На главную |
Произведения А.К. Гирса |
СОДЕРЖАНИЕ
I.
Начатая Турциею в 1769 году война против России, по наущению французского посла в Царьграде и Барских конфедератов, печально окончилась для империи Османов. 10 июля 1774 года в местечке Кючюк-Кайнарджи*, расположенном на правом берегу Дуная, в 60-ти верстах от Силистрии, посланный главнокомандующим русских войск генерал-фельдмаршалом графом Румянцевым генерал-поручик князь Репнин подписал с турецкими уполномоченными продиктованный им трактат, поднявший вскоре не малый переполох по всей Европе. Было из-за чего переполошиться: разгромленная Турция лежала у ног русской монархии.
______________________
* Турки и пишут и произносят «Кючюк», а потону мы предпочитаем его слову Кучук.
______________________
Основные положения этого трактата, подтвержденные последующими соглашениями, вопреки интригам европейских государств, напуганных приобретенною Россиею над Турциею властью, просуществовали до 1866 года, когда объединившаяся (правда, не без труда) Европа, после кровопролитной войны, выбила Россию из занятого ею при дворе Султана положения.
Сама Турция, постигшая всю степень подчиненности по отношению к России и тяготясь положением, в которое ее ввергла неудачная война, не замедлила всякими способами отбиваться от точного и немедленного выполнения обязательств, вытекавших из помянутого трактата, частью успешно, частью безуспешно, и вздохнула свободно (как ей казалось) лишь после парижского трактата.
В описываемую нами эпоху, то есть тотчас по заключении в 1774 году мира, Порту особенно смущали выговоренные Россиею права вступаться официально за христианских подданных через российских посланников при блистательной Порте. Но смущение ее достигло крайних пределов, когда русское правительство, опираясь на предоставленное ему Кючюк-Кайнарджийским трактатом право, назначило генерального консула в Придунайские княжества.
Артикул 11-й Кючюк-Кайнарджийского договора, касающийся обоюдных попечений о торговле и мореплавании, между прочим, гласил: «а дабы во всем был наблюдаем добрый порядок, равным образом блистательная Порта позволяет иметь пребывание консулам и вице-консулам, которых Российская Империя во всех тех местах, где они признаны будут надобными, назначить заблагорассудит».
Правом своим русское правительство воспользовалось не сразу; первое время вслед за подписанием мирного договора оно было занято хлопотами по сбору и обратному отправлению в Россию участвовавших в кампании войск, более или менее разбросанных по ту и другую сторону Дуная. Затем оно вынуждено было все внимание свое сосредоточить на крымских делах.
По статье третьей договора Крым был изъят из турецкого владычества и объявлен независимым, под самодержавною властью собственного хана из поколения Чингиса. Турки не могли свыкнуться с мыслью о потере этой области, доселе служившей надежным оплотом в борьбе с Россиею. Возбуждение турецкого населения империи, тяготившегося условиями договора, достигло крайней степени, и великий визирь прямо заявил, что если Крым не поступит снова под власть Турции и если Россия не возвратит Керчи и Еникале, то миру долго не продержаться. Вскоре затем Порта прогнала из Крыма хана Сахим-Гирея, покровительствуемого Екатериною, и война едва не возгорелась снова. При посредничестве Франции дело было улажено и подписано новое соглашение (1779) известное под названием «Convention explicative», в общем подтверждавшее условия Кючюк-Кайнарджийского договора.
Лишь по совершенном улажении крымских дел, Екатерина признала возможным послать консула в Придунайския княжества и назначила на эту должность Сергея Лазаревича Лашкарева, служившего прежде при нашей миссии в Константинополе.
По указу императрицы, государственная коллегия иностранных дел снабдила Лашкарева пространною инструкциею, помеченною 10 февраля 1780 года, и приказала ему ехать к нашему посланнику в Константинополь.
В инструкции этой, посвященной указаниям о том, как блюсти интересы русских торговых людей и русских подданных вообще, как охранять достоинство своего звания, каким порядком возвращать в Россию беглых и проч., особенное значение имеет пункт 7-й, который гласит:
«Сверх доношений сюда по делам, касающимся до торгов наших подданных, находясь вы в областях Оттоманской Порты, ближе к российским границам лежащим, имеете неусыпно наблюдать все тамо происходящее, а особенно разведывать о движениях турецких войск и о починке крепостей и других всяких к войне относящихся приуготовлений, и обо всем сюда немедленно и точно доносить. Равномерно надлежит вам стараться примечать и за поведением обоих господарей, из которых волошский всегда уверял высочайший двор в своей преданнности, а молдавский, напротив того, поныне всячески, по видимому, удаляется от оного; но как вы обоих, по бытности их драгоманами Порты, довольно знаете, то и можете сим обстоятельством воспользоваться к снисканию их доверенности и к обращению оной в пользу дел».
Порта с понятною с ее стороны подозрительностью отнеслась к заявлению нашего посланника о предстоявшем назначении русского генерального консула в княжества. Область эта, населенная народом, единоверным русскому, была погранична с нашими владениями и пользовалась некоторыми привилегиями в делах внутреннего управления, так что русский консул мог занять в ней исключительное положение, тем более, что других консулов (французского и английского) в ней еще не было.
Ни на господарей (фанариотов), хотя ею самою избираемых, ни, тем менее, на бояр валахских и молдаванских Порта особенно не рассчитывала и как бы предчувствовала, что с прибытием в княжества агента русского правительства ее хозяйничанью в этих областях по-турецки будут воздвигаемы постоянные препятствия.
Тем временем (в июне 1780) Лашкарев прибыл в Константинополь. Уже из первого донесения его в коллегию иностранных дел можно судить о тех мытарствах, через которые должен будет пройти вопрос о его признании в звании русского генерального консула. Приводим это донесение целиком; оно живо изображает переполох Порты и первые попытки совершенно отклонить требование России.
«Прошедшего июня 12-го дня, писал Лашкарев*,—прибыл я в Константинополь и, явясь у его высокородия господина чрезвычайного посланника и полномочного министра Александра Стахиевича Стахиева, отдал врученные мне пакеты.
______________________
* Из Буюкдере июня 26-го дня 1780 г. Буюк-дере—летняя резиденция русского посланника, на Европейском берегу Босфора.
______________________
«А последующего затем июля 2-го числа господин посланник, взяв меня с собою, ходил в загородной дом к рейс-эфенди*, где и объяснил, что я от высочайшего двора назначен генеральным консулом в Молдавия, Валахии и Бессарабии, то дабы потому Порта, признав меня в том достоинстве, учинила с своей стороны должное признание. Рейс-эфенди отвечал, что Порта никак на сие согласиться не может, чтобы Россия имела своих консулей там, где прочие дружелюбные державы никогда не имели, да и ныне не имеют, ибо сие противно мирным артикулам, в которых не показано именно, чтоб в Молдавии, в Валахии и Бессарабии быть российскому консулю; он тут и другие свои невместные представлял резоны, которые государственная коллегия иностранных дел усмотреть соизволит из настоящих депешей господина посланника Стахиева. На что его высокородие ясно доказывал, что они ошибаются, и противятся в том, когда трактат гласит: во всех нужных местах иметь консулей.
______________________
* Министр иностранных дел Порты.
______________________
«Между прочими партикулярными разговорами, рейс-эфенди отозвался партикулярно господину посланнику, что Порта, опасаясь какого-либо беспокойствия от бояр двух княжеств и возмущения от находящихся в Бессарабии гарнизонов, не может на то согласиться. Тогда господин посланник сказал, что он сего никак не может ко двору своему писать, что Порта опасается своих гарнизонов и подданных обоих княжеств. Рейс-эфенди отвечал, хочет ли господин посланник, чтобы я велел отрубить как обеим князьям, так и всем боярам головы и привести сюда.
«Спустя несколько дней со стороны господина посланника ходил я к рейс-эфендию (по делу одного нежинского купца), который, приняв меня весьма ласково, и между прочими разговорами всевозможным образом уговаривал, чтобы я отказался от своего консульства, уверяя, что Порта исходательствует выгоднейшее сего консульства место. Я вкратце ему отвечал, что он напрасно изволит оспаривать то, что трактат ясно гласит, чтобы иметь России своих консулей во всех тех местах, где надобность и коммерция потребует, с чем от него и вышел».
В переговорах или, вернее, в разговорах, подобных вышеприведенным прошло не мало времени. Лишь шесть месяцев спустя по приезде Лашкарева в Константинополь, Порта изъявила согласие на признание его генеральным консулом в княжествах и Бессарабии. Этим, однако, дело не кончилось, и возникли новые переговоры, благодаря отказу Порты назначить консулу резиденцию в княжествах и предложению ему поселиться в Силистрии.
16-го декабря 1780 года Лашкарев доносил государственной коллегии иностранных дел:
«Порта по долговременном своем невместном упорстве... согласилась принять меня генеральным консулом в Молдавии, Валахии и Бессарабии, с тем чтобы иметь мою резиденцию в Бессарабии (город которой Порта изберет), на что господин посланник отвечал рейс-эфендию, (что) для способности комерции резиденция консуля не может быть ни в каком другом месте, как в одном из двух княжеств и ни на какое другое место согласиться не может. Рейс-эфенди отвечал, что Порта не может позволить иметь консулей в тех местах, где не находятся магометанского закона судьи, а князья не что иное как единственно для собрания податей и разобрания дел между подданными*. Посланник уверял рейс-эфендия, что когда обстоятельство воспоследует, то все письменные дела консул будет производить в городах, управляемых судьями магометанского закона; но рейс-эфенди говорил, что он сего предложения ни под каким образом принять не может... Наконец рейс-эфенди просил дружески посланника, чтобы он о том писал ко двору, и что он уповает, что высочайший российский двор согласится на таковое Порты предложение.
______________________
* В рассчет Порты входило умалять значение господарской власти в областях, хотя и вассальных, но, благодаря разным трактатам и гаттишерифам, представлявшим во всяком случае более самостоятельные административные единицы, нежели прочие пашалыка империя.
