| ||
|
Мая 10, 1812. Село Сутоки Природа в полном цвете!.. Зеленеющие поля обещают самую богатую жатву. Все наслаждается жизнью. Не знаю, отчего сердце мое отказывается участвовать в общей радости творения. Оно не смеет развернуться, подобно листьям и цветам. Непонятное чувство, похожее на то, которое смущает нас перед сильною грозою, сжимает его. Предчувствие какого-то отдаленного несчастья меня пугает... Но, может быть, это мечты!.. «Недаром, говорят простолюдины, прошлого года так долго ходила в небесах невиданная звезда; недаром горели города, села, леса, и во многих местах земля выгорала: не к добру все это! Быть великой войне!» Эти добрые люди имеют свои замечания. В самом деле, мы живем в чудесном веке: природа и люди испытывают превратности необычайные. Теперь в ведомостях только и пишут о страшных наводнениях, о трясении земли в разных странах, о дивных явлениях на небе. Мы читаем в Степенных книгах, что перед великим нашествием татар на Россию солнце и луна изменяли вид свой, и небо, чудесными знамениями как бы предуведомляло землю о грядущем горе... Нельзя не согласиться со знаменитым Махиавелем, что мыслящие умы тоже легко предузнают различные приключения в судьбе царств и народов, по известным обстоятельствам, как мореплаватели затмение светил и прочее по своим исчислениям. Известно, до какой степени маркиз Куева де-Бедмар, описанный Сен-Реалем, силен был в науке предузнавать!.. К чему, в самом деле, такое притечение войск к границам? К чему сам государь, оставя удовольствия столицы, поспешил туда разделять труды воинской жизни? К. чему, как не к войне!.. Но война эта должна быть необыкновенна, ужасна!.. Наполеон, разгромив большую часть Европы, стоит, как туча, и хмурится над Неманом. Он подобен бурной реке, надменной тысячью поглощенных источников; грудь русская есть плотина, удерживающая стремление,— прорвется— и наводнение будет неслыханно! — О, друг мой! Ужели бедствия нашествий повторятся в дни наши?.. Ужели покорение? Нет! Русские не выдадут земли своей! Если недостает воинов, то всяк из нас будет одной рукой водить соху, а другой сражаться за Отечество! Кого не мучит теперь любопытство, чтоб разгадать загадку будущего? — Я читаю славную Гедеонову проповедь на разрушение Лиссабона, и живо представляется воображению моему, как величавый муж, сей в священных сумерках пространного храма, где голос его в таинственных отзывах повторяется, перед лицом императрицы Елисаветы, описывая бедствия колеблющейся природы и страшную гибель Лиссабона, смело укоряет блестящий сонм вельмож в отставлении праотеческих нравов, в неге и роскоши, которым предаются, и вдруг устами боговдохновенного пророка гласит им в последнее наставление сии священные слова: «И егда услышите голос его, не ожесточите сердец ваших». Прощай! Я иду в свой садик поливать цветы и слушать громкого соловья — пока это еще можно! «Жить невидимкой — значит быть счастливу!» — говорит славный философ Декарт. Еще раз: прощай!.. 16 Июля 1812. Смоленск Сейчас приехал я в Смоленск. Какое смятение распространилось в народе!.. Получили известие, что неприятель уже близ Орши. В самом деле, все корпуса, армию нашу составляющие, проходя различными путями к одной цели, соединились в чрезвычайно укрепленном лагере близ Дриссы и ожидали неприятеля. Полагали, что он непременно пойдет на то место, чтоб купить себе вход в древние пределы России ценой сражения с нашими войсками; ибо как отважиться завоевывать государство, не разбив его войск? Но дерзкий Наполеон, надеясь на неисчислимое воинство свое, ломится прямо в грудь Отечества нашего. Народ у нас не привык слышать о приближении неприятеля. Умы и души в страшном волнении. Уже потянулись длинные обозы; всякий разведывает, где безопаснее? Никто не хочет достаться в руки неприятелю. Кажется, в России, равно как и в Испании, будет он покорять только землю, а не людей. До сих пор Смоленск совершенно опустел бы, если б не успокоило встревоженных граждан его присутствие государя. Проезжая из армии в Москву, он удостоил посещением своим наш город. При Высочайшей Особе Его Императорского Величества находились: граф Аракчеев, министр полиции Балашов и Александр Семенович Шишков, который недавно написал столь превосходное творение о любви к Отечеству. Я узнал от живущих на большой дороге, что государь, проезжая там вчерашний день, ласково разговаривал с поселянами, заходил в церкви, молился и приказывал народу молиться. Не так ли поступали древние цари, отцы народа? Я поспешил было в город, чтобы взглянуть из толпы людей на государя, но город от меня 45 верст, и я не застал уже его!.. 17 Июля. Смоленск Мой друг! настают времена Минина и Пожарского! Везде гремит оружие, везде движутся люди! Дух народный после двухсотлетнего сна, пробуждается, чуя грозу военную. Губернский предводитель наш, майор Лесли, от лица всего дворянства, испрашивал у государя позволения вооружить 20 000 ратников на собственный кошт владельцев. Государь с признательностию принял важную жертву сию. Находящиеся здесь войска и многочисленная артиллерия были обозреваемы самим государем. К ним по высочайшему повелению должны немедленно присоединиться идущие из Дорогобужа и других депо рекрутские батальоны. Уже передовой отряд под начальством храброго генерала Оленина выступил к Красному. Старый генерал Лесли, поспешно вооружив четырех сыновей своих и несколько десятков ратников, послал их присоединиться к сему же отряду, чтоб быть впереди. Вчера принят Е<го> И<мператорским> В<еличеством> из отставки в службу г<енерал>-м<айор> Пассек и получил начальство над частию здешних войск. Земское ополчение усердием дворян и содействием здешнего гражданского губернатора барона Аша со всевозможною скоростью образуется. Смоленск принимает вид военного города. Беспрестанно звенят колокольчики; скачут курьеры; провозят пленных, или шпионов. Несколько польских губерний подняли знамя бунта. Недаром они твердили пословицу: «Слышит птичка весну!» О заблуждение! Они думают воскреснуть среди всеобщего разрушения!.. Обстоятельства становятся бурны. Не знаю, буду ли с тобою видеться, но письменное сношение заменяет половину свидания — так говорит персиянин Бек-али, я верю ему и буду стараться к тебе писать. Прощай!.. 18 Июля, 1812. Село Сутоки Наконец поля наши, покрытые обильнейшею жатвою, должны будут вскоре сделаться полями сражений. Но счастливы они, что послужат местом соединения обеих армий и приобретут, может быть, в потомстве славу Полтавских: ибо Первая Западная армия, под начальством Барклая де Толли, а Вторая — князя Багратиона после неисчислимых препятствий со стороны неприятеля соединились наконец у Смоленска. Г<енерал> Платов прибыл сюда же с 15 000 Донского войска. Армия наша немногочисленна, но войска никогда не бывали в таком устройстве, и полки никогда не имели таких прекрасных людей. Войска получают наилучшее продовольствие, дворяне жертвуют всем. Со всех сторон везут печеный хлеб, гонят скот и доставляют все нужное добрым нашим солдатам, которые горят желанием сразиться у стен Смоленских. Некоторые из них изъясняют желание это самым простым, но, конечно, из глубины сердца исходящим выражением: мы уже видим седые бороды отцов наших, говорят они: отдадим ли их на поругание? Время сражаться! 19 Июля. Там же Я имел удовольствие обнять брата моего Григория, служащего в Либавском пехотном полку. Общество офицеров в сем полку прекрасное, солдаты отменно хороши. Объехав несколько полков, я везде находил офицеров, которые принимали меня как истинные друзья, как ближайшие родные. Кто же такие эти прекрасные люди? — спросишь ты.