| ||
|
Маленький трехоконный домик княжны имеет праздничный вид. Он помолодел точно. Вокруг него тщательно подметено, ворота открыты, с окон сняты решетчатые жалюзи. Свежевымытые оконные стекла робко заигрывают с весенним солнышком... У парадной двери стоит швейцар Марк, старый и дряхлый, одетый в изъеденную молью ливрею. Его колючий подбородок, над бритьем которого провозились дрожащие руки целое утро, свежевычищенные сапоги и гербовые пуговицы тоже отражают в себе солнце. Марк выполз из своей каморки недаром. Сегодня день именин княжны, и он должен отворять дверь визитерам и выкрикивать их имена. В передней пахнет не кофейной гущей, как обыкновенно, не постным супом, а какими-то духами, напоминающими запах яичного мыла. В комнатах старательно прибрано. Повешены гардины, снята кисея с картин, навощены потертые, занозистые полы. Злая Жулька, кошка с котятами и цыплята заперты до вечера в кухню. Сама княжна, хозяйка трехоконного домика, сгорбленная и сморщенная старушка, сидит в большом кресле и то и дело поправляет складки белого кисейного платья. Одна только роза, приколотая к ее тощей груди, говорит, что на этом свете есть еще молодость! Княжна ожидает визитеров-поздравителей. У нее должны быть: барон Трамб с сыном, князь Халахадзе, камергер Бурластов, кузен генерал Битков и многие другие... человек двадцать! Они приедут и наполнят ее гостиную говором. Князь Халахадзе споет что-нибудь, а генерал Битков два часа будет просить у нее розу... А она знает, как держать себя при этих господах! Неприступность, величавость и воспитанность будут сквозить во всех ее движениях... Приедут, между прочим, купцы Хтулкин и Переулков: для этих господ положены в передней лист бумаги и перо. "Каждый сверчок знай свой шесток". Пусть распишутся и уйдут... Двенадцать часов. Княжна поправляет платье и розу. Она прислушивается: не звонит ли кто? С шумом проезжает экипаж, останавливается. Проходит пять минут. "Не к нам", — думает княжна. Да, не к вам, княжна! Повторяется история прошлых годов. Безжалостная история! В два часа княжна, как и в прошлом году, идет к себе в спальную, нюхает нашатырный спирт и плачет. — Никто не приехал! Никто! Около княжны суетится старый Марк. Он не менее огорчен: испортились люди! Прежде валили в гостиную, как мухи, а теперь... — Никто не приехал! — плачет княжна. — Ни барон, ни князь Халахадзе, ни Жорж Бувицкий... Оставили меня! А ведь, не будь меня, что бы из них вышло? Мне обязаны они своим счастьем, своей карьерой — только мне! Без меня из них ничего бы не вышло. — Не вышло бы-с! — поддакивает Марк. — Я не прошу благодарности... Не нужна она мне! Мне нужно чувство! Боже мой, как обидно! Ах, как обидно! Даже племянник Жан не приехал. Отчего он не приехал? Что я ему худого сделала? Я заплатила по всем его векселям, выдала замуж его сестру Таню за хорошего человека. Дорого мне стоит этот Жан! Я сдержала слово, данное моему брату, его отцу... Я истратила на него... сам знаешь... — И родителям их вы, можно сказать, ваше сиятельство, заместо родителей были. — И вот... вот она, благодарность! О, люди! В три часа, как и в прошлом году, с княжной делается истерический припадок. Встревоженный Марк надевает свою шляпу с галунами, долго торгуется с извозчиком и едет к племяннику Жану. К счастью, меблированные комнаты, в которых обитает князь Жан, не слишком далеко... Марк застает князя валяющимся на кровати. Жан только что воротился со вчерашней попойки. Его помятое, мордастое лицо багрово, на лбу пот. В голове его шум, в желудке революция. Он