______________________
«На третий день после конференции был я с господином посланником у французского посла кавалера де С.-Приеста (Chevalier de S.-Priest), который со стороны Порты объявил* что Порта соглашается дать берат** на консульство с означеванием для резиденции город Силистру, где пребывает трехбуцчужный паша и сераскер (сераскир) всей Бессарабии. Я отвечал послу, что без дозволения двора моего к такой от Порты пропозиции приступить не могу...
______________________
* В ту пору Франция, в силу трактатов с Турциею, пользовалась выдающимся, по сравнению с прочими европейскими державами, положением при блистательной Порте; в данном случае вмешательство французского посла в переговоры русского посланника с рейс-эфендием объясняется, кроме того, неофициальным участием, которое принимала Франция в заключении Кючюк-Кайнарджийского мирного договора и ее официальным положением союзника империи османов.
** Exequatur, в европейских державах.
______________________
«...А Силистра лежит до сию сторону Дуная, откуда я но коммерции должен временно находиться в обоих княжествах и в Бессарабии, а господин паша в переезде мне будет препятствовать, или дружески будет всегда спрашивать, зачем я хочу ехать..., а в другом времени и совсем воспрепятствует переезжать на ту сторону, предъявляя, что, как он главный командир, во всем может мне дать сатисфакцию...»
Лашкарев придавал особое значение свободе передвижения своего, на случай если бы русское правительство согласилось с предложением Порты назначить для резиденции русского консула Силистрию.
Одновременно с донесением в коллегию он пишет графу Панину (от 16-го декабря 1780).
«В надежде вашего высокографского сиятельства ко мне покровительства приемлю смелость донести, что когда всевысочайший двор согласится иметь мне резиденцию в Силистрии, то неотменно нужно, чтобы Порта дала свое повеление к находящемуся там паше не препятствовать мне в переезде со всею свитою в оба княжества и в Бессарабию во всякое время, когда я за нужно почту... и которое надобно, чтобы Порта утвердила письменно, ибо у турок что единожды выторгуешь, то напред будет служить образом закона. Хотя французский посол уверяет о свободном моем пребывании, но я не могу надеяться, чтобы он был более наш друг, нежели Оттоманской Порте».
Два дня спустя после отправления этого донесения Лашкарев извещает коллегию, что Порта вручила русскому посланнику берат «с великою поспешностью» и что, по его мнению, она переменит его впоследствии и согласится на требование русского двора назначить резиденцию консула в княжествах, «ибо она (Порта) теперь гораздо становится унылее по причине смерти римской императрицы*, опасаясь новой войны или некоторых требований со стороны владеющего императора».
______________________
* Марии-Терезии.
______________________
Но как ни стала Порта с уныла», она продолжала сопротивляться требованию русского правительства, прибегая к всевозможным уверткам; так, втихомолку от посланника, она отправила своего курьера в С.-Петербург (июнь 1781), в надежде упросить императрицу не настаивать на том, чтобы резиденция русскому консулу была назначена в княжествах. Хотя этой последней попытке предстоял такой же неуспех, как и предшествующим, тем не менее она опять затянула дело, и на целых полгода. Лишь 13-го декабря Лашкарев имеет возможность донести об окончательном решении дела.
«По долговременному невместному упорству, Порта, наконец, по делу моему согласилась на все те кондиции, которые всевысочайший двор требовал, в силу мирного трактата, и сего 10-го числа выдала берат и циркулярный в надлежащие места ферман, а по требованию моему назначила для резиденции город Бухарест с беспрепятственным переездом во все, консульству моему определенные, места со всею моею свитою».
В январе 1782 г. Лашкарев прибыл в Бухарест я до 1787 г. (т.е. до нового разрыва с Турциею), русский консул непеременно жил то в Бухаресте, то в Яссах. Лишь по возобновлении сношений в 1792 г. Яссы сделались резиденциею русского консульства.
В Бухаресте остался вице-консул, и такой порядок просуществовал до войны, предшествовавшей Андрианопольскому мирному договору (1829 г.). Друг от друга не зависящие, ставшие под протекторат русской державы, княжества, получили органический устав, выработанный графом Киселевым, и в каждое из них русское правительство назначило отдельного консула; Бессарабия же, как известно, уже с 1812 года перестала быть турецкою провинциею и стала нераздельною областью России.
II.
Еще переговоры о признании Лашкарева в его звании не были окончены и не решен был вопрос о месте его резиденции, а уже Екатерина подписывала указ, которым возлагалось на русского консула в княжествах весьма щекотливое поручение, совсем вне области «коммерции», польза которой приводилась русскими дипломатами, в их официальных переговорах с Портою, как единственный предмет попечения со стороны будущих представителей русской власти в турецких провинциальных областях.
Приводим этот указ целиком.
Указ нашему генеральному консулу в Валахии, Молдавии и Бессарабии, коллежскому ассессору Лошкареву.
Прилагается при сем копия прошения, нам поданного от бывшего в Аржишском* монастыре архимандрита Дамаскина об употреблении старания в пользу его, отца и брата его, содержащихся в узах в Бухаресте, об освобождении их и о выручке имения их, разграбленного и разными образами расхищенного. В уважении на отличное усердие его к службе нашей, оказанное во время последней войны, мы, желая подать ему всякое благопристойное пособие, повелеваем вам употребить всемерное старание ваше, чтоб помянутые отец и брат его освобождены и отпущены были на волю с возвращением имения, им и архимандриту Дамаскину принадлежащего; да и не оставьте подать им помощь, чтоб они могли, по желанию их, переселиться в Россию, безопасно из Валахии выехать по крайней мере в области его величества императора римского, откуда уже могут они пробраться в Россию. Вы можете тут на словах сами или чрез какого-либо надежного человека сделать внушение господарю волошскому Александру Ипсиландию**, что удовлетворение сему принято будет у двора нашего с особливою благоугодностью и удовольствием, так как и прежде по заступлениям здешним учиненные им снисхождения. Подобное внушение можете вы учинить и прочим, кто в управлении дел тамошних имеет силу и доверенность; но надлежит вам иметь всякую осторожность, чтоб, во-первых, тут соблюдено было все достоинству нашему и величию Двора нашего приличное. Второе, чтоб вы производили дело сие так, дабы не нанесло оно вам хлопот, а тем самым людям, за коих вы вступаться должны, крайних бедствий, и третье, чтоб не подвергнуть господаря или других нам единоверных и благонамеренных подозрению и пагубе от турок. Впрочем, помянутый архимандрит подробнее сам не упустить вам учинить отзыв о нуждах своих.
(Подл.) Екатерина.
В Царском Селе,
мая 19-го дня
1781 года.
______________________
* Старинный мужской монастырь в Валахии.
** Из фанариотской семьи, выставившей ряд борцов за независимость Греции. Младший сын его, Александр Ипсилалтий, служил в русской армия и был адъютантом императора Александра I; звания этого лишился, лишь только принял участие в греческом восстании, начало которому положил в 1821 году, ворвавшись с толпою гетеристов в Молдавию, около Ясс, и призвав молдаванское население к мятежу против турецкой власти.
______________________
Какое же это дело, которое поручается Лашкареву с тем, чтобы он употребил «всякое старание», но и имел в то же время всякую «осторожность», дабы «во-первых, тут соблюдено было все достоинству нашему и величию двора нашего приличное»?
Разъяснение находим в всеподданнейшем прошении архимандрита Дамаскина, которое приводим дословно.
Всеавгустейшая монархиня,
Всемилостивейшая государыня!
