| ||
|
Кремль стал крепостью по нужде, храмом по воскресении — по охоте, по нравственной необходимости
Кремль не имел особого соборного храма Воскресения, потому что сам Кремль был этим храмом*. Воскресение Христа, неразрывно соединенное с всеобщим воскресением, не могло ограничиваться пределами храмов, наполненных гробами и мощами, представляющих могильные пещеры, а всеобщее воскрешение есть не внутреннее лишь дело, духовное восстановление. Воскресная служба начинается не внутри храмов, т.е. первая весть о воскресении слышится не под сводами храмов, а под открытым небом. Это значит, что весь Кремль делается храмом, алтарем воскресения, воскресной жертвы, а народ, сошедшийся в него со всех концев Русской земли**, объединяясь в общем порыве радости, христосованием, которое также не ограничивается только храмом, становится в этот момент Церковью. И так как двери храмов, как могильных пещер, открывшись при вести о воскресении, остаются отверсты все дни пасхальной Седмицы, — как и Царские двери внутри храмов, — то и Кремль остается храмом во всю светлую неделю. ______________________ * Те храмы, которые называются воскресениями, надо полагать, были так называемыми словущими воскресениями. Кремль же был храмом не словущего, а даже более чем пресловущего.
______________________ Если Воскресение есть попрание смерти, следовательно, всеобщее воскресение, а кремлевские храмы, наполненные гробами и мощами, суть могильные пещеры, то только сам Кремль и может быть храмом поражения и попрания смерти и востания умерших. Кремль и не может быть другим храмом, кроме воскресения, ибо хранилищем, защитою праха отцов остается он только по причине неродственности сынов, когда же неродственность прекращается, Кремли-акрополисы, [...] разоружаются, то и дело братства сынов не ограничивается хранением, а становится воскрешением*. Сторожевая башня Кремля, которую секуляризация низвела до бельведера, становится божественною сторожею. Эта башня, которая видела, как "восстает вражда, поднимается раздор", видела мир, погруженный в неродственность, осуждавший его на защиту, на хранение лишь праха отцов, видела народ жестокий, необузданный, которого кони быстрее барсов, прытче ночных волков. Чувствовала и в себе, что "горе строящему город на крови и созидающему крепости неправдою", что "трудимся для огня", видит еще запустение свое... Только в пасхальный момент предчувствует, как величие Триединого покроет небеса, а слава Его, отражение Триединства в нашем многоединстве, наполнит землю. Очевидно, что в эту полночь Кремль сознавал себя не тем, что он есть, а тем, чем он должен быть, т.е. проектом, а не действительностью. Небо преклоняется к земле, земля делается небом. Кремль секуляризируется, а Знание и Искусство, т.е. Музей, религионизируются. Небо делается землею, потому что сама земля делается небом; священный Кремль секуляризируется, превращается в Музей, потому что Музей религионизируется. Наука и искусство становятся священным делом воскрешения. Все вопросы, которые предстоит еще решить, в торжестве Пасхальной утрени в Кремле представляются решенными. Но чтобы вопросы были решены, не то только, чем бывает Кремль в торжественную минуту Пасхи, а и то, чем должен быть Кремль в будни, в чем состоит его трудная работа. ______________________ * Если бы Кремль не был храмом по воскрешении, то, услышав весть о разоружении, он стал бы алтарем воскрешения. Храм может быть воскресением, а алтарь — воскрешением, в коем совершается таинство пресуществления плоти и крови. ______________________ В действительности Кремль был крепостью, готовою к обороне, с воротами на запоре, со стражами, бодрствующими на башнях, готовыми подать сигнал к сбору под знамя Архангела крепких защитников, а под кров храма Богоматери (Которой сердце оружие прошло) матерей этих защитников. Таким Кремль и должен быть представлен, таким он и может еще быть, пока вражда не кончена. И только в Кремле и в бывших острожках сторожевой линии может быть понята Пасхальная утреня, когда вражда кончена, ворота отверсты и сторожея готова возвестить не начало боя, убийства, а начало востания. Пасха в Кремле с особенною силою указывает на неразрывное соединение Воскресения Христа с Общим воскрешением. Представляя весь Кремль храмом Воскрешения, а храмы — могильными пещерами, наполненными гробами и мощами, мы будем иметь в нем изображение внехрамовой Пасхи воскрешения. Внехрамовая пасха и есть пасха новая, не разоружающая только Кремль, но и смертоносные орудия живоносными заменяющая. Значение военного знамени, стяга заключается в том, что он заменяет для народа или для войска, находящегося в походе, т.е. вне Кремля (особенно в походе вне отечества, или вне военного стана, в котором Кремль занимает место главной квартиры), самый Кремль, иначе сказать, знамя есть изображение Кремля, выражение его значения. Когда главным храмом Кремля был Спас на бору, тогда и на стяге изображался образ нерукотворен<ного> Спаса, а также крест или даже [...] Константина, как наследие или благословение Константинополя, а позднее все святые, покровители Кремля; изображали на знамени иногда даже самый вид Кремля. Создавая знамя, Кремль приходил к сознанию своего значения*. Дошел ли он до сознания — это еще вопрос. Создав Оружейную палату, обратив Царь-пушку в памятник минувших опасностей, Кремль, по-видимому, разоружился, сдал в архив свое вооружение, но взамен этих орудий враждебных отношений международных он не создал орудия против неродственности природы и не мог создать, ибо не усвоил себе науки, оставил Университет вне своих стен, где он, университет, сделался орудием профанации, кощунства. ______________________ * Чем должно быть местное знамя? Всякий местный Кремль или острожек, составляя лишь передовое (и [...]) укрепление центрального Кремля, должен, конечно, и на знамени своем выразить это отношение к центру и всему целому отечеству. ______________________ Кремль, превращаясь в храм воскресения, в нашем чувстве и представлении перестает уже быть крепостью, крепостью не только военною, но юридическою, ибо уничтожается самая необходимость прикреплений, оков, купчих и всяких других крепостей. Самый язык наш, согласно воззрению народа, не отделяет военных от юридических и экономических крепостей. Но не только мысль, но и слово нуждается в изображении, чтобы яснее, нагляднее представить то, к чему должны мы стремиться, что должны делать в совокупности. Прежде действительного разоружения и чтобы достигнуть его, чтобы с устранением небратства не ограничивать своего родства братством, а дело не ограничивать суетным хранением, нужно, чтобы Кремль не в представлении лишь, а и в художественном изображении стал храмом воскрешения. Кремль будет Музеем, когда стены его будут живописною летописью всех битв и осад, выдержанных им. Но музей этот будет священным, когда эта картина будет изображением востания падших при обороне и нападении, своих и не своих, и такие изображения для Кремля как воспитательного учреждения, как всенародного собора всех отраслей знания, — необходимое условие для примирения, разоружения. Впервые опубликовано: Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 2, с. 198-200.
Фёдоров Николай Фёдорович (1829 — 1903) русский религиозный мыслитель и философ-футуролог, деятель библиотековедения, педагог-новатор. Один из основоположников русского космизма. | ||
|