Д.В. Философов
Братство церковного обновления

Странное впечатление производит орган членов "Петербургского братства церковного обновления", еженедельник "Век", первый номер которого недавно вышел.

Сущность его программы можно определить следующим образом: "Так как в России началось "освободительное движение", так как положение старой церкви начало благодаря этому внецерковному движению колебаться, то мы, члены братства, и спешим отказаться от старых господ, против которых мы никогда открыто не восставали и присоединяемся к новым".

Главное, чтобы поспеть за колесницей "освободительного движение".

"Ну, что же, — могут им ответить участники "освободительного движения, — поспешайте, поспешайте. Колесницу вы не везете, на вас мы не рассчитываем, но чем больше толпа бегущих за колесницей, тем лучше".

Однако "церковные обновленцы" рассчитывают, по-видимому, не на такое к ним отношение. Они хотят стать во "главу угла". Их "христианская политика", думают они, хотя и беспартийна, но гораздо действеннее политики простой, нехристианской.

"Полное гражданское равноправие, свобода личности, последовательно проведенное выборное самоуправление общин, замена личного пользования собственностью общинным пользованием и широкое развитие трудовых союзов — вот ближайшие задачи христианской политики".

При чем тут христианство? Это не что иное, как робкие и туманно высказанные требования социалистической программы. Но "христианство" церковных обновленцев оказывается не в программе, а в "тактике". Их тактика — "мирное обновление". "Только бескровной идейной борьбой, должны совершаться все эти завоевания. Христианской политике равно чужды кровавые акты в борьбе "правых" и "левых", чужды партийные счеты и балансы".

Отлично, соглашаемся. Какое уж христианство с бомбами! Но тут позволительно спросить, почему же эти методы не были применяемы "обновленцами" до расцвета "освободительного движение"? Ведь как ни горестно в этом сознаться, но "освободительное движение" не обошлось без "кровавых актов". Однако до совершения этих актов "обновленцы" что-то помалкивали, а тогда, казалось бы, им-то и действовать, тогда-то им бы и проповедовать "полное гражданское равноправие, вплоть до коммунизма" включительно.

Однако нет. Тогда они мирились и с синодом, и с самовластной бюрократией, и с чем угодно. А как только начались "кровавые акты", так "рыдающий звон бюрократических цепей" (их выражение) стал для них нестерпим, и они поспешили за "колесницей".

Старая церковь всегда пристраивалась ко власть имущим. По-видимому, и "обновленная" не излечилась от этого недуга. Старая церковь благословляла старую общественность, новая высказывает готовность благословить общественность освобожденной России. Правда, самое-то "освобождение" — дело черное, "с кровавыми актами", но обновленцы этим не смущаются. Они против "насилия", руки у них чистые, и они готовы служить чем могут. Они твердо верят, что без них новый строй не обойдется. Так вот, они и надеются.

Но не ошибаются ли они? Так ли они уж нужны для будущего режима "с заменой личного пользования собственностью общинным?" В этом позволительно усумниться, и я боюсь, как бы обновленцам не грозило жестокое разочарование! Как только они предложат свои услуги, пожелают сесть в "колесницу", им, чего доброго, скажут: "Нет, голубчики! Для вас места нет. Без вас освободительное движение началось, без вас и обойдется". Сюрприз будет не малый, потому что обновленцы уже учли все выгоды "освободительного движения".

"Русская религиозно-общественная жизнь, — говорят они в своей программной статье, — сама собою выдвинула на первое место задачу примирения христианских воззрений с современною культурой, задачу церковного обновления и христианского возрождения, из которой естественно (?) вытекают все сложные вопросы христианской политики, невозможной в эпоху церковного и общественного закрепощения, но вполне осуществимой при возрожденном христианском сознании и обновленном церковном и государственном (!) строе".

Из этого следует, что христианская политика начинается тогда. когда строй уже обновлен. Вот тебе и политика! Пусть "безбожники" обновляют, погрязают в "кровавых актах", а мы придем на готовенькое, на чистенькое и начнем "примирять"... непримиримое.