Имев я всегда ревность к России и сродное усердие одну веру исповедающих, не имел благоприятствующего случая оказать ей оных соразмерно моим желанием до того времени, пока не пришел в 1768-м году посланный отсюда секунд-майор Назарий Каразин в Валахию, о коем владеющий тогда господарь Александр Дика имел известие из Молдавии, что помянутый Каразин неотменно есть шпион и расспрашиван причин о его путешествии, но как объявил то же самое, что и я в Яссах, что он, будучи в жестокой болезни, видел сон, в котором ему советовало идти в Валахию в ардышанский монастырь, в коем я был в то время архимандритом, и отслужить там молебен чудотворному образу Божией Матери, то получит исцеление от своей скорби. Господарь, выслушав все сие, призвал меня, по случаю в то время в Букорештах бывшего, приказал как можно постараться выведать о причинах путешествия помянутого Каразина, о чем я его хотя и спрашивал, но он мне то же самое сказывал, что и господарю, на чем, однако, господарь не уверившись приказал мне взять его с собою в монастырь, дав мне наперед знать об оном, что к нему из Ясс сообщено, для чего и приказал мне наистрожайше за ним примечать и наведываться исподволь о всех его поступках и о намерениях под опасением лишения жизни, если сделано будет мною какое-либо упущение противу данного мне повеления. Я, взявши его, привез с собою в монастырь, и он, спустя несколько времени по приезде своем, пришел ко мне в келью и, видя у меня образ Божией Матери, учинил мне присягу в том, что он всю мне тайну откроет, но прежде, пока я с своей стороны не обяжу себя хранить оную, и когда мы с обеих сторон обязали себя друг друга клятвою, то он мне открыл, что вашего императорского величества есть желание объявить войну туркам для избавления моего отечества, а при сем самом объявлении спрашивал, не знаю ли я кого из дворян, усердствующих России. Я ему необинуясь сказал, что вся Валахия имеет желание избавиться от власти агарянской и готова служить вашему императорскому величеству и на первый случай можно бы объявить сию тайну Пурвулу Кантакузину, потому что я уже с ним об этом имел разговор; однако ж, как он* не имел никакого письменного на то вида, то я усомнился, чтобы на одних его словах мог он увериться, и для того предоставил ему свои советы до того времени, пока не доставлю ему свободу возвратиться, к чему приготовлен его держал четыре месяца и пятнадцать дней; по прошествии которых рапортовал господарю, что я в Каразине кроме поста и молитвы ничего более не приметил; на то мне и прислано повеление отпустить его к возвратному пути. Я, пользуясь сим случаем, дал ему наставление, что ему необходимо нужно иметь вид, с которым он и пришел ко мне обратно в 1769-м году прямо в монастырь в монашеском платье и принес с собою, как за подписанием собственной вашего императорского величества руки письмо, так и от главнокомандующего тогда первою армиею князя Голицына Пурвулу Кантакузину портрет, а мне по высочайшей вашего императорского величества милости жалованный крест, а притом и манифесты на греческом, волошском и сербском диалектах, которые я и разослал в разные места турецкой области; помянутый же Каразин объявил о всех монарших ваших обнадеживаемых щедротах, о даче мне сана архиерейского купно с избавлением любезного моего отечества от агарян, на что положась несомненным событием, не щадил себя как при начале войны, так и до самого ее окончания. В доказательство сей истины, осмеливаюсь поднести вашему императорскому величеству данную мне от главнокомандующего вашего императорского величества армиею графа Петра Александровича Румянцева, и от генерал-поручика фон-Эссена, тако ж и от Григория митрополита Букорешского**; но и его светлости князю Григорию Александровичу Потемкину довольно известно о моей службе к вашему императорскому величеству, равно князю Николаю Васильевичу Репнину и графу Ивану Петровичу Салтыкову, но и всем тем, кои находились в первой армии. Наконец, когда мир состоялся, и я знал совершенно, что туркам известно мое к России усердие, то я не мог себе другого ожидать, как несносных мучений и самой смерти. Для чего я и явился к графу Петру Александровичу Румянцеву, находившемуся тогда на Гури-Бале, и просил о даче мне паспорта для свободного выхода в подданство вашего императорского величества, но он на просьбу мою объявил, что в силу заключенного мирного трактата все желающие выехать имеют свободу, и для того советовал мне сколько можно постараться собрать всех тех, кои чают оставшися подвергнут себя опасности, и выехать с ними вместе. Я же, имея великую доверенность, а наипаче в тех, кои служили верно вашему императорскому величеству, пригласил их с собою идти до семи тысяч, в числе коих все мои родные находились, прочие же большею частью были иностранные; но к несчастью собственно моему время уже было позднее и зима наступала, а мне с толиким числом народа вовсе было невозможно отправиться в путь, почему я, надеяся на сохранение мирного трактата, остановился ждать до весны. Но как скоро господарь приехал в Букорест, то, несмотря на силу трактата, отобрав от меня в январе месяце оных людей, а 5 апреля и меня взяв в Букорест, посадил под строжайший караул, где находился 1779 года по 15 июля, и верно бы никогда не мог я избавиться от сего мучения, если бы, не сжалившися надо мною, некоторые бояре не подали мне к побегу средства, дав мне при том знать, что жизнь моя приходит в опасность от точных расположений господаря, чтобы отомстить мне за то, что я служил вашему императорскому величеству верно, а притом и не согласился к их злоухищренному совету. Я же, как скоро взят был под караул, то и принужден был платить убытки, какие причинены при взятии Букореста, а сколько и кому именно уплатил я, осмеливаюсь поднести вашему императорскому величеству реестр.
В проезд князя Николая Васильевича Репнина чрез Букорест полномочным посланником в Царьград, просил я его доношением об освобождении меня из-под караула и о даче мне паспорта в Россию, однако он мне на то отвечал, что учинить сего не может, а обнадеживал просить за меня господаря и после чрез князя Михаила Кантакузина велел мне бежать в Россию, оставя все мое имение. Но я конечно бы не сделал оного, чтобы бежал из моего отечества и утруждал ваше императорское величество, если бы в силу заключения мирного трактата имели мы вольность; но видя себя без всякой надежды от оного, а притом и опасность в своей жизни, принужден был уйти, и прибегнув в покровительство матерним щедротам вашего императорского величества. По побеге же моем из Букореста взяли родителя моего и трех братьев с собственным их имением вместо меня под караул, а мое все движимое и недвижимое имение разграбили и от должников моих, коих векселя имеются у меня, деньги взыскали, по приезде же моем в цесарскую область, по искательству моего ненавистника, на форпостах удержан был шесть месяцев, ибо старался он, чтоб тамошний генерал Прейз выдал ему меня на погубление, но милосердое Провидение чрез находящегося в Вене резидента князя Голицына защитило, к коему я писал. По прибытии же моем сюда, в Петербург, чрез пять месяцев лишаюсь дневной пищи, а притом опасаюсь, чтоб враги мои, видя меня без всякого защищения, не лишили жизни родителя моего и братьев без всякие их вины, но единственно меня ради.
При таковом моем горестном состоянии, повергаю себя к стопам вашего императорского величества, всепокорнейше прошу об освобождении страждущих безвинно родителя моего иеромонаха Михаила и братьев иеромонахов Арсения и Василия и монаха Григория с моим и их имением в подданство вашего императорского величества и из высоко монарших щедрот вашего императорского величества о неоставлении меня без награждения высочайшего повеления.
Вашего императорского величества всенижайший раб и всеусерднейший богомолец, архимандрит Дамаскин.
Ноября 13-го дня
1780 года.
______________________
* Каразин.
** Бухарестского.
______________________
К рассказу архимандрита Дамаскина прибавлять многого не приходится; несмотря на свои синтаксические и грамматические погрешности, рассказ этот живо изображает многие стороны турецкого управления в княжествах в ту эпоху, когда господари не знали, кого бояться, Порты или христианской державы, выступившей защитницею христианских подданных полумесяца и вынужденной прибегать ко всяким негласным средствам, чтобы обнадежить их и утешить в их незавидной участи вассалов «нечестивых агарян».
Секунд-майор русской армии, каждую минуту рискующий головой, облекающийся в монашеское одеяние, месяцами живущий в монастыре, архимандрит, дающий господарю ложные сведения о порученной надзору его сомнительной личности, бегство этого архимандрита и секвестр всего его имущества, шестимесячное сидение на форпостах цесарских войск, откуда командовавший генерал Прейс выпускает его для следования в Россию и не отдает обратно в руки турок лишь вследствие вмешательства русского резидента в Вене, заключение под стражу отца и братьев бежавшего Дамаскина,—все это составляет не маловажный вклад в историю наших сношений с христианскими народами турецкого Востока в екатерининскую эпоху.
III. Молдавия и Валахия пред турецкой войной 1787 г.
12-го августа 1787 года актуариус российского генерального консульства в Молдавии, Валахии и Бессарабии, Латынин, писал из Бухареста вице-канцлеру графу И.А. Остерману.
«Должностью почитаю донести вашему сиятельству, что сего 11-го августа князь* призвал господина генерального консула Ивана Северина** и, объявив ему приказание, что между двумя союзными империями объявлена война, «следственно повелевается мне от моего двора вас удержать здесь», со всею принадлежащею учтивостью его принял и содержит при всякой вольности. До сих пор и какого бы то звания (люди) ни были, входить и выходить могут; равно велел посадить и первого драгомана Нордунга... Сейчас приехал курьер из Константинополя, от пребывающего там римско-императорского министра барона Герберта, и уведомляет, что война объявлена и нашего находящегося чрезвычайного посланника и полномочного министра Якова Ивановича Булгакова посадили под арест, в том-же письме повелевается от двора (венского) наших российских подданных протежировать точно как своих»***.
______________________
* Господарь Валахии, Николай Мавроени.
** Иван Иванович Северин, назначенный на место переведенного в Крым первого консула в княжествах Серг. Лаз. Лашкарева, который скончался в Яссах в марте 1799 года.
*** Покровительство австрийцев продолжалось лишь несколько месяцев, так как сами они весною 1788 года вступили в войну с Турциею.
______________________
Началась вторая (в царствовании Екатерины) турецкая война, длившаяся свыше четырех лет и закончившаяся Ясским миром 29-го декабря 1791 года.
Причин к ней за предшествующие годы накопилось не мало; все оне перечислены турками в приводимом ниже манифесте Порты, обнародованном ею 13-го августа 1787 года, но это скорее длинный перечень жалоб на такое положение вещей, которое могло быть с нашей стороны оправдано предшествовавшими соглашениями и которого мы упорно добивались и с которым потрясенная нами до основания империя османов примириться не могла. Решившись на войну, официальная Турция едва-ли питала твердую надежду вернуть Крым или укрепить власть над «ханом» тифлисским*; но она, невидимому, рассчитывала, в случае благоприятных обстоятельств, освободиться от присутствия в придунайских княжествах русского консула, «развратителя ее подданных», деятельного пособника русского посланника при Порте, с которым последней вечно приходилось препираться из-за назначения и смещения господарей и из-за порядков управления княжествами, в дела которых консул вмешивался будто-бы неуклонно, в противность договорам и под предлогом защиты русско-подданных торговых людей.
______________________
* Колеблющаяся власть ее над Грузиею просуществовала, впрочем, еще до 1801 года.
______________________
К такому предположению нас привело ближайшее ознакомление с деятельностью русского генерального консула в княжествах Северина* и с перепискою его с посланником Булгаковым в течение ближайших, предшествовавших войне, трех лет. Приводимые частью дословно, частью в извлечении донесения Северина и письма Булгакова дают нам ясное представление о том вмешательстве русских представителей в дела княжеств, на которое жаловались турки и которое, благодаря приемам турецкого управления и способам хозяйничанья господарей-фанариотов, являлось лишь логическим и неизбежным последствием наступательного движения российской державы на мусульманский мир, в ту пору еще несомненно грозный, охватывавший всю ее юго-западную границу.
______________________
* С 1786 года русские генеральный консул набрал постоянною резиденциею Валахию, в Яссы лишь наезжал на несколько месяцев в году и перебрался туда окончательно в 1792 г., оставив в Бухаресте вице-консула. За промежуток времени с 1786 по день объявления войны вице-консулом в Яссах был маиор Иван Лаврентьевич Солунский, причинявший, как мы увидим, не мало хлопот и господарю, и Порте, и собственному начальству.
