| ||
|
Фантазия в прозе Прения у нас на съезде были горячие. УДР в Зал дышал, каждая душа напряглась, как струна. Участковый съезд шел на всех парусах. На эстраде стоял Удэер и щелкал, как соловей весной в роще: —Дорогие товарищи! Подводя итоги моего краткого четырехчасового доклада, я должен сказать, положа руку на сердце... (тут Удэер приложил руку к жилетке и сделал руладу голосом)... что работа на участке у нас выполнена на... 115 процентов! —Ого! — сказал бас на галерке. —Я полагаю... (и трель прозвучала в горле у Удэера)... что и прений по докладу быть не может. Чего, в самом деле, преть понапрасну? Я кончил! —Бис, — сказал бас на галерке, и зал моментально засморкался и закашлялся. —Есть желающие высказаться по докладу? — вежливым голосом спросил председатель. —Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! —Виноват, не сразу, товарищи... Зайчиков?.. Так! Пеленкин?.. Сейчас, сию секунду, всех запишем, сию минуту!.. —Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! —Эге, — молвил председатель, приятно улыбаясь, — работа кипит, как говорится. Отлично, отлично. Кто еще желает? —Меня запиши — Карнаухов! —Всех запишем! —Это что же... Они по поводу моего доклада разговаривать желают? — спросил Удэер и обидчиво скривил рот. —Надо полагать, — ответил председатель. —Ин-те-рес-но. О-чень, очень интересно, что такое они могут выговорить, — сказал, багровея, Удэер, — чрезвычайно любопытно. —Слово предоставляется тов. Зайчикову, — продолжал председатель и улыбнулся, как ангел. —Выскажись, Зайчиков, — поощрил бас. —Я хотел вот чего сказать, — начал смельчак Зайчиков, — как это такое замороженные платформы с балластом оказались? На какой они предмет? (Удэер превратился из багрового в лилового.) Оратор говорит, что все на 115 процентов, между тем такой балласт выгружать нельзя! —Вы кончили? — спросил председатель, довольный оживлением работы. —Чего ж тут кончать? Что ж мы, зубами будем этот балласт грызть?.. —Бис, бис, Зайчиков! — сказал бас. —Вы каждому оратору в отдельности желаете возразить или всем вместе? — спросил председатель. —Я в отдельности, — зловеще улыбнувшись, молвил Удэер, — я каждому в отдельности, хе-хе-хе, скажу. Он откашлялся, зал утих. —Прежде чем ответить на вопрос, почему заморожен балласт, зададим себе вопрос, что такое Зайчиков? — задумчиво сказал Удэер. —Интересно, — подкрепил бас. —Зайчиков — известный всему участку болван, — звучно заметил Удэер, и зал охнул. —Распишись, Зайчиков, в получении, — сказал бас. —То есть как это? — спросил Зайчиков, а председатель неизвестно зачем сыграл на колокольчике нечто похожее на третий звонок к поезду, еще более этим оттенив выступление Удэера. —Может быть, вы объясните ваши слова? — бледно-голубым голосом осведомился председатель. —С наслаждением, — отозвался Удэер, — что, у меня в ведении небесная канцелярия, что ли? Я, что ль, мороз послал на участок? Ну, значит, и вопросы глупые, не к чему задавать. —Чисто возражено, — заметил бас, — Зайчиков, ты жив? —Слово предоставляется следующему оратору — Пеленкину, — выкрикнул председатель, растерянно улыбаясь. —На каком основании рукавицы не выдали? И что мы, голыми руками этот балласт будем сгружать? Все. Пущай он мне ответит. —Каверзный вопрос, — прозвучал бас. —Вам слово для ответа предоставляется, — заметил председатель. —Много я видал ослов за сорок лет моей жизни, — начал Удэер... —Вечер воспоминаний, — заметил бас. —...но такого, как предыдущий оратор, сколько мне припоминается, я еще не встречал. В самом деле, что я, Москвошвея, что ли? Или я перчаточный магазин на Петровке? Или, может, у меня фабрика есть, по мнению Пеленкина? Или, может быть, я рожу эти рукавицы? Нет! Я их родить не могу! —Мудреная штука, — заметил бас. —Стало быть, что ж он ко мне пристал? Мое дело — написать, я написал. Ну, и больше ничего. —И Пеленкина угробил захватом головы, — отметил бас. —Слово предоставляется следующему оратору. —Вот чего непонятно, — заговорил следующий оратор, — я насчет 115 процентов... Сколько нас учит арифметика, а равно и другие науки, каждый предмет может иметь только сто процентов, а вот как мы переработались на 15 процентов, пущай объяснит. —Ей-Богу, интереснее, чем на борьбе в цирке, — заметил женский голос. —Передний пояс, — пояснил бас. Все взоры устремились на Удэера. —Я с удовольствием бы объяснил это жаждущему оратору, — внушительно заговорил Удэер, — если б он не производил впечатления явно дефективного человека. Что ж я буду дефективному объяснять? Судя по тому, как он тупо смотрит на меня, объяснений он моих не поймет! —Его надо в дефективную колонию отдать, — отозвался бас, который любил натравливать одного борца на другого. —Именно, товарищ! — подтвердил Удэер. — В самом деле, если работу выполнить всю целиком, так и будет работа на 100 процентов. Так? А если мы еще сверх этого что-нибудь сделаем, ведь это лишние еще проценты пойдут? Ведь верно? —Апсольман! — подтвердил бас. —Ну, вот мы, значит, сверх ста процентов, которые нам полагалось, еще наработали! Удовлетворяет это вас, глубокоуважаемый сэр? — осведомился Удэер у дефективного оратора. —Да что вы дефективного спрашиваете? — ответил бас. — Ты с ним и не разговаривай, ты меня спроси. Меня удовлетворяет! —Следующий оратор Фиусов, — пригласил председатель. —Нет, я не хочу, — отозвался Фиусов. —Почему? — спросил председатель. —Так, чего-то не хочется, — отозвался Фиусов, — снимаю. —Сдрефил парень?! — спросил вездесущий бас. —Сдрефил!! — подтвердил зал. —Ну, тогда Каблуков! —Снимаю! —Пелагеев! —Не надо. Не хочу. —И я не хочу! И я! И я! И я! И я! И я! И я! —Список ораторов исчерпан, — уныло сказал растерявшийся председатель, недовольный ослаблением оживления работы. — Никто, стало быть, возражать не желает? —Никто!! — ответил зал. —Браво, бис, — грохнул бас на галерее, — поздравляю тебя, Удэер. Всех положил на обе лопатки. Ты чемпион мира!, —Сеанс французской борьбы окончен, — заметил председатель, — то бишь... заседание закрывается! И заседание с шумом закрылось. Впервые опубликовано: Гудок. 1925. 25 декабря.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891—1940) — врач, русский писатель, драматург, театральный режиссёр и актёр. | ||
|