Н.В. Елагин
Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

По кончине Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской, Настоятель и иноки Новгородского Юрьева монастыря, признательные к высоким ее благотворениям обители, просили нас составить описание жизни и дел их благотворительницы. Тем менее можно было отказываться от труда приятного, что мы надеялись собрать несколько достоверных сведений о подвигах и благочестии покойной. Беспристрастный читатель разделит наше убеждение, что Графиня Анна Алексеевна представляет разительный пример благочестия и добродетели, пример, напоминающий первые века христианства. Родившись в блеске и богатстве, начавши жизнь в неге и роскоши, она легко отказалась от светских благ, от мирских наслаждений, и посвятила себя жизни уединенной, близкой к отшельничеству. Изложение благочестивых подвигов усопшей Графини, представит не только усладительную картину добра и самоотвержения, торжества духа над плотью, но и пример, достойный подражания. Описывая жизнь Графини Анны Алексеевны, мы не могли не войти в некоторые подробности, об Иеромонахе Амфилохии, Епископе Иннокентии и Архимандрите Фотии, под руководством которых развилось ее духовное совершенствование. В числе источников, послуживших к составлению настоящей книги, сверх личных расспросов у лиц, близких к Графине по различным отношениям, считаем долгом преимущественно указать на сочинения красноречивого писателя А.И. Муравьева "Путешествие по Св. местам Русским" и "Воспоминание о Графине Анне Алексеевне", и на рукописное жизнеописание Архимандрита Фотия, бывшего Настоятеля Юрьева монастыря, составленное священником Новгородской градской Димитриевской церкви, профессором Духовной Семинарии, Василием Орнатским.

Цель наша представить простой и правдивый рассказ о делах Графини Анны Алексеевны; смеем ожидать, что безыскусственная беседа об усопшей вызовет читателя на благочестивое размышление, и, может быть, не останется бесплодною для его духовного преуспеяния.

ГЛАВА I
О роде Графов Орловых

Орловы происходят от древней благородной Германской Фамилии. В Россию перешли, в давнее время, из Пруссии. Один из них, от имени родственника своего Василия Орла, принял название Орлова.

При Петре Великом, известен Генерал-Маиор Григорий Иванович Орлов, бывший Новгородским губернатором. В Шведскую и Турецкую войны он находился во всех сражениях, и за отличное мужество и раны получил от Великого Государя золотую цепь с портретом Его Величества.

Из пяти сыновей его: Иоанна, Григория, Федора, Владимира и Алексея, — братья Григорий, Федор и Алексей, достигнувшие степени первоклассных вельмож, славились редкою неустрашимостью, мужественною красотою, обширным умом и усердием к Престолу.

Граф Алексей Григорьевич, родитель Анны Алексеевны, родился 1737 года 24 Сентября. Получив свойственное тому времени образование и воспитание, он с ранних лет отличался, кроме других способностей, особенною силою.

С детства любя гимнастические упражнения, Алексей Григорьевич так пристрастился к ним, что не оставлял их и в зрелых летах, когда был осыпан почестями и увенчан славою; уверенность в собственной силе до того простиралась в Орлове, что иногда в гимнастических упражнениях предлагал он значительные награды тем, кто успеет одолеть его. В рассказах его современников, мы не находим равного ему силою. При необыкновенной силе, природа одарила его прекрасною наружностью. Правильное лицо, умные и выразительные глаза, располагающая к доверию улыбка, оживлялись приятною и приветливою речью; с такою красотою соединял он необыкновенную прозорливость и предприимчивость.

В первые годы царствования Императрицы Екатерины II, Султан Мустафа объявил России войну, под разными несправедливыми предлогами.

Русский флот, никогда еще до того времени не выходивший из Балтийского моря, прошел чрез моря Атлантическое и Средиземное, и, к удивлению и ужасу Турков, явился в Архипелаге. Главнокомандующим морскими силами назначен Генерал-Аншеф Граф Алексей Григорьевич Орлов. 24 июня 1770 года произошла знаменитая битва при Чесме, в которой Орлов стяжал бессмертную славу и за которую получил в последствии, в 1774 году, по окончании войны, наименование Чесменского. В этой достопамятной битве, занимающей почетную страницу в Русской истории, отразился и человеколюбивый характер Главнокомандующего. Еще перед окончанием сражения, предвидя блистательную победу, Граф Алексей Григорьевич отдал приказание употребить всевозможные меры к спасению, как утопавших и раненых Турков, так и самых неприятельских кораблей и судов, находившихся в опасности. Этим возвышенно-геройским распоряжением множество Турков вырваны, так сказать, из челюстей смерти.

После сражения, Граф переехал на Анатолийский берег, и приказал в присутствии своем отыскивать раненых, между грудами тел, лежавших на берегу, и подавать им всякую помощь; возвратив свободу не совсем обессиленным, беспомощных он приказал кормить и лечить. Эта благородная черта в характере Чесменского героя придает еще более блеску имени его.

С наступлением зимы Граф Алексей Григорьевич, оставя флот при острове Паросе, отправился чрез Италию в С.Петербург, для получения личных приказаний от Императрицы. Государыня приняла его милостиво и украсила военным орденом Св. Георгия 1-го класса. Пробыв несколько дней в столице, Граф возвратился в Архипелаг; проезжая чрез Вену, он имел аудиенцию у Австрийского Императора, который пожаловал ему свой портрет, осыпанный бриллиантами. От Австрийской Императрицы Граф получил в то же время золотую, осыпанную бриллиантами табакерку и драгоценный перстень. В Италии Граф Алексей Григорьевич принят был, вместе с братом его Графом Федором Григорьевичем, в члены славной Кортонской академии.

Императрица Екатерина достойно оценила подвиги своего полководца: по заключении мира, Граф Алексей Григорьевич, кроме титула Чесменского, получил похвальную грамоту, в которой было прописано четырехгодичное владычество Русского Флота в Архипелаге и тамошних морях, под начальством Чесменского героя, описаны победы под Чесмою и в Мителене, сожжение неприятельского Флота в Чесме и Патрасе, и прочие славные подвиги Графа. Сверх того, он получил шпагу, украшенную алмазами, столовый серебряный сервиз и шестьдесят тысяч рублей. Государственная Адмиралтейская Коллегия поднесла Орлову медаль: на одной стороне изображен портрет Графа, с надписью вокруг: Гр. А. Гр. Орлов, победитель и истребитель Турецкого флота; на другой план морской Чесменской битвы и надпись вокруг: и бысть России радость и веселие. А внизу: Чесма. Июня 24 и 26-го, 1770 г. в благодарность победителю от Адм. Кол. Не довольствуясь этими наградами, Императрица пожелала увековечить память героя в отдаленнейшем потомстве, и повелела поставить в Царском селе обелиск, с начертанием на нем золотыми буквами знаменитых деяний Графа. Памятник этот существует до сих пор. Цельный камень Уральского мрамора, весом в 1950 пудов, поставлен на подножии из тесаного дикого камня. Кроме обелиска, в память сожжения Турецкого Флота при Чесме, воздвигнута на 7-й версте от Петербурга, по Московской дороге, церковь во имя Рождества Иоанна Крестителя, празднуемого в 24-й день июня, в тот достопамятный день, в который началось истребление Турецкого Флота. При церкви находился великолепный дворец, названный в честь победителя Чесменским, а все селение около дворца и церкви наименовано Чесмою.

По возвращении из четырехлетнего похода, опасная болезнь заставила Графа Алексея Григорьевича просить увольнения от службы. Чтобы отдохнуть от трудов военной жизни и восстановить расстроенное здоровье, он поселился в Москве. Вскоре прибыли туда его братья, и в древней столице образовалась новая улица, застроенная домами Орловых.

Как истинно Русский, Граф любил страстно все отечественные, родные обычаи, нравы и увеселения. Граф Алексей Григорьевич, как мы уже сказали, был одарен изумительною силою, и часто, в кругу друзей, являл опыты этого редкого дара природы. Но телесные преимущества не составляли в глазах Графа (как и всякого человека благомыслящего) особенного достоинства. Высшее, более важное достоинство, отличало его — внимательность к нуждающимся и достойным покровительства. Его дом современники называли мирным убежищем злополучия и нищеты. Благотворения Графа никогда не переставали изливаться на прибегавших к нему. Он полагал лучшим для себя удовольствием предупреждать просьбы лиц, искавших его покровительства, старался оказывать благодеяния как можно скрытнее, имея неизменным правилом не казаться, а быть добрым. За всем тем слава о его благодеяниях не могла оставаться неизвестною; она распространялась повсеместно, все знали об его благотворениях и завещали о том память в современных записках, для позднейшего потомства. Современники говорили о нем, что он был "надеждою несчастного, кошельком бедного, посохом хромого, глазом ослепшего, покоищем израненного воина и врачом больного".

ГЛАВА II
Рождение и воспитание Графини Анны Алексеевны Орловой — Чесменской

1782 года, в 6-й день Мая, Граф Алексей Григорьевич вступил в брак с Авдотьею Николаевною Лопухиной. Свадьбу торжествовали с возможным великолепием, в подмосковной Графа, в селе Острове, где обыкновенно проводил он летнее время. Почти вся Москва была свидетельницею торжества, продолжавшегося несколько дней. Единодушно желали все счастья Графу; по видимому, все обещало благополучие. Воспитанная в простоте нравов и строгом благочестии, молодая Графиня вступила в брак на 20-м году; при красивой наружности, славилась она добродушием и приветливостью, была набожна, не пропускала церковного служения не только в праздники, но и в дни обыкновенные, не любила нарядов и никогда не надевала бриллиантов, следуя в этом случае особенному мнению мужа, который говаривал, что человек красуется душевными свойствами, что никакие драгоценности не украсят порочной души и никакой искусственный блеск не закроет порока.

Чрез три года, 2-го Мая 1785 года, родилась Графиня Анна Алексеевна. Императрица, быв в это время в Москве, приняла милостивое участие в домашней радости Графа.

Семейная жизнь еще более утвердила героя Чесменского в добродетели. По прежнему был он душею Московского общества, всегда готовый на всякое доброе дело.

20 Августа 1786 года, при рождении сына Иоанна, скончалась Графиня Авдотья Николаевна, в Москве, на 25-м году.* Тем более поразила Графа смерть супруги, что была неожиданна. Опять съехался целый город, но уже не на ликованье праздничное, а на отдание последнего долга усопшей, чтобы пожелать искренно блаженного покоя. Не одни богатые и знатные пришли к усопшей; явились там бедные и нищие из всех концов обширного города, окружили дом и непритворными слезами свидетельствовали, что не любопытство влекло их к умершей, а чувство скорби о потере благодетельницы и дань чистосердечной благодарности за ее благодеяния, оказанные им в разных случаях.

______________________

* Граф Иоанн Орлов-Чесменский был зачислен в Преображенский полк, и чрез год, по своем рождении, скончался.

______________________

Отпевание происходило в церкви Положения Риз Господних; оттуда, при многочисленном стечении народа, перенесли тело в Московский Андрониевский монастырь, где и доселе покоятся останки кроткой и добродетельной Графини Авдотьи Николаевны.

По смерти супруги, Граф Алексей Григорьевич сосредоточил все внимание на воспитании дочери. Понимая важность первоначального образования, когда полагается основание будущему развитию способностей, дается направление мысли, на всю последующею жизнь ребенка, Граф Орлов пригласил в наставники к дочери людей образованных, соединявших с просвещенным умом неиспорченность нравов и религиозность — этот краеугольный камень образования. Плоды родительских забот отозвались при самом начале образования и созрели в последствии.

Семи лет Графиня имела уже достаточное понятие о разных науках, училась языкам: Французскому, Английскому, Немецкому и Италиянскому. В этом возрасте она была пожалована в Фрейлины к Высочайшему Двору.

Так проходила жизнь Графа Алексея Григорьевича, окруженного общим уважением, в заботах о воспитании дочери; Граф не переставал пользоваться и милостями Императрицы, как видим из приведенного здесь письма, написанного по случаю победы, одержанной Русским Флотом над Шведским, в 1790 году.

"Граф Алексей Григорьевич! Божией премудрости хвалу воздав за чудеса Его, во первых когда при Ревеле Адмирал Чичагов с десятью линейными кораблями отражал 28 неприятельских, из коих один взял, а другой сами Шведы посадя на мель сожгли; потом тот же Адмирал, имев в своей команде много оставшихся во флоте учеников ваших, у коих в свежей еще памяти храбрость Чесменского победителя, в Выборгской бухте совершенную победу одержал над Шведским корабельным и гребным Флотами, о которой до ныне еще не все трофеи известны, ибо ежедневно приводятся, и приведена еще сегодня галера, о которой никто не знал: тогда нельзя не обратить взор с благодарным сердцем на того, кто таковых побед у нас на море открыл свету в первые.

Не дивлюсь твоей при сем случае в письме твоем ко мне изъясненной радости. Ты показал путь, по которому шествуют твои храбрые и искусные последователи.

О искреннем участии братьев ваших никак не сомневаюсь, зная их усердную любовь и привязанность ко Мне и к отечеству.

Молю Бога, да увенчает все победы наши вожделенным миром наискорее; пребывая к вам всем на всегда доброжелательна.
Екатерина.
Из Царского села.
Июля 9 дня, 1790 г."

При начале войны с Францией), в 1806 году, Графу Алексею Григорьевичу вверено было главноначальствование пятою областью Земского войска. Семидесятилетний старец и в этом случае отличил себя благоразумными распоряжениями при образовании милиции, и удостоился следующего Высочайшего рескрипта от Императора Александра.

"В справедливом уповании на ревность и любовь вашу к отечеству, возложив на вас звание Главнокомандующего милициею V-й Области, удостоверены Мы были, что после многократных и отличных заслуг на пользу общую вами понесенных, совершите вы и сие новое служение с тем же духом непреложного усердия к отечеству, коим деяния ваши сопровождались. Попечения ваши о образовании вверенного вам Земского войска и все последующие распоряжения, к устройству его принадлежащие, в полной мере оправдали ожидания Наши: и Мы, с особенным удовольствием, видели "непрерывное действие патриотических ваших побуждений. Ныне по совершении сего служения, желая ознаменовать отличное Наше к сим подвигам благоволение, признали Мы справедливым, пожаловать вас кавалером ордена Св. Равно-Апостольного Князя Владимира большого креста первой степени, коего знаки при сем для возложения на вас препровождаем, пребывая всегда Императорскою Нашею милостью "к вам благосклонны".
26 Октября, 1807 года.

Живя в Москве с дочерью, в не нарушаемом спокойствии, Граф Алексей Григорьевич скончался 24 Декабря 1808 года, после кратковременной болезни, на 72-м году жизни. Пространный дом Графа не мог вместить посетителей, съезжавшихся к заупокойному о нем служению.

Графиня Анна Алексеевна, не знавшая дотоле печали и горя, пораженная смертью родителя, лишилась чувств и оставалась четырнадцать часов без признаков жизни. Лишь только она надела черное платье, как в присутствии окружавших, подошла к иконам и пав на колени, рыдая произнесла: "Господи! Ты взял мою мать, которой я не знала, теперь Тебе угодно взять моего отца, будь мне вместо матери и отца и руководствуй всеми поступками моей жизни". Молитва, вознесенная из глубины чистого сердца, с полною верою и надеждою на Бога, восприяла благословение Божие на всю последующую жизнь Графини.

Владимир Григорьевич Орлов, родной ее дядя, остался главным распорядителем печальной процессии.

Отпевание тела происходило при многочисленном стечении народа всякого звания, пола и возраста, близ Донского монастыря, в церкви Положения Риз Господних. Все любили Орлова и пришли отдать ему последний долг. По совершении заупокойной литургии перевезли тело, для предания земли, в имение Владимира Григорьевича Орлова, в село Отраду, близ Москвы, где схоронены все пять братьев Орловых. В последствии уже останки Графа Алексея Григорьевича перенесены в собор Св. Георгия, в Новгородскую Юрьевскую обитель.

При погребении случилось событие, достойное замечания: Сержант Изотов, находившийся с Графом при Чесме, в день похорон явился ко гробу, в мундире Екатерининских времен, с медалями на груди, и стал с прочими у гроба, чтобы нести его чрез комнаты на колесницу. Вельможи, почитая Изотова слишком слабым, советывали ему оставить труд не по силам; 80-ти летний старец, обливаясь слезами, отвечал, что в нем достанет еще сил отдать последний долг начальнику. Он присоединился к вельможам, которые несли гроб, и неутешно плакал и рыдал. На лестнице напрягал все свои силы под тяжестью гроба, и когда поставили его на колесницу, Изотов простился с усопшим, и произнеся: "думал ли я, что переживу тебя упал в обморок, — и чрез несколько минут его не стало.

Владимир Григорьевич заступил двадцати трехлетней Графине Анне Алексеевне место отца, окружил сироту своими дочерьми, был безотлучно при ней, и старался рассеять печаль. Однако ж никакие развлечения не облегчали горя. Молодая Графиня искала утешения в молитве, и отправилась на поклонение Св. Угодникам в Киевскую Лавру и в Ростов. При гробе Св. Димитрия, в Ростовском монастыре, встретился ей старец Иеромонах Амфилохий, известный благочестием и подвижническою жизнью. Сей благочестивый старец, назидательными советами и поучением, имел решительное влияние на Графиню; влияние это было так велико, что мы считаем необходимым сказать несколько слов об этом замечательном отшельнике.