______________________
Если принять в соображение, что сто лет тому назад не было не только телеграфа, но что и правильное почтовое сообщение было далеко не обеспечено, а в самой Турции движение курьеров и почтальонов просто опасно; что, поэтому, всякие приказания и инструкции петербургского начальства могли в иных случаях доходить слишком поздно,—нельзя не помянуть добрым словом первых представителей русской власти на турецком востоке, которых обстоятельства вынуждали порою действовать на свой риск и страх, не дожидаясь указаний начальства, и заточением если не головою отвечавших за возникавшие недоразумения и выносивших на своих плечах всю тяготу ежедневных сношений с правителями страны, где проволочка делопроизводства чередовалась с слишком быстрою, нередко кровавою, расправою. Не говоря, конечно, о тысячах наших воинов, сложивших свои головы на полях брани с «басурманами», им, этим пионерам русского дела в империи османов, обязаны мы нашими последующими успехами, а христианские государства, значащияся ныне на карте восточной Европы, своим освобождением из-под власти «нечестивых агарян»...
_______________
Блистательно завершив переговоры об окончательном присоединении Крыма подписанием, 28-го декабря 1783 года, так называемого Константинопольского акта, Булгаков спешил известить о том Северина*. «Имею удовольствие сообщить вашему высокоблагородию, что крымское дело совершенно мною кончено, точно по воле высочайшего двора... Сим образом мир восстановлен, прежние трактаты подтверждены, кроме артикулов, говорящих о татарах**, кои на веки уничтожены, и последние наши распри с Портою кончены».
Но не одним устройством крымских дел мог справедливо гордиться Булгаков. Попечение о судьбе придунайских княжеств поставлено ему было в предмет постоянных забот; усиленные домогательства его в этом направлении перед Портою закончились вскоре стол-же успешно.
______________________
* 1-го января 1784 г.
** Ст. 3 Кючюк-Кайнарджийского договора и Convention Explicative 1780 года признавали за крымскими татарами право независимого правления.
______________________
«Об окончании мною дел вы уже известны из предыдущего моего (письма)*. При восстановлении мира одержал я тако ж и требованные выгоды для молдавского и воложского княжеств. Вскоре отправится к господарям Хатышериф (гатти-шериф), в коем не только прежний таковой же во всем подтвердится, но и новые высочайшим двором одержанные выгоды внесутся. Остается теперь господарям и обывателям обоих княжеств, моля Всевышнего за свою спасительницу, в покое пользоваться доставляемым ею благоденствием и великодушие ее прославлять в роды родов»**.
______________________
* В приводимых нами дословных выдержках из депеш Булгакова и Северина оставлена подлинная орфография.
** Булгаков — Северину 16 января 1784 г.
______________________
Появление гатти-шерифа не заставило себя долго ждать, и 1-го марта того-же 1784 г. Булгаков посылает экземпляр его Северину при коротком письме, в котором поручает последнему внушить господарям, «что теперь единственно зависит от них привести области им вверенные в цветущее состояние, не выпуская из памяти, что и они и княжества их обязаны своим благоденствием матернему ее (императрицы) об них попечению, и стараясь быть оною достойными и впредбудущие времена. Особливо надлежит, сказать молдавскому господарю*, что неприятели старались его лишить места, но я то предуспел отвратить, ибо угнал о том заблаговременно. По сему они, господари, сами судить могут, сколь им нужно быть со мною в сношении, от которого столь сильно они и их кали-кегаи** до ныне уклонялись».
______________________
* Александру Константиновичу Маврокордато, по прозвищу Дели-Сей (сумасшедший), смещенному Портою в 1786 году.
** Поверенные господарей при Порте.
______________________
В гатти-шерифе*, о котором идет речь, изданном вследствие усиленных настояний русского посланника, перечисляются равные улучшения, вводимые в управления княжествами, и определяется точно размер податей и ежегодно платимой дани. Но особенное для нас значение этого акта заключалось в обещании, которое давал султан, «согласно обязательствам, принятым Портою по отношению к империи Российской», не смещать господарей, иначе как если будет очевидно или доказано, что они совершили какое-либо преступление. Исполнить это обещание султану оказалось, как будет видно из последующего, не по силам; с одной стороны, интриги фанариотов, добивавшихся княжения в Молдавии или Валахии исключительно ради наживы, а с другой—раздражение, испытываемое султаном и его советниками, тяготившимися опекою и контролем русского посланника, были причиною тому, что помянутый гатти-шериф остался почти мертвою буквою и что господари сменялись Портою по прежнему, как-бы умышленно наперекор желанию Булгакова.
______________________
* От 15-го февраля 1784 года.
______________________
Господари-фанариоты мало проникались передаваемыми им Севериным советами русского посланника заняться устроением княжеств и дорожить покровительством русской державы. «Господарь*,— пишет Северин Булгакову из Ясс**,— более прежнего опасается иметь со мною тесное сношение, говоря, что все дальние разговоры по политическим целям не может уважать, ибо судя по повелениям Порты явно видно, что выгоды доставленные княжеству, ни к чему не послужат. Беневени*** уверял меня, что никогда Порта не сдержит данного обещания, и князь более прежнего находится в опасности лишиться места чрез умножения его неприятелей».
______________________
* Александр Маврокордато, Дели-бей.
** 1-го апреля 1784 года.
*** Секретарь господаря.
______________________
Так относился к русскому консулу господарь, за которого хлопотал Булгаков, когда Порта хотела его сменить. Можно себе представить, каково было поведение господарей, когда до них доходили сведения о том, что русский представитель при Порте домогается их смены. Нрава неукротимого, алчности беспредельной, молдавский господарь Маврокордато тяготился контролем консула и всячески старался умалить значение последнего в глазах населения, в уверенности, что такой образ действий вполне соответствует видам Порты*. Он не ошибался в расчете, так как дружеские представления Булгакова о необходимости укротить сумасбродного князя в течение долгого времени оставались без результата. В начале посланник надеялся на то, что господарь образумится. Отвечая Северину на донесение, в котором последний жалуется на непристойную брань, с которою господарь на него обрушился во время переговоров о формальностях признания майора Селунского вице-консулом в Молдавии, Булгаков пишет (1-го января 1786 г.): «Сумасшествие молдавского господаря всем известно; но от сумасбродных и требовать нельзя, чтобы они тем же порядком делали дела, как люди в полном разуме, а довольно и того, ежели делают оные, не выходя из границ благопристойности и, хотя на перелом, но исполняют требуемое. Может быть советники разгорячили господаря; может быть имеет он какое либо личное негодование на г. Селунского; но все сие не препятствует отдать ему ферман и ввести вице-консула в отправление его должности. Уповаю, что он исполнит все предписанное в фермане Порты; а ежели б произошло какое сопротивление... то прошу дать мне знать, дабы я отсюда поведение его мог поправить».
______________________
* Северин пишет Булгакову 1-го апреля 1784 г.: «Вчерась день праздника Святой Пасхи, сделав по утру визит молдавскому господарю и возвращаясь домой я, в немалому моему удивлению, нашел оной окружен людьми, которые, падая на колени, просили моего домогательства у господаря, дабы им позволено было иметь качелей, почему... послал я к нему просить о удовольствован ии народа, но он разгорячись... приказал тотчас же разломать оные... : Мне же велел отвечать, что если бы прибегли к нему, то мог бы позволить, но когда учинили то российскому консулу, то снизойти не может...»
______________________
Очевидно, Маврокордато «произвел сопротивление», так как месяц спустя (1-го февраля 1786 г.) Булгаков уведомляет Северина, что «старание мое о наказании молдавского господаря свержением его конечно удостоится апробации, ибо получил я уже повеление тому не препятствовать; а сия смена, я думаю, и боярам откроет глава, что слово нам только сказать (чтобы) в ничто обратить князя, ежели он дурно себя поведет и что не могут они себе иного благоденствия ожидать, как от нас, а потому и должны стараться быть защищения нашего достойными».
Настаивать на смещении господарей недостойных, грабящих край, вверенный их управлению и всячески уклоняющихся от представлений русского консула, поддерживать тех из них, которые мало-мальски порядочны и дорожат покровительством русского двора—такова была главнейшая забота Булгакова в течение всего времени, предшествовавшего второй турецкой войне.
Едва освободился он от Маврокордато Дели-бея, замещенного Александром Ионом Маврокордато, человеком нрава тихого и несомненно преданного России, как ему пришлось отстаивать как последнего, так и валахского господаря Михаила Суцо (по прозвищу Драко). Султан непременно желал сместить одного из них, которого—ему было безразлично, чтобы предоставить одно из княжеств покровительствуемому капитан-пашею* фанариоту Николаю Мавроени**, драгоману адмиралтейства.
______________________
* Начальник турецкого флота (в ту пору известный по чесменскому делу Гассан-Паша).
** Менее года спустя все-таки добившемуся государства в Валахии.
______________________
«Мавроени вздумал быть господарем, писал Булгаков Северину 1-го июля 1785 г. Капитан-паша ему то обещал и выпросил у султана соизволение. Сперва хотели сменить молдавского, но Порта воспротивилась. Потом напали на волохского, но я воспрепятствовал. Нет адских каверз, коих Мавроени не употребил. По сю пору я верх одержал и думаю, что данное мне уверение министерства устоит. Пожалуйте расскажите сие господарю*. Для вашего сведения прилагаю при сем всю историю, которую можете вы прочесть и князю секретно, дабы он видел, сколь много мы его протежируем и сколь много обязан он России. Сие заставит его быть нам навсегда преданным... Можете вы таковое внушение и молдавскому сделать, не сообщая однако бумаги. Теперь они могут на долго быть спокойны, ибо изо всего видно, что Порта не смела и, следовательно, не посмеет их без меня сменить».
______________________
* М. Суцо. Северин жил в то время в Бухаресте.
______________________
Бумага, которую Булгаков сообщает Северину для его сведения, написана по-французски и озаглавлена «Narration de се qui s’est passd a l’occasion des intrigues de Maurojeni, drogman de Pamirautd, pour devenir Prince de Moldavie ou de Valachie*». Она заключает в себе рапорты драгомана русской миссия Пизани посланнику Булгакову и заметки последнего о том, что им лично было сделано по этому делу.
______________________
* «Повествование о том, что произошло по случаю интриг Мавроени, драгомана адмиралтейства, добивавшегося быть князем Молдавии или Валахии».
______________________
Приводим этот интересный документ (в переводе) почти целиком, так как из него можно познакомиться основательно не только с обстановкою избрания господарей, вступления их в должность и их взглядов на княжение, но и с условиями, при которых русскому посланнику приходилось в ту пору вести переговоры по вопросам, интересовавшим не одного султана и его министров, но и иностранных послов.
