| ||
|
(рассказ одного критика) — К вам г-н Пулеметов. Пулеметов! Пулеметов! Где я слышал эту фамилию? — Просят принять их на одну минутку. Говорят, что по очень важному делу. — Хорошо. Проси. Влетел господин. В нем было что-то виляющее. На лице было написано: — Не убий! Он схватил меня обеими руками за руку. — Ради Бога, простите, что отнимаю у вас время... Не задержу, не задержу!.. Очень, очень рад познакомиться. Давно хотелось. Всегда с таким удовольствием... Мы ваши ужасные поклонники. В особенности жена! Прямо влюблена. Утром, знаете, как только проснется, еще в постели, первым долгом: "Где он?"... Это про вас, а не про что-нибудь другое. — Очень, очень благодарен. Очень лестно... Г-н Пулеметов захихикал. — Вы знаете, я уж даже ее ревную к вам. Ей-Богу! — Очень вам благодарен. Чем могу? Г-н Пулеметов посмотрел мне в глаза с любовью. — Простите за нескромный вопрос! Вы женаты? — Н-нет. — А дети у вас... Ах, виноват! Что я!.. Впрочем, я надеюсь, что вы с вашей фантазией! Вы сумеете войти в положение беременной женщины! — Постараюсь. В чем дело? Г-н Пулеметов посмотрел на меня с мольбой: — Вы получили сегодня стихотворения моей жены? — Ах, да, да, да! Как же, как же! Получил книжку, получил! Вот, вот! Очень благодарен! Г-н Пулеметов посмотрел на меня с тревожной мольбой: — Вы не успели их еще прочитать? — Всего два часа тому назад! — Прочтите! Мне показалось, что у него на глазах выступили слезы. — Вы мне позволите сказать все откровенно, как на духу! Я вас не задержу! Я вам скажу, как родному отцу! Моя жена беременна и выпустила стихи! Г-н Пулеметов схватился за голову: — Вы понимаете, это будет наш первенец! Бог даст мальчика, Бог даст девочку. Но это будет первенец. Мы восемь лет женаты — и у нас не было детей! Первенец! Первенец! Дайте мне воды! Я напьюсь! Вы извините меня, что я так волнуюсь! — Сделайте одолжение! Сделайте одолжение! Я дал воды. Г-н Пулеметов выпил, стуча зубами о стакан. — Благодарю вас. Она такая слабая. Доктор говорит: "Малейшее волнение..." А она выпустила стихи. Первый неблагоприятный отзыв — и она сбросит! — Как сбросит? — Младенца сбросит! Не донесет и сбросит! Ради Бога! Когда будете писать, имейте это в виду. Она сбросит! — Д-да... Дело, знаете, серьезное. — Ужасное дело! — Знаете... Я лучше... Я лучше остерегусь... Я лучше совсем ничего писать не буду! Г-н Пулеметов вскочил, как будто под него подложили горячий уголь. — Ради самого Бога!!! Да вы ее убьете! Она только вашего отзыва и ждет! Она говорит: "Мне решительно все равно, что другие напишут! Мне важно только, что он!" Это про вас! Сегодня нет отзыва, завтра нет отзыва, послезавтра нет отзыва, — она умрет! Скажет: "Значит, я дрянь! Мои стихи дрянь! Обо мне даже слова сказать нельзя!" Она умрет! Доктор говорит: "Малейшее, малейшее волнение"... Ради Бога! Не ради себя прошу, даже не ради нее! Ради ребенка! Не погубите ребенка! — Извольте... извольте... Хорошо... хорошо... Постараюсь... Такой случай... — Благодарю вас! От всего сердца благодарю вас. Когда? — Н-не знаю... как-нибудь на днях... — Не откладывайте! Ради ребенка! Не откладывайте! Сегодня еще ничего, а завтра уж она начинает волноваться: "Ах, он обо мне ничего не сказал! Он обо мне ничего не сказал! И не скажет! Книжка не понравилась!" А доктор говорит: "Малейшее волнение". Она от ожидания сбросит! Нельзя ли на завтра? — Право, не знаю... — Ведь жизнь человеческая! Дорогой! Жизнь человеческая! Если бы вы ее видели, она такая... Последние, последние дни! Вы понимаете, в это время... — Хорошо, напишу! На завтра! — Дорогой! Благодарю вас! Позвольте вас поцеловать! Вы меня извините, что я плачу! Когда будете писать, помните о ребенке! Помните о ребенке! Больше ни о чем не прошу, помните о ребенке! Он вымочил мне лицо слезами, поколол бородой и ушел. Впрочем, он еще раз вернулся, сложил молитвенно руки, сказал мне с порога: — О ребенке! Только о ребенке! Всхлипнул — и исчез. Собственно говоря... черт знает, что такое... Гнусно, однако, заниматься чем бы то ни было, когда в руках держишь человеческую жизнь! — Иван! Завтракать я сегодня не буду. Можешь сам все съесть. У меня дело! Не принимать никого. Черта, дьявола — никого! Понял? Отец родной придет из гроба — и того не принимать! Занят очень важным делом. В доме не стучать и не кашлять. Я взял книжку г-жи Пулеметовой. В ней было 762 стихотворения. Через четыре стиха я сидел за письменным столом. — "Родная литература"... Ловко ли — "родная". "Родная"... "роды"... Дама в этаком положение. Пожалуй, увидит намек. Скажет: — Откуда знает? Догадается, что муж приходил просить, рассказал. И сбросит. Зачем "родная"? Просто "русская". — "Русская литература обогатилась новым вкладом". Зачем вкладом? Не надо вкладом! Просто книгой. — "...