ГЛАВА III
Лица, имевшие духовное влияние на жизнь Графини

Из лиц, имевших духовное влияние на жизнь Графини, особенно памятен Ростовского Яковлевского монастыря Гробовый Иеромонах Амфилохий. Сорок семь лет провел он в этой обители, и своею назидательною, образцовою жизнью и мудростью духовною, привлекал к себе любителей благочестия из мест близких и отдаленных. Люди всех сословий обращались к нему за наставлениями в жизни, и поставляли себе за честь быть детьми духовными старца Амфилохия. Исполненный проницательности, он иногда с первого взгляда познавал внутреннее расположение сердца, предвидел, что можно было от кого ожидать, и предречения его нередко сбывались с удивительною точностью.*

______________________

* См. Описание жизни Иеромонаха Амфилохия. Москва. Синод. типогр. 1834 года.

______________________

С этим достойным служителем алтаря Господня, познакомилась Графиня Анна Алексеевна, как уже сказано, вскоре по кончине родителя своего, во время поклонения мощам Св. Димитрия. Амфилохий беседовал с нею о смирении, о милосердии, о суете благ мира сего, о молитве, терпении, силе веры. Говорил, как и всегда, с искренними слезами на глазах. Графиня в беседе с ним живее восчувствовала охлаждение к мирскому счастью, суету светских развлечений и непрочность всего, что человек созидает себе для временной жизни.

Из кельи Амфилохия Графиня вынесла твердое убеждение, что здешняя жизнь есть только приуготовление к будущей, что блага жизни здешней, должны быть для нас не иным чем, как средством к приобретению благ вечных, что ни богатство, ни знатность, ни блеск не могут дать истинного покоя духу человеческому, и только одна деятельная вера и любовь к Богу, могут доставить мир душе здесь, и жизнь блаженную в вечности. Полюбив Ростовскую святыню, уважая душею Амфилохия, Графиня до 1820 года, если не дальше, каждогодно, на время Великого поста, ездила в Ростов, там говела и проводила светлые дни праздника Пасхи.

Можем сказать утвердительно, что с минуты свидания Графини с Иеромонахом Амфилохием, началась новая жизнь Графини Анны Алексеевны, жизнь полная самоотвержения, благочестия и благотворительности, жизнь, о которой мы хотим рассказать как о примере назидательном, не для ее славы, в которой почившая не нуждается, а для общей пользы.

При жизни и по смерти благочестивого Амфилохия, Графиня Анна Алексеевна неуклонно шла по стезе им указанной. Пребывать в молитве, заниматься богомыслием, избегать мирских суетных наслаждений — стало первою ее заботою и главнейшею потребностью. Наследовав огромное состояние, она положила для себя правилом употреблять богатство не для себя, а для Бога, и таким образом, по слову Евангелия, желая богатеть в Бога, она для храмов Его, для обителей и ближних, не жалела ничего, рассыпала благодеяния явно и сокровенно. Эти наружные жертвы и видимые подаяния соединяла с удивительным умением скрывать все, что делала доброго для своего спасения, не противореча духу времени и приличиям светского обращения в обществе.

Удалив от себя всякое самолюбие, забыв знатность происхождения, превосходство образования и воспитания, многочисленное знакомство с избраннейшими лицами в высшем обществе, пользуясь особенным благоволением Императорского Дома, Графиня постоянно отличалась величайшим смирением. Величие и приятность во взорах, с выражением необыкновенной ласковости, простота в беседе, скромность в словах, христианская приветливость в обращении, внимательность ко всем и каждому, без различия рода, знания и возраста, всегда и во всяком случае, ясно выражали ее возвышенную душу. Никто, никогда, не видал ее в гневе или досаде. Самая скорбь о смерти родителя и чувство сиротства, обратились мало по-малу в непрестанное стремление к Богу, исполненное возвышеннейшей надежды и любви.

Толпы бедных и нищих ежедневно окружали дом ее, и ни один не отходил без помощи и утешения. Графиня не хотела знать кто и на что просит ее помощи; беспрестанно благотворила во имя Бога и славу Спасителя, ожидая от Него себе милости.

Все в жизни, и радостное и горестное, приятное и печальное, принимала она с одинаковою покорностью и преданностью Богу, Его святой воле; за все равно благодарила Бога, и во всем равно видела руку Его дивного Промысла. В отправлении житейских дел, в ежедневных трудах и подвигах благочестия, была одинаково терпелива. К молитве была так усердна, что почти никогда не чувствовала усталости, хотя по целым часам оставалась коленопреклоненною пред святыми иконами.

Приняв твердую решимость посвятить жизнь для Бога и ближних, Графиня, зная как многотруден путь христианского совершенствования, желала, по смерти Иеромонаха Амфилохия, найти другого руководителя, известного святостью жизни, к которому бы могла обращаться за советами в искушениях, от которого могла бы принимать наставления в жизни. Величайшие подвижники благочестия, в первое время, имели духовных руководителей в вере и поступках.

Такого руководителя указал ей Преосвященный Иннокентий, Епископ Пензенский и Саратовский, известный благочестивою жизнью и христианским просвещением.

Подвижническая жизнь Иннокентия и сила его проповеди, сделали имя его известным на всем пространстве России, и обращали особенное внимание Графини Анны Алексеевны.

Осведомись о приезде в Москву Преосвященного Иннокентия, на пути в Пензу, и его тяжкой болезни, Графиня спешила принять от него благословение, посетила Архипастыря и упросила, для удобнейшего излечения, переехать в дом ее, предоставя его в полное распоряжение Преосвященного.

Пользуясь кратковременным в Москве пребыванием Иннокентия, видя в нем человека необыкновенного, готового скоро, может быть, оставить земное поприще, по болезненному положению, в коем находился, Графиня неотступно просила Архипастыря, указать ей наставника в духовной жизни. Епископ назвал Фотия. Последовавшая вслед за тем христианская, замечательная кончина Преосвященного Иннокентия* еще более утвердила слова его в сердце Графини Анны Алексеевны. Она решилась непременно ввериться избранному им наставнику, и не отступила от благого намерения.

______________________

* Жизнеописание Иреосвящ. Иннокентия, Епископа Пенз, и Саратов. С. 11. Б. 1845 г.

______________________

Оставя родную Москву и переселясь в Петербург, Графиня искала случая сблизиться с Иеромонахом Фотием, но он долго чуждался ее, как бы опасаясь влияния ее знатности и богатства на свое убожество. Не прежде как через два года, достигла Графиня желанной цели быть его духовной дочерью. Знаем из оставшихся после нее бумаг, что она избрала своим духовным руководителем Фотия также и по совету Высокопреосвященного Митрополита Серафима, к которому часто обращалась за наставлениями по смерти Преосвященного Иннокентия. Графиня поселилась возле Юрьевской обители, возложив на себя обет послушания и строжайшие лишения; в Петербург приезжала временно.

Чтоб правильнее понять и оценить источник и плоды благочестивых отношений между Фотием и его духовною дочерью, надобно ближе знать первого.

Фотий, в мире Петр Спасский, родился 7 июня 1792 года, Новгородского уезда, в селе Спасском, от бедных родителей духовного звания. По окончании курса наук в Новгородской Семинарии, он в 1814 году поступил в С.Петербургскую Духовную Академию. Болезнь, развившаяся в груди, не допустила его дослушать Академического курса, и он должен был оставить Академию; но его набожное направление открывало ему путь обширный. Тогдашний Ректор С.Петербургской Семинарии, Архимандрит Иннокентий, в последствии Епископ Пензенский и Саратовский, оценил расположение души зреющего юноши, и с любовью принял его под непосредственное свое покровительство и руководство. Благочестивое сердце нашло надежный приют: Иннокентий явился для юноши истинным отцом, по любви и наставлениям; благочестивые души скоро сроднились: один стал ревностным наставником в духовной жизни, другой верным учеником. По званию учителя в Александро-Невском духовном училище, Спасский был близок к Иннокентию, который предложил ему у себя квартиру, стол и всегдашнюю духовную беседу.

Полтора года занимал он должность учителя, беспрерывно помышляя о пострижении в монашество. Желание его исполнилось в начале 1817 года. Открылось место законоучителя во 2-м Кадетском Корпусе. В то время должность эту обыкновенно занимали ученые монашествующие. Петр Спасский своею ревностью по званию учителя в Александро-Невском училище, христианским смирением, наклонностью к уединенной жизни и назидательными проповедями, обратил на себя внимание не только отца и начальника своего Архимандрита Иннокентия, но и Митрополита Амвросия. По этому лишь только место законоучителя в Кадетском Корпусе стало вакантным, его предложили Спасскому, как уже известному расположением поступить в монашество. С восторгом встретил Петр случай исполнить свое намерение. 16-го Февраля 1817 года он пострижен, наречен Фотием, посвящен в Иеродиакона и в след за тем рукоположен в Иеромонаха.

Поступив в 2-й Кадетский Корпус, он действовал на сердца своих воспитанников не столько в качестве учителя, сколько в качестве духовного их отца, стараясь следить за учащимися неусыпным оком заботливого наставника. Почти через год, именно 4 — го Октября 1818 года. "За образ жизни, соответственный правилам монашеским, и за прохождение должностей по церкви настоятеля, а по Корпусу законоучителя, с неутомимою ревностью и отличною похвалою", по представлению Митрополита Михаила и по Указу Св. Синода, Фотий почтен званием соборного Иеромонаха Александро-Невской Лавры.

Смерть Преосвященного Иннокентия столько огорчила Фотия, что он испросил позволение уединиться на некоторое время в Коневецкую обитель. В ней привлекало и услаждало его иноческое житие, устроенное по примеру Св. Отцев и древних Подвижников церкви Христовой. В Коневецкой обители у всех общее одеяние, общая пища, служба, труд, монастырское достояние, отдохновение, словом — все общее. Жизнь монашеская представилась здесь Фотию во всей своей строгости, но и во всем величии. В последствии, будучи Настоятелем Юрьевского монастыря, он ввел здесь не мало новых учреждений по уставу и обычаю обители Коневецкой.

Следовало возвратиться из уединения к прежней должности. Тут встретили его испытания. Отечественная война пробудила и развила дух набожности; стали искать назидательных чтений. При таких обстоятельствах и в этом важном деле, Фотий не мало содействовал истинному направлению нравственного образования многих читателей.

Исполняя, с неутомимою ревностью, обязанности высокого своего звания, Фотий сделался известным Первосвятителям, государственным людям и самому Государю Императору Александру Благословенному. Первосвятители обращали на него внимание за ревность по делам веры, государственные люди за необыкновенное благочестие, Император Александр узнал о нем чрез Графа Аракчеева и некоторых других государственных мужей, и под конец своего царствования удостоил его милостивой своей беседы.

1819 и 1820 годы составляют важную эпоху в жизни Фотия; Преосвященный Иннокентий, Епископ Пензенский и Саратовский, отъезжая в свою епархию, рекомендовал его многим вельможам, и Фотий вполне оправдал доверие Преосвященного. Страдая на болезненном одре в Москве и Пензе, Преосвященный много утешался приятными известиями о своем духовном преемнике.

В знакомстве с знатными и богатыми, Фотий не искал собственных выгод, и это возвышало его в глазах их. Заботясь о благе Церкви и отечества, помышляя о духовной пользе самых этих лиц, Фотий видел в них для себя только орудия Промысла к проповедованию истины. Графиня Анна Алексеевна, избрав его духовным отцом, предоставила ему обильные средства к христианским благотворениям; в эти два года слава Фотия разнеслась за пределы столицы, но ему предстояло выдержать еще борьбу с немалыми трудностями. В 1821-м году он получил место Игумена Новгородского третьеклассного Деревяницкого монастыря, обители бедной, малоизвестной и полуразрушенной. Находясь уже более четырех лет в звании законоучителя Кадетского Корпуса, он не желал другого места; но привыкнув с детства видеть во всем святую волю Божию, Фотий, не уклоняясь от этого назначения, покорился распоряжению Начальства. В это время посетила его болезнь телесная.

Отправляясь в путь, не совсем здоровый, в монастырь скудный и во всем нуждавшийся, Фотий должен был вооружиться немалым терпением в уповании на Бога.

Десница Вышнего осеняла его своею благостью: на поправление монастыря получил он от Графини Анны Алексеевны и от других благотворительных особ значительные суммы денег.

Вступив в обитель, где не было приличного жилища ни для Настоятеля, ни для братий, при том в осеннее время и при расстроенном здоровье, Фотий отнюдь не уныл духом, но с терпением возлагал упование на Бога помогающего, и упование его вознаградилось. Чтобы показать сколько бедна была Деревяницкая обитель при вступлении в нее Фотия, и как устроена им в два года, коснемся некоторых частных подробностей.

Главная соборная церковь, во имя Воскресения Христова, находилась в совершенном упадке: своды от течи промокли, кровля вся сгнила, внутренние стены от сгнившей кровли попорчены с верху до низу. Целая половина монастырской ограды едва держалась; во многих кельях не было ни потолков, ни полов, ни дверей, ни печей, ни стекол, ни даже рам.

Фотий с слезами умиления просил Спасителя даровать средства к возобновлению монастыря; с молитвою, начал ходить по обители, ближе знакомиться с ней, все осматривать и делать предположения к ее устройству, как будто владея к тому всеми средствами. Благочестивое его намерение не замедлило исполниться. Чрез несколько месяцев успел уже он обновить снаружи соборную церковь, переделал главы и крыши, исправил монашеские кельи, распланировал сады, обогатил ризницу.

По окончании наружного устройства монастыря, Фотию предлежал немалый труд украсить его со стороны внутренней. Благочиние в церковном богослужении, особенное усердие в чтении и пении, проявились в монастыре с полным благолепием.

По любви ли к порядку, виденному в Коневецкой обители, или по собственному желанью, Фотий ввел в монастыре порядок общежительный.

Украсив храмы и здания Деревяницкого монастыря, Фотий, вместе с тем, обеспечил братию во всех надобностях, и для сего доходы, принадлежавшие ему по правилам, отдавал инокам своего монастыря. "Перестаньте, говорил он, называть это настоятельское, а это братское, делите как дети с отцом, все поровну и между всеми. Да будет все общее; буду брать из общего, сколько я имею нужды. Все да будет здесь общее, повторял он; да будет во всех и сердце едино, и душа едина, и исповедание веры едино, и благочестие едино, и любовь едина, и Бог един, и Христос един, и едина его Пресвятая Матерь, и едина наша на них надежда".

Тайные и явные благодетели беспрестанно являли ему свое содействие. Графиня Анна Алексеевна, по приезде его в обитель Деревяницкую, прислала ему сперва три тысячи, потом десять тысяч руб. ассигнациями и два обоза: один со свечами, ладаном и вином для церкви, а другой с разным хлебом.

Все суммы и приношения на нужды церковные, присылались собственно Фотию и, как писалось, "на его нужды". Конечно Графиня не отделяла нужд Настоятеля от нужд монастыря, но нельзя не признать и бескорыстия, с каким Фотий все подобные приношения и принимал и употреблял, как Настоятель, на нужды своего монастыря. Он мыслил и говорил: "какие у меня нужды? Бог и вечное спасение — вот мои нужды".

Неутомимые труды Фотия, а еще более его ревность к своему долгу, который исполнял с самоотвержением, не могли не произвести влияния на его здоровье, от природы слабое. Боль в груди усилилась до того, что приводила в изнеможение даже душу его, всегда бодрую. Три раза перенес он операцию в груди, которая не доставила ему впрочем облегчения. Для слабогрудых необходима теплая одежда, и Фотий, в последние годы своей жизни, носил по нескольку теплых одежд, даже среди самого лета, потому что грудь его была так слаба, что от малейшего дуновения ветра приходила в болезненное состояние; кроме того, он в это время уже носил вериги.

В упадке, подобном тому, который мы описали в начале настоящей главы, находился из Новгородских монастырей не один Деревяницкий; Сковородский третьеклассный был не в лучшем состоянии, и Духовное Начальство, озабоченное исправлением его, не могло найти лучшего деятеля, как Фотия, который в быстром восстановлении Деревяницкого монастыря показал всю свою ревность. И вот указом Св. Синода, от 29 Января 1822 года, Игумен Фотий произведен в сан Архимандрита и назначен Настоятелем Новгородского третьеклассного Сковородского монастыря. Новый сан принес смиренному и больному иноку, конечно, новые труды и испытания; но давал и случай вновь показать свое усердие в служении церкви.

Фотий не только не нашел в новой обители для себя ничего лучшего; но очевидно лишился и того, чем мог уже утешаться в Деревяницком монастыре. Едва только успел он устроить вверенную его управлению обитель по желанию сердца, как снова нужно было идти в новый путь, для новых подвигов. Украсив и этот монастырь по примеру Деревяницкого, снабдив его всеми нужными средствами, он в короткое управление Сковородским монастырем, навсегда оставил там воспоминание о себе заботливостью о благоустройстве его, введением благозвучного пения, украшением извне и снаружи.

Начальству благоугодно было возложить на него новый подвиг, призвать его в обитель Юрьевскую — Новгородскую. Монастырь Сковородский, подобно обители Деревяницкой, никогда не забудет Архимандрита Фотия, хотя он управлял им только шесть с половиною месяцев, и четыре из них провел, по вызову Начальства, в С. Петербурге.

Труды Фотия в звании настоятеля Юрьевской обители, так важны и так многосложны, что необходимо избрать определенные точки, чтобы вернее и яснее проследить жизнь его. В ней представляются две особенно замечательные стороны: хозяйственная и церковная.