Рапорт старшего драгомана Пизани от 25-го мая.
Услыхав, что сегодня или завтра Мавроени будет сделан князем Молдавии или Валахии, но не успев предупредить о том ваше превосходительство и испросить приказаний и не сомневаясь в том, что вы найдете уместным запросить о том Порту, я сказал сегодня утром реис-ефенди нижеследующее: уже несколько дней носится слух, что Порта собирается сместить одного из князей, чтобы заменить его Мавроением; но так как этот слух казался нелепым, то мы не сделали никакого шага. Ныне же слух этот публично подтверждается не только всеми посвященными в дела, но и приятелями Мавроени. Хотя я не успел еще заручиться приказаниями моего посланника, но зная что он лишь поддержит меня в моем шаге, я решился заговорить об этом прежде всего с министром Порты и предупредить, что на такую перемену, ничем не обусловленную, посмотрят как на нарушение обязательств существующих между двумя империями. Я позволяю себе напомнить, что княжества Молдавии и Валахии были возвращены ее императорским величеством всемилостивейшею государынею Оттоманской Порте, под непременными договорными условиями, в числе которых находится обязательство (для Порты) не менять постоянно господарей, чтобы не тревожить население, и смещать их лишь в случае действительного совершения ими преступления. Порта, до начала войны, когда эти условия еще не существовали, не трогала господарей в течении 5, 6 и 7 лет, а теперь, как нарочно, нарушает принятые обязательства... что может только испортить доброе согласие. Поэтому считаю своим долгом предупредить о необходимости воздержаться от такого решения в такое время, когда ничего нельзя сказать против поведения нынешних господарей.
Рейс-ефенди ответил мне, что он ничего о том не знает, но слышит со всех сторон, что князья притесняют население. Я возразил, что не удивительно, если он ничего не знает об этом деле и не причастен к нему, что это, по всей вероятности, происки капитан-паши, действующего заодно с муфти и не спросившего Порту. Что касается сведений о том, как князья притесняют население, то это клевета: понуждаемые требованиями Порты, они не иначе могут удовлетворить ее вымогательств, как обременяя подданных; новые князья, дорого заплатив за получение должности, вследствие необходимости откармливать (engraisser) некоторых фаворитов двора, очевидно должны будут разорять жителей княжеств... Если же, наоборот, нынешних князей оставят на несколько лет, то они уплатят громадные долги, которые они сделали, чтобы получить господарство и не окажутся вынужденными разорять жителей...
Реис-ефенди выслушал меня со вниманием и заявил, что еще переговорит со мною об этом.
З а м е т к а Б у л г а к о в а. 26-го (мая) я был у великого визиря с визитом и просил драгомана Порты сказать рейс-ефенди, что хотя Пизани говорил лишь на основании моих прежних инструкций, но что я подтверждаю все, что он сказал, и повторяю: все, что собираются сделать относительно господарей, будет сочтено моим двором за нарушение договоров и нельзя приступать к этому делу без моего согласия. Вслед затем я отправился к английскому послу. Он мне много говорил о Мавроени, уверяя, что если я соглашусь на его назначение, он будет рабом моего двора и будет делать все, что мы пожелаем. Он хотел, чтобы я поговорил с племянником Мавроени или, по крайней мере, чтобы я принял письмо, которое мне Мавроени пишет. Я все отклонил, заявив, что все это бесполезно, ибо не могу согласиться на нарушение договоров, опасное для мира, поддерживать который мне стоит большого труда и что мой двор не потерпит подобного образа действий. Затем я его оставил.
Рапорт Пизани от 26-го мая.
Лишь только ваше превосходительство оставили Перу*, чтобы вернуться в Буюкдере**, к моему величайшему удивлению, ко мне явился племянник Мавроени, в сопровождении моего брата***, заявляя, что он имеет переговорить со мною по секрету об одном весьма важном деле. Предуведомленный к счастию вашим превосходительством о том, что произошло между вами и английским послом, я ответил, что мне слушать решительно нечего и удивляюсь, что посол, слышавший ответ вашего превосходительства, вздумал обратиться ко мне. Видя, что я обращаюсь с ним резко, племянник Мавроени сказал мне, что он пришел с согласия и с одобрения Порты. Я ответил ему с твердостью, что не признаю его должностным лицом Порты, которая, если имеет что-либо сообщить моему посланнику, должна действовать обычным путем, или позвать меня к рейс-ефенди или отправить к нему своего драгомана. Отослав племянника Мавроени я укорил моего брата в том, что он взял на себе подобное поручение. Я узнал от него, что после отказа вашего превосходительства принять письмо от Мавроени, помянутый племянниц последнего, быть может по совету английского посла, хотел послать вам письмо в Буюкдере, с тем, чтобы вы его получили неожиданно; письмо это заключает в себе извещение о том, что он назначен господарем, что ему остается получить лишь инвеституру и что, в доказательство его внимания ко мне, он считает необходимым о том предупредить.
______________________
* Европейский квартал Константинополя.
** Летняя резиденция русского посла на Босфоре.
*** Драгомана-секретаря английского посольства.
______________________
З а м е т к а Б у л г а к о в а. Действительно, ночью того же 26-го мая, мне докладывают о приходе одного грека с письмом из английского посольства; после некоторых колебаний грек сознался мне, что письмо от Мавроени и что оно отправлено из английского посольства. Я его прогнал, заявив, что зная содержание письма не могу его получить. Я известил об этом прежде всего Пизани, который был в городе.
Рапорт Пизани от 27-го мая.
После того как я отправил вчерашний мой рапорт, во мне пришел писарь Мавроени, Кондили (грек с островов; был сержантом в нашем флоте, монахом, несколько раз менял веру, многоженец и известный, как величайший негодяй из всех здешних греков) и заявил, что имеет сообщить мне тайну. Я попросил его меня от этого избавить, так как знаю в чем дело; он же уверял меня, что это не то, что я думаю, назойливо приставал с тем, чтобы я его выслушал и, несмотря на все старания мои от него отделаться, продолжал говорить о желания Мавроени вступить со мною в сношения. Я ему ответил, что это никак не возможно, и он не переставал повторять, что я должен согласиться на свидание с Мавроени, ибо от этого зависела жизнь как самого Мавроени, так и его семейства. Ответом моим было то, что или он (Кондили) или тот, кто его послал, растерял мозги и что я прошу, чтобы он меня оставил в покое. Несмотря на все это, он продолжал говорить и заявил, что султан письменно дал приказание сделать Мавроени господарем, но что нельзя было облачить его в кафтан* без нашего согласия, что от исхода этого дела зависела его (Мавроени) честь и т.п. Я ему заявил, что он безумствует, говоря таким образом, чтобы он убирался, а он все продолжал, утверждая, что все зависит от меня и что я могу раздобыть согласие на возведение его в господари; если же я не желаю видеть Мавроени, то сам капитан-паша придет ко мне инкогнито, ибо дело это близко его касается. (Затем Пизани рассказывает, что Кондили, которого он едва выжил, снова вернулся черев некоторое время и приходил даже ночью). Доношу о всех этих дрязгах, чтобы показать, до какой степени Мавроени потерял голову; он человек опасный, и очевидно, мы одни служим препятствием в его деле.
______________________
* Кафтан надевался во время церемония инвеституры.
______________________
З а м е т к а Б у л г а к о в а. Потерпев неудачу у драгомана Пязани, помянутый Кондили явился ко мне просить моих приказаний Пизани вступить в сношение с Мавроени. Я ему ответил, что если по делу княжеств, то это бесполезно и не может иметь места, если только Порта не желает навлечь на себя войны из любви в Мавроени. Он долго во ине приставал заявляя, что никакого нарушения трактатов нет, что имеются жалобы на валахского князя, что султаном уже издано три гатти-шерифа и т.п. Он (Кондили) ничего не добился и должен был уйти.
Рапорт драгомана Лизани от 27-го мая.
Драгоман Порты исполнил поручение, вчера ему вами данное. (Пизани рассказывает далее, как он отправился в Порту, где имел продолжительную беседу с рейс-ефенди, в присутствии кегая-бея*). Вы не можете себе представить, какое впечатление на них произвел мой рассказ и до какой степени они разбесились на Мавроени, когда я им сказал, что он утверждает через своего племянника, будто действует с согласия Порты. Окончив мое повествование я сказал этим министрам, что вы желаете знать, действительно ли с согласия Порты Мавроени решился на такой поступок, что для вас все равно кто князь в Валахии, он или другой, но что смена господаря—дело государственное, которое, вместе с разными другими делами, как синопское, канейское и др. может быть сочтено нашим двором за нарушение Портою трактатов, что он не потерпит. Названные министры торжественно протестовали, уверили, что они ничего не знают об обращении Мавроени к вашему превосходительству, что никто не может сомневаться в том, что Порта не прибегнет к подобным путям, если имеет что-либо вам сообщить, а чтобы убедить вас в истине всего этого дела, они дают мне нижеследующие разъяснения: Мавроени вбил себе в голову сделаться господарем Валахии, и капитан-паша, взявшись за это дело, испросил этой милости у верховного визиря, который, посоветовавшись с министерством, ответил капитану-паше, что княжества Молдавии и Валахии,—как он сам должен знать,—находятся под действием соглашений между двумя империями, вследствие чего нельзя менять господарей без законной причины и что поэтому он не может согласиться на его просьбу. Они предполагают, что Мавроени, в виду отказа Порты и потеряв надежду получить господарство по милости министерства, которое вовсе не расположено давать хотя бы малейший повод неудовольствия императорскому двору, ради поддержки какой нибудь собаки Мавроени, вздумал прибегнуть к вашему превосходительству для получения княжества при вашем посредстве.
______________________
* Сановник Порты, заведывавший делами княжеств и прочит вассальных областей.
______________________
Затем, помянутые министры поручили мне уверить вас, что Мавроени не будет сделан господарем, что Порта не имеет намерения сменить нынешнего князя и что вы можете быть более чем убеждены в нежелании Порты сделать что-либо противное трактатам и вступать в препирательство, чтобы угодить какому-то Мавроени.
