| ||
|
У Ремизова я люблю не все. Но мне жаль, что в нем не разбираются, не хотят понять, за что именно его нужно любить. Одни, с эстетической точки зрения, возвышают его, другие — отрицают (тоже эстетически!), но берут непременно целиком, и главного дара, собственной его доли, — как он любит говорить, — обыкновенно не замечают. Не всегда и легко до этой ценной сущности докопаться. Художественные правдолюбцы имеют основания упрекать Ремизова: "Он изломан, надуман, притворяется!". Но когда к этим упрекам прибавляют еще: "Ремизов юродствует!" — следует остановиться и задуматься. Да, в Ремизове есть "юродство". Но почему есть оно и в самых лучших его вещах, там, где он совсем не притворяется и ничего не выдумывает? Скажу сразу, что делает Ремизова писателем с "необщим выраженьем", непохожим на других: это — его уменье сливаться с очень реальной и очень таинственной стороной русского духа, к которой мы и подходить не привыкли. Ремизов вовсе не "описывает" его, он говорит, — когда говорит — как бы изнутри, сам находясь в нем. Таинственную сторону России даже зовут, пусть неточно, но понятно, — "Юродивой Русью". Что это такое? Если взять широко — это вся жизнь русской народной души, ее сложный рост в истории. Это — неразнимчатая сплетенность язычества, христианства, сказки, порыва к правде: это ее смех и горе, ее хитрость, слабость и сила. Страницы Ремизова, где он сам становится частью этой жизни с ее безмерностью и неуловимой мерой, с ее всегдашним, хотя бы чуть заметным, уклоном к "юродству" (напрасно мы понимаем его только в отрицательном смысле!), эти страницы и драгоценны, их-то и нельзя не любить, если любишь и чуешь Россию. Таких страниц много в "Николиных притчах". Почему возлюбил народ "святого Николу", избрал перед всеми святыми, чуть не сделал его, в простоте душевной, идолом своим? Почему столько "сказок" и "притч" сложил о нем? Мало у нас разве угодников? Нет, Никола духу русскому пришелся: он земной, он свой: старичок по грязным дорогам ходящий, в мужичьей беде помогающий, да такой милостивый, что и упросить его, о чем хочешь, можно, и схитрить перед ним — не обидится. Он и сам схитрит, даже перед Христом, чтобы помочь беде: побежал же тайком вдовью корову из белой в черную мазать, когда Христос велел волку съесть "Белуху". На собранье святых поспевает угодник с земли — усталый: "Все со своими мучался, пропащий народ: вор на воре, разбойник на разбойнике, грабят, жгут, убивают, брат на брата, сын на отца, отец на сына! Да и все хороши, друг дружку поедом едят!" Но когда взъярились святые: "Велел мне Ангел Господен истребить весь русский народ, отвечал Никола... да простил я им: уж очень мучаются"*. ______________________ * Курсив мой. ______________________ Не знаю, все ли "притчи" Ремизовым только взяты, или сочинены иные, но это безразлично: они единого духа. Ремизов тут почти не "писатель", просто один из многих "создателей" Николиных "сказов". Разбойник, вор, лукавый или простодушный обманщик, совершенно так же, как и добрый Иван, "сын купеческий", — все они, в трудную минуту, готовы позвать: "Святой Никола, где бы ты ни был — явись к нам!" Зовут и верят: будет им понятие и помощь от этого старичка, ведь он и чудотворец — и свой брат, вечный труженик и странник, вечный заступник. Что это, примитив? Фантастика? Детское лукавство, юродство? В самом-то седеньком старичке Николе, разве нет и в нем юродства? Он простенький, он, в трудах, даже и молитвы не твердо помнит: богатый хозяин не пустил раз и ночевать: "Ты, говорит, Верую не речисто читал, а Изжени совсем не знаешь. Я таких не люблю..." Бесполезное дело — подходить к этой сложной области русской жизни с чисто эстетической меркой. Тут нужно чутье, тоже художественное, — но иного порядка; ведь нужно понять глубочайший реализм такой "фантастики". Ремизов в ней — самый настоящий реалист. Он может, с той же искренностью и простотой, как Филипп из притчи, сказать: Милостивый наш Никола,
Благослови русский народ великим благословением своим. Может, смеет, потому что в нем Филиппова же вера, и в веру эту — верится. Хорошая книжка "Николины притчи". Они — тот Ремизов, писатель с "необщим выражением", которого надо любить. Р.S. Следует пожалеть, что "Николины притчи", как книга, испорчены приложенной к ней "Жерлицей дружинной" ("к картинам Рериха"). Не вдаваясь в критику "Жерлицы", скажу лишь, что, пристегнутая к "Николе", она есть верх безвкусия. Тут, впрочем, согласны все, не исключая и самого автора, к чести которого надо заметить, что неудачное соединение совершилось по "независящим от него обстоятельствам". Впервые опубликовано: Современные Записки. Париж. 1924. № 22. С. 447-449, под псевдонимом А. Крайний.
Гиппиус, Зинаида Николаевна (1869-1945) — русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик, одна из видных представительниц "Серебряного века" русской культуры. | ||
|