В первом отношении, Фотий является истинным возродителем Юрьевской обители, строителем зданий для братий и богомольцев, созидателем церквей, настоящим хозяином, благоразумным и опытным администратором.

Во втором (церковном) отношении, мы видим его сначала ревностным попечителем о церковном благочинии и собирателем братий, потом неутомимым и красноречивым проповедником слова Божия.

Архимандрит Фотий, получая непрерывные приношения от Графини Анны Алексеевны:

В 1822 г. обновил церковь Жен-Мироносиц, на подворье монастырском, в Новгороде.

В 1823 г. построил церковь Всемилостивого Спаса, с двумя приделами, и церковь всемирного Воздвижения креста Господня.

В 1824 г. украсил соборную церковь во имя Спаса.

С 1825 по 1827 год обновил совершенно, с необыкновенным благолепием, соборный храм Св. Георгия, покровителя Юрьевской обители, пристроив к нему придел Святителя Феоктиста, там почивающего, паперть и ризницу; в то же время выстроил Орловский братский Корпус.

В 1827 г. построил каменную ограду с кладовыми, на монастырском подворье, в Новгороде.

С 1828 по 1831 год, совершенно обновил принадлежащий Юрьеву монастырю скит; построил церковь во имя Божией Матери Неопалимые Купины, с летними настоятельскими кельями, с больничным корпусом, башнею и церковью во имя Архистратига Михаила; пристроил паперть к церкви Нерукотворенного образа Спаса.

Таким образом, в течении десяти лет, Архимандрит Фотий привел Юрьев монастырь в такое цветущее состояние, что те, которые недавно видели разрушение и упадок его, не могли почти верить глазам; другие, которые утратили из памяти прежний жалкий вид его, еще менее могли бы верить словам очевидца.

Не довольствуясь описанными постройками, Фотий до смерти своей украшал и обогащал обитель.

Обновления и исправления, описанные нами вкратце, одни требовались необходимостью, в следствие несчастных событий и положения дел вызывавших на оные, другие были более добровольные, в следствие желания лица, принявшего обитель Юрьевскую в свое покровительство, и искавшего устроить и собрать здесь все, что может располагать к умилению и способствовать к молитве. Конечно, усердие Настоятеля почти одинаково проявлялось как в тех, так и в других работах, тем не менее число побуждений в одних было значительнее чем в других. В числе несчастных для монастыря событий, не можем умолчать о пожаре, случившемся 21 Января 1823 года, почти через пять месяцев после вступления Фотия в Юрьевскую обитель Настоятелем. При начатии литургии огонь охватил теплый собор и пламя быстро распространилось по храму. Несчастное событие могло бы поколебать всякого другого Настоятеля; потрясло оно и Фотия, но не повергло духа его в уныние, и подобно многим другим искушениям, еще более утвердило в благочестии и преданности воле Божией, возвысило самую его душу. Казалось, он так привык к искушениям, так привык исходить из них победителем, что видел уже в них одни благодеяния, и если можно так выразиться, одни посещения Божия, и не столько скорбел, сколько радовался, не столько молился об избавлении от них, сколько благодарил Бога за то, что может, при помощи Его, с терпением переносить их. Как бы предчувствуя, что на развалинах горевшего храма благость Божия даст ему силы и средства скоро воздвигнуть новый, более великолепный, Фотий не уныл духом при виде пожара. Совершая в это время литургию и приближаясь к совершению самого таинства, изумленный несчастным событием, Фотий, в ту минуту, когда ему, почти объятому пламенем, следовало бы бежать из храма, спокойно шел из церкви, неся пред собою святыню в холодный Георгиевский собор, где и окончил литургию.

Не много было здесь поклонников, был только он, да священно-инок старец, за то как исполнены были сердца их пламенною молитвою. Инок-старец совершал таинство Евхаристии, а Фотий прислуживал ему и пел на клиросе. Можно представить с каким умилением и молитвою о помощи воспел он по окончании киноника (причастного): "Милосердия двери отверзи нам". Между тем, в короткое время, огонь превратил теплый собор в пепел и груду развалин, со всеми принадлежавшими к нему пристройками. Еще господствовало пламя и не успел очиститься горизонт от дыма, как с окончанием литургии, при выходе из Георгиевской церкви, Фотий получил известие, что благодетельная рука (читателю не нужно говорить чья) посылает на возобновление обители разных материалов на сорок тысяч руб. асс., — и все это уже на пути в обитель. Такое неожиданное, как бы самим Небом ниспосланное приношение, в эти скорбные минуты, поразило Фотия до слез, и исторгло из глубины сердца его слова умиленные: "Господи, что огнем сожигается обитель, я достоин такого наказания, а что сугубо изливается источник благости Твоея на меня в сей час, сего не достоин я окаянный". Такое подаяние было только первым звеном в неизмеримой цепи дальнейших пожертвований Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской на Юрьевскую обитель. Вслед за нею явились то благодетелями, то утешителями весьма многие; на Руси всегда были и есть благочестивые и добрые люди, так удивляться нечему, что Архимандрит Фотий получал ежедневно приношения и делом и обещанием. И скоро снова процвела обитель Юрьевская. Великолепно стали украшаться златоверхие храмы ее, заблистали святые кресты на них, благолепно начала совершаться божественная служба, установилось неусыпаемое моление, размножилось число смиренной братии, явилось множество благоговейных поклонников, возрасло число усердных посетителей.

В пожертвованиях на Юрьевский монастырь первое начало положил в Бозе почивающий Государь Император Александр Павлович. В 1823 году Его Величество соизволил назначить из казны на всегда Юрьеву монастырю по четыре тысячи р. асс. ежегодно, в замен мельницы, отошедшей в ведомство открытого тогда Военного Поселения. В 1825 году 3-го Октября, Его Величество благоволил прислать из Таганрога крест и икону, при собственноручном письме Настоятелю. Ныне благополучно царствующий Государь Император Николай Павлович соизволил пожаловать обители Юрьевской яшмовые сосуды. Последуя венценосным благотворителям, многие знаменитые особы усердствовали от достояния своего и делали разные вклады в Юрьевскую обитель при жизни Фотия. Супруга Действительного Тайного Советника, известного поэта Державина, кроме денежных приношений, пожертвовала Евангелие и священные сосуды значительной ценности; Граф А.А. Аракчеев положил пять тысяч руб. асс. в пользу Юрьева монастыря, на вечное обращение, в Сохранную казну.

Из этих приношений собрано Архимандритом и положено в Сохранную казну, для обращения из процентов, на поддержание общежития монастырского, более трех сот тысяч руб. асс.; сумма огромная, особенно если сообразить, что все эти вклады произведены с 1823 по 1831 год.

Кроме основного капитала на благосостояние обители, Фотий обогатил монастырскую ризницу драгоценными крестами, панагиями, митрами и разными облачениями для богослужения. На беспрестанные приношения усердствующих сооружены и возобновлены им иконостасы в разных других церквах, вне монастыря; драгоценно украшены иконы, Евангелия, ризы, сосуды в многих церквах.

Рассматривая ближе все эти пожертвования, нельзя не видеть, что всякое благотворительное приношение Юрьевской Обители в продолжение этого времени, сколько происходило из религиозных побуждений жертвователей, столько же было усердною данью живой ревности Фотия к благоустройству обители.

Чтобы иметь понятие о степени устройства монастыря, достаточно привести некоторые извлечения из описания Юрьевской обители автором "Путешествия по Св. местам Русским". Благообразна, говорит он, подземная церковь Похвалы Богородицы, устроенная на подобие древних катакомб, отделанная и украшенная великолепно. Помост ее устлан мрамором по сводам отделанным под мрамор, рассыпаны золотые звезды; иконостас весь исполнен славою Божией Матери; она является здесь в многознаменательных символах: то в виде Неопалимой купины, какая некогда явилась Моисею в пустыне, но обнесенная звездообразным венцом ангельских сил; то с олицетворенною похвалою неба и земли вокруг нее, с ликами земных ангелов и небесных человеков; то радостью всех скорбящих, или Одигитриею, путеводительницею странных, или живоносным источником исцелений, как проявила себя в Царьграде, или как на Афонской горе. Все гласит о ней внутри этого священного подземелья, где никогда не умолкает в честь ее чтение акафиста. Особенно хорошо устройство этой церкви тем, что по древнему чину жертвенник находится в стороне и совершенно отделен от алтаря; таким образом и женщины могут свободно приступать к жертвеннику для приношений, а между тем святой алтарь огражден от суеты, неизбежной при сближении жертвенника с престолом. Против северной двери алтаря, открывается с южной стороны тайная дверь, в гробовой покой Архимандрита Фотия; одна лампада освещает его сумрак. Распятый Господь, и по сторонам Его, Божия Матерь и возлюбленный ученик, написаны во весь рост на восточной стороне; к подножию спасительного креста Христова прислонен мраморный гроб, осененный сереброкованным покровом, с крестным на нем изваянием, и на нем стоит златая икона Знамения Богоматери.

Молитвенная с ним (Архимандритом Фотием) и о нем беседа, невольно проникает в душу, в сей гробовой келии, где упокоился он, после подвигов отшельнической жизни. Свидетельствует о ней и последний приют его, который сообщался во дни его жизни с келиями; сюда часто спускался он, тайною стезею, к своему гробу, чтобы засветить лампаду, или во мраке подземелья углу биться в размышление о вечности, доколе она еще для него не настала".

В сем же месте блаженного загробного жилища возлегла и та, которая устроила своим христианским приношением сие место покоя. Устрояя это место постоянной хвалы Богоматери, она кажется хотела внимать и во гробе хвалебному гласу в честь Царицы Небесной. Железная решетка и потом бронзовая еще стена, с тремя на ней позлащенными иконами, отделяет могильный покой от того места, где совершаются панихиды по усопших Фотии и Графине Анне Алексеевне. "Великолепный образ Неопалимой Купины, горящий драгоценными камнями, а по сторонам его собор бесплотных сил и Предтеча Господень, осеняют своим покровом молитвенную храмину и вместе смертное жилище; для утешительного свидетельства о грядущем воскресении мертвых есть на боковых стенах еще две иконы, бывшие келейными Фотия: одна, семи спящих отроков Ефесских, которые, заснув в пещере во дни гонений языческих, пробудились от сна уже во дни торжества Православной Церкви; другая икона изображает благоразумного разбойника, с оружием креста в руках, "ходящего в рай перед лицом Патриархов: Авраама, Исаака и Иакова".

С левой стороны алтаря пещерной церкви, ведет лестница в верхний собор Всемилостивого Спаса. Верхний Спасский собор сооружен Архимандритом Фотием после пожара 1823 года, на месте домовой церкви благоверных Князей Феодора и Александра Невского. Деревянный, вызолоченный иконостас его украшен с особенною щедростью. Местные иконы, Спасителя и Божией Матери, сияют драгоценными камнями; одна жемчужина, грушевидная, вделана в осыпанный бриллиантами венец ее. "Сокровища Чесменской излились щедрою рукою на храм и на все его принадлежности; изящный вкус распоряжал богатством окладов и утвари церковной. Благолепие умножается при возжении многочисленных лампад огромного паникадила, которое в виде венца спускается из глубокого купола, проливая торжественный свет на полумрак собора. По обеим сторонам главного алтаря, но не на одной с ним черте, устроены два малые придела, во имя Св. мучеников Фотия и Аникиты и успения праведной Анны". Первый находится над жертвенником пещерной церкви и к нему примыкает с левой стороны малая церковь, во имя Св. Алексия Митрополита Московского, устроенная из кельи настоятельской, в память Графини А.А. Орловой-Чесменской, здесь окончившей благочестивые дни своей временной жизни. Возле сего храма покои нынешнего Настоятеля, которые были приготовлены еще Архимандритом Фотием для Митрополитов Новгородских, на случай прибытия их в обитель. Придел Св. Анны сооружен над самою пещерою, где стоят гробы воссоздателя этого храма Архимандрита Фотия и благотворительницы обители сей Графини Анны Алексеевны; к правой стороне придела прилегают бывшие Фотиевы кельи, теперь обращенные в церковь Всех Святых и братскую библиотеку, чтобы молитва и благочестивое размышление наполняли душу посещающих место его жительства. Там совершается всякую субботу литургия по усопших.

"Церковь Всех Святых украшена с чрезвычайным великолепием и особенною любовью к памяти усопшего, жившего в этих келиях. Иконостас составлен из некоторых домашних икон его, украшенных в последствии драгоценными камнями; но преимущественно украшен наиболее чтимый им образ Иверской Божией Матери. Нельзя не дивиться блеску яхонтов, какие встречаются только в утварях царских, и светлой воде алмазов, на которые не обращало внимания око особы, принесшей их в дар. Вид церкви небесной изображен изящною кистью на сводах церкви Всех Святых, чтобы все они осеняли молящихся в благолепном храме, где так много воспоминаний".

Описывая эту церковь красноречивый автор продолжает: "Наместник ввел меня в алтарь и показал, в северной стене, выкладенную из камней молитвенную келию, если только можно дать такое название каменному гробу, в три шага длины и один ширины, с тесным седалищем на одном конце и углублением для иконы на другом.

Там теплилась неугасимая лампада пред иконою Знамения Пресвятые Богородицы. Это была келия покойного, где проводил он, в совершенном безмолвии, всю четыредесятницу, исключая времени божественной службы, и куда уединялся обыкновенно в часы свободные от забот и занятий. Келия сия сообщалась узкою лестницею с гробовою пещерою, ибо туда наипаче любил он спускаться для размышлений о вечности, в виду своего гроба". — Эта лестница ныне уничтожена. — "Несколько раз бывал я при жизни Архимандрита (Фотия) в тех же самых келиях, которые теперь обращены в церковь и никогда не подозревал сего молитвенного покоя в стене, куда он заживо, так сказать, себя закладывал, как в каменную могилу; невольно изумился я столь нечаянному открытию. Замечательно будет лице его в летописях Новгородских: кроме необычайности собственной его жизни, изнурительного поста при ежедневном служении, сорока дневного безмолвия в течении четыредесятницы и других подвигов, которые, быть может, время откроет, — он действительно был не только обновителем своей обители, но и настоящим Архимандритом всех монастырей Новгородских, по древнему назначению Настоятелей Юрьева. От первых времен Великого Новгорода почитался Юрьевский Архимандрит старшим духовным лицом после Владыки; был Благочинным над пятьюдесятью его обителями, кроме пятнадцати, непосредственно от него зависевших, и в последствии получил право священнослужения с некоторыми преимуществами служения Архиерейского.

Возвращаясь от Настоятеля к описанию его обители, не станем говорить о всех украшениях храма и пятиярусного иконостаса, о царских бронзовых дверях, огромных паникадилах, подсвечниках, напрестольной одежде из литого серебра и драгоценной сени, с высоким на ней крестом из Сибирских камней; сокровища кажутся здесь обыкновенными от самого их множества: стоит только взглянуть на две местные иконы, Спасителя и Богоматери, и на одну храмовую Великомученика, чтобы уже более не удивляться ничему другому; не знаешь здесь, что удивительнее богатство ли дара, или беспримерное усердие особы, принесшей такой дар? Дорого ценят золотые оклады местных икон, осыпанные крупными алмазами, яхонтами, изумрудами и сапфирами; венец Спаса и звезда на челе и персях Пречистой Его Матери, горят чудными камнями, несравненными по своей величине и чистой воде. Риза Великомученика усеяна Сибирскими тяжеловесами по швам и воскрылиям, как будто ими скреплено ее чистое золото; щит, шлем и броню Христова витязя по истине можно назвать адамантовыми; особенной величины четыре жемчужины образуют рукоятку и оконечности его воинского меча. Сокровища, принесенные на украшение этой древней Византийской иконы, современной еще великому Ярославу, основателю обители, восходят до чрезвычайной суммы. Щедро убрана также икона Святителя Феоктиста, находящаяся при раке мощей его*. Можно ли после всех этих сокровищ говорить о прочих украшениях и богатствах?

______________________

* Рака сделана из серебра, весом более восьми пудов, с позолотою, отличного мастерства.

______________________

Нельзя умолчать об одном обстоятельстве: вкус и изящество новейших времен руководили обновителей храма, и, не смотря на это, не утрачено ничего древнего, так что даже все новейшее кажется только возобновлением старого. Таким образом сохранился величественной иконостас, золотою стеною подымающийся к высоким сводам, и внутренность алтаря удержала первоначальный свой характер; там лики Святителей, с высоты горнего места взирают на божественную службу и назидательные изречения Святых Отцов, о ее таинственном значении, возбуждают дух молитвы. Все благолепное здание храма, с его знаменательными украшениями, образует из себя полную идею Восточной Церкви".

Познакомившись с великолепием собора, можно вообразить, какие сокровища заключает в себе ризница. Долго было бы исчислять драгоценные митры, кресты и панагии, и шитые жемчугом облачения, которым едва ли есть подобные, по красоте и богатству, разве из числа древних в Патриаршей, Троицко-Сергиевской и Киево-Печерской ризницах.

Рядом с украшениями обители Юрьевской, можем ли мы забыть и о том обновлении, каким одолжены усердию Фотия и Графини, — собор Софийский в Новгороде и прочие обители древнего города, от числа пятидесяти умалившиеся до четырнадцати, и на кои также излит поток обильных даяний от щедрот Графини.