Таков благополучный исход этого неприятного дела. Нет сомнения, что капитан-паша добился обещания султана, но последний, получив рапорт министерства, составленный после наших настояний, от такого обещания отступился, а министерство, враждебно настроенное против Мавроени и даже, быть может, против его покровителя, сумело воспользоваться у монарха вашими представлениями для того, чтобы расстроить затеянное дело, которое, к тому же, противно существующему порядку, ибо не было примеров, чтобы драгоман флота попадал в господари».
Настояния русского посольства удержали султана от смены одного из господарей без всякой законной причины, лишь в угоду покровительствуемого капитаном-пашою фанариота Мавроени. Хорошо зная людей, с которыми ему приходилось иметь дело, Булгаков не скрывал опасений относительно ближайшего будущего. «Боюсь—писал он в конце приведенного документа, сообщенного Северину,—что Мавроени примется за козни и будет добиваться присылки из Валахии им же сочиненных жалоб на князя* и что дело снова возникнет. Мавроени против нас взбешен и будет делать придирки нашему мореплаванию. Я велел пересказать мои опасения рейсу-ефенди, потому что в сущности не боюсь ни одного из этих последствий; но если только министерство (Порты) настолько сильно, чтобы, воспользовавшись данным случаем, сломать шею этому проклятому человеку, то оно поступило бы очень хорошо и избавило бы себя от больших неприятностей в будущем. Человек, который злоупотребляет именем своего государя, чтобы обмануть посланника другого монарха ради личной выгоды (что ему впрочем не удалось), заслуживает виселицы в любой стране»** Господари, Михаил Суцо в Валахии и Маврокордато в Молдавии, усидели благодаря настояниям русского посольства на своих местах. Но Мавроени был не такой человек, чтобы отказаться от своего замысла; поддерживаемый могущественным в ту пору капитаном-пашою, а следовательно и самим султаном, он продолжал свои козни. Но кроме Мавроени были и другие искатели господарского престола, и в течение десяти месяцев Булгакову приходится единоборствовать и с Портою и с покровителями этих искателей, хотя он сам уже сомневался в успехе. Отвечая Северину на донесение, в котором последний передает просьбу господарей освободить их от предъявленного им Портою требования построить по фрегату, он пишет ему (1-го ноября 1786 года): «..... рад-бы я был помочь господарям в отвращении построения фрегатов, но никакого следа к тому не вижу и старанием моим нанес бы им только беду. Я, где только можно, им помогаю, а ежели бы преданность их*** соответствовала во всем нашему об них усердию, то бы они и княжества не были так разорены... На письмо его (господаря) не отвечаю, потому что сказать нечего, кроме уверений, о коих он сомневаться не может. Сему в доказательство скажу, что едва его не сменили. Отвратя сию тучу, напали на воложского господаря. Мурузи нашел у визиря и в серале канал, и Драко**** конечно бы уже был сменен, ежели б я о том не узнал в самый день назначенной к перемене, и не сделал представления, которое сколь не сильно министерство опровергало, но наконец не осмелилось поступить теперь на смену. Не знаю, что будет вперед, но кажется стараются, чтоб на господаря присланы были сюда жалобы. Прошу ему все сие пересказать и уверить, что я не пощажу моих стараний; но сам не уверен, не сменят ли они его из подтиха прежде, нежели я узнаю, не уважая ничего будущего, ибо здесь никто о благе государства не помышляет. О всех моих нынешних подвигах в сей попытке, которая сильнее и опаснее была Мавроениевой, пишу я и ко двору».
______________________
* Обычный прием, предшествовавший смене господаря, когда не имелось какой-либо важной и законной причины к его удалению,
** В издаваемом румынскою академиею сборнике документов, относящихся до истории Румынии (Suplemeat I volum. II, стр. 37), мы нашли следующую депешу французского посла при Порте Шуазеля министру Верже ню.
27-го января 1786 года.
(Перевод). «Когда прошлым летом султан приехал провести день на даче капитана-паши, последний бросился в ноги его величеству и попросил для своего драгомана валахское княжество. Султан, по своему обыкновению, тотчас же на это согласился и дал свое императорское слово на другой же день сместить валахского господаря, на которого не имелось никаких жалоб, и назначить на его место Мавроени; во когда он приказал заготовить гатти-шериф, его министры представили ему об опасности такой перемены, которой они не советовали, и он вполне с ними согласился. Все знатные греческие семьи, несмотря на ненависть, которая их всегда разделяет, соединили усилия с целью помешать крестьянину ив Архипелага отнять у них должность, на которую они всегда смотрели, как на свое достояние, и сделали складчину для убеждения дивана в неспособности Мавроени. Тем не менее последний, не отчаиваясь еще в своем возвышении, пожелал заручиться отказом России тому воспрепятствовать и пришел ко мне за советами, от подачи которых я тщательно, воздержался; но английский посол, менее осторожный или более угодливый, предложил ему, вместе с положительнейшими уверениями в успехе, свои услуги, которых никто от него не требовал, и весьма шумно и неловко обратился с предложениями к г. Булгакову, которые этот министр досадливо отверг. Когда эта неловкая попытка стала известна, он счел даже нужным еще сильнее выразить свое негодование. В ноте, врученной Порте, он объявил, что его повелительница никогда не потерпит возведения Мавроени и что, довольная поведением нынешнего господаря, она требует сохранения его в его звании.
«Дело оказалось безусловно потерянным, но оно возобновится. Мавроени, соединяющий с умом непоколебимую смелость, сумел уверить своего господина, что честь последнего требует добиться милости, публично у него отнятой, а Гассан-паша (капитан-паша) ине самому сказал, что рано или поздно он сумеет отмстить за это оскорбление.
«Я не сомневаюсь, милостивый государь, что русский двор воспротивится этой перемене в виду широкого толкования, которое он дает статьям договоров, могущих быть полезными его видам. Впрочем, нынешний валахский господарь перевел в С.-Петербург (?) значительные суммы; говорят, что ему сильно покровительствует г. Булгаков, поведение которого несомненно весьма одобряется императрицею, так как она осыпает его милостями».
*** Северин доносил Булгакову (4-го октября 1785 г.), что молдавский господарь особенно предан русскому двору: «обнадеживая о своей во двору нашему преданности он просил о том к вашему превосходительству отписать и, зная уважение, каковое ныне имеет Порта во двору, уповает, что посредством вашим многое может быть уничтожено, яко противное сенеду и выданному хати-шерифу».
**** Прозвище валахского господаря Михаила Суцо.
______________________
Некоторое время спустя, получив желаемые инструкции из Петербурга, Булгаков писал Северину*: «От высочайшего двора имею я повеление вновь насланное с похвалою воложскому господарю о препятствовании смены и его именно и вообще обоих господарей, которое, конечно, и употреблю все силы исполнить. Хотя капитан-паша и представил своего драгомана Мавроения в воложские господари, на совете 26-го февраля, но как в первом жару того не сделали, то думаю и не сделают, а по меньшей мере теперь о смене и совсем говорить перестали. Прошу о всем оном господарю сказать...»
______________________
* 16-го марта 1786 года.
______________________
Булгаков ошибался, сообщая Северину, что «о смене и совсем говорить перестали», несколько дней по отправлении выше приведенного письма, Михаил Суцо был сменен и на его место назначен Николай Мавроени.
«31-го числа (марта)* прибыли сюда два капи-оглана**: один к нему (господарю) от его капи-кехая, а другой в метрополию с ферманом, который вскоре потом читал в полном собрании дивана. Порта в нем вызывается, что будучи она довольна верною его службою и бескорыстным управлением вверенной ему земли, но снизойдя на собственное его прошение и уважая болезненное его состояние и труды понесенные по ее службе, жалует ему покой и повелевает боярам содержать и выпроводить его с полною честью».
______________________
* Сообщает Северин Булгакову ив Бухареста донесением от 6-го апреля.
** Мелкие чиновники Порты, посылавшиеся с фирманами и вообще исполнявшие незначительные поручения.
______________________
Происки Мавроени, как мы видим, увенчались успехом, а Порта, во избежание ответственности перед русским правительством за нарушение трактата, заручилась прошением бывшего господаря об увольнении его по болезни от службы. Очевидно, что Суцо написал и представил такое прошение под сильнейшим давлением, исходившим от самого султана, и устрашенный угрозами покровителей Мавроени. При свидании с Севериным смененный господарь, рассыпаясь в уверениях благодарности за дружеское с ним обращение, поручил удостоверить посланника, что он никогда не забудет его «одолжений» и просить его «ежели еще есть время не столь сильно сопротивляться его смене, ибо может нанести ему вред и подвергнуть подозрению»*.
______________________
* Северин—Булгакову 6-го апреля 1786 г.
______________________
Обращение смененного господаря к русскому посланнику с просьбою не хлопотать о нем весьма характерно: оно свидетельствует о том, что христианским подданным султана нужно было иметь не мало гражданского мужества, чтобы дорожить покровительством России, несмотря на выговоренное ею торжественными договорами право на такое покровительство. Кроме того, оно указывает на смятение, овладевшее населением княжества, когда оно увидело, что защита, оказанная господарю Булгаковым, осталась безуспешною.
«Умолчать не смею, пишет Северин Булгакову*, что в городе (Букаресте) весьма много и громко о нас говорят и удивляются, каким образом Порта смела поступить против трактатов, а не зная чем извиниться сказала в фермане, что господарь сам требовал свой отзыв по причине болезни, когда совершенно выздоровел. Почти во все сии дни приступали ко мне с вопросами, примечая что с тех пор как двор наш начал стараться о блаженстве их земли, оная хуже стала, а со времени мира нет примера, чтобы один князь в другой раз приезжал. Словом сказать, многие жмут плеча и только на то смотрят, долго ли (новый господарь) пробудет на месте и каково двор наш сие произшествие примет».
______________________
* 20-го апреля 1786 года.
