| ||
Владикавказская дорога. Ищем злоумышленников! Министр путей сообщения произносит речь, обращенную к администрации дороги, и, выражая ей сочувствие, надеется, что "несправедливые нападки на дорогу не ослабят энергии тружеников, и они будут помогать управляющему высоко держать знамя владикавказской жел. дор.". Управляющий дорогой Кригер-Войновский сообщает, что покушений на крушение поездов злоумышленниками за год было 18. И вдруг фельдшер Лопухов, оказывавший помощь пострадавшим, заявляет, что главным злоумышленником является управляющий дорогой Кригер-Войновский. Министр говорит: "Труженик!" Фельдшер говорит: "Злоумышленник!" И фельдшер сказал это в тот самый момент, когда управляющий дорогой трудился, осматривая путь на месте крушения, конечно, окруженный свитой своих ближайших помощников-тружеников. Насколько прав фельдшер, сказавший свое жестокое обвинение, выяснится впоследствии, так как его слова вапротоколены. Министр же сказал совершенную правду, назвав ближайших помощников управляющего владикавказской дороги — тружениками. Труды инженеров этой дороги видны всем посетителям курортов. Ведь владикавказская дорога совсем особенная, правда, и преимущества у нее особенные, и особенная высшая администрация. Это объясняется, во-первых, географическим положением дороги, а во-вторых, ее родственной связью с далеким, но близким для нее, в силу этой связи, Петербургом. Последнее заключается в том, что хозяевами дороги состоят петербургские сановники, владеющие акциями. Последнее дает возможность высшим чинам администрации дороги чувствовать себя на высоте призвания чуть не полубогами. Первое дает им возможность в глазах сановников, приезжающих на курорты, казаться тружениками. — Хороший чиновник всегда в виду у начальства! А они всегда на виду во время сезона. Лето, когда идут главные работы на линии, все высшее начальство дороги в мундирах и орденах служат свою службу на дебаркадерах курортных вокзалов, встречая и провожая то сановников других ведомств, то свое ближайшее начальство, то власть имущих своих акционеров, с мая по сентябрь включительно. Инженеров этой дороги то и дело видишь на всех курортах, то кого-нибудь сопровождающих в курзалах "по делам службы". А то с кем-нибудь пирующих, когда на огромной линии идет перемена шпал — самые горя-чие летние работы. Не разорваться же этим поистине труженикам, мечущимся на виду у того или другого начальства в суете курортной жизни! Не могут же они одновременно быть и на курортах, и наблюдать за кладкой шпал, и уследить, чтобы шпалы все подряд, где нужно, клались новые, а не одна новая на десяток старых. Именно это указание приходится делать потому, что пассажиры, привезшие с прошлого крушения гнилые шпалы, рядом с ними находили и новые. Когда встречаешь на курортах инженеров блестящих и расфранченных, сразу видишь: — Им не до шпал! Вот злоумышленников разыскивать они еще могут, потому что это дело, не требующее постоянного и упорного труда. Чуть крушение — заявляй: — Злоумышленники! Как же не поддерживать того инженера, который сумел доказать, что не гнилые шпалы, а злоумышленники причина крушения! И встреча такого инженера с сиятельным акционером на курортах будет самой взаимно-приятной встречей. Одновременно и служба, и удовольствие. И эти труженики в глазах начальства, конечно, являются заметными и получают высшие назначения, как лично известные, умеющие служить и.., услужить. Услужить его превосходительству, лечащему печенку, услужить ее превосходительству — спускающей или нагуливающей жир. А там, где-нибудь, в глухой степи следить за тем, как кладут шпалы, дело хоть, может быть, и почтенное, но не выгодное: никто не заметит, не обратит внимания, никто и знать не будет имени безвестного труженика... И не в одном министерстве путей сообщения существуют курортные труженики, которые делаются известными и возвышаются потому, что умеют показаться кому следует и любезно услужить кому следует. Передо мной повесть из курортной жизни, написанная несколько лет тому назад и не попавшая в печать "по независящим обстоятельствам". Название повести "Труженики". Одну из глав этой повести позволю себе привести. * * * На огромной, крытой террасе санатория-гостиницы в Ессентуках, содержателями которого являются чиновная особа и молодой доктор, должно быть, по случаю сильного ливня или, может, потому, что еще