — православный, как и значительная часть многих других народностей России (до 70%). Но рядом стоят обширные группы и целые народы, исповедующие иные христианские учения и не-христианские: религия 13 миллионов магометан, 5 /2 миллионов евреев, сотни тысяч буддистов, наконец, немалое число неверующих. Старый гимн был вправе, обращаясь к одному лицу, которое предполагалось представителем всей империи, восклицать: «Царь православный!»; новый гимн не может почерпать свой пафос в религии, то было бы насилием над совестью многих. Гимнотворец должен найти источник воодушевления в иной области.

В той же мере, гимн не должен разделять населения по классам. Русские рабочие уже имеют свой гимн, который поют на мотив «Марсельезы», — «Вставай, пробуждайся...» Эта песня, независимо от её художественных достоинств или недостатков, не может быть принята всей Россией по тем же причинам, по каким должна быть отвергнута песня великорусского или православного народа. В будущем гимне сольют свои голоса с голосом рабочих и многомиллионное крестьянство, и интеллигенция, и горожане, по старой терминологии «мещане», — все «состояния». Гимнотворец должен найти слова, которые с равным одушевлением принял бы и рабочий, и не рабочий, и «пролетарий», и «цензовик», и «землероб», каждый, кто считает Россию своей родиной.

Великим соблазном будет стоять перед гимнотворцем идея прославить нашу новорожденную свободу. Много восторженных слов рвётся из души при мысли о том, что нами только что достигнуто. Сколько поэтических возможностей в противоположении мира старого, бесповоротно канувшего в историю, и мира нового, озаренного лучезарным сиянием завтрашнего дня! Но было бы тоже ошибкой поэта остановиться и на этом мотиве. Гимн предназначается не для одного поколения, но для всех грядущих, счастливых веков, — навсегда. Для будущей России наше недавнее прошлое станет мрачным, полузабытым сном. Та свобода, которую сейчас мы чувствуем каждым нервом, станет для будущего русского гражданина естественным, привычным условием жизни. Свободы почти не будут замечать, как не замечаем мы воздуха, которым дышим. Гимнотворец вправе с гордостью упомянугь о свободе как о том, что присуще гражданину России, но, может быть, сделает лучше, не вызывая сумрачных теней хоронимого нами прошлого.

Остаются ещё два элемента, обычные в гимнах, но которые также не хотелось бы видеть в нашем — первенствующими: военная слава и размеры страны. Гордость России должна основываться не на том, что она силой штыков и тяжестью ядер сокрушила в прошлом столько-то вражеских армий, как и не на том, что её государственные пределы простирались от Ледовитого океана до хребтов Малой Азии и от Балтики до Китайской стены. Свободная Россия, всегда готовая всем напряжением сил отразить всякое посягательство на свою свободу, найдет, что вспомнить в прошлом, кроме грома военных побед. Также не в количестве земель, по разным причинам вошедших в состав прежней империи, заключаются наши лучшие права — стоять в ряду великих держав.

Но что же тогда останется поэту? Ответить на этот вопрос подробно значит — написать самый гимн. Некоторые темы будущего гимна, однако, намечаются сами собой. Гимнотворец всё же будет вправе, в сжатых словах, сказать о нашей свободе и борцах за неё; вспомнить и героические моменты нашего прошлого, вызвав несколько ярких образов, может быть, Донского, Минина; даже изобразить необъятность России, наши моря и степи, снежные зубцы наших гор и мощь полноводных рек, сокровища, скрытые у нас в земле и водах, имея, напр., в виду — великую ответственность, лежащую на народах, которым принадлежит такое наследие. .. Но главное содержание гимна представляется нам в другом. Братство народов, населяющих Россию, их содружественный труд на общее благо, память о лучших людях родной истории, те благородные начала, которые отныне должны открыть нам путь к истинному величию, может быть, призыв, к «миру всего мира», что не покажется пустым словом, когда прозвучит в гимне могучей державы, — вот некоторые из идей, встающих невольно в мыслях при многозначительном слове: Россия. Но, конечно, поэту, которому счастливый миг вдохновения позволит создать наш новый гимн, предстанут десятки, сотни других, и труден будет только выбор из бесконечного разнообразия тем, образов, картин.

Остаётся сказать о языке и форме гимна. Несомненно, он должен быть написан на русском литературном языке, который один имеет на то право, по неизмеримому значению, для всей России, русской литературы, — литературы Пушкина, Гоголя, Герцена, Некрасова, Тургенева, Достоевского, Салтыкова, Льва Толстого и стольких других! Этот язык должен быть безупречно чист, чтобы гимн мог служить образцом правильной русской речи. В то же время этот язык должен быть понятен каждому, говорящему по-русски, до безграмотных включительно. Совершено простой, кристалльно-ясный, язык гимна должен быть, однако, сжато-энергичным и истинно-художественным. Последнее условие есть conditio sine qua nоn [непременное условие (лат.)]. Гимн должен быть созданием художественным, подлинной, вдохновенной поэзией; иной — не нужен и бесполезен, так как не останется в жизни.

Что до внешней формы, то она определяется требованием, чтобы гимн был песней. Его надо написать так, чтобы стихи легко было петь, чем предрешается ряд технических условий: строфичность, короткость стихов, полная их благозвучность. Избрать ли один из размеров нашей «искусственной» поэзии или народный склад песни, можно предоставить автору. Нам лично, однако, кажется, что строгий размер — предпочтительнее, так как народный склад стихов почти повсеместно забыт, сохранился живым лишь в немногих уездах северных губерний; народ поёт или песни наших поэтов, или «частушки», сложенные полукнижными размерами. Из метров композиторы указывают на ямб как наиболее подходящий к музыкальному складу гимна. Между прочим, строгая размерность делает необходимой и рифму, которую тогда желательно видеть безукоризненной, по той же причине, по какой должно настаивать на безупречной чистоте языка.

Разумеется, многие из этих гаданий могут быть опровергнуты поэтом, которому вдохновение подскажет и неожиданные для нас слова, и, может быть, совершенно иные формы. Но как бы ни оказались новы эти творческие откровения будущего гимнотворца, есть, думается нам, в наших соображениях такое, что должно остаться как неизбежные пределы. Русский национальный гимн должен быть не гимном «русских»; свой пафос должен почерпать не в одном определенном вероучении и не в идеологии одного определенного класса населения; своё основное содержание должен искать не в военной славе нашей истории и не в огромности русской территории. Мы ждём гимна, который объединял бы всё многомиллионное, разнообразное население русской державы, в его лучших, возвышеннейших идеалах.

22 марта 1917

Брюсов Валерий Яковлевич (1873-1924) — русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик и историк. Один из основоположников русского символизма.