— Общие наши товарищи. Кадеты! О! как полезно общественное воспитание! Никакие уставы, никакие условия обществ не могут произвести таких твердых связей между людьми, как свычка ранних лет. Совоспитанники по сердцу и душе встречаются везде с непритворным сердечным удовольствием... Многие из товарищей наших уже полковниками и в крестах, но обхождение их со мною точно то же, какое было за 10 пред сим лет, несмотря на то, что я только бедный поручик! Как сладко напоминать то время, когда между богатыми и бедными, между детьми знатных отцов и простых дворян не было никакой разницы, когда пища, науки и резвости были общими, когда, не имея понятия о жизни и свете, мы так сладостно мечтали о том и другом!.. Помнишь, как, повторяя бессмертные слова Екатерины, что корпус кадетский есть рассадник великих людей, мы любили воображать себе, что все до одного будем полезны Отечеству. Но сколько из юных растений сего рассадника, поверженные в бури случаев, утратили способности свои от бездействия, сделались бесполезными от несправедливости людей и увяли от бедности или в тени неизвестности, лишенные спасительных лучей ободрения!.. Вчера армии двинулись от Смоленска вниз по течению Днепра к окрестностям озера Катани. Авангард пошел к Рудне: оттуда ожидают неприятеля, который теперь толпится на пространстве между Двиною и Днепром. Это наступательное движение войск наших много обрадовало народ. Всякий стал дышать свободнее!.. Дай Бог нашим вперед! помоги Бог оттолкнуть дерзких от древних рубежей наших!.. Однако ж, идя вперед, кажется, не забывают о способах, обеспечивающих и отступление... На сих днях военное начальство требовало у гражданского губернатора надежного и деятельного дворянина для особенных важных поручений. Зная из многих опытов усердие и деятельность брата моего Ивана, губернатор представил начальству его. Тотчас поручено было ему со всевозможною скоростью, без лишней огласки устроить сколько можно более переправ на Днепре у Соловьева, что на большой московской дороге. Мосты спеют с удивительною поспешностью. Работают день и ночь. Великие толпы народа, бегущие из разных занятых неприятелем губерний, переправляются беспрестанно. Но неужели и войска пойдут чрез них? Ужели и Смоленск сдадут? Солдаты будут драться ужасно! Поселяне готовы сделать то же. Только и говорят о поголовном наборе, о всеобщем восстании. «Повели, государь! все до одного идем!» Дух пробуждается, души готовы. Народ просит воли, чтоб не потерять вольности. Но война народная слишком нова для нас. Кажется, еще боятся развязать руки. До сих пор нет ни одной прокламации, дозволяющей сбираться, вооружаться и действовать, где, как и кому можно. Дозволят — и мы поселяне готовы в подкрепу воинам. Знаем места, можем вредить, засядем в лесах, будем держаться — и удерживать, станем сражаться— и отражать!.. Августа 4 дня.
В сии минуты, как я пишу к тебе дрожащею рукою, решается судьба Смоленска. Неприятель, сосредоточив где-то великие силы, ворвался вчера в Красное; и между тем, как наши смотрели на Рудню, он полетел к Смоленску, чтоб овладеть им внезапно. Дивизия Неверовского принесла сегодня французов на плечах, а храбрый генерал Раевский встретил их с горстью войск и не впустил в город. Сегодня все обыватели высланы, батареи расставлены. Неприятель с двумястами тысяч наступает на Смоленск, защищаемый 150 000 наших. Покровская гора еще в наших руках. Теперь сражение горит под самыми стенами. Когда получишь эти строки, то знай, что чей-нибудь жребий уже решился: или отбит Наполеон, или — дверь в Россию отперта!.. Я сейчас иду помолиться в последний раз на гробах родителей и еду к старшему брату Василию: от него видно сражение. Прощай! Августа 8. Село Цуриково Я видел ужаснейшую картину — я был свидетелем гибели Смоленска. Погубление Лиссабона не могло быть ужаснее. 4 числа неприятель устремился к Смоленску и встречен под стенами его горстью неустрашимых россиян. 5 числа с ранней зори до позднего вечера 12 часов продолжалось сражение пред стенами, на стенах и за стенами Смоленска. Русские не уступали ни на шаг места, дрались как львы. Французы, или, лучше сказать, поляки, в бешеном исступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы и в бесчисленных рядах теснились около города по ту сторону Днепра. Наконец, утомленный противоборствием наших, Наполеон приказал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненных ядер полетели на дома, башни, магазейны, церкви. И дома, церкви и башни объялись пламенем и все, что может гореть,— запылало!.. Опламененные окрестности, густой, разноцветный дым, багровые зори, треск ломающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый народ, упадающий на колени с воздетыми к небу руками: вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух, и что раздирало сердце!.. Толпы жителей бежали из огня, полки русские шли в огонь, одни спасали жизнь, другие несли ее в жертву. Длинный ряд подвод тянулся с ранеными... В глубокие сумерки вынесли из города икону Смоленской Божьей Матери. Унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражения, сопровождал печальное шествие сие. Блеск пожаров освещал его. Между тем черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту ко мраку и ужас к ужасу. Смятение людей было столь велико, что многие выбегали полунагими, и матери теряли детей своих. Казаки вывозили на седлах младенцев из мест, где свирепствовал ад. Наполеон отдал приказ, чтоб Смоленск взят был непременно 5 числа, однако ж, русские отстояли его грудью, и 5 числа город не был взят. Но 6 — о превратности судьбы! — то, что удерживали с таким усилием, отдали добровольно!.. Главнокомандующий имел на то причины. Теперь Смоленск есть огромная груда пепла, окрестности его — суть окрестности Везувия после извержения. Наши поспешно отступают к Дорогобужу, но сейчас, то есть 8 числа к вечеру, приостановились недалеко от Бредихи. Третьего дня дрались, вчера дрались, сегодня дерутся и завтра будут драться! Злодеи берут одним многолюдством. Вооружайтесь все, вооружайся всяк, кто только может, гласит, наконец, главнокомандующий в последней прокламации своей. Итак — народная война! Его Императорское Высочество Константин Павлович, усердно разделяющий с войском труды и опасности, был свидетелем кровопролитного боя и страшного пожара Смоленского. С душевным прискорбием взирал он на разрушение одного из древнейших городов своего Отечества. Жители Смоленска неутешны. Несчастия их неописанны. О, друг мой! сердце твое облилось бы кровью, если б ты увидел злополучие моей родины. Но судьбы Всевышнего неиспытанны. Пусть разрушаются грады, пылают села, истребляются дома, исчезает спокойствие мирных дней, но пусть сия жертва крови и слез, сии стоны народа, текущие в облака вместе с курением пожаров, умилостивят наконец разгневанные небеса! Пусть постраждут области, но спасется Отечество! Вот общий голос душ, вот искренняя молитва всех русских сердец! Я и старший брат с нетерпением ожидали, пока выйдет брат наш Григорий из огня. Он был 12 часов в стрелках и дрался так храбро, как только может драться смолянин за свой отечественный город. В этом уверили нас все офицеры его полка. Бригадою их командовал генерал-майор Оленин и водил ее в самый жаркий огонь. Все жалеют о смерти отличного по долговременной службе, необычайной храбрости и доброте душевной генерала Баллы, который убит 5 числа в передней цепи стрелков. Кровопролитные битвы еще продолжаются. Мы ложимся и встаем под блеском зарев и громом перестрелок. Мне уже нельзя заехать домой, путь отрезан! Итак, еду туда, куда двинет всех буря войны!.. Сколько раненых! Сколько бегущих! Бесконечные обозы тянутся по полям, толпы народа спешат, сами не зная куда!.. Мы теперь нищие, с благородным духом, бродим уныло по развалинам своего Отечества. Бедный С..! в то время как брат его сражается, и отечественный город в глазах его горит, узнает он, что отец впал в жестокую горячку, а мать, испуганная приближением врага, умерла!.. Вот пример ужаснейшего положения, в котором находятся теперь многие! Повсюду стон и разрушение!.. Мы живем во дни ужаса!.. Прощай! Может быть, в этом мире уже навсегда!.. 15 Августа Итак, я теперь — Наследия отцов и родины лишен.
