| ||
|
О первом мая в Сокольниках говорили давно. Носились слухи о "бунте", об избиениях, разгромах. Множество прокламаций в этом духе было разбросано всюду. Многие дачмики, из боязни этого дня, не выезжали в Сокольники, и дачи пустуют. Но это был намалеванный черт, которого, оказалось, бояться нечего. Гулянье 1-го мая в Сокольниках прошло благополучно. Народу было более 50.000. К этому дню фабричные и заводские рабочие устремились в Москву; 30-го апреля и 1-го мая утренние поезда были переполнены. С полудня на Старом гулянье и в роще стал собираться народ: гуляющие семьями, с детьми — в чайные лавочки за мирный самоварчик, и рабочие группами в роще для бесед и обсуждения своих дел. Подстриженные, причесанные, одетые по средствам и обычаю, рабочие все были чисты, праздничны, и сновавшие между ними хулиганы и "ночные сокольничьи рыцари" ярко отличались от них. И когда эта "рвань коричневая" подходила к группам рабочих, ее встречали не совсем дружелюбно. Зато этой "публики" множество сновало в толпе гуляющих, около балаганов, каруселей и остановок трамвая. Они, как волки, бросались при посадке пассажиров и положительно грабили, пользуясь давкой. Почти в каждом вагоне раздавались жалобы об украденном кошельке, сорванных часах... И эти воры сотнями осаждали переполненные вагоны трамвая и сыграли впоследствии важную роль в Сокольниках: Беспорядок и народная паника обязаны только им одним своим началом. Это было уже около четырех часов дня. Гулянье было в разгаре. Толпы собственно рабочих то мирно гуляли, то время от времени собирались партиями в роще, за Старым гуляньем и за театром общества трезвости. Здесь к ним примешивался народ. Говорились речи, иногда, может быть, и резкие, слышались иногда и "модные поговорки" последнего времени. Но когда к этим толпам начинали присоединяться хулиганы и карманники, которым во что бы то ни стало нужен был беспорядок ради чисто грабительских целей, — являлись казаки, и толпа расходилась. Речи иногда начинались, но не доканчивались. Были случаи, когда начинали говорить речь, и оратора заставляли смолкать. Иногда слушали со вниманием. Если в толпе были только одни рабочие, все обходилось благополучно: послушают, поговорят и мирно расходятся. Иногда после речей кричали "ура", но было все смирно. Не то — когда появлялись хулиганы и карманники! Последние-то и произвели беспорядок. Было так; сзади Старого гулянья собралась громадная смешанная толпа. Явились ораторы, полились речи, которые одним нравились, другим нет; гомон, шум. И вот во время речей среди толпы кто-то сделал выстрел из револьвера. Безопасный выстрел в воздух. Он, при гомоне толпы, и прошел бы незаметным, но шайка карманников и хулиганов воспользовалась удобным для них моментом экзальтированности толпы и еще не успокоившейся от тревожных слухов последнего времени публики. — Бьют! Стреляют! Ура!.. — в десятке мест крикнули хулиганы. Толпа подхватила — и загомонили Сокольники! Ринулись, в давке, мчатся кто куда. Более десяти тысяч, гораздо более, стремглав ринулось, ища спасения. Это была полная паника. Нечто ужасное, стихийное. Нужно было быть самому в этот момент в толпе, нужно было быть увлекаемым этим потоком, натыкаться, на падающих, получать толчки отовсюду, чтобы понять ужас паники. А тут еще женщины и дети! Крики, визг. А карманники — одни они были, хладнокровны — грабили в суматохе, срывали часы, вырывали сумочк, и у дам, тащили из карманов. Публика ринулась на Ивановскую улицу и на Сокольничье шоссе, к трамваю. Полиция не в силах была сдержать эту волну. Полицейские чины или вертелись, как волчки, на месте, не оставляя своего поста, или были увлекаемы народной волной. Но карманники насытились, угрожающие возгласы стихли. Через десять минут — ужасных десять минут — люди начали приходить в себя. Все