За неусыпное попечение о возобновлении и украшении Юрьевского монастыря, Архимандрит Фотий, со времени вступления в обитель, был в особенном внимании, как у Духовного Начальства, так и у высших светских особ. В 1824 году 16-го июня, Юрьев монастырь исключен из общего благочиния и оставлен в непосредственном ведении самого Настоятеля Фотия, "как благонадежного и препровождающего духовную жизнь, и притом старанием своим приведшего в короткое время древнюю обитель в совершеннейшее по всем частям благоустройство". В 1825 году 31 Января, по засвидетельствованию Митрополита Серафима, что "Архимандрит Фотий привел Новгородский первоклассный Юрьев монастырь в цветущее состояние, имеет пламенное усердие к церкви Божией и благочестивое рвение к пользе отечества", Император Александр соизволил пожаловать Фотию панагию, украшенную бриллиантами и драгоценными камнями, и дозволил ему носить при священно-служении панагию и крест, а вне служения одну панагию. 28 Мая 1827 г. Государь Император Николай Павлович Высочайше повелеть соизволил, чтобы Юрьевского монастыря Настоятелем по смерть оставался Архимандрит Фотий, согласно собственному его желанию. В следующем году он назначен Благочинным монастырей: Старорусского, Спасского, Сковородского, Клопского, Кирилловского, Отенского, Перекомского и Савво-Вишерского. В 1830 году объявлена Фотию благодарность, за неусыпные старания и труды, понесенные им при исправлении ветхостей Софийского собора, которого вся северная сторона грозила падением, а равно и за пожертвование собору разных материалов на значительные суммы.

Никогда Юрьев монастырь так часто как при покойном Фотии, не принимал в стенах своих венценосных посетителей и поклонников. 8-го июля 1825 года, по предварительном извещении, благоволил посетить Юрьевскую обитель Государь Император Александр Павлович, слушал раннюю божественную литургию в церкви Всемилостивого Спаса и соизволил войти в келию Архимандрита Фотия. 24 Мая 1835 года Государь Император Николай Павлович неожиданно изволил посетить Юрьев монастырь, был во всех церквах, в нескольких братских келиях и у схимника. 8-го Мая 1836 года посетил обитель Великий Князь Михаил Павлович, входил в собор, в ризницу и келью Настоятеля. 3-го Апреля 1837 г. посетил обитель, во время путешествия по всей России, Государь Наследник, Цесаревич, Великий Князь Александр Николаевич, и, по благодарном молебствии в храме, удостоил посещением Своим келию покойного Фотия.

Нельзя не сказать хотя несколько слов и о том, что для проезжающих чрез Новгород сделалось какою то заветною, любимою мыслью — побывать в Юрьеве, чтобы на месте поверить молву о настоящей славе обители, и о том, что не было и нет доселе ни одного посетителя, который бы не обозревал с удивлением все здесь редкое, беспримерно богатое и изящное. Путешественник, в благоговейном внимании, забывает усталость и труд пути своего, прогоняет душевную скуку и тоску тихою радостью воззрения на это священное место, так благолепно и чудно украшенное, и выходя из него благодарит с умилением виновника такого сладкого на земном пути утешения.

Остается сказать о трудах Фотия для благоустроения жизни монашеской. Привлекая благолепием в свою обитель монашествующих, он озаботился в то же время составлением стройного чина, который введен им в обители и остался постоянным ее правилом. Придавая блеск храмам своего монастыря, он озаботился оживить древнее пение. По этому в его монастыре усовершенствовано пение столбовое или знаменное, которое восхищает посетителей, увеличивает число молящихся в обители и не бесплодно для обновленного монастыря. В 1830 году, не более 6-ти лет после того, как назначен был в Юрьев монастырь Настоятелем, Фотий написал: "Устав Новгородского первоклассного Юрьева монастыря", в коем, с полнотою и точностью, обозначены и цель общежительных обителей и дух, который должен оживлять их занятия и обязанности всякого лица, которое имеет в них какое либо особое звание. Значительная часть правил или извлечена из наставлений, высказанных древними отцами церкви и руководителями соборов иноческих, или выражает общие требования монашеских обетов. Тем не менее то единство, к какому приведены все эти правила, те пополнения, которые требовались новейшими отношениями обителей и монашествующих к обществу и самой Церкви, то применение к способностям всякого, кто может избрать быт общежительный; указание источников, из коих желающий может и должен искать себе во многих случаях вразумления, — суть такие преимущества, кои навсегда останутся за уставом Фотия.

Действуя собранием и введением правил в своем монастыре, Архимандрит Фотий не преставал заботиться о назидании иноков поучениями.

С особенною христианскою ревностью восходил он каждый воскресный и праздничный день на кафедру проповедника. Уста его говорили от избытка сердца, и слова были живы и действенны.

Автор "Путешествия по Святым местам Русским" справедливо замечает, что: "величайшею из заслуг Фотия было восстановление древнего чина иноческой жизни в своей обители, и возбуждение чрез то духа молитвы; ибо сердце его стремилось к пустынному житию скитских отцев, и посреди окружавшего его великолепия святыни, сам он вел жизнь затворника, умножая строгость ее по мере умножения дней своих. Все что ни обновляла рука его, принимало на себя характер древности, не только зодчество и внутреннее устройство храмов, но и самый чин богослужения и церковные напевы отзывались давно минувшими временами, и потому роднились с сердцем, невольно разжигался дух молитвы, видением и слышанием древнего церковного быта".

Мы привели подлинные слова известного писателя, потому, что они красноречивым и блистательным образом подтверждают рассказ наш о трудах и подвигах усопшего Фотия. Такое беспристрастное свидетельство драгоценно для многочисленных почитателей покойного Настоятеля Юрьевской обители. Далее г. Муравьев говорит: "Очевидным свидетельством благочестия, возбужденного в народе Фотием, служит праздник Воздвижения Честного Креста, па который собираются в Юрьев бесчисленные толпы богомольцев. Архимандрит, соорудив недалеко от св. ворот новый обширный храм, хотел посвятить его Преображению Господню, на память древле существовавшей тут церкви; но, по совету Митрополита Серафима, который сожалел, что столь великое торжество, каково всемирное Воздвижение Креста Господня, ослабевает в памяти христиан, решился обновить праздник сей в Великом Новгороде с особенною торжественностью. Освятив храм в честь Воздвижения Креста, он учредил, с благословения Архипастырского, крестный ход кругом всей обители, и на всенощной, при поклонении Животворящему Кресту, положил на все будущие времена раздавать каждому из приходящих по малому кресту, медному или серебряному. Необычайность торжества начала привлекать богомольцев в обитель ко дню Воздвижения, и доселе нигде не празднуется он столь светло и многолюдно".

Надобно видеть монастырь в день Воздвижения Животворящего Креста Господня, чтобы сознать все величие тамошнего празднования.

"Самый великолепный храм в Юрьеве — собор Великомученика Георгия. Величие божественной службы, по особенному чину, усвоенному Юрьевской обители, стройность и древность столбового пения, которое можно слышать там в совершенстве, все соответствует красоте самого храма, достойного Византийского зодчества XII века. При самом входе в Георгиевский собор, от дверей паперти взоры поражаются блеском бесчисленных лампад вокруг напрестольной сени открытого алтаря, сиянием драгоценных камней на местных иконах, и пышностью риз священно-служителей, как бы во глубине разверзшегося неба, откуда они выходят с зажженными светильниками, как бы на землю, в облаках фимиама и при звуках небесных гимнов. Не так ли, прибавляет красноречивый посетитель Юрьева, отозвались некогда ангельскою песнию лики Софийские предкам нашим, в доме Премудрости Божией, и дом Божий показался им небом, куда ввели они за собою все свое племя Славянское?"

"Таков древний храм Великомученика. Внешнее величие его зодчества соответствует строгою Византийскою простотою внутреннему благолепию. Три главы в честь Святой Троицы венчают собор, и каждая имеет свой особенный характер; они горят ярким золотом на синеве Новгородского неба. Красивая колокольня над святыми воротами довершила собою красоту Юрьева; в ней соединилась Италиянская легкость с Византийским величием, вполне соответствуя характеру всего здания: серебристым густым звуком ее колоколов беседует древний Юрьев с современною ему Святою Софиею, и им сладостно внимает Великий Новгород, разумея сердцем многоглагольный язык, полный минувшего".

Окончив сим обозрение Юрьевского монастыря, автор Путешествия по Святым местам Русским спрашивает себя: "где же ключ живительного источника столь обительными струями непрестанно изливавшегося на обитель?" — и отвечает: "Есть подле обители небольшая усадьба, на том самом месте, где прежде стоял монастырь Св. Пантелеймона, коего уцелевшая церковь до сих пор принадлежит к ней. Там было отрадное уединение избравшей себе это место последним приютом временной жизни, для приготовления к вечной. Там окружали Графиню Анну со всех сторон величественная святыня древнего Новгорода, ибо куда только ни обращала она взор, отовсюду приветствовал и осенял ее многоглавый великий город, бесчисленными своими храмами и обителями".

В это прекрасное уединение, близ Юрьева монастыря, удалилась Графиня Анна Алексеевна, чтобы быть ближе к обители, для которой пожертвовала столькими сокровищами и богатствами, и к отцу духовному, которого считала своим руководителем на пути к будущей вечной жизни, и прибавим к праху родителя, который она перенесла под тихую, ею украшенную сень храма Великомученика Георгия.

Три мраморные плиты, всеченные в стену и украшенные гербами Князя Орлова и Графов Орловых, обозначают места покоя близких ее сердцу; над одною из них изображен во весь рост Святитель Алексий, держащий в руках позлащенную икону Божией Матери,* пред которою всегда теплится лампада,** неугасаемо, освещающая, как надеждою воскресения, светом своим семейную усыпальницу Графини Анны Алексеевны.

______________________

* Сия икона была в Чесменском бою с Графом Алексеем Григорьевичем.
** Всех неугасимых лампад в сей обители от Графини А.А. находится: в Георгиевском соборе 1, — в летнее же время 5, в Спассовском 8, у Всех Святых 3, в Пещерной церкви 1, в самой пещере 3, в Скиту 1.

______________________

Полагая прах родных под кровом Юрьева монастыря, Графиня Анна Алексеевна вручила хранению монастыря и грамоты, дарованные ее родителю: на Графское достоинство Генерал Маиора Алексея Григорьевича Орлова и на утверждение прежнего герба Фамилии Орловых, за собственноручным подписанием Императрицы Екатерины II, 1764 года Декабря 30 дня; и на внесение в герб Генерал-Аншефа Графа Алексея Григорьевича Орлова Кейзер-флага, за истребление Турецкого Флота при Чесме, за собственноручным же подписанием Императрицы Екатерины II, Сентября 10 дня 1773 года.

Непрестанные заботы о благоустройстве обители и труженическая жизнь Настоятеля развили в нем начала неизлечимых болезней, которые ускорили смерть его.

Проводя всю жизнь в замечательном благочестии, Фотий с 1832 году сделался еще более строгим к себе, и, живя бренным телом в обители земной, духом и мыслями переносился в селения Вышнего. Помышляя единственно о Боге и спасении души, он отказался от всего земного. Служа ежедневно и пребывая в храме почти безвыходно, он как бы забыл обыкновенные требования бренного тела своего: пищу, сон и покой. При всей слабости здоровья в последние годы жизни, вовсе не хотел употреблять лекарств, и смирял себя постом, трудами и строгим воздержанием. Приводя на память великий день Господень и последний страшный суд, который, по слову Сына Божия, должен открыться внезапно, Архимандрит Фотий каждую полночь бодрствовал и молился о себе, о братии и всех христианах. Днем, после обыкновенного обеденного времени, он не давал сна очам и покоя плоти. В эти часы, выходя часто в монастырские сады, насажденные его же рукою, удивлял окружавшую его братию своими трудами и распоряжениями. Несмотря па летние жары и слабое здоровье, он трудился не только до поту, но и до совершенного изнеможения, и нередко едва посаженное молодое деревцо заставлял или вовсе срубать или обрезывать все его ветви, или пересаживать в новое место, и часто из хорошего в худшее. Окружавшие Архимандрита недоумевали о таких его поступках; действия эти имели тайный смысл. Фотий не обращал внимания на толки, кои иногда по этому поводу возникали. Он хотел действовать примером, приучать к терпению опытом, по древним правилам основателей монастырского жития, желал трудившимся дать некоторое изображение душевного их состояния. Человеку, поселившемуся в обители, чтобы принести всего себя в жертву Богу, не надлежало ли прежде всего отвергнуться от самого себя, по заповеди Господней, а для того отсечь и волю свою, и свой ум, и с корнем вырвать все страсти? Не надлежало ли выйти из обширного и просторного мира, пересадить себя в тесное и убогое жилище монашеское, и взирать на себя как на странника, быть ниже последних, безвестных в мире граждан, и, в замен всех этих лишений, принять крест, облобызать нищету, сочетаться невозвратно с смирением, поработить себя безусловному послушанию, не скорбеть душею ни о чем земном, и думать только о Боге и вечности? Такой великой истине учил Фотий самым делом и иносказательными примерами иночествующую братию свою.

Когда наступал Великий пост, Архимандрит, совершенно закрывая уста на время четыредесятницы, кроме храма и службы Божией, да не изыдет ни одно праздное слово из уст, являлся в продолжение всех семи недель безмолвным, но красноречиво-трогавшим проповедником смирения, самоотвержения и укрощения всякого чувства плотского. В продолжение последних лет, он не знал иной пищи, кроме просфоры и иногда самой простой жидкой кашицы, чтобы промочить иссохшую гортань; не употреблял другого пития, кроме воды.

Богослужение, в последние годы жизни Фотия, начинавшееся всегда в полночь, а в дни Великого поста соединявшееся но порядку дневного времени с третьим, шестым и девятым часами, делало всю обитель одним общим храмом. Во всю первую неделю Великого поста церкви не запирались ни на минуту; моление не прекращалось; богомольцы непрерывно находились в храмах. Но кто предварял всех их вхождением в церковь, молитвою и пением церковным? Кто прежде других возжигал светильники пред иконами Христа и Пресвятой Богородицы? Фотий входил первый во храм, и выходил последний. Очередной приставник видел только, как Настоятель поправлял лампады, неугасимо горящие перед местными образами. В таких случаях, по слову евангельскому, первый являлся последним, старший смиренным слугою младшего.

Не довольствуясь и этим строгим образом жизни и почти беспрерывною молитвою, и желая постоянно напоминать себе смертный час, суд и жизнь будущую, Фотий устроил для себя два, одно другого теснее и уединеннее, жилища: гроб и потаенную клеть молитвенную*. Гроб указывал на конец всякой суеты человеческой, и отвращал от мира; молельня возвышала душу его до небес, и воспламеняла желание жить только для неба и вечности. В эту келью Фотий каждую полночь и каждый день в третьем, шестом и девятом часу вечера удалялся плакать и молиться. Здесь то, в истинном затворничестве, как древние отшельники преклонял колена, и со слезами воздевал руки к образу Пресвятой Девы.**

______________________

* Задолго до кончины своей он желал принять схиму и даже приготовил ее. Она найдена в келии после его смерти, и теперь хранится в монастырской ризнице.
** Во всю жизнь свою Фотий питал особенную любовь к Божией Матери и особенное благоговейное усердие к Ее имени. По этому он устроил в Юрьевской обители особый храм Похвалы Божией Матери, где, кроме местного в иконостасе Нерукотворенного образа Спасителя, все без изъятия иконы представляют разные изображения Божией Матери, и установил в нем неусыпно, день и ночь, чтение акафиста Богородице. Мать Фотия, умирая, поручила его заступлению Пречистой Девы Марии, благословив сына образом Знамения Божией Матери, и как бы завещала ему всего более молиться Утешительнице скорбящих.

______________________

Так благочестиво и подвижнически текли последние годы жизни Архимандрита Фотия в Юрьевской обители, так видимо отрешалась боголюбивая душа его от бренного тела, постоянно возносясь мыслью и желаниями в горние селения.

С 1837-м годом кончается деятельность Фотия; следующий 1838 год не присоединился к общему числу лет его.

В начале Декабря 1837 года Архимандрит Фотий почувствовал болезнь, которая при дальнейшем развитии сделалась смертельною; заметно потухали взоры его, истаивали силы. Видя приближавшуюся смерть, и как бы предваряя приход ее, он стал чаще ходить к своему гробу, молиться, плакать и беспрестанно думать о последнем смертном часе.

Как поучительна кончина такого мужа! Обращая печальный взор на последние дни и часы Фотия, нельзя пи видеть, ни слышать его без искренних слез умиления.

"В последний раз стою я здесь с вами, братия и чада моя о Христе Иисусе возлюбленная, пред сим божественным престолом, и вкушаю на земле сию и Ангелами невкушаемую небесную пищу — Святое тело и Святую кровь Спасителя нашего," сказал он, опершись на плечо Иеродиакона, читавшего вслух послепричастные молитвы. От крайнего истощения сил он едва держался на ногах. Это было 7-го Января 1838 года. С того дня Архимандрит Фотий слег на болезненный одр, и уже не вставал с него. Кто только виделся с больным, каждый выходил из кельи с горькою мыслью о близкой и неизбежной его смерти. Глаза его начали потухать и предвещали скорую кончину. Видно было, что исполнилась мера трудов его, и настало время вечного покоя; исполнилась мера подвигов, и настало время вечного веселья. Чувствовал это и сам смиренный отшельник, и в последний раз начертал дрожащею рукою два следующие писания: одно, обнаруживающее истинную кротость и смирение души его, а другое исполненное христианской любви ко всем.

1-е.

"Пяток Седм. Пер.

