| ||
|
Сценка Жена титулярного советника Анна Львовна Кувалдина испустила дух. — Как же теперь быть-то? — начали совещаться родственники и знакомые. — Надо бы мужа уведомить. Он хоть не жил с нею, но все-таки любил покойницу. Намеднись приезжал к ней, на коленках ползал и все: "Анночка! Когда же, наконец, ты простишь мне увлечение минуты?" И все в таком, знаете, роде. Надо дать знать... — Аристарх Иваныч! — обратилась заплаканная тетенька к полковнику Пискареву, принимавшему участие в родственном совещании. — Вы друг Михаилу Петровичу. Сделайте милость, съездите к нему в правление и дайте ему знать о таком несчастье! Только вы, голубчик, не сразу, не оглоушьте, а то как бы и с ним чего не случилось. Болезненный. Вы подготовьте его сначала, а потом уж... Полковник Пискарев надел фуражку и отправился в правление дороги, где служил новоиспеченный вдовец. Застал он его за выведением баланса. — Михайлу Петровичу, — начал он, подсаживаясь к столу Кувалдина и утирая пот... — Здорово, голубчик! Да и пыль же на улицах, прости Господи! Пиши, пиши... Я мешать не стану... Посижу и уйду... Шел, знаешь, мимо и думаю: а ведь здесь Миша служит! Дай зайду! Кстати же и тово... дельце есть... — Посидите, Аристарх Иваныч... Погодите... Я через четверть часика кончу, тогда и потолкуем... — Пиши, пиши... Я ведь так только, гуляючи... Два словечка скажу и — айда! Кувалдин положил перо и приготовился слушать. Полковник почесал у себя за воротником и продолжал: — Душно у вас здесь, а на улице чистый рай... Солнышко, ветерочек этакий, знаешь ли... птички... Весна! Иду себе по бульвару и так мне, знаешь ли, хорошо!.. Человек я независимый, вдовый... Куда хочу, туда и иду... Хочу — в портерную зайду, хочу — на конке взад и вперед проедусь, и никто не смеет меня остановить, никто за мной дома не воет... Нет, брат, и лучше житья, как на холостом положении. Вольно! Свободно! Дышишь и чувствуешь, что дышишь! Приду сейчас домой, и никаких... Никто не посмеет спросить, куда ходил... Сам себе хозяин... Многие, братец ты мой, хвалят семейную жизнь, по-моему же она хуже каторги... Моды эти, турнюры, сплетни, визг... то и дело гости... детишки один за другим так и ползут на свет Божий... расходы... Тьфу! — Я сейчас, — проговорил Кувалдин, берясь за перо. — Кончу и тогда... — Пиши, пиши... Хорошо, если жена попадется не дьяволица, ну а ежели сатана в юбке? Ежели такая, что по целым дням стрекозит да зудит?.. Взвоешь! Взять хоть тебя к примеру... Пока холост был, на человека похож был, а как женился на своей, и захирел, в меланхолию ударился... Осрамила она тебя на весь город, из дому прогнала... Что ж тут хорошего? И жалеть такую жену нечего... — В нашем разрыве я виноват, а не она, — вздохнул Кувалдин. — Оставь, пожалуйста! Знаю я ее! Злющая, своенравная, лукавая! Что ни слово, то жало ядовитое, что ни взгляд, то нож острый... А что в ней, в покойнице, ехидства этого было, так и выразить невозможно! — То есть как в покойнице? — сделал большие глаза Кувалдин. — Да нешто я сказал: в покойнице? — спохватился Пискарев краснея. — И вовсе я этого не говорил... Что ты, Бог с тобой... Уж и побледнел! Хе-хе... Ухом слушай, а не брюхом! — Вы были сегодня у Анюты? — Заходил утром... Лежит... Прислугой помыкает... То ей не так подали, другое... Невыносимая женщина! Не понимаю, за что ты и любишь ее, Бог с ней совсем... Дал бы Бог, развязала бы она тебя, несчастного... Пожил бы ты на свободе, повеселился... на другой бы оженился... Ну, ну, не буду! Не хмурься! Я ведь так только, по-стариковски... По мне, как знаешь... Хочешь — люби, хочешь — не люби, а я ведь так... добра желаючи... Не живет с тобой, знать тебя не хочет... что ж это за жена? Некрасивая, хилая, злонравная... И жалеть не за что... Пущай бы... — Легко вы рассуждаете, Аристарх Иваныч! — вздохнул Кувалдин. — Любовь — не волос, не скоро ее вырвешь. — Есть за что