успокоилось. К городу бежала "чистая публика". Рабочие, больше державшиеся дальней стороны гулянья, удалились в лес и продолжали гулять, собираться своими компаниями. Лавочки торговок — чайниц на время опустели. Конечно, многие бежали и не заплатили Им денег за самовары. Особенно сильная давка была на Ивановской улице, которая положительно была запружена воющей с испуга толпой. Лавочники при первом приближений заперли двери своих магазинов и натерпелись страха. Но ни одно стекло не было разбито, ни одного покушения ворваться. Будь такой случай поздно вечером, — могло быть хуже. Когда прошла волна толпы, на мостовой валялись шапки, шляпы, зонтики. На месте сборищ в роще — масса прокламаций. Кроме проделок карманников, все окончилось благополучно, не считая двух-трех единичных случаев столкновения с полицией. Так, один помощник пристава, ротмистр М-ий был слегка ранен в шею финским ножом; виновный задержан. Это самый крупный случай. Зато участок переполнен был... детьми! Неразумные матери, набравшие с собой едва выучившихся ходить детей на гулянье в Сокольники, во время паники порастеряли их! И трогательные сцены встреч малых детей со своими родителями происходили и в участке, и на площади около участка, куда привели и принесли на руках потерянных малолеток добросердечные чужие люди! Паника отозвалась далеко от места ее начала — Старого гулянья. Бежавшие в испуге мчались по всей роще, до самой железной дороги, где падали от усталости. Часть их ринулась в сквер, окружающий Царский павильон, откуда в испуге убежали музыканты и потом были водворены на место полицией, которая и заставила их играть для успокоения публики. Из соседней Царскому павильону кофейни Яни тоже разбежалась публика, не заплатив за кушанья. Отсюда, издали, действительно картина казалась грозной: со стороны Старого гулянья послышались ужасные крики, затем взвилась туча пыли, поднятая бегущей толпой, наконец, показались и мчавшиеся в ужасе кучки народа... Городской праздник был окончен. Москвичи, натерпевшись страху в десятиминутной панике, убрались восвояси, кто на трамвае, кто на извозчике, кто пешком. Рабочие остались в роще, заняли чайные столики, снова стали собираться в свои партии. И, надо отметить, между рабочими не было пьяных. Если и были последние, то это были обычные посетители Сокольников. Часу в седьмом образовалась еще одна партия, человек в триста, которая прошла по четвертому просеку до линии московско-ярославской ж.-д. и на 5-й версте, на полотне, расположилась, и начались речи. С двух сторон были выставлены самодельные флаги из куска красной материи, нацепленной на тут же сломанную палку, для безопасности от идущего поезда. Начались речи. И в самый разгар речей вихрем по IV-му просеку налетел взвод казаков, и толпа скрылась в чаще леса. Это был последний эпизод в Сокольничьей роще 1-го мая. Только в темноте ратовали хулиганы. В участок было доставлено с десяток пойманных карманников, несколько хулиганов и буянов, и произведено несколько арестов лиц за возбуждение толпы. Все страхи и ужасы этого дня, навеянные некоторыми газетами и массой прокламаций, оказались вздорными. Пусть же празднуют и рабочие! Пусть 1-е мая в Сокольниках будет их день. Как Татьянин день для студентов. И если к этому их празднику не будут примешиваться посторонние элементы, если хулиганы в этот день блеснут своим отсутствием в Сокольничьей роще, — тогда не нужно будет, никаких усиленных охранительных мер. Рабочие — люди труда, уважающие чужой покой и чужую собственность, — погуляют, поговорят меж собой на своих "митингах" — и мирно разойдутся. И пусть же 1-е мая в Сокольниках будет праздником рабочих. И только рабочих! Опубликовано: Русское слово. 1905. № 118.
Гиляровский Владимир Алексеевич (1855-1935) — писатель, журналист, бытописатель Москвы. | ||
|