Странствую по сгорающей земле, под небом, не внемлющим жалобам смертных. Всякий день вижу уменьшение Отечества нашего и расширение власти врагов. Каждая ночь освещается заревами пожаров. Полнеба рдеет, как раскаленное железо. Я веду совершенно кочующую жизнь, переезжая из шалаша в шалаш, от огня к огню. В окрестностях Дорогобужа ехали мы некоторое время с конницею генерала Корфа. Старший брат мой, знающий там все тропинки, служил ей лучшим путеуказателем. Теперь пристаем чаще всего в дежурстве генерала Дохтурова. Нередко хожу я и с гренадерами, которых ведет граф Строганов. Смотря на сего вождя, не подумал ли бы какой-нибудь себялюбец: имея неисчислимые способы к жизни, имея чины, заслуги, почести и дома у себя имея рай, зачем ему бросаться в бури, которыми дышит сам ад во дни наши, зачем наряду с простым солдатом, терпя истому, труд и голод, стремиться в опасности, на раны и смерть? — Но, вот что значит любовь к Отечеству!.. Потомки не уступают предкам. О, чувство благородное, чувство освященное! Обладай вечно сердцами россиян!.. Помнишь, как мы вместе читали Шиллерову трагедию «Разбойники», помнишь, как пугала нас страшная картина сновидения Франца Мора, картина, которую Шиллер с искусством Микель-Анджела начертал пламенным пером своим. Там, среди ужасного пожара вселенной, леса, села и города тают как воск и бури огненные превращают землю в обнаженную пустыню! Такие-то картины видим мы всякий раз, ложась спать! Каковы же должны быть сновидения? — спросишь ты. Их нет: усталость лишает способности мечтать. Уже и Дорогобуж и Вязьма в руках неприятеля: Смоленская губерния исчезает!.. Прощай! Августа 16 Я часто хожу смотреть, когда он проезжает мимо полков, и смотрю всегда с новым вниманием, с новым любопытством на сего необыкновенного человека. Пылают ли окрестности, достаются ль села, города и округи в руки неприятеля, вопиет ли народ, наполняющий леса, или великими толпами идущий в далекие края России, его ничто не возмущает, ничто не сильно поколебать твердости духа его. Часто бываю волнуем невольными сомнениями: куда идут войска? Для чего уступают области? И чем, наконец, все это решится? Но лишь только взглядываю на лицо сего вождя сил российских, и вижу его спокойным, светлым, безмятежным, то в ту же минуту стыжусь сам своих сомнений. Нет! Думаю я, человек, не имеющий обдуманного плана и верной цели, не может иметь такого присутствия, такой твердости духа! Он, конечно, уже сделал заранее смелое предначертание свое, и цель, для нас непостижимая, для него очень ясна! Он действует как провидение, не внемлющее простым воплям смертных и тернистыми путями влекущее их к собственному их благу. Когда Колумб посредством глубоких соображений первый предузнал о существовании нового мира и поплыл к нему чрез неизмеримые пространства вод, то спутники его, видя новые звезды, незнакомое небо и неизвестные моря, предались было малодушному отчаянию и громко возроптали. Но великий духом, не колеблясь ни грозным волнением стихий, ни бурею страстей человеческих, видел ясно пред собою определенную цель свою и вел к ней вверенный ему провидением корабль. Так, главнокомандующий армиями генерал Барклай де Толли, проведший с такою осторожностью войска наши от Немана и доселе, что не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потеряв почти ни одного орудия и ни одного обоза; сей благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия свои желанным успехом. Потерянное может возвратиться; обращенное в пепел возродиться в лучшей красоте. Щедроты Александра обновят края, опустошенные Наполеоном. Всего удивительнее для меня необычайная твердость ведущего армии наши. Смотря на него, я воображаю Катона и прекрасное место из Лукановой поэмы, где автор представляет сего великого мужа под пламенным небом Африки, среди раскаленных песков Ливии, превозмогающего зной, жажду и великую скорбь душевную. Тут же и прекрасный Горациев стих сам собою приходит на ум: «И на развалинах попранные вселенной,
17 Августа С какою грустью оставляют они дома, в которых родились, возросли и были счастливы! Бедные жители злополучных стран! В одном прекрасном доме, близ дороги, написаны на стене женскою рукою простые, но для всякого трогательные слова Прости, моя милая родина! Друг мой! Настают времена, когда и богатые, оставляя великолепные чертоги, равняются с бедными и умножают толпы бегущих... Война народная час от часу является в новом блеске. Кажется, что сгорающие села возжигают огонь мщения в жителях. Тысячи поселян, укрываясь в леса и превратив серп и косу в оружия оборонительные, без искусства, одним мужеством отражают злодеев. Даже женщины сражаются!.. Сегодня крестьяне Гжатского уезда, деревень князя Голицына, вытесненные из одних засек, переходили в другие соседственные леса через то селение, где была главная квартира. Тут перевязывали многих раненых. Один 14-летний мальчик, имевший насквозь простреленную ногу, шел пешком и не жаловался. Перевязку вытерпел он с большим мужеством. Две молодые крестьянские девки ранены были в руки. Одна бросилась на помощь к деду своему, другая убила древесным суком француза, поранившего ее мать. Многие имели простреленные шапки, полы и лапти. Вот почтенные поселяне-воины! Они горько жаловались, что бывший управитель поляк отобрал у них всякое оружие при приближении французов. Долго ль русские будут поручать детей своих французам, а крестьян полякам и прочим пришельцам? Того ж числа Теперь начальствует арьергардом и почти ежедневно сражается генерал-лейтенант Коновницын, воин почтенный летами, заслугами и подвигами. У него адъютантом и правителем канцелярии общий совоспитанник и друг наш Ахшарумов, с которым я иногда видаюсь. Быть бою кровавому, быть великому сражению! Всякий раз, когда, идя с солдатами во время ночных переходов, завожу с ними разговор или слушаю их разговаривающих, то во всех поступках их замечаю ревностное и пламенное желание стать и сражаться! Горящие окрестности, разоряемые церкви, поруганная святыня и стон жителей с неизъяснимою силою действуют на души их. О! Как добры и благочестивы солдаты русские! Чего нельзя с ними сделать? Никто не умеет так оживить и помнить храбрости офицера, как они. Один усатый гренадер, когда я с ним вчера разговаривал и объявил свое имя, сказал мне: «Да не родня ли вам Глинка, в Либавском полку, что был под Смоленском в стрелках?» — «Это брат мой»,— отвечал я,—«Он прехрабрый, сударь, человек! — говорил гренадер.