"Во вся дни и часы я, по причине горькой смерти, не молился вместе с вами, но вопил как Иов: отцы и братия, и чада, вси вы приступаете к покаянию, простите мя днесь: я не могу приобщиться с вами, истинно умираю, а лица вашего не созерцаю, яко грешник. Отец ваш Наст. Арх. Фотий.
Прощайте"

2-е.

"Ответ всем един.

Что вы ищете? Кого вы ищете? Священно-Архимандрита Фотия-отца? Нет зде: он умер и уже не видим его, и не увидим, как зде видели его всегда. 1838 г. 18-го Февраля".

Эти два письма были последние, написанные истомленным и умиравшим иноком на болезненном одре.

Скрываясь от света, он сказал всем окружавшим его. "Спасися вся земля, всем спастися желаю".

И с этой минуты прощания вся обитель облеклась в печаль; на лице каждого резкими чертами изобразилось сетование о потере отца и духовного наставника; каждое сердце наполнилось неутешною горестью; приближенные и богомольцы плакали.

Обитель не вместила и не могла вместить всей скорби и плача об умирающем, также как и добродетели его не заключались в стенах ее одной. Скорбная весть о кончине Фотия быстро пронеслась во все стороны. Все знавшие его предались сетованию и непритворной печали. Один плакал о нем как о благодетеле; другой сетовал о наставнике духовном; третий о покровителе гонимых, защитнике невинных; четвертый о помощнике бедных и сирых; все лишались в нем благочестивого и добродетельного мужа! Три раза принимал он таинство Елеосвящения; в последний раз перед самою кончиною.

Наступил вечер с 25 на 26-е Февраля; ударил обычный полночной час молитвы Архимандрита Фотия. Все иноки собрались и, окружив болезненный одр его, как бы в исполнение прежнего его обычая в полночь входить в кельицу и там молиться, терпеливо ждали минуты, когда он, не пропускавший и в болезни этого времени для молитвы, вознесет мысль свою к Богу. Но он уже не мог читать молитвы, и из груди его вырывались одни предсмертные вздохи; слова уже замирали в устах; светлые и дышащие любовью взоры обращались на предстоявших, чтобы последний раз утешиться мысленною беседою с любезными братьями. Наконец он безмолвно простился и благословил всех, окружавших одр его. Во втором часу утра душа его воспарила к Богу, к которому так постоянно и пламенно возносилась молитвою.

Нельзя изобразить всей глубины скорби иноков, окружавших усопшего Настоятеля. Громкий плачь, после безмолвного тяжкого чувства, наполнил келии покойного. В продолжение девяти дней, пока стояло тело его в келии, иноки молились, не предавались покою, плакали и не хотели расстаться с своим Настоятелем и благодетелем.

В то время не было в Новгороде Преосвященного Епископа Старо-Русского Феодотия, нынешнего Епископа Симбирского и Сызранского; он находился в Старой Руссе, для обозрения паствы. Лишь только печальная весть дошла до него, Архипастырь поспешил отдать последний долг любви и уважения к усопшему; неоднократно совершал панихиды по новопредставльшемся, и сам пожелал предать земле тело его. Приготовление к погребению было необычайное; стечение народа бесчисленное, в продолжении девяти дней все более и более возраставшее; милостыни по усопшем явно и тайно текли рекою, и раздавались беспримерно. В третье воскресенье Великого поста совершилось отпевание останков Архимандрита Фотия. Собралось все Новгородское и ближайшее к Новгороду духовенство, для отдания последних почестей усопшему.

Отпевание происходило в холодном Георгиевском соборе.

Во время трогательной песни: "Приидите, последнее целование дадим, братие, умершему..." высокие своды храма огласились громким плачем и рыданиями сирых, бедных и всех призренных усопшим. Везде слышались и раздавались слова: "отец! благодетель! защитник!" Никто не думал хвалить его за благочестие: так уже свыклись с мыслью, что Фотий образец мужа, исполненного истины и добродетели.

Тело почившего обнесли кругом Юрьевской обители, как Настоятеля ее; умилительная духовная процессия, вся, по его завещанию, в белых одеждах, протянулась чрез всю обитель. Потом гроб отнесен был в церковь Похвалы Божией Матери и поставлен на месте, еще при жизни им самим избранном и устроенном, где заупокойная служба со дня кончины и до ныне постоянно совершается, по желанию Графини Анны Алексеевны. Кроме заупокойной литургии, каждый день бывает лития по усопшем, а каждую субботу панихида, совершаемая соборне Настоятелем, кроме дней праздничных.

Фотий жил всего 46 лет. Юрьевская обитель внесет золотыми буквами имя его в свою летопись.

ГЛАВА IV
Благочестивые труды Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

Обращая мысленный взор на жизнь Графини Анны Алексеевны в уединении возле Юрьевской обители, мы хотим изобразить ее благочестивые подвиги, будучи вполне уверены, что читатели не с любопытством только, но и с назиданием проследят картину сокровенной добродетельной жизни, посвященной богомыслию. Дух первых времен христианства проявляется в подобном отвержении от благ земных, в равнодушии к мирским почестям и особенно к богатству.

При жизнеописании Гр. Анны Алексеевны, мы остановили внимание на Архимандрите Фотии, именно потому, что значительная часть созданий и подвигов необыкновенного мужа принадлежит участию Графини Орловой; с другой стороны потому, что духовный характер подвигов и очерк подвижнической жизни ее могут считаться в значительной мере плодом влияния Архимандрита Фотия на духовную жизнь Графини.

Боголюбивая душа Графини Анны Алексеевны за много лет до своей кончины отчуждилась от той жизни, которую называем мирскою, и рано стала возноситься мыслью и желанием в горние обители Христовы. Много лет она жила единственно для Бога, особенно с той минуты, как поселилась близ Юрьевского монастыря. Не было дня, в который бы она не посетила храма Божия; не было случая, который бы она пропустила сделать ему приношение.

Во всех душевных свойствах и во всех внешних действиях она являла образ сокровенной в Боге жизни, благочестивой и подвижнической, достойной подражания, полной деятельной любви к ближним и благотворения.

Перенося место своего жительства, как можно ближе к Юрьеву монастырю, она искала местного пособия в деле благочестия; надеялась под надзором отца духовного вернее исполнять христианские подвиги добра и молитвы, в некотором удалении от света. Так нежная лоза, устремляясь призванием своей природы вверх, ищет себе опоры, и не оставляет ее и после того, как достигнет значительной высоты и по видимому окрепнет.

Переселясь в приют возле Юрьевского монастыря, Графиня вела жизнь еще строже прежнего, и почти совершенно посвятила себя трудам благочестия, имея в виду одну цель — спасение души здесь, для приобретения вечного блаженства там.

Таким образом, с юных лет обратившись не к миру и его суете, а к Богу и своему спасению, она возлюбила смирение иноков и христианское, трудное терпение; предалась воздержанию, посту, молитве, милостыне; посвятила Богу и свое богатство и свою душу и тело; видимо и постепенно наконец сделалась тем, чем показала ее блаженная, христианская кончина, о которой расскажем в своем месте.

Более двадцати пяти лет почти постоянно живя возле Юрьевской обители, она, особенно в последние годы, ежедневно слушала всенощную службу и раннюю обедню в нижней церкви Похвалы Богородицы, с литиею каждый день и с панихидою по субботам, кроме праздников, по ее родителях и по усопшем Архимандрите Фотии. Она считала его тоже своим отцом, потому что он воспитал в ней жизнь духовную.

Во время Св. Четыредесятницы, Графиня приезжала к общей божественной службе в церковь Всемилостивого Спаса. В Великий пост проводила большую часть дня в церкви, а по ночам предавалась уединенной домашней молитве. В это время воздержание в пище Графини усиливалось до постничества древних отшельников: в первую неделю поста до субботы она не вкушала ничего, кроме просфоры и теплоты в храме в среду и в пятницу за преждеосвященною обеднею, а в страстную неделю принимала пищу только в великий четверток. Приобщалась Святых Таин каждую субботу и воскресенье; вставала в эти дни в два часа по полуночи, и первая являлась к заутрени в три часа. День, в который сподоблялась приобщиться Святых Таин, Графиня всегда называла днем блаженства и душевного торжества: она жаждала только манны небесной, источника вечной жизни, для которой бросила богатство, наслаждения света, почести и все земные удобства. Даже в те дни, когда церковь не предписывает поста, и разрешает на вкушение пищи более питательной, Графиня не позволяла себе пользоваться предлагаемою свободою, не вкушала мяса, не употребляла и пищи молочной, а рыбную принимала только тогда, когда она разрешается церковным уставом.

Отказавшись от удовольствий мирской жизни, Графиня Анна Алексеевна не прекратила всех отношений к обществу, и несла все обязанности, наложенные на нее высоким ее званием.

Во всякое свободное время, она читала псалмы Давидовы; первый, третий, шестый и девятый часы, — акафист Спасителю и Божией Матери, Великомученице Варваре и другим святым, канон Ангелу Хранителю. Каждую полночь вставала и двенадцать раз повторяла молитву: "Богородице Дево, радуйся". Чтобы не пропустить желанной минуты, Графиня никогда не спала до наступления этого часа на обыкновенной своей кровати, впрочем самой простой и незавидной, а на особенном диване в молитвенной своей комнате, прямо против иконы Казанской Божией Матери и прочих святых икон, и уже после совершения полунощной молитвы отходила в опочивальню. Так проводила жизнь дочь знаменитого Чесменского героя.

Во время божественной службы в нижней церкви Похвалы Божией Матери, Графиня становилась всегда перед образом Божией Матери Неопалимой Купины, любила перед Нею преклоняться и лобызать пречистые Ее стопы. По окончании службы церковной прикладывалась обыкновенно ко всем святым иконам.

Графиня усердно посещала и другие святые места, Божие храмы, монастыри и лавры. В Киевской лавре незадолго до своей кончины была два раза, и жила там долгое время, питая к ней особенное благоговение, как к древнейшей Русской святыне и колыбели святой Православной веры в отечестве.

С людьми благочестивыми и наученными опытом любила беседовать о подвигах святых угодников Божиих, о местах их подвижничества, о святом граде Иерусалиме и горе Афонской; всегда желала быть в Иерусалиме, поклониться Святому Гробу. С душевным умилением беседовала о местах, освященных стопами Спасителя и пребыванием Пречистой Девы Богородицы, и о распространении христианской веры.

Набожность Графини служила источником чистой, полной любви к ближнему. Пламенея любовью к Богу, она во всех ближних видела Христову братию, и не жалела для них ничего. Истинно благочестивая в душе, Графиня Анна не льстилась при этом ни людскими похвалами, ни мирскою суетною славою. Жертвовала Богу и ближним, по непреоборимому влечению души, потому что чувствовала в этом необходимую потребность; жертвовала и явно и тайно, как представлялся случай, с постоянством, по истине удивительным. Лучшими свидетелями этой истины не только Юрьевский монастырь, из развалин ею воздвигнутый, благоукрашенный, обогащенный, но и все наши лавры, все монастыри Русские и монастыри святой Афонской горы, кафедральные соборы, множество других церквей, все Попечительства о бедных духовного звания, одаренные то вкладами, то украшениями и улучшениями.

Все эти наружные жертвы, все эти видимые подаяния во славу Бога, на украшение обителей и храмов, и на пользу бедных и неимущих, соединялись с особенным внутренним смирением, и с удивительною ко всем приветливостью.

Самолюбие вовсе не было известно Графине Анне Алексеевне: она ласково и с благодарностью принимала замечания, и представляла собою образец смирения, хотя могла по справедливости гордиться и знатностью своего происхождения, и великими заслугами родителя, и превосходством своего воспитания и образования, родственными связями с знатнейшими Фамилиями в государстве и особенно постоянным вниманием и благоволением к ней Членов Императорской Фамилии, к Которой питала безграничное благоговение и преданность.

Одинаково принимала она богатых и бедных, самых знатных людей и самых незначительных в обществе; и те и другие равно пользовались ее радушным приемом, если не находила их слишком чуждыми себе по духу.

Графиня никогда не увлекалась гневом иди досадою. Удивительная способность владеть собою развилась в ней с самых молодых лет, и с летами все более и более утверждалась, особенно в Юрьевском уединении, где не встречала и предметов, которые могли бы возмущать и волновать ее душу.

Когда обстоятельства вызывали строгость и взыскательность, она предпочитала христианское терпение и снисхождение к слабостям ближнего.

Обязанности своего звания исполняла всегда с точностью; была терпелива во всех действиях; христианские подвиги совершала без тщеславия и не знала препон милосердию. Требуя от управляющего каждодневно отчет в расходах, делала это для того, чтобы видеть меру, в какой могла на другой день творить благодеяния во славу Божию.

Нищие и бедные со всех сторон текли к Графине, являлись повседневно, и утром и вечером, были радушно всем довольствованы, и отпускались с милостынею.

ГЛАВА V
Мирская жизнь Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

Предаваясь трудам благочестия, благотворения, поста и молитвы, Графиня Анна Алексеевна исполняла вместе с тем обязанности, возложенные на нее высоким ее званием при Высочайшем Дворе.

Она была Каммер-Фрейлиной Их Величеств, Императриц Марии Феодоровны, Елисаветы Алексеевны и Александры Феодоровны, и всегда искала случая служить и показать свою преданность Августейшему Дому.

Пожалованная во Фрейлины семи лет от рода, за особенные заслуги родителя, Графиня, при дальнейшем прохождении этого звания, удостоилась получить от Императрицы Марии Феодоровны портрет Ее Величества, в 1817 году, с пожалованием Камер-Фрейлиною; блаженной памяти Государь Император Александр Павлович наградил ее портретом Императрицы Елисаветы Алексеевны, а в коронацию благополучно царствующего Императора Графиня получила знаки ордена Св. Екатерины меньшего креста. Ее Величество Государыня Императрица Александра Феодоровна осчастливила ее также пожалованием Своего портрета. Таким образом она имела награды и большую часть отличий, каких может удостоиться в России лице ее пола, поставленное в возможность служить Царственному Дому и отечеству.

Отправляя свои обязанности при Высочайшем Дворе, Графиня Анна Алексеевна летом 1826 года сопровождала Императрицу Александру Феодоровну в Москву на коронование. В продолжении торжества находилась все время при Ее Величестве.

В 1828 году, сопровождала Ее Величество Государыню Императрицу в Одессу, и оттуда, чрез Киев, возвратилась в Петербург.

Потом Графиня сопровождала Государыню Императрицу в Варшаву, и сопутствовала Ее Величеству в Берлин.

Графиня Анна Алексеевна, по воле Государыни, сопровождала также Ее Величество в Прусскую Силезию, в Фишбах, где Ее Императорское Величество изволила иметь свидание с Августейшим Своим родителем и с Своею Фамилией. Это была последняя поездка ее с Царственными особами.

Окружавшие Графиню Анну Алексеевну не помнят, чтобы она в продолжение всей своей жизни была когда либо опасно нездорова. В 1826 году, находясь в Москве, почувствовала лихорадочное состояние, но скоро освободилась от болезни. В 1848 году в доме ее умерло несколько человек от холеры; Графиня была этим встревожена, но, имея твердую веру и упование во всех случаях на милость Божию, перенесла благополучно опасения.

Графиня, в пребывание в Петербурге и Москве, соображалась с требованиями, налагаемыми на нее общественными условиями и светским приличием. Охотно принимала у себя в доме посетителей, но сама не любила выезжать в гости; привычка эта досталась ей от родителя. В обществе и беседе, Графиня ни словами, ни обращением, ни чем не давала заметить о строгой жизни, которую вела в тишине для Бога и спасения души.

Видевшие ее только в гостинных и не подозревали, что она проводит большую часть времени в молитве и благочестивых трудах. Благочестие Графини, для знавших ее, проявлялось в обществе в чрезвычайной приветливости к людям, коих другие считали ничтожными, в забвении огорчений, наносимых иногда невольно, в чрезвычайной терпеливости, в точном исполнении даваемых обещаний, и готовности на всякое доброе дело.

В обществе трудно было найти другую даму, столь же знаменитую, столь же богатую, и при том столь же снисходительную, как Графиня Анна Алексеевна.

ГЛАВА VI
Пожертвования Графини Анны Алексеевны

Упомянув о подвигах Графини Орловой в отношении к ней самой и ближним, скажем словами А.Н. Муравьева, что еще более достойны внимания, и, конечно, незабвенны будут ее подвиги в отношении к Православной Церкви. "Кто не подивится благолепию обители Юрьевской, к коей особенно лежало ее сердце, и которая действительно заслуживала внимание, как древнейшая после Печерской, основанная Ярославом Великим. Не ей ли обязаны своим благосостоянием и все прочие обители Новгородские? И собор Софийский испытал ее щедрую руку — под его древнею сенью Святители Никита и Иоанн почивают в серебряных раках, от нее пожертвованных: все это памятники исторические. Ею украшен, или, лучше сказать, создан новый великолепный храм Ростова в обители Святителя Димитрия, где украсила она и раку Св. Иакова. Еще не довершен храм обители Задонской, но кто положил ему основание? Лавра Печерская исполнена ее щедрых даяний; так — в Успенском соборе, по ее усердию, бронзовый иконостас, ценою в миллион, должен был заменить деревянный. Великолепная рака Великомученицы Варвары в златоверхой обители Михайловской, вылитая вся из серебра, останется всегда народным памятником усопшей; и в Почаевской лавре, недавно возвращенной к Православию, уже есть залог ее пламенной ревности: серебряная гробница первоначальника Иова и богатые украшения горнего места вокруг чудотворной иконы".

