| ||
|
Сценка У частного поверенного Зельтерского слипались глаза. Природа погрузилась в потемки. Затихли ветерки, замолкли птичек хоры и прилегли стада. Жена Зельтерского давно уже пошла спать, прислуга тоже спала, вся живность уснула, одному только Зельтерскому нельзя было идти в спальную, хотя на его веках и висела трехпудовая тяжесть. Дело в том, что у него сидел гость, сосед по даче, отставной полковник Перегарин. Как пришел он после обеда и как сел на диван, так с той поры ни разу не поднимался, словно прилип. Он сидел и хриплым, гнусявым голосом рассказывал, как в 1842 году в городе Кременчуге его бешеная собака укусила. Рассказал и опять начал снова. Зельтерский был в отчаянии. Чего он только не делал, чтобы выжить гостя! Он то и дело посматривал на часы, говорил, что у него голова болит, то и дело выходил из комнаты, где сидел гость, но ничто не помогало. Гость не понимал и продолжал про бешеную собаку. "Этот старый хрыч до утра просидит! — злился Зельтерский. — Такая дубина! Ну, уж если он не понимает обыкновенных намеков, то придется пустить в ход более грубые приемы". — Послушайте, — сказал он вслух, — знаете, чем нравится мне дачная жизнь? — Чем-с? — Тем, что здесь можно жизнь регулировать. В городе трудно держаться какого-нибудь определенного режима, здесь же наоборот. В девять мы встаем, в три обедаем, в десять ужинаем, в двенадцать спим. В двенадцать я всегда в постели. Храни меня Бог лечь позже: не отделаться на другой день от мигрени! — Скажите... Кто как привык, это действительно. Был у меня, знаете ли, один знакомый, некто Клюшкин, штабс-капитан. Познакомился я с ним в Серпухове. Ну-с, так вот этот самый Клюшкин... И полковник, заикаясь, причмокивая и жестикулируя жирными пальцами, начал рассказывать про Клюшкина. Пробило двенадцать, часовую стрелку потянуло к половине первого, а он все рассказывал. Зельтерского бросило в пот. "Не понимает! Глуп! — злился он. — Неужели он думает, что своим посещением доставляет мне удовольствие? Ну, как его выжить?" — Послушайте, — перебил он полковника, — что мне делать? У меня ужасно болит горло! Черт меня, дернул зайти сегодня утром к одному знакомому, у которого ребенок лежит в дифтерите. Вероятно, я заразился. Да, чувствую, что заразился. У меня дифтерит! — Случается! — невозмутимо прогнусявил Перегарин. — Болезнь опасная! Мало того, что я сам болен, но могу еще и других заразить. Болезнь в высшей степени прилипчивая! Как бы мне вас не заразить, Парфений Саввич! — Меня-то? Ге-ге! В тифозных гошпиталях живал — не заражался, а у вас вдруг заражусь! Хе-хе... Меня, батенька, старую кочерыжку, никакая болезнь не возьмет. Старики живучи. Был у нас в бригаде один старенький старичок, подполковник Требьен... французского происхождения. Ну-с, так вот этот Требьен... И Перегарин начал рассказывать о живучести Требьена. Часы пробили половину первого. — Виноват, я вас перебью, Парфений Саввич, — простонал Зельтерскнй — Вы в котором часу ложитесь спать? — Когда в два, когда в три, а бывает так, что и вовсе не ложусь, особливо ежели в хорошей компании просидишь или ревматизм разгуляется. Сегодня, например, я часа в четыре лягу, потому до обеда выспался. Я в состоянии вовсе не спать. На войне мы по целым неделям не ложились. Был такой случай. Стояли мы под Ахалцыхом... — Виноват. А вот я так всегда в двенадцать ложусь. Встаю я в девять часов, так поневоле приходится раньше ложиться. — Конечно. Раньше вставать и для здоровья хорошо. Ну-с, так вот-с... стоим мы под Ахалцыхом... — Черт знает что. Знобит меня, в жар бросает. Всегда этак у меня перед припадком бывает. Надо вам сказать, что со мною случаются иногда странные, нервные припадки. Часу этак в первом ночи... днем припадков не бывает... вдруг в голове начинается шум: жжж... Я теряю сознание, вскакиваю и начинаю бросать в домашних чем попало. Попадется под