— С ним весело ходить вперед!» Вот нечаянное приветствие — и самое лестное! От часу более распространяется слух о скором прибытии к армии светлейшего князя, графа Голенищева-Кутузова. Говорят, что народ встречает его повсюду с неизъяснимым восторгом. Все жители городов выходят навстречу, отпрягают лошадей, везут на себе карету, древние старцы заставляют внуков лобызать стопы его, матери выносят грудных младенцев, падают на колени и подымают их к небу! Весь народ называет его спасителем. Государь сказал ему: «Иди спасать Россию!» — Россия, указывая на раны свои, вопиет: «Спаси меня!» Бессмертие уже готовит место на скрижалях своих, чтоб передать имя его в бесконечность времен. Помнишь, как мы восхищались неподражаемым местом в Мармонтелевом Велисарие, где он представляет сего великого мужа проходящим чрез те самые области, которые спас от гибели, и повсюду собирающим бесценные дани нелестного усердия народа. О, как различна слава бичей и спасителей народов! 18 Августа Наконец прибыл сей лаврами и сединами увенчанный вождь! Некоторые из почетных гжатских купцов привезли его сами на прекрасных своих лошадях в селение Царево-Займище. Я сейчас видел светлейшего Голенищева-Кутузова, сидящего на простой скамье подле одной избы, множество генералов окружали его. Радость войск неописанна. У всех лица сделались светлее, и военные беседы вокруг огней радостнее. Дымные поля биваков начинают оглашаться песнями. 20 Августа Как нетрудно понравиться солдату! Должно показать только ему, что заботишься о судьбе его, что вникаешь в его состояние, что требуешь от него необходимо нужного и ничего излишнего. Когда светлейший князь объезжал в первый раз полки, солдаты засуетились было, начали чиститься, тянуться и строиться. «Не надо! ничего этого не надо! — говорил князь: — Я приехал только посмотреть, здоровы ли вы, дети мои! Солдату в походе не о щегольстве думать: ему надобно отдыхать после трудов и готовиться к победе». В другой раз, увидев, что обоз какого-то генерала мешает итти полкам, он тотчас велел освободить дорогу и громко говорил: «Солдату в походе каждый шаг дорог: скорей придет, больше отдыхать будет!» Такие слова главнокомандующего все войско наполнили к нему доверенностью и любовью. «Вот то-то приехал наш «батюшка»! — говорили солдаты,— он все наши нужды знает; как не подраться с ним; в глазах его все до одного рады головы положить». Быть великому сражению! Все обстоятельства предвещают сражение, долженствующее решить судьбу Отечества. Говорят, что в последний раз когда светлейший осматривал полки, орел явился в воздухе и парил над ним. Князь обнажил сединами украшенную голову: все войско закричало ура! В сей же день главнокомандующий приказал служить во всех полках молебны Смоленской Божией Матери, и для иконы ее, находившейся при армии, сделать новый приличный кивот. Все это восхищает солдат и всякого! На сих днях смоленский помещик Реад привез двух сынов, прекрасных молодых людей, и просил определить их в службу*. Другой смолянин, ротмистр Клочков, оставя прекрасную жену и пятерых детей, приехал служить и определился к почтенному генералу Лихачеву, который, от тяжкой боли едва передвигая ноги и почти совсем не владея руками, ездит на дрожках при своей дивизии и бывает в сражениях. Вот что значит война Отечественная!.. ______________________ * Три старших сына этого почтенного дворянина были уже прежде в службе. В продолжение войны четверо из них ранены. ______________________ 21 Августа Мне кажется, я переселился совсем в другой свет! Куда ни взглянешь, все пылает и курится. Мы живем под тучами дыма и в области огней. Смерть все ходит между и около нас!.. Она так и трется промеж рядов. Нет человека, который бы не видал ее каждый день, и каждый день целые тысячи достаются ей на жертву! Здесь люди исчезают как тени. Сегодня на земле, а завтра под землею!.. Сегодня смеемся с другом, завтра плачем над его могилою!.. Тут целыми обществами переходят из сего на тот свет так легко, как будто из дому в дом! Удивительно, как привыкли здесь к смерти, в каких бы видах ни являлась: свистит ли в пулях, сеется ль в граде картечь, или шумит в полете ядер и вылетает из лопающихся бомб,— ее никто не пугается. Всякий делает свое дело и ложится в могилу, как в постель. Так умирают сии благородные защитники Отечества! сии достойные офицеры русские. Солдаты видят их всегда впереди. Опасность окружает всех, и пуля редкого минует!.. 22 Августа Никогда, думаю, не молились русские с таким усердием, как сегодня! Поутру полки расположились около Колоцкого монастыря. Там еще остались два или три поседелых монаха. Целый день церковь была отперта и полна. Я был у вечерни. Унылый стон колокола, тихое пение, синеватый сумрак, слегка просветляемый томною лампадою и несколькими свечами, которые чуть теплились пред древними иконами: все это вместе чудесным образом располагало душу к молитве. Глубокое молчание почивало в храме. Никто не смел нарушить его. В сии мгновения души и сердца русских были в тайной беседе с Богом. У некоторых только из молящихся избыток грусти вырывался в тихих рыданиях, мешаясь с дрожащим голосом убеленного сединами старца. Вид пылающего Отечества, бегущего народа и неизвестность о собственной судьбе сильно стеснили сердце. Я вышел и смотрел на заходящее солнце, которое усиливалось сохранить блеск свой в мутных облаках, гонимых холодным ветром. Ужли, думал я, и древняя слава России угаснет в бурях как оно!.. Нет! восстал дух русской земли! Он спал богатырским сном и пробудился в величественном могуществе своем. Уже повсюду наносит он удары злодеям. Нигде не сдается, не хочет быть рабом. Он заседает в лесах, сражается на пепле сел и просит поля у врага, готовясь стать и биться с ним целые дни. Все признаки великого сражения час от часу более становятся видимы. Неприятель, совокупляя силы свои, каждый день с большею дерзостию надвигает. Силы его несметны!.. Они ширятся вправо и влево, и темнеют как дремучие леса, или ходят как тучи, из которых по временам стреляет гром!.. 23 Август «Тут остановимся мы и будем сражаться!» — думал каждый, завидя высоты Бородинские, на которых устроили батареи. Войска перешли Колочу, впадающую здесь же, в селе Богородице, в Москву-реку, и установились на протяжении холмов, омываемых слиянием сих двух речек. Стало войско — и не стало ни жатв, ни деревень: первые притоптаны, другие снесены. «Война идет и метет!» Так говорится издавна в народе. Может ли быть бедствие лютейшее войны?.. Наступает вечер. Наши окапываются неутомимо. Засеками городят леса. Пальбы нигде не слыхать. Там, вдали, неприятель разводит огни, ветер раздувает пожары, и зарево выше и выше восходит на небеса! По последнему расположению войск у нас на правой руке Милорадович, на левой князь Багратион, в средине Дохтуров. Глава всех войск князь Кутузов, под ним Барклай де Толли. Ожидают неприятеля и сражения. Прощай! 