______________________
Булгакова это «произшествие» задело за живое; положение его, как покровителя господарей, было поколеблено, и неудача в защите Михаила Суцо могла иметь в будущем неисчислимые последствия. Тем не менее он счел долгом отнестись к случившемуся с крайнею сдержанностью. Сообщая Серевину о том, что «Порта учинила то скоропостижным и тайным образом», не снесясь с ним и объявив лишь ему, что «поступила по воле самого Драка, приславшего прошение об отставке», он прибавляет*: «для единственного вашего сведения скажу вам, что я протестовал у Порты письменно, к новому господарю не пошлю** и с ним не увижусь; но вам для пользы дел надлежит обойтиться по обыкновению и как бы вы ничего не знали, пока не воспоследует каких повелений от высочайшего двора, которому обстоятельно обо всем доношу. Едва ли не думают здесь и о другом князе*** ибо дело митрополита**** разглашают с большим шумом и патриарх принес на него жалобу, но протест мой думаю поудержать».
______________________
* Письмо от 1-го апреля 1786 г.
** Русский посланник обыкновенно посылал своего драгомана с приветствием ко вновь назначавшемуся господарю и ко всякому высшему сановнику империи вообще, как великому визирю, патриарху и др.
*** О Маврокордато, господаре молдавском.
**** Имевшего столкновение с господарем.
______________________
В ожидании инструкций из Петербурга и воздерживаясь от предъявления Порте каких-либо резких требований относительно нового господаря, незамедлившего проявить крайнюю необузданность и алчность в управлении княжеством, Булгаков тем не менее хлопочет под рукою о его смене, при содействии Северина. Последнему он поручает побуждать бояр, при соблюдении величайшей осторожности, к подаче жалоб на Мавроени и Порте и русскому двору. Деятельность в этом направлении русского консула, несмотря на все принимаемые им меры предосторожности, не могла, конечно, укрыться от господаря, который с своей стороны всячески противодействовал в этом деле Северину, жалуясь Порте на его вмешательства во внутренние дела княжества. Между господарем, его правителями и Портою, с одной стороны, и Булгаковым и Севериным, с другой, завязалась упорная борьба, продолжавшаяся, безуспешно для последних, до самой войны. Мавроени вначале надеялся склонить в свою пользу Северина, угрожая ему в делах русских торговцев; видя, что это не помогает и зная, что Северин продолжает возмущать против него бояр, он попытался последнего подкупить, предложив ему через вестиара* Бранковала 40 мешков денег**. Попытка эта осталась безуспешною, равно как и подстрекательства подать на Северина коллективную со стороны бояр жалобу. С этого момента Мавроени уже не стесняется открыто противодействовать консулу, отказывая даже в удовлетворении его законных требований в делах торговых и защиты русско-подданных и обвиняя его в том, что под предлогом возвращения беглых, по его приказанию из Молдавии выселяют в Россию*** «под палками» целые семьи турецко-подданных христиан. В ожидании инструкций из Петербурга, Булгаков, все еще с некоторою сдержанностью, представлял Порте о необходимости упорядочить поведение господаря. Порта отделывалась разными объяснениями, уверяя, между прочим, что неоднократно сама обращала внимание Мавроени на необходимость воздерживаться от слишком крутых приемов управления. Когда, наконец, Булгаков получил именное высочайшее повеление сделать представление «о жестоком поведении Мавроения и о умысле его на жизнь разных духовных и светских особ****, он выступил решительнее, но на предъявленное требование положить предел сумасбродному поведению неукротимого господаря получил снова уклончивый ответ*****, который, очевидно, удовлетворить его не мог. «Дела здесь запутываются, пишет он Северину 1-го февраля 1787 года, и ненадежно, чтобы Мавроения сменили. Чинят здесь великие приготовления к войне или лучше к отпору против нас».
______________________
* Министра финансов княжества.
** Мешок равнялся 600 пиастрам, пиастр=55 коп. ассигнациями. О попытке подкупить Северина см. донесение его Булгакову от 28-го ноября 1788 года.
*** Распоряжениями вице-консула в Яссах майора Селунского.
**** С боярами Мавроени обращался крайне самоуправно и сурово и замыслил покончить с некоторыми из них, подозреваемыми им в отправлении на него жалоб и в Петербург и в Константинополь; об атом Северин донес Булгакову, который не замедлил в свое время заявить Порте о намерениях господаря.
***** «Реис-ефенди мне отвечал... что Порта отправила к нему (господарю) повеления весьма суровые и с угрозами о исправления его поведения,.... что он во всем переменился и гордость его против бояр превратилась в унижение даже до того, что подлости перед ними делает и что, наконец, я могу быть уверен, что Мавроени не осмелится и не может никого из них лишить жизни». Булгаков Северину 15-го октября 1786 года.
______________________
Порта действительно все менее и менее стеснялась представлениями русского посланника по делам княжеств вообще; незадолго перед тем она без всякой причины сменила молдавского господаря Маврокордато, которым и население и русский двор были довольны*.
______________________
* Вскоре после своей смены, Маврокордато, боясь потерять голову за преданность к державе-покровительнице, бежал в Россию при содействия вашего вице-консула в Яссах.
______________________
Тем не менее Булгаков продолжал еще некоторое время бороться с турецким министерством из-за Мавроения*; но уже это как бы последняя вспышка. Начиная с марта 1787 года, в своей корреспонденции с Совериным он о господаре почти не упоминает, а в июле (22-го), вскоре по возвращении из Херсона, куда он ездил представиться императрице (Соверину также было дозволено туда съездить) он ему пишет: «дела здесь доходят до крайности. Визирь требовал позволения идти в поход, но султан отказал. Туча, однако, не прошла... сами в Букаресте и Яссах ведите себя осторожнее, дабы не подать какой-нибудь даже и неосновательной причины к жалобе: ибо сие теперь полагают здесь в числе причин к войне; о чем у меня был великий шум, но теперь писать некогда».
______________________
* Булгаков Северину 16-го февраля 1787 г.
______________________
Причины жалоб тем не менее оказались не на Северина, правда, а на его заместителя в Яссах, вице-консула майора Селунского. Северин уже ранее того неоднократно увещевал последнего изменить образ действий и не подавать повода к жалобам со стороны местных властей. Видя, что Селунский не унимается, он обратился к Булгакову с просьбою сделать непосредственное внушение беспокойному майору, восстановившему против себя и власти и население. Приводимое ниже предписание к Селунскому посланник препровождает к Северину при кратком письме помеченном 1-го августа: «Дела здесь несколько поправились. Султан на войну не согласился и визиря удерживает от всех поступков, могущих довести до разрыва; но приуготовления продолжаются по прежнему... Письмо к Селунскому посылаю вам под открытою печатью... Мне прискорбно, что сей человек, который, сказывают, был уже за подобные интриги выгнан из нашей службы*, доводит дела до такой крайности; но несмотря на сие покорно вас прошу прекратить с ним собственную вашу ссору, дабы не сделать соблазна». Приводим предписание Булгакова Селунскому целиком; из него мы прежде всего видим, что роли существенно переменялись: Порта, еще недавно подчинявшаяся необходимости выслушивать замечания русского посланника по поводу поведения того или другого господаря, выступает официально с жалобами на русского консула и требует его отозвания. Предписание это, заключающее в себе перечень предосудительных действий последнего, имеет для нас значение уже потому, что из него мы узнаем, насколько присутствие в княжествах русских официальных агентов вообще, а столь не в меру ретивых, как Селунский в особенности, раздражало турецкие власти и повлияло на объявление войны, в которой турки в ту пору далеко не были готовы**.
______________________
* Обстоятельство это было неизвестно Северину, когда он предложил назначить Селунского вице-консулом в Яссы. (Северин Булгакову 7-го августа 1787 г.).
** См. депеши французского посланника при Порте Шуазеля в «Documents privitore la istoria Kominilor», (Saplement I, Volume II) под №№ LXX, LXXI, LXXII, LXXVI, LXXIX и LXXI (стр. 42 и след.).
______________________
«К сожалению принужден я уведомить ваше высокоблагородие, писал Булгаков, что Порта Оттоманская принесла великие на вас жалобы высочайшему двору, и настоит неотступно, чтобы вы были тотчас сменены. Рейс-ефенди читал мне на конференции целый реестр оных жалоб, из коих главнейшие, сколько упомнить я могу, замываются в том: 1) что вы подговариваете подданных молдавских и отправляете в Россию под именем наших беглых; 2) что сии собираемые вами под сим именем всякие бродяги прежде отправления своего причиняют всякие беспутства, крадут, режут людей и скрывают в ваш дом, и что господарь не может от вас никогда получить на них удовольствия; 3) что вы помогли уйти в нам князю Маврокордато и тем публично хвалились; 4) что вы имеете загородный дом, учинившийся вертепом разбойничьим, где стекаются воры и злодеи, и мимо которого никто пройти не может, не подвергаясь опасности быть ободран или убит; 5) что недавно учинено из него нападение на какого-то немца, который, защищаясь, убил одного из сих злодеев вами покровительствуемого; 6) что вы делаете контрабанды, даете протекцию, мешаетесь в судебные дела и вступаетесь за всякого бродягу; 7) что все сие тем несноснее для Порты, что вы сами прежде были ее подданным; 8) что вы даже и двору нашему не полезны, ибо сговариваетесь с высылаемыми в Россию, кои оттуда уходят к вам и опять от вас отправляются под другим именем и пр. и пр.
«Я сколько мог испровергал все сии пункты и отказал вас сменить, говоря, что то от воли высочайшего двора зависит, ежели подлинно докажут истину на вас взводимую, но не мог я о том не донести. Дело ваше столь важным почитается, что было в числе тех, для коих войну нам хотели объявить и визирь уже готов был к выступлению в поход.
«Прискорбно мне очень, что оные жалобы не от одних турок происходят, но слышу я многое подобное от иностранных министров и от проезжающих через Яссы. Между прочим держите вы одного всем известного потурчившегося армянина баш-ясакчия* Якуба, который мешается даже в полицию городскую, осматривая полновесен ли хлеб на рынке; не обманывают ли в мясе, бьет продавцев, сбирает с них деньги, и к вам никого не допускает, когда придут жаловаться.
