| ||
|
За правду не сердятся.
Реферат С.В. Потресова имел успех несомненный. Все московские "Скорпионы" показались вторничной публике и заговорили. Не будь этого реферата, никто бы их не видел и не слышал... А вышло интересно. * * * Реферат о "символистах" прочитан. Объявлены, после перерыва, прения. Сцена наполнилась. Налево сели гг. К.Д. Бальмонт и В.Я. Брюсов — солидные, серьезные. Напротив, в глубине, на семи стульях поместились семь "новых поэтов", семь "подбрюсков". Г. Брюсов начал опровергать референта, указавшего на пристрастие "новых поэтов" к самообожанию, любви к грехам и эротомании. Он доказывал, что новая поэзия — это свобода творчества и отвращение к пошлости. Он говорил, что новые поэты не любят скуки, пошлости и серединности и протестовать против новой поэзии — протестовать против свободы творчества. Против обвинения в самообожании, эротомании и любви к грезам г. Брюсов не возражал. После речи ему аплодировали. Вышел волосатый "новый" поэт г. Волошин, заявивший, что за последние годы он не читал ни одной книги русской и что символическая поэзия родилась в 1857 году в Париже, в кабачке Черной Кошки. Третий "подбрюсок", г. Шубин, вынул из кармана книжку и прочитал довольно безумное предисловие г. Пшебышевского, выругав всех нас за "буржуазный мозг, за плебейскую боязнь быть обманутыми". Четвертый вышел "подбрюсок" лет 17, типичнейший, изломавшийся и... простите... развязный. Перевирая русские слова и уродуя их легким акцентом, подпирая бока руками, "подбрюсок" г. Шик начал упрекать референта в незнании заграничных и "новых поэтов", неведомых миру, и говорил это таким тоном, что публика и возмущалась, и хохотала неудержимо. — Ваш смех нисколько не оскорбляет меня! — злобно бросил публике г. Шик. Публика хохотала. — Будем терпеть до конца! — крикнул г. Шик, но не пришлось ему терпеть; публика кричала: "Вон его! вон с эстрады!" И с шиком и свистом ушел г. Шик. Место его сменил "подбрюсок" печального образа г. Рославцев. Длинный, с волосами-проволоками, напоминающий своей фигурой серба-огнепоклонника или обруселого факира... Печально отметив факт изгнания г. Шика, эта печальная фигура говорила печальные слова... За ним г. Соколов доказывал, что новую поэзию могут понимать только те, у кого в душе есть соответственные струны... — А всем нас не понять, — закончил он... Сидевший в первом ряду д-р Савей-Могилевич крутил свой ус и напоминал мне того самого француза в "Русских женщинах", про которого сказал Некрасов! И лишь крутил свой длинный ус,
А вот ещё г. Хёсеин, сильно акцентируя, непрошено стал защищать гг. Бальмонта и Брюсова и закончил словами: "мы изломанные люди". Сознание — половина вины, и ему за нравду "похлопали". — Очередь г. Бугаева! — заявляет председатель! Что-то худенькое, истощенное поднимается со стульев и уныло, как голос из оврага, умоляюще вещает: — Я отказываюсь! Из первого ряда вылетает на эстраду г. Курсинский и заявляет: — Два слова — не более! Публика радостно вздохнула: чем короче, тем лучше! И жестоко ошиблась! Этого "оратора" за его неприличные выходки по адресу шестидесятых годов останавливает даже председатель... — Чехов, — вещает он, — поэт пошлости и пессимизма, разрушитель идеалов шестидесятых годов! И этот новый "разрушитель", выругав по пути, по примеру предшественников, Макса Нордау, ушел с шиком... После ораторов гг. Баснина и Быховского, вызвавших бурю аплодисментов, на эстраду полезло что-то жалкое, истомленное и стало просить слова. Оно появилось на эстраде. Уши врозь, дугою ноги,
Оно говорило, говорило — и все, что осталось в памяти у публики, — это новое слово: "зловещность"!.. Я видел этих "подбрюсков" в зале, за ужином. Стол 13 "скорпионов" стоял в углу, где потемнее. Пили и ели, как все люди едят, й так же, как все, ругали лакеев, долго не подававших кушанье. — Ишь ты! — сказал бы Лука Горького, видя, как жадно едят капусту эти певцы лепестков невиданных растений... Я видел "подбрюсков" после ужина, внизу, в карточной комнате... О, если бы я не видел их в карточной комнате — я не написал бы ни слова об этим вечере! Ни слова бы, уважая мнение всякого человека, уважая всякие порывы творчества, даже всякое заблуждение человека, если оно от сердца!.. В карточных комнатах четвертое измерение исчезло, а ярко выступили из "подбрюсков" их буржуазные мозги с плебейской боязнью быть обманутым... Они раскрыли свои карты!.. — Ишь ты!.. — сказал бы Лука... Я бы никогда не сказал слова "подбрюсок". И теперь я не говорю ни слова ни о К.Д. Бальмонте, ни о В.Я. Брюсове. Но мне их жаль в их последователях, в этих именуемых людьми, которые пыжатся, чтобы показаться заметными, чтоб чем-нибудь выделиться. Опубликовано: Русское слово. 1903. № 78.
Гиляровский Владимир Алексеевич (1855-1935) — писатель, журналист, бытописатель Москвы. | ||
|