Из этого обзора главнейших ее приношений, замечаем, что они были жертвуемы преимущественно на пользу монастырей, которые считала Графиня священным хранилищем церковных уставов и благочестия; в них окончили земную жизнь большая часть святых угодников, прославленных чудесами в Православной Церкви.

Особенное внимание обращала она на монастырь Юрьевский в Новгороде. Причина такого участия Графини к благолепию этой обители известна из оставшихся после нее бумаг и документов. В своих записках, в 1827 году она писала:

"По кончине родителя моего, наложила я на себя обет пред Господом Богом, сделать в память и во спасение душ представившихся родителей моих и рода моего значительное какое либо богоугодное заведение. По долговременном и зрелом обозрении обета моего, Господь открыл мне случай исполнить оный над святою обителью — Новгородским первоклассным Юрьевым общежительным монастырем; к чему главнейшие побудительные причины были следующие:

1. Что Священно Архимандрит Фотий, известный всем по строгой монашеской жизни, избран мною в Наставника и Духовника, и по воле, и именно, по указанию Серафима Митрополита должен был сделаться моим Наставником и Духовником, прежде, нежели был еще Настоятелем Юрьева монастыря.

2. Юрьев монастырь есть здание древнейшее в России, основанное Ярославом Великим в 1030-е лето по Рождестве Христове, при самом начале веры в России; а соборная церковь Святого Великомученика и Победоносца Георгия создана в 1119-е лето Великим Князем Мстиславом и сыном его Святым Великим Князем Всеволодом, которая церковь и до ныне стоит, в продолжении семи сот лет, без всякой перемены: между тем Юрьев монастырь, время от времени, в такое пришел крайнее запустение, что уже никаких обыкновенных средств высшее Духовное Начальство не имело в виду к поддержанию его.

Почему, в бытность мою в Петербурге в 1822 году, Его Высокопреосвященство Митрополит Серафим, намереваясь сделать Настоятелем в Новгородский первоклассный Юрьев монастырь Архимандрита Фотия, сообщил оное намерение мне, с тем, чтобы я всевозможно помогала в обновлении запустевшей обители сей Архимандриту Фотию, яко Наставнику и Духовнику своему; я же соревнуя древним соорудителям и поддержателям сей обители, почла возобновление оной делом святым и богоугодным, и паче иных заведений решилась обет мой, данный по кончине родителя моего, весь исполнить над сим монастырем.

3. Таким образом решимость моя на обновление сей обители имела главное основание — известные мне тщание и неусыпные труды Архимандрита Фотия, который доказал на самом деле, что никто кроме его, по чистоте совести и усердию к Богу, не мог привести в исполнение Богу данный мною обет, как сердце мое того желало; при чем подкреплялось удостоверение мое и соглашением на все Его Высокопреосвященства Митрополита Серафима.

4. К непременному же и безостановочному исполнению сего, Богом внушенного мне обета, удостоилась я получить Высочайшее в Бозе почивающего Государя Императора Александра I-го подтверждение.

Таким образом, при слабом усердии моем, Настоятель обители Архимандрит Фотий приводил все в исполнение, сообразуясь с волею и приказанием Его Высокопреосвященства Митрополита Серафима, коим он, в полном смысле истинного и смиренного монаха, всегда руководствовался. События доказали, что неусыпные труды его не остались вотще: ибо, на место превращенных двумя пожарами в пепел двух церквей, воздвигнуты и возобновлены две другие: первая — Всемилостивого Спаса Нерукотворенного Его образа; а вторая во имя всемирного Воздвижения Честного Креста Господня, в память покойного Государя, благодетеля обители; третья — возобновлена соборная древняя церковь Святого Великомученика и Победоносца Георгия; и сверх того весь монастырь по всем частям возобновлен и устроен: порядок, чин церковный и монашеский устав общежития иноческого, но примеру древних святых обителей, и прочее заведение, — все установлено и приходит в настоящее состояние".

Видим из этих слов всю систему и цель главнейших приношений Графини. И как главным поприщем ее благотворительной деятельности была Юрьевская обитель, то считаем необходимым войти в некоторые исторические подробности об этом знаменитом монастыре, древнейшем из обителей Русских.

В древности он назывался лаврою, а при распределении церквей и монастырей в штаты, отнесен в разряд монастырей первоклассных. Расположенный в трех верстах от Новгорода Великого, по левому берегу Волхова, на месте возвышенном, недосягаемом разливом весенних вод, монастырь Юрьевский в половодие представляет живописную картину: в воде со всех сторон, кажется сооруженным на возвышенном острове.

К северу от монастыря лежит Новгород; на восток видно Городище, любимое местопребывание первого Русского Князя Рюрика, и монастыри: Кирилловский и Сковородский; на юг тянется озеро Ильмень.

Время основания Юрьевского монастыря восходит к 1030 году, когда княжил в Новгороде Ярослав Владимирович. По сказаниям Псковской летописи, Князь ходил в этом году на Чудь, победил ее, поставил град Юрьев, и по возвращении в Новгород, вероятно желая увековечить свои победы над Чудью, положил основание обители Юрьевской, устроив ее первоначально деревянную.

Около ста лет существовала обитель Юрьевская, когда последовала закладка каменной церкви во имя того же Святого Великомученика и Победоносца Георгия, при Князе Мстиславе, в 1119-м году; но достроена при сыне основателя, Всеволоде Гаврииле, вероятно после его похода, в 1133-м году, на Чудь и возвращения отторгнутого из владения Русских Юрьева. Тогда же построены были два придела, один во имя Благовещения Божией Матери, другой во имя благоверных Князей Бориса и Глеба, родственников Мстислава, на высоких хорах, по древнему, как замечает описатель Русской святыни, чину церквей Греческих, где главный престол никогда не был стесняем боковыми.

Хотя архив Юрьевского монастыря много пострадал от Шведов в начале семнадцатого столетия, однакож мы утвердительно можем сказать, основываясь на несомненных актах, что в этой обители, кроме храма во имя Св. Великомученика Георгия, освященного при Князе Всеволоде, существовали еще: 1, церковь Преображения, построенная над главными северными вратами в 1160-м году и возобновленная в 1297 году; 2, церковь во имя Св. Алексия Митрополита, построенная на юг от соборной в 1539-м году. Оба храма снесены в 1761 году, по ветхости, грозившей им падением.

Самый храм Св. Георгия, обновленный в начале XIV века, подвергался опустошению при нашествии Шведов, в смутное время самозванцев, и обновлен щедротами Царя Михаила Феодоровича. Знаменитый современник Петра Великого, Иов, Митрополит Новгородский, призрел также пастырскими заботами храм Великомученика, при содействии Юрьевского Настоятеля Гавриила.

После прекращения Шведских набегов, обитель Юрьевская значительно возвысилась в своем благосостоянии и застроилась церквами на собственные средства.

В XVIII столетии монастырь имел внутри и вне, кроме соборного храма во имя Св. Георгия, главной своей святыни, церковь Св. Феодора и Александра Невского, каменною, выстроенную в 1761 и освященную в 1763-м году; церковь Св. Николая, деревянную, против Александровской, которая была несколько раз перестроиваема: сооружена первоначально в 1736-м, переделана в 1742, разобрана в 1763 и заменена другою, во имя того же Святого, четвероугольною каменною церковью в два яруса, заложенною в 1760-м году. В этот промежуток времени монастырь приобрел колокол замечательной величины, в 225 пудов, отлитый первоначально в 108 пудов, потом перелитый в 1733 году при Настоятеле монастыря Иосифе. На колоколе изображен восьмиконечный крест, Св. Георгий Победоносец сидящим на коне, и вензель Грузинскими буквами (вероятно Архиепископа Иосифа). Это благосостояние едва составляло тень того величия, каким красовалась обитель в древности; источниками к украшению служили различные вклады и привилегии.

Во время Царей, Юрьевский монастырь, за великолепие и богатство, назывался лаврою, владел землями, несколькими домами и садом в Новгороде; имел до 5000 душ крестьян и 3800 десятин земли, доставлявших ежегодно более 8000 четвертей ржи и более 20000 стогов сена. В ведомстве его, или лучше под непосредственным его управлением, находилось до 50 других обителей Новгородских, из коих многия истреблены временем. В 1704 году, при учреждении штатов монастырей, Юрьевская обитель, утратив название лавры, приписана к первому классу.

Чтобы пояснить историческое значение монастыря, укажем на письменные памятники, сохранившиеся в нем, интересные для любителей древности.

Главнейший из них подлинная грамота Великого Князя Мстислава, сына Мономахова, соорудившего Георгиевский храм; она может быть отнесена к древнейшим из всех грамот, какие уцелели у нас от всеистребляющего времени. Грамота писана на пергаменте и скреплена серебряною печатью, с изображением на одной стороне сидящего Спасителя, а на другой Архангела Михаила; дана в обитель вместе с блюдом Всеволода, о коем в ней и упоминается. Вот текст грамоты:

"Се аз Мстислав Володимирь сын, държа руску землю в своие княжение, повелел иесмь сыну своему Всеволоду отдати ... це святому Георгиеви, с данию, и с вирами, и с продажами, даже который князь но моием княжении почнет хотети отъяти у Св. Георгия. А Бог буди за тем и святая Богородица и т святый Георгий у него то отимаиет. И ты игумене .... и вы братие данилежеся мир с стоит, молите Бога за мя и замое дети, кто ся изоостанет в монастыри. То вы тем дължнъни иесте молите за ны Бога и прии животе и в смьрти. А яз дал рукою своиею и осеньниеие полюдие даровноие полътретия десяте гривьн Святому же Георгиеви. А се я Всеволод дал иесмь блюдо серебрьно, в тритцать гривен серебра. Святому же Георгиеви, велел иесмь быти в ние на обеде коли игумен обедаиет. Даже кто запъртит или ту дань и се блюдо, да судит иему.....день пришествия своеиго и т святый Георгий".

Самое блюдо, сохраненное доселе среди всех опустошений обители, находится в ризнице; оно серебряное, позолоченное и так древне, что не может почесться иным как тем, которое отказал в обитель Св. Князь Всеволод Гавриил.

В монастыре Св. Георгия хранится также кусок скалы, к которой прикована была Сирийская Царевна, обреченная в жертву морскому чудовищу и избавленная от смерти Св. Великомучеником Георгием.*

______________________

* При этом событии, бывшем при граде Верите, над морем Сирийским — Царь града того, и весь народ вероваша во Христа, и крещение святое прията: бе же крещенных мужей двадесять и пять тысящ, кроме жен и детей. И на том месте потом создана бысть церковь великая и прекрасная во имя пречистыя Девы Богородицы. (Миней Четиих, Априлии).

______________________

Кроме грамоты Мстислава, о которой мы сейчас сказали, монастырь имеет грамоту от Всеволода, пожаловавшего ему пажити; грамоту от Князя Иоанна Даниловича Калиты, которою Великий Князь в 1328-м году освободил монастырь и принадлежавших ему людей от всяких мирских сборов и повинностей; грамоту от Царя Феодора Иоанновича, которою предоставлялся Юрьевскому монастырю соляной доход в Старой-Русе; грамоту царя Михаила Феодоровича, о назначении трех сроков в год для суждения дел монастырских; его же грамоту, о том, кому судить дела Юрьевского монастыря; и другую о присоединении к Юрьеву Перынного монастыря в 1634-м году; грамоту Царя Алексея Михайловича в 1651-м году о соляных доходах около Старой Русы; от него же, в 1667 году, о присоединении Горницкего монастыря; егоже в 1670 г., о монастыре Пантелеймоновском; его же в 1674 году, о пожаловании Юрьевской обители села Заробий; грамоту Царя Феодора Алексеевича, который дозволил двадцати Юрьевским монахам ежегодно ловить рыбу в Ильмень озере; его же, о присоединении Нередицкого монастыря в 1678-м году; его же в 1680 году, об утверждении за Юрьевским монастырем всех жителей Карелии, которые искали в нем пристанища и покровительства; его же в 1681 году, о даче монастырским гонцам повсеместно лошадей; его же и в том же году, о присоединении Леохнова монастыря; грамоту Царей Иоанна и Петра Алексеевичей в 1691-м году, о присоединении монастыря Болотова.

Еще хранится грамота, писанная на пергаменте, дарованная монастырю св. Ионою Архиепископом Новгородским, коего нетленные мощи и поныне почивают в 40 верстах от Новгорода, в пустынном Отенском монастыре.

Исчисленные акты удостоверяют, что Юрьев монастырь обращал на себя особенное внимание благочестивых Царей и Иерархов Русских, и получал от них не только необходимое покровительство, но и важные преимущества и значительные средства для поддержания древней известности.

После грамот, самая замечательная вещь есть плащаница горькопамятного междоусобною бранью Князя Дмитрия Шемяки, который, после краткого сидения на престоле ослепленного им Василия Темного, принят был мятежным Новгородом и положил вклад за себя и детей в обитель Юрьевскую, не подозревая, что и сам упокоит в ней свои скитальческие кости. Кругом плащаницы вышита золотом следующая надпись:

"Лета 6957 индикта 7-го, как был Князь великий Дмитрий Юрьевич в великом Новгороде, и повелением великого Князя, наряжен был сей воздух, в храм Святого Великомученика Христова Георгия, того же лета, месяца Августа в 23 день, благоверною его великою Княгинею Софьею, и при сыне благоверном Князе Иване и положен бысть в церкви св. Великомученика Христова Георгия, в великом Новеграде, в Юрьеве монастыре, при Архиепископе Великого Новгорода, владыке Евфимие, при Архимандрите Мисаиле, за оставление грехов и спасения ради душ наших и наших детей, и тем внучатом и правнучатом в сем вене и будущем, аминь".

Был и еще древний царский вклад в монастыре, четырехъярусное медное паникадило, над амвоном, которое пожертвовал обители Царь Михаил Федорович, после разорения ее Шведами, на память изгнания врагов. Паникадило это передано в последствии в Иверский монастырь.

Важнейшая драгоценность в монастыре Юрьевском заключалась в нетленных мощах благоверного Князя Феодора Ярославича (брата Св. Александра Невского).

Этот Князь, по добровольном удалении любимого Новгородского Князя Михаила Черниговского, был испрошен Новгородцами к себе на княжение в 1225 году. Едва десяти лет от роду оставлен он был здесь родителем своим Ярославом II Всеволодовичем, вместе с братом его Александром (Невским) в 1228 году, под наблюдением двух вельмож, как в следующем же году, по поводу беспокойств, возникших в Новгороде, должен был удалиться к отцу. Ярослав Всеволодович смиривши мятежников, в 1230 году снова посадил на княжение в Новгороде детей своих. В походе против Мордвы в 1232-м году прославились они воинскими доблестями, а через год после того юный Князь Феодор, по словам летописи, цветущий красотою, готовился вступить в брак, но внезапная смерть прекратила дни его.

Под 6741 (1233) годом летописец Новгородской 1-й летописи так рассказывает о неожиданной кончине Князя, благочестием и бранными подвигами подававшего большие надежды: "том же лете преставися князь Феодор, сын Ярославль вячьший, июня в 10* и положен бысть в монастыри святого Георгия, и еще млад и кто не пожалуеть сего? Сватба пристроена, меды изварены, невеста приведена, князи позвани, и бысть в веселия место плачь и сетование, за грехы нашы; и Господи, слава тебе, царю небесный! изволыию ти тако, в покои его с всеми правьдьными".

______________________

* Но дополнению другого списка в пяток, на память Св. Тимофея, в первый час дня.

______________________

В бедственную эпоху самозванцев, когда находился в Новгороде вождь Шведов Делагардий, обитель Юрьевская подверглась разорению. Потому после четырех векового упокоения в храме Великомученика Георгия, мощи Князя Феодора перенесены были знаменитым Митрополитом Новгорода Исидором в Софийский собор, дабы предохранить святыню от поношения врагов, и в монастыре осталась только гробница благочестивой матери Св. Князей Феодора и Александра, Княгини Феодосии, дочери храброго Мстислава, который столько лет охранял Новгород славным мечем своим, и сам нетленно почивает под сению Св. Софии.

В исходе минувшего столетия обитель Юрьевская удостоилась принять другие нетленные останки, Св. Архиепископа Феоктиста, избранного Новгородом в 1300-м году.* Святейший Синод разрешил в начале 1786 года, по ходатайству Митрополита Гавриила, перенести мощи Святителя Феоктиста из упраздненного соседнего монастыря Благовещения в Юрьев.

______________________

* Этому избранию, по сказанию летописца (См. Новгор. 1 летопись под годом 6807), предшествовало долгое совещание Новгородцев с посадником Андреем и възлюбита вси Богом назнаменана мужа добра и смерена Феоктиста игумена со Благовещения.