24 Августа Отдаленный гром пушек приветствовал восходящее солнце. Генерал Коновницын с передовыми полками схватился с неприятелем под стенами Колоцкого монастыря. Вот идут они: один искусно уклоняется, другой нагло влечет гремящие тысячи свои прямо на нас. Толпы его, тянувшиеся по дороге, вдруг распахнулись вправо и влево. Смотрите, какая необозримость сих движущихся стен!.. Поля дрожат, кажется, гнутся под множеством конных, леса засыпаны стрелками, пушки вытягиваются из долин и кустарников, и в разных местах, разными тропами пробираясь, на холмы и пригорки взъезжают. Многочисленное войско неприятельское колеблется: кажется в нерешимости. Вот пошатнулось было влево, и вдруг повалило направо. Огромные полчища двинутся на левое наше крыло. Русские спокойно смотрят на все с укрепляемых высот своих. Пыль, взвившаяся до небес, уседается. Даль яснеет. Неприятель к чему-то готовится. Посмотрим, к чему?.. 24 Августа. Поздно к вечеру Неприятель, как туча, засинел, сгустившись против левого нашего крыла, и с быстротою молнии ударил на оное, хотя все сбить и уничтожить. Но князь Багратион, генерал Тучков, храбрый граф Воронцов и прочие, призвав на помощь Бога, укрепясь своим мужеством и оградясь штыками русскими, отбросили далеко пехоту, дерзко приступавшую к батареям. Пушки наши действовали чудесно. Кирасиры врубались с неимоверною отважностью. Раздраженный неприятель несколько раз повторял свои нападения, и каждый раз был отражен. Поле покрылось грудами тел. Во все время, как мелкий огонь гремел неумолчно и небо дымилось на левом крыле, князь Михайла Ларионович сидел на своей деревянной скамеечке, которую за ним всегда возили, у огня, на средине линий. Он казался очень покоен. Все смотрели на него и, так сказать, черпали от него в сердца свои спокойствие. В руках его была нагайка, которою он то помахивал, то чертил что-то на песке. Казалось, что весь он превратился в слух и зрение, то вслушиваясь в гремящие переходы сражения, то внимательно обозревая положение мест. Часто пересылался с ним Багратион. Ночь прекратила бой и засветила новые пожары. Прощай до завтра! 25. Утро Все тихо. Неприятель отдыхает, перевязывает вчерашние раны и окапывает крыло свое. И наши не дремлют — готовятся. 25. Сумерки Я почти целый день просидел на колокольне в селе Бородине. Оттуда в зрительную трубку все как на ладони! Они роются, как кроты, в земле, строят преогромные редуты, а пушек и сказать страшно! На одном только окопе насчитал я — сто! Но не один я задержан был любопытством на колокольне: многие генералы всходили туда же. Общее мнение было, что неприятель для того огораживает левое крыло свое, чтоб свести все войска на правое и сугубым усилием ударить на левое наше. На средину также ожидали нападения. Но вот уже сумерки! Ветер подымается с воем и гудит по шалашам. Французы отаборились и засветили огни. Я забыл сказать, что почти целый день шайки их стрелялись с нашими егерями: наши не давали им пить из Колочи. Прощай — темно! — иду доставать свечи. С 25 на 26. Глубокая ночь Все безмолвствует!.. Русские, с чистою безупречною совестью, тихо дремлют, облегши дымящиеся огни. Сторожевые цепи пересылают одна другой протяжные отголоски. Эхо чуть вторит им. На облачном небе изредка искрятся звезды. Так все покойно на нашей стороне. Напротив того: ярко блещут устроенные огни в таборах* неприятельских, музыка, пение, трубные гласы и крики по всему стану разносятся. Вот слышны восклицания! Вот еще другие!.. Они верно приветствуют разъезжающего по строям Наполеона. Точно так было пред Аустерлицким сражением. Что будет завтра? Ветер гасит свечу, а сон смыкает глаза. Прощай. ______________________ * Табор, значит, кажется, бивак. ______________________ 29 Августа. Окрестности Москвы Застонала земля и пробудила спавших на ней воинов. Дрогнули поля, но сердца покойны были. Так началось беспримерное сражение Бородинское 26 Августа. Туча ядер, с визгом пролетевших над шалашом нашим, пробудила меня и товарищей. Вскакиваем, смотрим — густой туман лежит между нами и ими. Заря только что начинала зажигаться. Неприятель подвез несколько сот орудий и открыл целый ад. Бомбы и ядра сыплются градом. Треск и взрывы повсеместны. Одни шалаши валятся, другие пылают! Войска бегут к ружью и в огонь. Все это происходило в середине, а на левом крыле нашем давно уже свирепела гроза в беспрерывных перекатах грома пушек и мелкого оружья. Мы простились с братом. Он побежал с стрелками защищать мост. Большую часть сего ужасного дня проводил я то на главной батарее, где находился светлейший, то на дороге, где перевязывали раненых. Мой друг! я видел неимоверно жестокое сражение, и ничего подобного в жизнь мою не видал, ни о чем подобном не слыхал, и едва ли читывал. Я был под Аустерлицем, но то сражение в сравнении с этим — сшибка! Те, которые были под Прёйсиш-Эйлау, делают почти такое же сравнение. Надобно иметь кисть Микель-Анджела, изобразившую страшный суд, чтобы осмелиться представить сие ужасное побоище. Подумай только, что до 400 тысяч лучших воинов, на самом тесном по многочисленности их пространстве почти, так сказать, толкаясь головами, дрались с неслыханным отчаянием: 2000 пушек гремели беспрерывно. Тяжко воздыхали окрестности — и земля, казалось, шаталась под бременем сражающихся. Французы метались с диким остервенением, русские стояли с неподвижностью твердейших стен. Одни стремились дорваться до вожделенного конца всем трудам и дальним походам, загрести сокровища, им обещанные, и насладиться всеми утехами жизни в древней знаменитой столице, другие помнили, что заслоняют собою сию самую столицу, сердце России и мать городов. Оскорбленная вера, разоренные области, поруганные алтари и прахи отцов, обиженные в могилах, громко вопили о мщении и мужестве. Сердца русские внимали священному воплю сему, и мужество наших войск было неописанно. Они, казалось, дорожили каждым вершком земли и бились до смерти за каждый шаг. Многие батареи до десяти раз переходили из рук в руки. Сражение горело в глубокой долине и в разных местах с огнем и громом на высоты всходило. Густой дым заступил место тумана. Седые облака клубились над левым крылом нашим и заслоняли средину, между тем как на правом сияло полное солнце. И самое светило немало видало таких бранен на земле с тех пор, как освещает ее. Сколько потоков крови! сколько тысяч тел! «Не заглядывайте в этот лесок»,— сказал мне один из лекарей, перевязывавший раны: «Там целые костры отпиленных рук и ног!» В самом деле, в редком из сражений прошлого века бывало вместе столько убитых, раненых и в плен взятых, сколько под Бородином оторванных ног и рук. На месте, где перевязывали раны, лужи крови не иссыхали. Никогда не видал я таких ужасных ран. Разбитые головы, оторванные ноги и размозженные руки до плеч были обыкновенны. Те, которые несли раненых, облиты были с головы до ног кровью и мозгом своих товарищей... Сражение не умолкало ни на минуту, и целый день продолжался беглый огонь из пушек. Бомбы, ядра и картечи летали здесь так густо, как обыкновенно летают пули, а сколько здесь пролетело пуль! Но это сражение неописанно: я сделал только абрис его. По счастию, на то самое место, где случился я с братом, привели уже около вечера брата нашего Григория. Он был ранен пулею в голову. Рана опасна, но не смертельна. Искусный лекарь перевязал ее. Вечер наступал, и неприятель начал уклоняться. Русские устояли! Мы благословляли небо и поспешили проводить раненого в Можайск. 