| ||
|
(Рассказ-фотография) Дунька прилетела как буря. —Товарищ Опишков-е-е, — выла Дунька, шныряя глазами. — Где ж он? Товари... Басистый кашель раздался с крыльца, и т. Олишков, подтягивая пояс на кальсонах, предстал перед Дунькой. —Чего ты орешь как скаженная? — спросил он, зевая. —Кличут вас, — объяснила Дунька, — идите скореича ждуть! —Которые ждуть? — беспокойно осведомился Опишков. —Собрание... Народу собрамшись видимо-невидимо!.. Товарищ Опишков плюнул с крыльца. —Тьфу, черт! Я думал, что... Приду сейчас, скажи. —Чай-то пить будешь? — спросила супруга. —А, не до чаю мне, — забубнил Опишков, надевая штаны, — масса ждеть, чтоб ей ни дна ни покрышки... Мне эта масса вот где сидит (тут Опишков похлопал себя по шее). Какого лешего этой массе... — Голос Опишкова напоминал отдаленный гром или телегу на плотине... — Масса... У меня времени нету. Делать им нечего... Опишков застегнул разрез. —Придешь-то скоро? — спросила супруга. —Чичас, — отозвался Опишков, стуча сапогами по крыльцу, — я там прохлаждаться не буду... с этой массой... И скрылся. В зале, вместившем массу транспортников 3-го околотка 1 участка, при появлении тов. Опишкова пролетело дуновение и шепот: —Пришел... Пришел... Пе-Де... глянь... Председатель собрания встал навстречу Опишкову и нежно улыбнулся. —Очень приятно, — сказал он. —Бур... бур... бур... — загромыхал в ответ опишковский бас. — Чего? —Как чего? — почтительно отозвался председатель. — Доклад ваш... Хе-хе. —Да-клад? — изумился Опишков. — Кому доклад? —Как кому? Им, — и председатель махнул в сторону потной массы, громоздящейся в рядах. —Вр... пора... гу... гу... — зашевелилась и высморкалась масса. Кислое выражение разлилось по всему лицу Опишкова и даже на куртку сползло. —Ничего не пойму, — сказал он, кривя рот, — зачем это доклад? Гм... Я доклады делаю ежедневно Пе-Че, а чего еще этим?.. Председатель густо покраснел, а масса зашевелилась. В задних рядах поднялись головы... —Нет уж, вы, пожалуйста, — забормотал председатель, — Пе-Че само собой, а это, извините за выражение, само собой, потрудитесь... —Гур... Гур... — забурчал Опишков и сел на стул. — Ну, ладно. В зале сморкнулись в последний раз. —Тиш-ше! — сказал председатель. —Гм, — начал Опишков. — Ну, стало быть... чего ж тут говорить... Ну, сделано 3 версты разгонки. В зале молчали, как в гробу. —Ну, — продолжал Опишков, — шпал тыщу штук сменили. Молчание. —Ну, продолжал Опишков, — траву пололи. (Молчание.) —Ну, — продолжал Опишков, — путь, как его, поднимали. Молчание нарушил тонкий голос: —Ишь, трудно ему докладать. Хучь плачь! И опять смолкло. —Ну? — робко спросил председатель. —Что «ну»? — спросил Опишков, заметно раздражаясь. —А сколько это стоило, и вообще, извиняюсь, какая продолжительность, как говорится, и прочее... и прочее... —Я не успел это подготовить, — отозвался Опишков голосом из подземелья. —Тогда, извиняюсь, нужно было предупредить... ведь мы же просили, извиняюсь. Опишковское терпение лопнуло, и лицо его стало такого цвета, как фуражка начальника станции. —Я, — заорал Опишков, — вам не подчиняюсь!.. (В зале гробовое.) —Ну вас к Богу!.. Надоели вы мне, и разговаривать я с вами больше не желаю, — бухнул Опишков и, накрывшись шапкой, встал и вышел. Гробовое молчание царило три минуты. Потом прорвало. —Вот так клюква! — пискнул кто-то. —Доложил! —Обидели Опишкова... —Вот дык свинство учинил! —Что же это, стало быть, он плювает на нас?! Председатель сидел как оплеванный и звонил в колокольчик. И чей-то рабкоровский голос покрыл гул и звон: —Вот я ему напишу в «Гудок»! Там ему загнут салазки!! Чтобы на массу не плювал!! Впервые опубликовано: Гудок. 1924. 29 августа.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891-1940) врач, русский писатель, драматург, театральный режиссёр и актёр. | ||
|