______________________

Мало сохранилось известий о подвигах этого угодника Божия во время его жизни; но многие исцеления прославили его после кончины. Постриженный в обители Благовещенской, которую основали два святые брата, Иоанн и Григорий, бывшие потом оба Владыками Новгорода, он принял от них игуменство и кафедру Софийскую; но после восьмилетнего правления отошел опять на безмолвие в прежнюю свою обитель и там через три года окончил святую жизнь, в иноческих подвигах. Первое прославление Святителя Феоктиста случилось более трех сот лет после его кончины, в царствование Царя Алексея Михайловича. Долгое время страдавшей внутреннею болезнью Иулиянии, больной супруге находившегося здесь (при боярине Григорье Куракине) Царского дьяка Ивана Зиновьева, явился как бы во сне муж священнообразный, и велел ей взыскать гроб Феоктиста Архиепископа, чтоб получить желанное исцеление. По слову жены, муж доискивается, где погребен Святитель Феоктист и от начитанных в летописях узнает, что Святитель погребен в монастыре Благовещенском. Пришед сюда с больною супругою и совершив панихиду над почивающим угодником Божиим, он скоро увидел выздоровление своей супруги. Признательный к благодеянию, дьяк Зиновьев заказал иконописцу Софийского собора Феодору написать лик Святителя Феоктиста; иконописец найдя в паперти Софийского храма, на ряду с другими Новгородскими святителями, изображение Св. Феоктиста, списывает оное и дьяк приносит в монастырь Благовещенский лик Святителя, коего изображения в обители не было.

Несколько лет спустя, Новгородский Наместник, Князь Василий Ромодановский, имея теплую веру к угоднику Божию Феоктисту, очистил от развалин гроб его и соорудил над ним сперва часовню, а потом в 1092-м г. каменную церковь, которая существует и до сих пор.*

______________________

* Путешествие по Св. местам Русским. Спб. 1810 года.

______________________

За тем при мощах Святителя начинается ряд чудесных исцелений, которые продолжаются и до сих пор для прибегающих к нему с верою.

В том же монастыре положены гробы двух старейших Игуменов, Кириака и Исаии, при коих сооружена и освящена церковь; подле них погребены их преемники, более знаменитые — первый Архимандрит Кирилл и обновитель монастыря Дионисий. В паперти почивает кроткий Владыка Новгорода Макарий II, преемник Никона Патриарха на Софийской кафедре, участвовавший во всех его соборах, также Маркелл, Епископ Карельский. В первой половине минувшего столетия Юрьевская обитель была местом жительства Викариев Новгородской митрополии.

Со времени основания обители до 1299 года она управлялась Игуменами; но в царствование Даниила Александровича, при Архиепископе Феоктисте, Игумен Кирилл получил титул Архимандрита, какой за тем носили уже все его преемники.

Память краткого правления Св. Феоктиста Новгородскою паствою замечательна и тем для Юрьевского монастыря, что со времени его управления епархиею, Настоятели получили достоинство Архимандритов, и сему Святителю, при коем возвеличена обитель, уготовано было под ее сенью достодолжное чествование.

В начале прошлого столетия монастырь подвергся опустошению неприятелей и, разоренный ими, утратил древнее великолепие. При разрушении монастыря уменьшилось и число в нем иноков, терпевших во всем недостаток.

В 1822-м году поставлен Настоятелем гуда Фотий. Везде встретил он следы опустошения: крыши гнилые, стены падающие, со всех сторон входы и с проломами; целое здание келий, с зимнею церковью, службами и трапезою стояло вне ограды. Дикой лес рос по монастырю, келии, покривившись на одну сторону по покатости местоположения, от трещин и ветхости угрожали падением и казались недоступны для жительства. Птицы вили гнезды в недостроенных храмах. Сильный пожар в 1810-м году еще более исказил обитель, и без того уже бедную. Словом Юрьев монастырь, но внешнему виду, казался пепелищем после великого опустошения.

Братии находилось в нем так мало, что в воскресные дни и в праздники должность уставщика в церкви исправлял штатный монастырский служитель. Содержание было так скудно, что нередко для трапезы братской покупали хлеб на рынке городском. Едва Фотий вступил в эту обитель, как в тот же день вечером пришел к нему Наместник и сказал: "Отче, в обители хлеба нет вовсе, братии завтра нечего есть; денег нет у нас никаких для покупки нужного. Что повелишь делать?"

После того, что сделано Фотием для монастырей Деревяницкого и Сковородского, понятно, что Начальство духовное не без цели помочь монастырю, в полном убеждении об усердии Фотия к благолепию святыни, назначило его Архимандритом запустевшей Юрьевой обители.

С другой стороны принять в свое управление столь древнюю и знаменитую обитель в таком пустынном виде, возвеличить и украсить ее, возвратить ей не только блеск древний, но возвести в красоту и благолепие большее, был конечно подвиг немалый. Фотий принялся за исполнение его с тем одушевлением, которое, при помощи свыше, делает самые трудные предприятия удобоисполнимыми.

И действительно, теперь нет и тени того, что была в упадке обитель Юрьевская. Многочисленный собор иноков ежедневно славословит святое Имя Господне, великолепие храмов Божиих изумляет богомольцев. Нынешняя слава Юрьевской обители высока, нынешнее ее благоденствие твердо, настоящее благолепие ее удивительно. Таким величием, благоденствием и богатством она обязана благочестивой Графине Анне Алексеевне, которая несметными приношениями доставила обильные средства Архимандриту Фотию возвратить монастырю древнюю славу и великолепие.

Кроме предметов, описанных нами в предыдущей главе, составляющих богатство и великолепие Юрьевского монастыря, устроенных под наблюдением Архимандрита Фотия, на иждивение Графини достроена в Юрьеве церковь во имя Рождества Божией Матери в прежнем древнем виде, и при ней освящена; ее же приношениями возобновлен и обстроен принадлежащий монастырю Юрьевскому скит, в котором днем и ночью установлено чтение псалмов, прерываемое только совершением ежедневных бдений, общего правила и Божественной литургии в воскресные и праздничные дни. Скит этот устроен в первые времена введения христианства в России, на том месте, где было древнее капище Новгородского Перуна, пережил несколько веков, и уцелевший только в одних стенах каменной церкви, вновь обстроен по Византийскому стилю, украшен и обеспечен во всем; внутри скита устроен прекрасный для иноков корпус. Но как обозреть и исчислить все то, что Графинею совершено в пользу и для великолепия Юрьевской обители? К какой вещи ни прикоснешься в обители, на какой камень ни ступишь; на что ни взглянешь, — везде следы ее благотворений, везде неизгладимыми буквами красуется ее имя.

До какой степени простиралась заботливость ее о благоустройстве монастыря, мы знаем из того, что в минуту, когда в нем горела церковь, Графиня прислала строительных материалов на сорок тысяч рублей, что жизненные припасы подвозились целыми обозами; что она возобновила Георгиевский собор в необыкновенном великолепии, что две иконы в нем, в том числе древняя Св. Георгия, украшены со всею щедростью, что рака Святителя Феоктиста стоит около полмиллиона. Сверх того мы имеем копию с двух писем, хранящихся в ризнице Юрьевской, показывающих что Графиня, не довольствуясь настоящим, желала обеспечить монастырь и иноков и на будущее время во всех их нуждах. Вот текст этих писем без всяких перемен и сокращений:

Письмо первое.

"Преподобнейшему Отцу Наместнику Мануилу с братиею!

Препровождая к вам при сем билет Коммиссии Погашения Долгов на сумму 26.300 р. сер., с коего капитала ежегодного и постоянного доходу будет получать святая Юрьевская обитель асс. 4800 руб., определяю сии проценты на вечное поминовение благодетеля Юрьевской обители Священно Архимандрита Фотия. Мое желание есть, дабы ранняя литургия была ежедневно совершаема в храме Похвалы Пресвятые Богородицы о упокоении души в Бозе почивающего отца Фотия, и годичное чтение Псалтири при его гробе; на каковый предмет и положила я сию сумму на вечное обращение, для получения одних только процентов, неприкосновенно капитала. 31 Марта 1838 года".

Письмо второе.

"Высокопреподобный Отец Архимандрит Мануил!

Милостивый Государь!

С давнего времени питая особенное усердие к древней обители Святого Великомученика Георгия, и постоянно заботясь о приведении ее в лучшее устройство по всем частям и о сохранении ее на будущее время в подобающем святыне благолепии и довольстве, признала необходимым обеспечить содержание Настоятеля с братиею — хлебом, а церкви — потребностями к богослужению. С сею целью 20 июля сего 1843 года внесла я в Сохранную Казну С.Петербургского Опекунского Совета на вечное обращение серебром 85720 рублей. Препровождая при сем к вам два билета на означенную сумму: один в пятьдесят семь тысяч сто сорок пять руб. серебром, а другой в двадцать восемь тысяч пять сот семьдесят пять руб. серебром же, прошу вас, чтобы на проценты с первого билета снабжаема была Юрьевская Св. обитель каждогодно хлебом, мукою и крупою, а на проценты со второго красным вином, для священнослужений, и елеем, для возжение лампад в церквах, как во время священнослужений, так и кроме оных. Из лампад должны гореть неугасимо день и ночь, во все времена года, нижеследующие пятнадцать: в теплом Спасовском соборе пред местными иконами Спасителя и Божией Матери, на горнем месте в главном алтаре, в приделе Праведные Анны пред храмовою иконою, и в алтаре за престолом, пред образом Неопалимые Купины, что подле сего придела, — в приделе Святых мученик Фотия и Аникиты пред храмовою иконою, в церкви Всех Святых пред местною иконою Иверской Божией Матери и в алтаре за престолом пред образом Преображения Господня, и в молитвенной клети Священно-Архимандрита Фотия, в церкви Похвалы Божией Матери пред храмовою иконою, в пещере, где гроб его, пред распятием, и в преддверии сей пещеры в иконостасе пред образом Неопалимые Купины, где правятся панихиды, и пред образом Божией Матери Орошенное Руно, где читается акафист, и наконец в паперти холодного Георгиевского собора пред образом Святителя Алексия Митрополита, в Фонаре; в самом же Георгиевском соборе перед иконами: Святого Великомученика Георгия и Святителя Феоктиста должны гореть лампады неугасимо только в летнее время, начиная с Страстной седмицы до 14-го Сентября.

Пребываю в полной уверенности, что выше изъясненное сердечное желание мое будет неизменно выполняемо, как при вас, Почтеннейший отец Архимандрит, по известной мне вашей заботливости о поддержании в обители всех учреждений и порядков отца Фотия, так и при ваших преемниках, до скончания века".

Это второе письмо подписано Графинею Анною Алексеевною 25 июля 1843 г.

При таких необычайных пожертвованиях на монастырь Св. Георгия, Графиня считала священною обязанностью помогать и другим обителям в их надобностях, не оставлять и ближних в их нуждах. Кто ни прибегала" к ней с просьбами о вспомоществовании, никто не находил отказа. Благодеяния ее простирались до такой степени, что Графине почти не доставало ее огромных доходов, доходивших в начале до миллиона и постепенно уменьшавшихся, для ежедневного раздаяния даров и милостыни. Следуя внушению Евангелия: продавать имения свои и раздавать милостыню для наследования вечной жизни, она не прилагала сердца к богатству и охотно продавала имения свои, чтобы удовлетворять возникавшим отвсюду требованиям, которые основывались единственно на известности о необыкновенной ее щедрости. Из всех краев обращались к ней, как бы к неисчерпаемому источнику милости, в которой не почитали возможным получить отказ. Не было дня, чтобы таким образом не утекали тысячи из ее рук; а кто о том знает, кроме получавших или скромных раздаятелей ее милостей? Благотворя прибегающим в ней, кто бы они ни были, почитая их в Христе братиями, Графиня не умела отказать в чем либо просящим, всегда стараясь хранить втайне благодеяния свои. Много ли было образцов подобной щедрости, и скоро ли они повторятся? спрашивает автор воспоминания о ней.

"Если кто выступит за пределы нашего отечества, то и там встретится с сею щедрою раздаятельницею милостыни, в ее неистощимых даяниях. Церковь патриаршая Живоначального источника в Царьграде, при немалых ее пособиях, восстановлена в благолепии. В Александрии и Дамаске обе патриаршие церкви украшены драгоценными иконостасами, от нее присланными; и Св. Граду и Св. Горе известна благотворительница, которая осыпала Восток нескудною милостынею; везде там громко имя Графини Анны, как бы древней Мелании; она сама сокрушалась только о такой известности, и почти огорчалась, получая благодарственные послания патриархов: — столь велико было ее смирение, но сколько тут славы, не только для нее, но вообще для Русского имени!

Исключительное положение Графини давало ей средства помогать не только деньгами, со всею щедростью, но и своим покровительством с многостороннею пользою. Потому и невозвратна утрата столь высокого лица, исторического в полном смысле по своим великолепным памятникам, и христианского, по своей духовной жизни и пламенной любви к Церкви, которой заповеди она строго исполняла".

Доставшееся Графине Анне Алексеевне после родителей имение приносило ежегодно до миллиона рублей ассигнациями дохода, и стоило, по отзывам известных лиц, до сорока миллионов рублей ассигнациями. Если присоединить к стоимости доходы с имения, которые получала Графиня до продажи его; то в результате окажется, что Графиня Анна Алексеевна имела в своем распоряжении до 65 миллионов рублей ассигн. В этот расчет не включены ее бриллианты, серебро и золото, и драгоценные камни, на весьма значительную сумму. Известные пожертвования Графини для разных монастырей и церквей, восходят до 25 мил. руб., следовательно остальной капитал, при весьма скромной жизни своей, она посеяла на дела благотворения. Не довольствуясь таким употреблением имущества при жизни, Графиня, предсмертным распоряжением, последнее имение свое, за исключением степных земель в Воронежской губернии, предоставленных родным, принесла на дела богоугодные и завещала:

В Новгородский Юрьевский монастырь ....................300.000 р. с.
В Почаевскую Лавру........................................................30.000 -"-"-
В Соловецкий монастырь................................................10.000 -"-"-
На 340 монастырей, по 5000 в каждый......................1.700.000 -"-"-
На 48 кафедральных соборов, по 3.000 в каждый.......144.000 -"-"-
______________________
........................................................................................2.184.000*

Сверх того завещано ею в непосредственное распоряжение попечительств епархиальных ведомств, на вспомоществование вдовам и сиротам духовных лиц Православного исповедания, в каждую епархию по 6.000 руб. сер............294.000 -"-"-
______________________
всего...............................................................................2.478.000

______________________

* С тем, чтобы весь капитал этот оставался на вечные времена неприкосновенным в кредитных установлениях, и чтобы монастыри и соборы пользовались с него одними лишь процентами.

______________________

Занимаемый Графинею на мызе близ Юрьева монастыря каменный дом, со всеми при нем службами, пристройками, оранжереею и садом и со всем имуществом в этом доме, как то: святыми иконами, картинами, серебром и прочими вещами, за исключением бриллиантов, принесенных также на дела благотворения, поступил, согласно ее желанию, в полное владение Юрьевской обители.

Едва ли когда нибудь и где нибудь частный человек принес такую жертву Богу! Перебирая в памяти летописи благотворительности и пожертвований людей самых богатых и самых щедрых, нигде не видим такой значительной суммы, которая показалась бы баснословною, если б не были еще живы и целы памятники жертв и даров Графини Анны Алексеевны.

Нам уже известно о ее благочестии, о том как она предавалась посту и молитве, теперь знаем сколько была благотворительна Графиня, в какой мере желала служить Церкви и ближним, до конечного истощения всех средств своих. Не исполнена ли в этом заповедь Евангельская: продадите имения ваша, и дадите милостыню. Сотворите себе влагалища неветшающа, сокровище неоскудеемо на небесех, идеже тать не приближается, ни моль растлевает (Луки, 12. 33.)

Дай Бог, чтобы святой и благодетельный пример нашел подражание по мере способов и средств людей благочестивых.

ГЛАВА VII
Последние часы жизни Графини Анны Алексеевны

Прожив около 64-х лет почти безболезненно, Графиня Анна Алексеевна скончалась во вторник, 5 Октября 1848 года, в самой Юрьевской обители. Знаменитая отрасль знаменитого рода, единственная дочь славного вождя морских сил Императрицы Екатерины Великой, избравшая подвигом жизни своей не мир с его пышностью и скоропреходящим блеском, а служение Богу и благочестию, переселилась из земной жизни в небесную, в той самой обители, которую всегда украшала и любила, и в которой сама еще за несколько лет до своей кончины приказала приготовить себе место для вечного покоя.

Обстоятельства, сопровождавшие ее христианскую и по истине назидательную кончину, сколько неожиданны и поразительны, столько же многознаменательны и утешительны. Ангел смерти, не возвестив ей о внезапном своем появлении тяжким, долговременным и обычным при разрушении тела недугом, тихо и вдруг предстал пред нею в то самое время, когда все было уже приготовлено ею к исходу из жизни, и в том самом месте, где всего безопаснее и отраднее вверяться невидимому руководителю в мир дальний и безвозвратный.

5 Октября был день тезоименитства покойного Графа Алексея Григорьевича, почивающего в Юрьевской обители, в паперти главного Георгиевского холодного собора. Преданная полною любовью к памяти родителя, Графиня Анна Алексеевна приготовилась в этот день к приобщению Св. Таин, не зная, по истинному своему благочестию и по истинной любви к Богу, иной лучшей дани любви родительской, кроме чистоты душевной, и иной более спасительной жертвы, кроме усердной о спасении души его молитвы.

С этою целью, она накануне с вечера, отслушав всенощную со всеми церковными правилами к принятию таинства Евхаристии и после всенощной исповедывавшись в кельи духовника своего, бывшего в то время больным, приготовилась таким образом встретить этот для нее духовно-торжественный день. В то же время, пятого Октября, она предполагала отправиться в Петербург, ни мало не чувствуя и даже не подозревая, что день этот будет последним для ней здесь на земле, и что путь этот вел ее далеко, в мир неведомый, к престолу вечно Царствующего. Наступившее утро равным образом никакою предварительною болезнью не возвестило приближения смерти.