любить! Акроме ехидства, ты от нее ничего не видел. Ты прости меня, старика, а не любил я ее... Видеть не мог! Еду мимо ее квартиры и глаза закрываю, чтобы не увидеть... Бог с ней! Царство ей небесное, вечный покой, но... не любил, грешный человек! — Послушайте, Аристарх Иваныч... — побледнел Кувалдин... — Вы уже во второй раз проговариваетесь... Умерла она, что ли? — То есть кто умерла? Никто не умирал, а только не любил я ее, покойницу... тьфу! то есть не покойницу, а ее... Аннушку-то твою... — Да она умерла, что ли? Аристарх Иваныч, не мучайте меня! Вы как-то странно возбуждены, путаетесь... холостую жизнь хвалите... Умерла? Да? — Уж так и умерла! — пробормотал Пискарев кашляя. — Как ты, брат, все сразу... А хоть бы и умерла! Все помрем, и ей, стало быть, помирать надо... И ты помрешь, и я... Глаза Кувалдина покраснели и налились слезами. — В котором часу? — спросил он тихо. — Ни в котором... Уж ты и рюмзаешь! Да не умерла она! Кто тебе сказал, что она померла? — Аристарх Иваныч, я... я прошу вас. Не щадите меня! — С тобой, брат, и говорить нельзя, словно ты маленький. Ведь не говорил же я тебе, что она преставилась? Ведь не говорил? Чего же слюни распускаешь? Поди полюбуйся — живехонька! Когда заходил к ней, с теткой бранилась... Тут отец Матвей панихиду служит, а она на весь дом орет. — Какую панихиду? Зачем ее служить? — Панихиду-то? Да так... словно как бы вместо молебствия. То есть... никакой панихиды не было, а что-то такое... ничего не было. Аристарх Иваныч запутался, встал и, отвернувшись к окну, начал кашлять. — Кашель у меня, братец... Не знаю, где простудился... Кувалдин тоже поднялся и нервно заходил около стола. — Морочаете вы меня, — сказал он, теребя дрожащими руками свою бородку. — Теперь понятно... все понятно. И не знаю, к чему вся эта дипломатия! Почему же сразу не говорить? Умерла ведь? — Гм... Как тебе сказать? — пожал плечами Пискарев. — Не то чтобы умерла, а так... Ну вот ты уж и плачешь! Все ведь умрем! Не одна она смертная, все на том свете будем! Чем плакать-то при людях, взял бы лучше да помянул! Перекрестился бы! Полминуты Кувалдин тупо глядел на Пискарева, потом страшно побледнел и, упавши в кресло, залился истерическим плачем... Из-за столов повскакивали его сослуживцы и бросились к нему на помощь. Пискарев почесал затылок и нахмурился. — Комиссия с такими господами, ей-Богу! — проворчал он, растопыривая руки. — Ревет... ну, а отчего ревет, спрашивается? Миша, да ты в своем уме? Миша! — принялся он толкать Кувалдина. — Ведь не умерла же еще! Кто тебе сказал, что она умерла? Напротив, доктора говорят, что есть еще надежда! Миша! А, Миша! Говорю тебе, что не померла! Хочешь, вместе к ней съездим? Как раз и к панихиде поспеем... то есть что я? Не к панихиде, а к обеду. Мишенька! уверяю тебя, что еще жива! Накажи меня Бог! Лопни мои глаза! Не веришь? В таком разе едем к ней... Назовешь тогда чем хочешь, ежели... И откуда он это выдумал, не понимаю? Сам я сегодня был у покойницы, то есть не у покойницы, а... тьфу! Полковник махнул рукой, плюнул и вышел из правления. Придя в квартиру покойницы, он повалился на диван и схватил себя за волосы. — Ступайте вы к нему сами! — проговорил он в отчаянии. — Сами его подготовляйте к известию, а меня уж избавьте! Не желаю-с! Два слова ему только сказал... Чуть только намекнул, поглядите, что с ним делается! Помирает! Без чувств!.. В другой раз ни за какие коврижки! Сами идите!.. Впервые опубликовано: Петербургской газете. 1885. № 135. 20 мая, в отделе "Летучие заметки".
Антон Павлович Чехов (1860-1904) русский писатель, драматург, по профессии врач. Почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900-1902). Является общепризнанным классиком мировой литературы. Его пьесы, в особенности "Вишнёвый сад", на протяжении ста лет ставятся во многих театрах мира. Один из самых известных мировых драматургов. | ||
|