рано, столы были заняты не все. Катя и Шиллер поместились невдалеке от длинного стола, сервированного необычно роскошно: серебряные вазы с огромными, свежими розами, розы у приборов, дорогой хрусталь. — Ахмет, это для кого? — спросил Шиллер старого слугу-татарина. — Какие-то особы из Петербурга. Сами их превосходительство рано утром приходили и обед заказывали для них... — Министра ждут? — Не могу знать... Да разве одних министров наш-то ублажает... Ему все там, которые важнее, нужны. Сами изволите знать... Уж и хлопот у нашего-то: того встреть, другого угости... Всем угодить надо... Труженик-с! Ахмет подал шашлык и шепнул: — Идуть-с! Из двери, сгибаясь в полтуловища и извиваясь задом, пятилась длинная, тонкая фигура. Катя взглянула на его желтое, длинное лицо, оживленное пронизывающими глазами и разрезанным пополам улыбавшимся ртом с тонкими губами. — Змий! — шепнула Катя Шиллеру. Вошла полная, красивая дама под руку с важным толстяком в чесунчевой паре. Сзади шли блестящие кителя гражданских ведомств. Все это уместилось вокруг стола с цветами. Метрдотель и лакеи засуетились. — Катя! Мы в раю, не правда ли? — улыбнулся Шиллер. — Еще бы: цветы, благоуханье... — Нет, ты уж очень хорошо его змием назвала... Какой-то гибкий, лезучий... Положительно рай... Помнишь, в священном писании ты учила грехопадение? Все налицо: и змий, и Адам, и Ева... Видишь, как змий то к Еве, то к Адаму... Больше, однако, к Еве... — Только змий в очках... — Ну, что же! Очковый... Помнишь, в священной истории люди змию, властителю до них рая, мешали? Он знал, что придет время, когда человек наступит пятой на голову змия, и, желая от этого избавиться, решил задобрить Еву: дал ей яблоко... — С запретного дерева? — Да, а она половину яблока сама скушала, а другую Адаму отдала, да еще и змия представила как весьма любезного и почтенного господина... И пришлось с той поры Адаму потерять надежду наступить пятой на главу змия... Может быть, Адам и хотел бы пятой наступить на главу змия, зная весь его вред, но яблоком попользовавшись, стало быть, нельзя! А там из рая попросили, и остался змий один властителем... Каялся, должно быть, Адам: — Через супругу согрешил! Ее змий уговорил, а меня она... Катя смеялась. За соседним столом пили шампанское пополам с нарзаном. Змий успевал всех разговором занимать, всем стаканы наливал и улыбался широким ртом на все четыре стороны. — Вот, Федя, насчет змия-то правильно, а насчет Евы и Адама не совсем: всех одинаково угощает и никакого яблока Еве не подносит... До них долетали отдельные фразы: — Четвертого номера стакана не достанешь! — Вереницами больные стоят... Часами дожидаются... — Неужели? — сложив губки бантиком, удивленно и недовольно прошептала дама в белом. — А ведь ей именно четвертый номер нужен, — прибавил сановник. Змий как-то изогнулся и исчез, бросив на ходу с той же улыбкой: — Не извольте беспокоиться... Исчез в коридоре на одну минуту и опять очутился рядом с дамой. — Правда, что в эти часы четвертый номер на замке? — Заперт-с... — улыбался змий. — В четыре отопрут... И снова наливал нарзан в шампанское и шампанское в нарзан. Вошел человек с огромным графином и передал его змию. Тот поставил графин перед дамой и что-то сказал. Что сказал — ни Шиллер, ни Катя не слыхали, но дама опять сделала удивленное лицо, губки бантиком и протянула жалостно: — Неужели?! — Так точно-с... — Да ведь теперь заперто... — Только не для вас... Для вас нет ничего запретного... Шиллер позвал Ахмета и, платя по счету, спросил: — Что это за графин принесли? — Ее превосходительству номер четвертый воды-с... — Ну вот, Катя, теперь можешь наблюдать и полную картину грехопадения! Только, конечно, Адам и Ева не пострадают, а змий себя сохранит! Разбираясь же юридически, змий совершил преступление по службе: растратив из личных выгод доверенный ему материал, добыв его через соучастников из-под замка, и 2-е — вовлек особу в невыгодную сделку, пользуясь слабостью женщины. — При чем здесь слабость женщины! Я бы так же поступила. Я ей завидую! Если бы я была жена этого сановника, а не бедного адвоката, так пила бы четвертый номер у себя дома, а не жарилась бы по четыре часа на солнце!.. — А я что бы делал тогда? Мирволил змию!.. Эх ты... Ева! Впервые опубликовано: 1912.
Гиляровский Владимир Алексеевич (1855-1935) — писатель, журналист, бытописатель Москвы. | ||
|