рад бы уснуть, да нельзя: мутит. Его скучающие глаза устремлены на рукомойник, наполненный доверху сором и мыльной водой. Марк входит в грязный номер и, брезгливо пожимаясь, робко подходит к кровати. — Нехорошо-с, Иван Михалыч! — говорит он, укоризненно покачивая головой. — Нехорошо-с! — Что нехорошо? — Почему вы сегодня не пожаловали вашу тетушку с андилом поздравить? Нешто это хорошо? — Убирайся к черту! — говорит Жан, не отрывая глаз от мыльной воды. — Нешто это тетушке не обидно? А? Эх, Иван Михалыч, ваше сиятельство! Чувств у вас никаких нету! Ну, с какой стати вы их огорчаете? — Я не делаю визитов... Так и скажи ей... Этот обычай давно уже устарел... Некогда нам разъезжать. Разъезжайте сами, коли делать вам нечего, а меня оставьте... Ну, проваливай! Спать хочу... — Спать хочу... Лицо-то небось воротите! Стыдно в глаза глядеть? — Ну... Тссс... Дрянь ты этакая! Паршак! Марк начинает усиленно мигать глазами. Продолжительное молчание. — А уж вы, батюшка, съездите, проздравьте! — говорит он ласково. — Оне плачут, мечутся на постельке... Уж вы будьте такие добрые, окажите им свое почтение... Съездите, батюшка! — Не поеду. Незачем и некогда... Да и что я буду делать у старой девки? — Съездите, ваше сиятельство! Уважьте, батюшка! Сделайте такую милость! Страсть как огорчены оне вашею, можно оказать, неблагодарностью и бесчувствием! Марк проводин рукавом по глазам. — Сделайте милость! — Гм... А коньяк будет? — говорит Жан. — Будет, батюшка, ваше сиятельство! — Тэк-с!.. Н-да... Князь подмигивает глазом. — Ну, а сто рублей будет? — спрашивает он. — Никак это невозможно! Самим вам небезызвестно, ваше сиятельство, капиталов у нас уж нет тех, что были... Разорили нас родственники, Иван Михалыч. Когда были у нас деньги, все хаживали, а теперь... Божья воля! — В прошлом году я за визит с вас... сколько взял? Двести рублей взял. А теперь и ста нет? Шутки шутишь, ворона! Поройся-ка у старухи, найдешь... Впрочем, убирайся. Спать хочу. — Будьте так благодушны, ваше сиятельство! Стары оне, слабы... Душа в теле еле держится. Пожалейте их, Иван Михалыч, ваше сиятельство! Жан неумолим. Марк начинает торговаться. В пятом часу Жан сдается, надевает фрак и едет к княжне... — Ма tante[тетушка (фр.)], — говорит он, прижимаясь к ее руке и захлебываясь. И, севши на софу, он начинает прошлогодний разговор. — Мари Крыскина, ma tante, получила письмо из Ниццы... Муженек-то! А? Каков? Очень развязно описывает дуэль, которая была у него с одним англичанином из-за какой-то певицы... забыл ее фамилию... — Неужели? Княжна закатывает глаза, всплескивает руками и с изумлением, смешанным с долею ужаса, повторяет: — Неужели? — Да... На дуэлях дерется, за певицами бегает, тут жена... чахни и сохни по его милости... Не понимаю таких людей, ma tante . Счастливая княжна поближе подсаживается к Жану, и разговор их затягивается... Подается чай с коньяком. И в то время, когда счастливая княжна, слушая Жана, хохочет, ужасается, поражается, старый Марк роется в своих сундучках и собирает кредитные бумажки. Князь Жан сделал большую уступку. Ему нужно заплатить только пятьдесят рублей. Но, чтобы заплатить эти пятьдесят рублей, нужно перерыть не один сундучок! Впервые опубликовано: Стрекоза. 1883. № 25. 19 июня, с подзаголовком "Рассказ".
Антон Павлович Чехов (1860-1904) русский писатель, драматург, по профессии врач. Почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900-1902). Является общепризнанным классиком мировой литературы. Один из самых известных мировых драматургов. | ||
|