______________________
* Старшие напас. Кавасы (что значит сторож, телохранитель) существуют по сю пору; служащие при консульствах снабжены визириальным письмом и, в силу капитуляций, пользуются экстерриториальностью.
______________________
«Неоднократно я вас предупреждал, что вы не для заведения деревень* и не для торгов посланы в Яссы, что консулам никаких посессий**, особливо под своим именем, иметь нельзя и что жалобы о хуторе вашем были приносимы еще от прежних господарей; но вижу, что увещания мои не помогают. Теперь мне делать уже ничего не остается, кроме того, что предписать вам, по получении сего, помянутого бездельника Якуба и других, ежели подобные ему еще у вас есть, из службы вашей и из дома тотчас выслать и впредь таковых не принимать и не держать. А по прочим жалобам прислать ко мне объяснение, ежели оные на вас всклепаны, вы можете с господарем*** о всяком пункте изъясниться и себя оправдать, а он, будучи человек рассудительный, не откажет, надеюсь, отдать вам справедливости. Я еще раз вас прошу быть осторожнее и в дела до вас не касающиеся не мешаться.
______________________
* Селунский приобрел небольшой хутор по близости Ясс.
** Арендование имений; термин, употребляемый поныне в Бессарабии.
*** Александр Ипсиланти, бывший за несколько лет до того господарем в Валахии.
______________________
«Письма ваши от 24-го июня и 18-го июля до меня дошли исправно; теперь не время рассматривать ссоры вашей с г. Севериным. Оставьте ее на стороне, не забывайте, что вы у него под начальством и не заводите шуму, который и в другое время никакой чести принести никому не может».
По получении под открытою печатью приведенного предписания Булгакова майору Селунскому, Северин поспешил отправить его по назначению. «Сам к сожалению моему сказать должен, доносил он посланнику 7-го августа, что все пункты, описанные в письме вашем к г. Селунскому, жалоб Порты не без основания, ибо он во всем почти переступает предписания; мне же некоторые из них были уже известны, а о других слышал, но не мог всему поверить».
На этом донесении прекращается переписка генерального консульства в княжествах с посланником в Константинополе; 13-го августа (1787 г.) в полном собрании дивана решено было объявить войну*, а 15-го — Булгаков был позван к великому визирю и оттуда отведен прямо в Семибашенный замок. По получении известий об объявлении войны господарь валахский тотчас же посадил Северина под арест; такая же участь постигла и вице-консула Селунского. Последний был, впрочем, без промедления отправлен молдавским господарем в Россию через ближайший пограничный пункт (Ольвиополь); что касается Северина, то он высидел под арестом в доме господаря Мавроения одиннадцать дней, не желая уезжать без своего старшого драгомана Нордунга и случайно находившегося в ту пору в Букаресте русского вице-консула в Килии, некоего Гуржия. Мавроени упорно в этом отказывал и, потеряв, наконец, терпение, 22-го августа призвал к себе Северина и объявил ему, что если он добровольно не выедет, то он велит выслать его силою. «Я его просил, чтобы позволил позвать господина агента**, дабы он был свидетелем. Согласясь на сие, г. агент в самом деле не замешкал приехать и, услыша такие угрозы, начал мне советывать выехать и что он мне даст в том гарантию, обещаясь принять в свой дом г. Гуржия и драгомана, покуда не воспоследует решение от Порты, выпустить ли их или нет, на что я принужден был согласиться и, получа от г. агента письменную декларацию, оную при сем в подлиннике прилагаю. Выехав же из дворца препровожден я был более шестьюдесятью вооруженными людьми и, остановясь в его (агента) доме, повторил наиусильным образом прошение мое не выпускать их... в чем он меня обнадежил: следуя сему я сего же числа действительно в путь пустился, имея при себе для препровождения и сохранения моей архивы второго цесарского канцлера*** г. Маркелия и 10 человек из господарских арнаутов****, пробыв семь дней на дороге, на восьмой—прибыл в пограничный цесарский город Германштадт, где меня принял со всякою почестью главнокомандующий генерал граф Фабрис, и обещался вспомогать и быть мне во всевозможном угодном».
______________________
* Еще ранее того (26-го июня), почти тотчас же по возвращении императрицы из поездки ее в Крым, рейс-эфенди вручил Булгакову ультиматум Порты, которым требовалось, между прочим, отозвание русских консулов из княжеств и из Александрии, отказ от протектората над «ханом» Грузии и др.
** Австрийского, барона Мецбурга; австрийское консульство в княжествах носило долгое время название «цесарской агенции».
*** Чиновника канцелярия.
**** В ту пору н княжествах стражники, телохранители и нижние полицейские чины набирались среди албанцев.
______________________
Этим поветствованием заканчивает Северин свой журнал, который он вел за время своего ареста во дворце господаря Мавроени и который отправил в государственную коллегию иностранных дел уже из Германштадта при донесении от 4-го сентября 1787 года.
По окончании войны, в течение которой он находился в Петербурге, служа в самой коллегии иностранных дел, Северин был снова назначен генеральным консулом в княжества, куда вернулся в начале 1792 года, тотчас по заключении мира (декабрь 1791 г.), получив приказание иметь постоянную резиденцию в Яссах.
Манифест, изданный Блистательною Портою, по случаю войны, объявленной петербургскому двору (перевод с французского экземпляра, приложенного к донесению Северина коллегии иностранных дел из Германштадта от 4-го сентября 1787 года, за № 24).
Хотя, во внимание к тишине и спокойствию подданных той и другой стороны, был заключен мир между Блистательною Портою и русским двором, последний не переставал тем не менее предъявлять требования противные дружбе и, в особенности, в противность условиям и обязательствам, стал непредвиденно владельцем Крыма, что составляло основу Кайнарджийского трактата; помимо этого, был еще издан сенед, обусловливавший, что всякое новое разногласие будет навсегда устранено к вящему спокойствию и оговорено трактатом; что всякая ненависть, всякое злокозненное действие, как открытое так и тайное, должны быть прекращены с той и другой стороны. Но русский двор побудил (к восстанию) хана тифлисского, в грамоте которого ясно обозначен суверенитет Блистательной Порты, вступил своими войсками в территорию Тифлиса и попечением, которое оказывал этому хану, посеял смуты в Грузии и в сопредельных областях и ответил отрицательно на представления сделанные с тем, чтобы он (русский двор) от того отступился; всякими помехами воспрепятствовал жителям Очакова вывоз соли из солончаков, что последние всегда делали и что точно разъяснено; уклонялся от исполнения договоров, всякий раз как то требовалось. Так, на законное требование о выдаче воеводы Молдавского*, по чину равного князю, после совершенного им по указанию и при содействии консула бегства, посланник категорически ответил, что русский двор его не отдаст, и тем нарушил и уничтожил все обязательства. Русский двор, произвольным толкованием многих других подобных статей обнаружил ясно свои дурные намерения: учреждением консульств в Валахии и Молдавии, в Архипелаге и в других ненужных местах, в ущерб мусульманам, развратил подданных Блистательной Порты, отправляя их в Россию или употребляя их в качестве матросов и на другие службы: вмешивался в управление государством, а именно настаивая на смещении и наказании правителей, военноначальников, судей и управляющих, которых находил неподходящими, а в особенности паши Челдирского** и князей Валахского и Молдавского. В то время, как Блистательная Порта—что известно всему миру — оказывала всякое благоволение русским купцам, дозволяя им заниматься торговлею в ее владениях, разъезжая где им угодно,—русский двор, вместо того, чтобы поступать таким же образом в силу договоров и по правилам взаимности относительно подданных Блистательной Порты, питая намерение удержать лишь себе все плоды торговли, взыскивал с них таможенные пошлины, много превосходящие пошлины, взимаемые с торговцев других держав, запрещал проезд через свои области лицам, имевшим получать платежи, так что большинство этих лиц, лишенное возможности взыскать, вернулось разоренным, а некоторые совсем исчезли; пушечными выстрелами отгонялись торговые суда Блистательной Порты, которые, или захваченные бурею или желая сделать запас воды, или для других подобных нужд, желали завернуть в русские порты, а также бомбардировали наши суда, ходящие в Буджак***. Наконец, русский посланник предложил Блистательной Порте и формально настаивал на простом включении в число статей пункта относительно хана тифлисского, потребовав на этот предмет простой сенед, объявив вместе с тем, что в противном случае генерал Потемкин имеет приказание идти к границе, куда императрица сама отправится с 60—70 тысячами войска для исполнения этих требований и тем вызвал Блистательную Порту на войну.
Так как вое распоряжения к экспедиции генерала Потемкина, при таком многочисленном войске на границе, вполне сходственные с образом действий во время нашествия на Крым, прежде всего имели последствием нарушение общественной безопасности и обнаружение злых намерений — Блистательная Порта, принимая во внимание, что главною причиною этих смут служит обладание Россиею Крымом, выразила желание, чтобы русский двор отказался от этой области, вернув ее в прежнее состояние и чтобы дружба была подтверждена новым мирным договором; но русский посланник ответил, что он не может об этом писать своему двору и что если бы даже и написал, то это ни к чему не послужит, и прибавил, что его двор никогда Крыма не уступит. По всем этим причинам и по множеству других, государственных и частных, война стала законно необходимым долгом для мусульман и она решена империею Оттоманскою против русского двора. А чтобы уведомить о том наших друзей, предложив на их просвещенное и прямодушное суждение такое положение вещей, издается настоящий манифест. 11 Зильхаде, 1207, т.е. 13-го (24-го) августа 1787 года.
______________________
* Маврокордато, бежавшего в Россию.
** Ахалцыхского; пашалык этого имени обнимал в ту пору часть турецкой Армении и Грузии.
*** Юго-западный угол нынешней Бессарабии, уезд Аккерманский и большая часть Бендерского.
Опубликовано: А.А. Гирсъ. Россiя и Ближнiй Востокъ: Матерiалы по исторiи нашихъ отношенiй съ Турцiей. С.-Петербургъ, типографiя А.С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13, 1906. С. 1-47.
Александр Александрович Гирс (1850-1923). Российский дипломат и общественный деятель.
На главную |
Произведения А.К. Гирса |