руки нож, я ножом, стул — я стулом. Сейчас знобит меня, вероятно, перед припадком. Всегда знобом начинается. — Ишь ты... А вы полечились бы! — Лечился, не помогает... Ограничиваюсь только тем, что Незадолго до припадка предупреждаю знакомых и домашних, чтоб уходили, а леченье давно уже бросил.. — Пссс... Каких только на свете нет болезней! И чума, и холера, и припадки разные... Полковник покачал головой и задумался. Наступило молчание. "Почитаю-ка ему свое произведение, — надумал Зельтерский. — Там у меня где-то роман валяется, в гимназии еще писал... Авось службу сослужит..." — Ах, кстати, — перебил Зельтерский размышления Перегарина, — не хотите ли, я почитаю вам свое сочинение? На досуге как-то состряпал... Роман в пяти частях с прологом и эпилогом... И не дожидаясь ответа, Зельтерский вскочил и вытащил из стола старую, заржавленную рукопись, на которой крупными буквами было написано: "Мертвая зыбь. Роман в пяти частях". "Теперь, наверное, уйдет, — мечтал Зельтерский, перелистывая грехи своей юности. — Буду читать ему до тех пор, пока не взвоет..." — Ну, слушайте, Парфений Саввич... — С удовольствием... Я люблю-с... Зельтерский начал. Полковник положил ногу на ногу, поудобней уселся и сделал серьезное лицо, очевидно приготовился слушать долго и добросовестно... Чтец начал с описания природы. Когда часы пробили час, природа уступила свое место описанию замка, в котором жил герой романа, граф Валентин Бленский. — Пожить бы в этаком замке! — вздохнул Перегарин. — И как хорошо написано! Век бы сидел да слушал! "Ужо погоди! — подумал Зельтерский. — Взвоешь!" В половине второго замок уступил свое место красивой наружности героя:.. Ровно в два чтец тихим, подавленным голосом читал: — "Вы спрашиваете, чего я хочу? О, я хочу, чтобы там, вдали, под сводами южного неба ваша маленькая ручка томно трепетала в моей руке... Только там, там живее забьется мое сердце под сводами моего душевного здания... Любви, любви!.." — Нет, Парфений Саввич... сил нет... Замучился! — А вы бросьте! Завтра дочитаете, а теперь поговорим... Так вот-с, я не рассказал вам еще, что было под Ахалцыхом... Измученный Зельтерский повалился на спинку дивана и, закрыв глаза, стал слушать... "Все средства испробовал, — думал он. — Ни одна пуля не пробила этого мастодонта. Теперь до четырех часов будет сидеть... Господи, сто целковых дал бы теперь, чтобы сию минуту завалиться дрыхнуть.. Ба! Попрошу-ка у него денег взаймы! Прелестное средство..." — Парфений Саввич! — перебил он полковника. — Я опять вас перебью. Хочется мне попросить вас об одном маленьком одолжении... Дело в том, что в последнее время, живя здесь на даче, я ужасно истратился. Денег нет ни копейки, а между тем в конце августа мне предстоит получка. — Однако... я у вас засиделся... — пропыхтел Перегарин, ища глазами фуражку. — Уж третий час... Так вы о чем же-с? — Хотелось бы у кого-нибудь взять взаймы рублей двести — триста... Не знаете ли вы такого человечка? — Где ж мне знать? Однако... вам бай-бай пора... Будемте здоровы... Супруге вашей... Полковник взял фуражку и сделал шаг к двери. — Куда же вы?.. — заторжествовал Зельтерский... — А мне хотелось вас попросить... Зная вашу доброту, я надеялся... — Завтра, а теперь к жене марш! Чай, заждалась друга сердешного... Хе, хе, хе... Прощайте, ангел... Спать! Перегарин быстро пожал Зельтерскому руку, надел фуражку и вышел. Хозяин торжествовал. Впервые опубликовано: Петербургская газета. 1885. № 212. 5 августа, в отделе "Летучие заметки".
Антон Павлович Чехов (1860-1904) русский писатель, драматург, по профессии врач. Почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900-1902). Является общепризнанным классиком мировой литературы. Его пьесы, в особенности "Вишнёвый сад", на протяжении ста лет ставятся во многих театрах мира. Один из самых известных мировых драматургов. | ||
|