30 Августа «Так восходило оно в день Аустерлицкого сражения!»— сказал Наполеон пред строем войск, указывая на восходящее солнце. Надменный вождь хотел заранее читать победу в небесах? но предвещания его не сбылись. О, мой друг! какое ужасное сражение было под Бородином! Сами французы говорят, что они сделали 60 000 выстрелов из пушек и потеряли 40 генералов! Наша потеря также очень велика. Князь Багратион тяжело ранен. «Оценка людей,— говорит Екатерина,— не может сравняться ни с какими денежными убытками!» Но в войне Отечественной и люди —ничто! Кровь льется как вода: никто не щадит и не жалеет ее! — Нет, друг мой! Ни берега Дуная и Рейна, ни поля Италии, ни пределы Германии давно, а может быть, и никогда еще не видали столь жаркого, столь кровопролитного и столь ужасным громом пушек сопровожденного сражения! Одни только русские могли устоять: они сражались под отечественным небом, и стояли на родной земле. Однако ж, Наполеон не остановился в Бородине: он влечет пронзенные толпы свои прямо к Москве. Там Милорадович, начальствуя передовыми войсками, приемлет все удары на щит свой. Здесь составляется совещание об участи Москвы. Что будет? — Богу знать! П. П. Я бы писал к тебе более и пространнее, но от нестерпимой головной боли едва могу мыслить. В течение всего этого времени имел всегда постелью сырую землю, я сильно простудил голову. Лучшее описание Бородинского сражения получишь разве со временем. Прощай! 2 Сентября Мы привезли раненого брата в Москву. Вот уже другой день, как я в столице, которую так часто видал в блестящем ее великолепии среди торжеств и пирований и которую теперь едва-едва могу узнать в глубокой ее печали. О, друг мой! что значит блеск городов, очаровывающий чувства наши? Это самая тленная полуда на меди, позолота на пилюле! Отняли у Москвы многолюдство, движение народа, суету страстей, стук карет, богатство украшений — и Москва осиротела, пустая, ничем не разнится от простого уездного города! Все уехало или уезжает! Вчера брат мой, Сергей Николаевич, выпроводил жену и детей своих. Сегодня жег и рвал он все французские книги из прекрасной своей библиотеки, в богатых переплетах, истребляя у себя все предметы роскоши и моды. Тому, кто семь лет пишет в пользу Отечества против зараз французского воспитания, простительно доходить до такой степени огорчения в те минуты, когда злодеи уже приближаются к самому сердцу России. Я забыл сказать тебе, что государь в последний приезд свой в Москву, пожаловал ему Владимирский крест при следующих словах: «За любовь вашу к Отечеству, доказанную сочинениями и делами вашими». Мы было все пять братьев съехались в Москву, но пробыли вместе не более дня. Брат мой Иван уехал к князю Лобанову-Ростовскому, который взял его к себе в адъютанты... Уже враг в Москве! Уже французы в священных стенах древнего Кремля... А мы, вслед за русскими войсками, пробираемся на Рязанскую дорогу. Древняя столица севера после двухсотлетней свободы должна опять почувствовать тяготу оков иноплеменных! 4 Сентября. Боровский перевоз Москва в слезах, Москва уныла,
Так говорил я вместе с одним из превосходнейших поэтов наших, стоя на высоком Мячковском кургане у Боровского перевоза на Москве-реке. Я видел сгорающую Москву. Она, казалось, погружена была вся в огненное море. Огромная черно-багровая туча дыма висела над нею. Картина ужасная!.. Войска наши предпринимают какое-то очень искусное движение влево. Потеря Москвы не есть еще потеря Отечества. Так скажет История, и так говорит главнокомандующий: таков есть голос всего войска, готового сражаться до последней капли крови! Ты знаешь, что в 1571 году при царе Иване Васильевиче вся Москва разорена и предана была пламени набежавшим с ордою татар крымских ханом Дивлет-Гиреем в 24 день Мая. «Все улицы наполнены были кровью и трупами, и Москва-река мертвых не пронесла!» — так повествует летописец. В 1612 году она терпела почти такую же участь и славно избавлена Пожарским! Один знаменитый писатель* говаривал часто, что время настоящее беременно будущим. А посему-то, видя в настоящем всеобщее вооружение, воскресший дух народный, твердость войск и мудрость вождей, я предчувствую, что будущее, рожденное счастливыми обстоятельствами настоящего, должно быть некоторым образом повторением прошедшего: оно должно возвратить нам свободу, за которую теперь, как и прежде, все ополчается. Друг мой! будем молиться и надеяться! ______________________ * Лейбниц. ______________________ Сентября 10. Рязань С какими трудами, неприятностями и препятствиями сопряжено всеобщее бегство!.. По Рязанской губернии в нескольких местах переправляются через одну только Оку и ни в одном месте нет порядочной переправы! Ни к чему негодные паромы, на ветхих канатах, едва могут поднять десять лошадей и несколько человек, тогда как сотни проезжающих ожидают на берегу. Раненые офицеры больше всего при этом страждут. Целые семейства живут здесь на пустом берегу в ожидании очереди переправиться. Жена одного знакомого нам московского жителя, который простоял на переправе трое суток, разрешилась от бремени. Положение отца было самое печальное, ибо негде было взять никаких средств для вспоможения болящей и младенцу. Я еще в первый раз в здешних местах и в первый раз вижу, что Россия здесь так мало населена. Какие обширные поля и как мало жилищ! Кажется, что вся населенность в России сдвинулась к ее границам. Если б можно было сделать противное, чтоб народ стеснился ближе вокруг сердца своего Отечества, а степи отделили бы его от чуждых стран, чтоб разврат и оружие иноплеменников не так легко проникли в него! Что сказать тебе более о