новой хорошей книгой". Хорошей? А не повредит это младенцу: просто "хорошей". Слабо! Обидится и сбросит! — "...новой замечательной книгой". "Замечательной". Гм... слово-то такое! Его теперь иронически стали употреблять. И выдумали, черт их возьми, эту иронию. Все слова перепортили! Как ребенок примет это слово? Просто, вместо "замечательной", поставлю "превосходной". "Превосходной" — младенцу не повредит. — "...новой превосходной книгой..." "Новой"? Значит, и до нее были превосходные книги? Значит, превосходных книг много? Не надо "новой". Просто: — "Обогатилась превосходной книгой нашей талантливой поэтессы..." Нашей "высокоталантливой поэтессы". Замаслить, замаслить младенца. Младенцу это хорошо. — "Местами отсутствие рифмы..." Мне показалось, что в углу запищал мертвый ребенок. — "Всюду блестящая рифма..." Младенец перестал пищать. — "Изумительная по красоте форма, глубокое содержание..." Это для родительницы хорошо. У меня начинались галлюцинации. Мне казалось, что я не пишу, а делаю труднейшую операцию. Я боялся дотрагиваться до бумаги. Вдруг сейчас из бумаги побежит младенческая кровь. Что-то застонало сзади меня. По комнате прошел Никита из "Власти тьмы" и проговорил: — Захрустели косточки-то... захрустели... Потом появился на кресле Ирод, засмеялся и исчез. Вокруг меня лежали младенцы. Я боялся пошевелиться. Пошевелюсь — и всех передавлю. — "Со времен Пушкина, Лермонтова мы не встречали таких стихов". Сбрасывает! Сбрасывает! — "Со времен Алексея Толстого, Некрасова". А не обидится она, что я Некрасова с ней сравниваю? Женщина в таком положении. Вон Некрасова! — "Байрона, Альфреда Мюссе..." — "Событие в русской литературе..." — "Чудный дар..." — "Приветствуем..." — "Дай Бог, чтоб и впредь!.." Эту ночь я не спал. Я лежал в холодном поту. Зубы у меня стучали. Возьмет корректор да вместо "чудный" и поставит "нудный". И сбросит! Я молился, когда мне подали газету, и сказал: — Иван! Разверни мне газету, — я не могу! Во всех газетах, до одной, без исключения, бы ли огромные статьи о сборнике стихотворений г-жи Пулеметовой. Все писали восторженные статьи! Один сравнивал ее сонеты с сонетами Петрарки. Другой писал, что небо глядится в ее стихи и всю природу заставляет в них глядеться. Третий восклицал: — "Не верится, чтоб это была женщина! Вот была бы жена для Пушкина!" Вчера я встретил г-на Пулеметова в театре. Он летел сияющий. Полосатенькие брючки на нем весело играли. Сюртук сверкал шелковыми отворотами. Он меня заметил: — А! Почтеннейший! Очень рад вас видеть! Все не удосужился как-то зайти вас поблагодарить! Очень, очень мило написано. Он ласково кивал мне головой. — Ну, а дома у вас? — заикнулся я. У г-на Пулеметова сделалось удивленное лицо. — Что дома? Как дома? Дома ничего! — Супруга ваша, кажется, была... — Ах, это! Г-н Пулеметов махнул рукой. — Прошло. Совсем прошло! — То есть... виноват... как собственно... — Вообразите, оказалось, что все на нервной почве! Нервная беременность. Это бывает. Теперь, знаете, эпидемия какая-то. Все дамы нервно беременны! Оказалось пустяками! Фальшивая тревога, фальшивая тревога! — успокаивал он меня. — Я рад, однако, что критика нашла в жене такой талант. Вы читали? Во всех газетах! Восторженнейшие отзывы! И, главное, на другой же день! Сегодня книга вышла, а назавтра же все газеты приветствовали! Что-то небывалое! Словно сговорились! Идет книга! Удивительно! На днях второе издание. Это жену очень поддержало, придало ей сил. Эти пожелания, эти настояния критики продолжать, продолжать. Жена теперь пишет пьесу. Вот посмотрите! В этот сезон не успеет, конечно. Но месяцев через девять так, через десять... Пари, что к первому представлению Г-жа Пулеметова опять забеременеет. Впервые опубликовано: Дорошевич В.М. Собрание сочинений. Том VI. Юмористические рассказы. М.: Товарищество И.Д. Сытина, 1907. С. 35.
Дорошевич Влас Михайлович (1865 — 1922) русский журналист, публицист, театральный критик, один из известных фельетонистов конца XIX — начала XX века.
| ||
|