Но тогда отчего же они так нападают на старую необновленную церковь? Ведь и ее "политика" заключалась главным образом в постоянном "приспособлении". Был неограниченный абсолютизм — она приспособилась к нему, стал он меняться — она поспешила начать "реформы" и опубликовала на днях свою обширную программу. "Страна" (№ 214) совершенно верно замечает, что "если припомнить жестокую, гнетущую неподвижность, в какой цепенеет бытовая жизнь русской церкви синодальной эпохи, то нельзя не приветствовать и той доли изменений в некоторых ее областях, которую обещает принести с собой собор". Может быть, эти реформы слишком робкие, малодействительные, но, по существу, между ними и проектами "церковного обновления" нет большой разницы. Различие такое же, как между октябристами и "мирным обновлением". Метафизические корни у обоих, т.е. у старой, желающей подновиться церкви, и у братства церковного обновления одни и те же. А все то, что братство включило в свою программу в качестве пресловутой "христианской политики" — все это оно попросту "позаимствовало" у социалистов. Но социалисты в своих выводах строго последовательны, они объединены не только общим социальным идеалом, но и общим миросозерцанием, тогда как наши христианские социалисты, оставляя неприкосновенной старую православную метафизику, из модернизма потянулись к социализму, не имея на то никаких внутренних оснований. "Страна" в цитированной выше передовой статье упрекает предсоборное присутствие в том, что в его программе реформ "религиозные вопросы блистают своим полнейшим отсутствием". "Очевидно, — говорит дальше газета, — в сознании вождей русской церкви никаких вопросов веры и морали нет". Замечание верное. Но разве тот же упрек нельзя целиком отнести и к "братству"? Совершенно не касаясь метафизической проблемы, оно с невероятной наивностью заменяет основные вопросы религии какими-то жалкими словами о том. что "весь мир подлежит претворению христианами в "Царство Божие" или что "главная цель братства — устроение жизни сообразно началам апостольского и вселенского православного христианства".

Но ведь это говорят все исторические церкви, и, однако, мир не "претворился", однако, ни вселенской, ни апостольской церкви нет, а есть несколько враждующих между собой церквей. И не есть ли сознательный или бессознательный обман ставить знак равенства между "апостольской", "вселенской" и "православной"?

Но и эти "жалкие слова" помещены в "уставе" братства. В газете же их нет. Действительно, перелистайте первый номер "Века" и вы увидите в нем лишь прогрессивные банальности, встречавшиеся в подцензурное время в провинциальной печати, банальности, кое-где приправленные более опасными, но крайне туманными социалистическими мечтаниями. Этот сладкий мармелад даже не своих, а чужих банальностей смутил саму редакцию. В своем послесловии она просит читателей не судить ее строго и обещает, что в будущем "громче зазвучит основная мелодия, окрепнут аккорды и полнее станет гармония".

Это наивная иллюзия. Если "Век" обратится к основной своей задаче и займется не беганием за "колесницей", а пересмотром своих религиозных основ, задумается над вопросом, случайно ли до сих пор не было "христианской общественности", то начнется неминуемо такая какофония, что избави Бог. Вопрос не в освободительном движении и не в прикомандировании к нему наших, даже самых либеральных священников, а в самом понятии христианской церкви. Оставаясь в старой, хотя бы и в реформированной церкви, в "колесницу" не попадешь. Это слишком ясно. И это сознают, вероятно, многие из "светских" сотрудников нового журнала. А если так, то зачем же обманывать себя и других?

Все эти соображения заставляют признать затею братства издавать свой журнал неудачной. Христианство есть религия исключительно личная, а не общественная. В нем проявилось величайшее утверждение личности, но религиозная общественность в нем еще не открыта. Это дело будущего, дело будущей религиозной революции, а не церковной реформы. Около старой церкви, в смысле общественном, делать нечего. Всем верующим христианам надо это раз и навсегда понять.

А пока что гораздо честнее попросту, без затей присоединиться к "нехристианскому" общественному движению, присоединиться к нем в "партикулярном платье", которое куда практичнее, чем длиннополые византийские одежды. Такое присоединение нисколько не препятствует членам "братства" исповедовать Христа в личной, необщественной, жизни.

1906 г.

Дмитрий Владимирович Философов (1872-1940) — русский публицист, художественный и литературный критик, религиозно-общественный и политический деятель.