нашем странствовании? Мы проехали Коломну, очень порядочный город; пониже которого сливается Москва-река с Окою. Я едва успел взглянуть там на древние развалины очень красивых башен, вихрь всеобщего смятения умчал и нас с собою далее. Мне очень хотелось найти здесь подполковника артиллерии, двоюродного брата моего и друга Владимира Глинку, который, помнишь, был с нами вместе в корпусе, но он уже ушел с ротою куда-то за Оку. Мы проезжали Зарайск, прелестный городок на берегу светлой реки Осетра, впадающей в Оку. Там осмотрел я старинную крепость, называемую Кремлем. Говорят, что предки наши были непросвещенны, однако ж, они умели выбирать самые выгодные места для своих Кремлей. Зарайский Кремль служит доказательством. Стоя на возвышенном месте, он преграждает переправу на реке и может действовать орудиями далеко по дороге, извивающейся по чистым и гладким полям, по которой прихаживали туда татары. Почти вся Рязанская губерния полиста и безгорна: кое-где холмится. В каждой лощине хутор или деревенька. Ручей в рощице суть сокровища в сей стороне. Земля отменно хлебородна. Женщины здешние ходят в шушунах, и на голове носят остроугольные кички, которые придают им необыкновенный рост. Они говорят проезжим: «добрый господин, касатик», одна другой говорит: «подруга, ластушка». Мужчины великорослы, свежи, белотелы, в обращении несколько суровы. Об Рязани по причине краткого в ней пребывания не скажу тебе ни слова. Я заметил только, что лучший и огромнейший из всех домов в ней есть дом откупщика. Как разживаются у нас откупщики и французы учители!.. Мы полагали, что в таком городе, как Рязань, будет приют для раненых, но им велят убираться в Касимов, мы едем с братом туда, И здесь все волнуется. Бог знает отчего! Народ суетлив! Сентября 11 Не припомнишь ли ты в прошлогоднем Вестнике Европы одной очень остроумной статьи? Это было какое-то сновидение, которое теперь можно назвать пророческим. Человек, писавший этот отрывок, сквозь целый год будущего видел сбывающееся ныне. Он видел, говорит он, во сне, что будто на Россию сделалось нашествие, и Москва окружена татарами! Стон и вопли повсеместны. Но победоносный хан Узлу-кузлу смягчается слезами нежного пола. Он позволяет каждой женщине вынести на себе то, что ей всего дороже. Зритель во сне с нетерпением ожидает, что или кого станут выносить?.. Наконец открылись заставы и повалили толпы женщин. У большей части из них ноши были легки: они несли шляпки, шали, ленты, кружева и прочие освещенные модою безделки. Иные тащили кипы романов, другие уносили любимых постельных собачек, кошек, попугаев, кучи сладких записочек и раззолоченных альбомов. Вдруг мелькает знакомое лицо: жена любопытного зрителя. С помощию нескольких дюжин горничных девушек тащит она на себе преогромный короб. Вот тут-то верно спрятаны дети мои, думает чадолюбивый отец, и бежит вслед за женою. Молодая супруга останавливается, бережно опускает короб, с нетерпением открывает его, и оттуда выскакивает француз-учитель!!! Бедный муж ахнул и проснулся! А теперь не проснешься, видя подобные случаи, ибо видишь их наяву!.. С каким старанием сии скачущие за Волгу увозят с собою французов и француженок! Берегут их, как родных детей! Какое французолюбие! Несчастные! Выезжая из чумы, везут с собою вещи, напоенные ядом ее!.. Не совсем-то хорошо и то, что по той же самой дороге, где раненые солдаты падают от усталости, везут на телегах предметы моды и роскоши. Увозят вазы, зеркала, диваны, спасают купидонов, Венер, а презирают стоны бедных и не смотрят на раны храбрых!! Гремит гром, но не всякий еще крестится!.. 21 Сентября.
Мы уже были в Касимове, но не более двух дней. Три перевязки, сделанные искусным лекарем, встретившимся нам на дороге, облегчили рану брата. Он не захотел тесниться в городе, наполненном великим множеством раненых, и почувствовав себя в состоянии лечиться при полку, решился ехать к армии. В Касимове любопытно видеть древнее кладбище татарских ханов и читать надписи на обломках великолепных надгробников, но я не успел ничего видеть. Я только видел большие барки, на которых благородные семейства со всем домом, с каретами, лошадьми и прочим, тянулись вниз по реке. Все уплывает, уходит или уезжает! Вот времена! Дай Бог, чтобы они скорее кончились и никогда не возобновлялись! Как странна упряжь уезжающего! Часто подле прекрасной английской верховой лошади видим мы запряженную водовозную клячу, видим людей богато одетых в крестьянских телегах! Теперь люди испытывают то, о чем прежде едва ли и слышали. Очень редко видим едущих к Рязани, везде оглобли и дышла повозок, и головы лошадей обращены в противную сторону. Сейчас гулял по берегу Оки и смотрел, как буря играла синими волнами ее и гнала их в далекое пространство открытых степей. В разных местах приметны на берегах Оки огромные горы сыпучего песку: кто насыпал их? Века или наводнения. Песчаные берега, осененные темно-зелеными елями, под туманным небом представляют унылые Оссияновские картины. Здесь в Ольгово есть монастырь на превысокой скале над Окою. Отшельник, живущий в нем, может смотреть в одно окно на Европу, в другое на реку и степи, идущие к пределам Азии. С одной стороны слышит он шум страстей и стон просвещенных народов, с другой — представляется ему молчаливая природа в величественной важности своей. Полудикие племена, кочующие в дальних степях, не имеют великолепных городов и пышных палат, но зато незнакомы с заботами и горестями, гнездящимися в них! 26 Сентября. Город Таруса В Рязани простились мы с братом Сергеем: он поехал отыскивать жену свою и семейство, которое составляло все утешение, все счастие трудами и бурями исполненной жизни его. Кажется, Плутарх сказал, что брат есть друг, данный нам природою: мы испытали это, особенно в теперешнем странствии. От Рязани проехали опять Зарайск, потом Каширу и Серпухов. Какие прелестные места!.. Здесь берега Оки унизаны селениями, расположенными на прекрасных холмах между зелеными рощицами. Почти на всякой версте видим красивые господские дома, каменные церкви, больницы и сады. Какое приятное соседство! Как счастливы должны быть здесь люди, если только они так хороши, как их природа! Женщины здешние имеют живой, алый румянец на белом лице, белокуры и вообще очень хороши собою. Здесь верно проводят приятные летние месяцы в хозяйственных занятиях, во взаимных друг друга посещениях, в прогулках по светло-голубой Оке и живописным берегам ее. Зимою здесь верно пользуются таким близким соседством, катаются на легких санях, или бегают на коньках по светлому льду из дому в дом. Занимаются приятными