Графиня встала от сна в обыкновенное время бодрою и здоровою. В восемь часов утра приехала в Юрьевскую обитель в церковь Всех Святых к ранней литургии. Лице Графини показывало, что она по прежнему весела и спокойна; впрочем веселость, с невыразимою ласкою во взоре, всегда была отличительным ее признаком.

Настоятель Юрьевского монастыря, Архимандрит Мануил, совершал в тот день литургию, желая приобщить Графиню, как великую благотворительницу вверенного ему монастыря, совершавшую память своего родителя и готовившуюся в путь. В храме, бывшем некогда уединенною келиею Священно Архимандрита Фотия, последний раз услаждалась божественною пищею христианская душа Графини, в залог вечной жизни и напутствия в горний мир. После приобщения Св. Таин и но окончании литургии, Графиня ходила поклониться праху своего родителя, из церкви Всех Святых на паперть холодного Георгиевского собора. Там, по желанию ее, Настоятель служил панихиду по усопшем.

Исполнив таким образом долг благочестия и дочерней привязанности, Графиня после панихиды, из собора возвратилась домой, на мызу свою, что подле Юрьевского монастыря.

В церкви Всех Святых во время литурни находилось несколько лиц, духовных и светских, желавших проститься с нею, по случаю отъезда ее в Петербург.

В пятом часу по полудни, за несколько часов до назначенного отъезда, Графиня вторично приехала в Юрьевскую обитель, и пошла прямо в нижнюю церковь Похвалы Пресвятые Богородицы, для слушания панихиды по Архимандрите Фотии, которую совершал также Настоятель со старшею братиею. Во время панихиды в церкви собрались все Юрьевские иноки, по особенному уважению к Графине, как благотворительнице монастыря. Когда кончилась панихида, Графиня Анна Алексеевна, с обыкновенною своею обходительностью, простясь со всеми, ее окружавшими, приняла от Иеромонахов благословение в путь. Потом, приложившись к иконам в храме Похвалы Богородицы, одна удалилась в пещеру, где стоит гроб Архимандрита Фотия и мраморный склеп для собственного ее гроба, заранее ею самою устроенный, и оставалась там долее обыкновенного в усердной молитве; потом снова прикладывалась к святым иконам в храме и вторично входила в погребальную пещеру (чего два раза сряду никогда не делывала прежде), как бы не желая расстаться с этим драгоценным местом безмятежного покоя. По выходе из пещеры и церкви, Графиня, в сопровождении слуги своего, пешком, опять отправилась к праху родителя, и снова перед гробом его с особенным усердием молилась, а из паперти Георгиевского собора пошла в келью больного своего духовника, чтобы принять и от него благословение в путь. В то время у больного инока сидел известный врач; Графиня приняла от него несколько врачебных советов по случаю свирепствовавшей тогда эпидемии, потом от духовника приняла благословение в путь, вместе с духовным наставлением, и, слушая молитву в путь шествующим, казалась здоровою и веселою. Глядя на нее, кто мог бы подумать, что минуты ее уже сочтены и земная жизнь почти кончена, что ни молитвы преданных ей иноков, ни усилия знающего и опытного врача, не спасут ее от смерти, верной и неизбежной столько же, сколько и неожиданной?

Из келии духовника, Графиня пошла в покои Настоятеля Архимандрита Мануила; при входе на крыльцо, почувствовала стеснение в груди и сильный кашель; впрочем без посторонней помощи дошла до гостиной и села на диван; но тотчас же встала и поспешила приложиться к Иверской иконе Божией Матери, особенно ею чтимой: — икона эта находится в последней из настоятельских комнат, непосредственно прилегающей к теплой церкви во имя Всемилостивого Спаса. Приложившись к иконе, Графиня опустилась на стул, потом вскоре пересела на диван, против образа Божией Матери, и уже беспрестанно начала жаловаться на большее и большее стеснение в груди и на усиливающийся кашель. Заметив необычайную перемену в лице ее, бывший тут ризничий Иеромонах Владимир поспешил позвать доктора.

Не прошло и десяти минут, как Графини не стало в живых. Сидя на диване прямо против образа Божией Матери, с верою и любовью взирая на милосердую небесную Царицу, она испустила последнее дыхание, скончалась тихо и безболезненно, как бы уснула сладким сном после великого подвига и трудов. Смерть ее поразила всех окружавших не столько страхом, какой обыкновенно испытывают люди при внезапно-умирающих, сколько невыразимым каким то умилением.

Исполняя желание Графини, Архимандрит Мануил, за несколько минут до ее кончины, прочитал над главою молитву: "Богородице Дево радуйся!" благословляя умирающую, и эта молитва была последнею здесь на земле для блаженного ее слуха. Эту самую молитву, как мы знаем уже, Графиня повторяла по нескольку раз в день; для нее ночью покидала покой и часто вставала от сна.

Ризничий Иеромонах Владимир прочитал над Графинею молитву отходную. Сама она в борении последнем только успела вознести несколько самых умиленных взглядов на образ Пречистой Божией Матери Иверской, когда закрылись глаза и уста ее, когда опустились руки на колени. Находившийся при ней слуга в изумлении упал на колени перед своею госпожою, и горькими, непритворными слезами омочил ее ноги.

Таким образом, в три четверти шестого часа, уже не было в живых доблестной Графини Анны Алексеевны.

Нельзя изобразить всей глубины скорби и горести иноков, окружавших ее в эту минуту, бывших свидетелями неожиданной, удивительной ее кончины. Не менее трудно дать понятие о той общей горести, которая вдруг распространилась в обители Юрьевской, привыкшей видеть Графиню постоянно в своем храме. Но скорбь и сиротство обители предваряли только небольшим временем скорбь, сиротство и плачь об усопшей многих потерявших в ней свою подпору и надежду. Скоро во всей обширной России разнеслась печальная весть о смерти Графини. Открылось великое и непритворное сетование о ней между всеми, кто только знал усопшую; а кто не знал этой доброй жены, знаменитой по роду, еще более знаменитой и доблестной по жизни и делам? Кто не знал этой благодетельницы и покровительницы невинных, помощницы сирых и бедных, успокоительницы страждущих и странствующих?

Со времени кончины Графини, в продолжение пяти дней, почти беспрестанно служили панихиды по усопшей. Преосвященный Епископ Леонид, Викарий Новгородский и Настоятель Юрьевской обители Архимандрит Мануил с братиею, и другие Настоятели из всех Новгородских монастырей, ею облагодетельствованных, и все духовные Новгородские, среди общего плача богомольцев, в кратких промежутках, возобновляли духовные мольбы о покое новопредставившейся.

В воскресенье, 10-го Октября, происходило отпевание тела Графини Анны Алексеевны. При погребении присутствовали: Генерал-Адъютант Граф Алексей Федорович Орлов, Министр Юстиции Граф Виктор Никитич Панин, Действительный Статский Советник Каммергер Владимир Петрович Давыдов, и другие знатные особы, прибывшия из Москвы и С.Петербурга; о многочисленном стечении народа и говорить нечего.

Заупокойную литургию совершал Преосвященный Леонид со всеми Новгородскими Настоятелями и всем градским духовенством. — Отпевание тела происходило с таким же великолепием духовным и теми же лицами. Надгробное слово произносил Ректор Новгородской Семинарии Архимандрит Антоний.

Из Георгиевского собора, в котором совершалась литургия, останки благочестивой Графини, при полном многочисленном соборе Новгородского духовенства, в предшествии Епископа., с песньми духовными, перенесены в нижнюю церковь Похвалы Пресвятой Богородицы, где так любила молиться покойная, и вложены в мраморный склеп, в особой пещере, рядом с гробом Архимандрита Фотия. При перенесении гроба рыдания и стоны раздались по всей церкви и сопровождали усопшую до могилы: "Прости, — раздавалось со всех сторон, — прости, мать наша и благодетельница!"

Ближе знавшие Графиню, умевшие основательнее ценить ее достоинства, знакомые с ней в продолжение многих лет, — судили о ее переселении в вечность не с меньшим конечно прискорбием, за то с большею светлостью христианского воззрения. Бывший Министр Народного Просвещения, Князь Платон Александрович Ширинский-Шихматов, на известие о кончине Графини, с приглашением присутствовать при ее погребении, писал к Архимандриту Мануилу: "Мы лишились живого, назидательного примера древнего христианского благочестия, столь редкого в наше время, но мы обрели новую теплую молитвенницу у престола Божия. Она не забудет нас и в горних селениях, как не забывала в дольних последнего из братий Христовых, требовавшего ее помощи. Между тем и здесь в житейском море, воздвизаемом напастей бурею, священная память ее еще долго, долго будет путеводительною звездою к тихому пристанищу спасения. Добродетели почившей в Бозе труженицы, с которых теперь можно уже, без вреда для нее, снять покров скромности, еще долго будут нам служить уроком благочестия, тем действительнейшим, что он разрешает едва ли не самую трудную задачу о соединении строгой христианской жизни и подвигов келейных с обязанностями высшего звания в мире и приличиями светского обращения".

Автор "Воспоминания о Графине Анне Алексеевне" справедливо заметил, что довольно времени протекло после кончины ее и нигде не было упомянуто о ней в повременных изданиях, в журналах и газетах, обыкновенно извещающих о каком либо замечательном событии, радостном или печальном. Журналы и газеты не редко извещают о событиях мало замечательных, даже иногда не имеющих особого смысла; почему же они умолчали о смерти Графини Анны Алексеевны, которая в течении пятидесяти лет подвизалась на самом трудном поприще, на поприще благочестия и благотворительности?

Неужели такое молчание знаменует забвение? говорит автор Воспоминания, и отвечает так: "Нет, лице усопшей незабвенно для Церкви Православной, которая и воздала ей должную память. Как ни одной обители или соборной церкви не забыла в своем завещании усопшая, так и ни одна из них, в свою очередь, не забыла исполнить священного долга благодарности. Святители собирали в Кафедральные свои соборы ближайших Настоятелей для общей панихиды; в лаврах и больших монастырях, после соборного поминовения, учреждалась трапеза для нищих; а все малые обители не престают также поминать спою благодетельницу на ежедневной литургии. А сколько вдов и сирот всякого звания, постоянно при таинственной жертве приносят молитву об ее упокоении, ради непрестающей памяти ее благодеяний, тайных и явных, ибо щедрость ее к Церкви Божией, всем известная и поражавшая взор каждого, не дает причины предполагать, чтобы она ограничивалась только одними храмами. Та, которая благоговела к святилищу Христову, не забыла и нищей Христовой братии, и на каждом шагу открываются тайные ее благотворения. Но, по заповеди Евангельской, она старалась, чтобы левая ее рука не ведала, что творит правая, и оскорблялась, если кто либо оглашал ее благотворения.

"Неутешительно ли видеть в нашем веке, в современных нам лицах, повторение того, чем отличались первые века христианства? Такова пред нами Графиня Анна, самым именем своим выражавшая благодать, ее предызбравшую ко благу Церкви! В ее лице как бы опять ожила для нас одна из двух Меланий Римских. И та и другая единокровные, обремененные и славою и богатством своих предков, тяготятся житейскою славою; вняв проповеди блаженного Иеронима и других благочестивых мужей, они обращают свои палаты в молитвенные келии, заключаясь от взоров докучливого мира в тайную клеть своего дома и сердца, потом странствуют по святым местам, питают там отшельников и исповедников имени Христова, потом, по мере умножения духовного богатства в душах их и возвышения в подвигах, хотят совершенно развязаться с своими несметными богатствами, чтобы все раздать Церкви и нищим, и едва достигнув этой высокой нищеты, обе кончают молитвенно дни свои под сению Вифлеемского вертепа.

Не встречаем ли мы некоторые черты из замечательной жизни обеих Меланий Римских в нашей Русской Мелании, если только позволено назвать этим именем Графиню Анну Алексеевну, ибо теперь нет причины подозревать в какой либо суетной лести воздающих ей подобающую хвалу? И она рождена от знаменитых родителей, и она осыпана от самой колыбели всеми благами, которых может пожелать мир; богатства ее выходят из обыкновенной чреды и могут назваться редкими. И что же? увлекалась ли она обольстительным их блеском, оставшись, по смерти нежно любившего ее отца, в полном цвете лет, полною распорядительницею своей блестящей участи? Нет; по примеру Меланий и она тяготится таким бременем, под которое многие охотно подставили бы свои рамена, и следуя Евангельскому слову: трудно имеющим богатство войти в царствие Божие, (Лук. 18. 24.) раздает все именье свое Христа ради.

Таким образом, по особенной милости Божией, богатство, которое для других часто бывает гибелью душевною, не отвратило ее от той духовной стези, но которой, избрав ее однажды, твердо уже шла до последних минут жизни. Если она на что либо решалась, то уже никогда не изменяла тому, что предположила. Быть может, это могло иногда увлекать ее к последствиям, не всегда благоприятным; но очевидная чистота ее намерений и то самоотвержение, с которым стремилась она к избранной ею цели, должны ее оправдать всегда в глазах и тех, которые не знали тайных высоких побуждений ее души. После пламенной ее любви к Богу, одна только пылкая любовь к родителю исполняла ее сердце и окрыляла ее молитвы; ибо она столько же заботилась о спасении души его, сколько и о спасении собственной; ее обильные милостыни текли отчасти для удовлетворения сего священного долга; ибо она пребыла верною любви своей к родителю и по отшествии его из здешней жизни".

Страшась обольщений в блестящем своем положении, она заботилась прежде всего о приискании наставника духовного, который мог бы руководить ее в христианской жизни. Как нашла она старца Амфилохия, мы уже знаем; знаем как встретилась с благочестивым Иннокентием, чрез кого познакомилась с Фотием, и каким подвигам обрекла жизнь свою под его руководством. Та, которая от времени до времени не переставала в обычном блеске являться при Дворе, была смиренною молитвенницею в доме своем и святом Храме. В последние годы, как мы уже рассказывали выше, Графиня не давала себе покою и ночью, вставала в полночь на молитву а солнце всегда уже заставало ее с молитвою на устах, с руками воздетыми горе. Многие ли из ведущих жизнь в мире и не наделенные подобно ей всеми земными благами, решились бы на столь труженическое житие и на несколько дней или недель, а не только на многие годы? И все это прикрыто было во время краткого ее пребывания в столице светскою любезностью и веселостью, совершенно непринужденною, ибо она действительно достигла чистотою сердца и веры до того состояния младенческого, о коем говорит Спаситель: Аще не обратитеся и не будете яко дети, не внидете в царство небесное" (Матф. 18. 3.).

Мы изобразили жизнь Графини Анны Алексеевны не вполне; знавшие ближе покойную может быть не найдут здесь многих о ней подробностей; но мы счастливы уже тем, что положили первое основание труду полезному и назидательному.

Отличительные черты характера Графини, пламенная вера, смирение, благочестие, и неистощимая благотворительность, не могут остаться бесплодными примерами для христианина, познавшего суетность светских развлечений и неизменность вечного воздаяния.

КОНЕЦ

Впервые опубликовано: СПб., 1853.

Николай Васильевич Елагин (1817-1891) — русский духовный писатель, действительный статский советник, член-ревизор Императорского Человеколюбивого общества — крупнейшей благотворительной организации Российской империи.

Н.В. Елагин
Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

На главную

Произведения Н.В. Елагина

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Глава I. О роде Графов Орловых

Глава II. Рождение и воспитание Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

Глава III. Лица, имевшие духовное влияние на жизнь графини

Глава IV. Благочестивые труды графини Ан. Алек. Орловой-Чесменской

Глава V. Мирская жизнь графини

Глава VI. Пожертвования Графини Анны Алексеевны

Глава VII. Последние часы жизни графини Анны Алексеевны

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА I
О роде Графов Орловых

ГЛАВА II
Рождение и воспитание Графини Анны Алексеевны Орловой — Чесменской

ГЛАВА III
Лица, имевшие духовное влияние на жизнь Графини

ГЛАВА IV
Благочестивые труды Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА V
Мирская жизнь Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА VI
Пожертвования Графини Анны Алексеевны

ГЛАВА VII
Последние часы жизни Графини Анны Алексеевны

На главную

Произведения Н.В. Елагина

Н.В. Елагин Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

На главную

Произведения Н.В. Елагина

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Глава I. О роде Графов Орловых

Глава II. Рождение и воспитание Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

Глава III. Лица, имевшие духовное влияние на жизнь графини

Глава IV. Благочестивые труды графини Ан. Алек. Орловой-Чесменской

Глава V. Мирская жизнь графини

Глава VI. Пожертвования Графини Анны Алексеевны

Глава VII. Последние часы жизни графини Анны Алексеевны

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА I О роде Графов Орловых

ГЛАВА II Рождение и воспитание Графини Анны Алексеевны Орловой — Чесменской

ГЛАВА III Лица, имевшие духовное влияние на жизнь Графини

ГЛАВА IV Благочестивые труды Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА V Мирская жизнь Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА VI Пожертвования Графини Анны Алексеевны

ГЛАВА VII Последние часы жизни Графини Анны Алексеевны

На главную

Произведения Н.В. Елагина

Н.В. Елагин
Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА I
О роде Графов Орловых

ГЛАВА II
Рождение и воспитание Графини Анны Алексеевны Орловой — Чесменской

ГЛАВА III
Лица, имевшие духовное влияние на жизнь Графини

ГЛАВА IV
Благочестивые труды Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА V
Мирская жизнь Графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской

ГЛАВА VI
Пожертвования Графини Анны Алексеевны

ГЛАВА VII
Последние часы жизни Графини Анны Алексеевны