разговорами, музыкою, полезным чтением, и важность бесед, услаждая невинными забавами, живут в дружбе, любви и простоте, вовсе не заботясь о шумных городах и о большом свете. Так думаешь, но совсем не то находишь. К сожалению, с того времени, как французские моды вскружили головы французских питомцев, на Руси изредка стали заглядывать в поместья свои. Собрав сельские доходы, тотчас спешат приносить их на алтарь мод в храмах, воздвигнутых ею в Москве. Французские торговки и рассеянная жизнь все поглощают!.. Питомцы французов, не заботясь о наследии отцов, входят в долги, читают французские романы и не могут поверить, что в стране своей родной с счастьем можно в селах знаться! Опустелые каменные дома и различные заведения свидетельствуют, что здесь некогда люди пользовались выгодами и приятностями сельской жизни. Может быть, теперь вразумленные пожаром Москвы, сожженной их любимцами, дети возвратятся к благим обычаям отцов своих. Друг мой! Французы-учителя не менее опасны и вредны французов-завоевателей: последние разрушают царства; первые — добрые нравы, которые, неоспоримо, суть первейшим основанием всех обществ и царств. Рассказывают, что одна несчастная не россиянка по воспитанию, слюбившись с французом, воспитателем ее детей, выгнала из дому доброго, честного и генеральский чин уже имевшего мужа своего. Она могла это сделать: ибо, к несчастию, все имение принадлежит ей. Нежный отец украдкою только видается с детьми своими. Когда велено было всех французов высылать за границу, то этот назвался прежде итальянцем, а потом жидом!!! Каковы французы! Нет брани, которой бы не стоил этот превратный и развратный народ! Теперь здесь побережье Оки совершенно пусто, все господа уехали в степи от французов, так как прежде, заражаясь иноземною дурью, ездили в Москву и в Париж к французам. Признаюсь тебе, что сколько я ни люблю прежних французских, а особливо драматических писателей, однако желал бы, чтоб язык их менее употребителен был у нас. Он такой же вред делает нашему, как ничтожный червь прекрасному величественному древу, которого корни подтачивает. Крайне прискорбно видеть и в армии язык сей в излишнем употреблении. Часто думаешь, что идешь мимо французских биваков. Я видел многих нынешнего воспитания молодых людей, которые прекрасно говорят и пишут по-французски, не умея написать правильно нескольких строк на своем природном языке. Я приметил, что люди эти умны только по-французски. Послушай их говорящими по-русски — и вся ловкость, все обороты, вся замысловатость исчезают! Это очень легко объяснить. Ты знаешь, что у французов почти все умники суть фразеры, которые умны чужим умом. Память их испещряется выражениями разных писателей, и они беспрестанно повторяют то в разговорах, что затвердили в книгах. Множество каламбуров, пословиц и памятных стихов придают разговорам их какую-то пестроту и приятность... на первый только раз! Однажды спросили у Дидерота, каких он мыслей о том человеке, с которым недавно проговорил целый час? «Он умен»,— отвечал Дидерот. Но те, которые знали его коротко, начали смеяться и доказали, что он дурак. «Ну! так я не виноват,— возразил Дидерот,— что он на один только час запасся умом!» Стало, у французов можно запасаться умом! По-русски совсем иначе: надобно сочинять свой разговор, изобретать выражения, а для этого нужен не заемный ум. Суворов знал прекрасно французский язык, а говорил всегда по-русски. Он был русский полководец! 27 Сентября Я бы сделал великое преступление, если б в то время, как загружаю некоторые письма мои к тебе разными подробностями, не упомянул о деяниях одного из знаменитых соотечественников наших. Эти деяния, весьма полезные теперь, прочтенные во всякое время и драгоценные для истории, пролагают сами себе верный путь чрез благородные сердца современников в память и сердца потомков... Я говорю о подвигах доброго, человеколюбивого генерала графа Воронцова. В самых молодых летах, получа одно из величайших наследств в России, он не уснул на розах. Напротив, по стезе трудов и терний пошел за лавровыми венцами. Не стану распространяться о его храбрости— она известна. Но не могу не разделить с тобою удивления моего тому, что ни богатство, в котором так легко черствеют сердца, ни блеск воинской славы не могли отвлечь его внимания от страданий ближних. Никто больше его не вникал в нужды бедных офицеров, и никто не был ближе к принесению им помощи. Он привлекал к себе любовь подчиненных и славился ею еще в то время, как водил отряд свой по вертепам Балканских гор. Отгремев на берегах Дуная, явился он в войсках Второй Западной армии. В день ужаснейшей Бородинской битвы долго отстаивал с преданными ему гренадерами место свое на левом крыле. Наконец покрытый ранами и славою, с потерею крови и памяти унесен с поля. Теперь остановись в одном из своих поместий, лежащем на одной из больших дорог, ведущих из Москвы в глубь России, он открыл весь дом свой к помещению, а сердце к просьбам несчастных. Все раненые офицеры, солдаты и бесприютные странники русские заходят к нему, как в собственный дом. Всем приличное содержание, пища и кров. Многих благотворительность его оделяет втайне и деньгами. Слухи о сем, доходя до сих мест, восхищают всех истинно русских. А я сердечно рад, когда могу золотить письма мои немерцающим блеском отечественных добродетелей. «Где девал ты свое имение?» — спросил некогда царь Иван Васильевич у боярина своего Шереметева. «Чрез руки бедных отправил к Богу!» — отвечал он царю. Вот лучшее употребление богатств, употребление достойное русских вельмож! В царствование Елисаветы, когда проповеди начинали уже становиться необходимыми к умягчению дебелевших в роскоши сердец, Гедеон в одной из прекраснейших, произнесенной им в день Сошествия Св. Духа, жарко вступается за бедных. Он сильно и красноречиво доказывает, что богачи суть люди, которых Бог удостоил быть блюстителями сокровищ земных, не для чего иного, как для вернейшего подела оных бедным собратиям своим. Ударит последний час, те и другие явятся с отчетом: первые в раздаче, последние в получении. Молитвы бедных отворят врата райские богачам. Богачи нашего времени! какой ответ дадите вы, если глас царя небесного или голос Отечества спросит у вас: «Где деваете вы свои имения?» Горе тем, которые, указав на льющееся море роскоши, скажут: «Там утопают они!» Не думаете ли вы, питомцы неги, пресыщаться спокойно отрадами жизни, когда прейдут грозы и вы по-прежнему в домах расставите ломкие сокровища — зеркала и фарфоры свои? Нет! тогда громкие стоны бедных, которые роями притекут к пеплу пожарищ своих, заглушат все песни вашей радости!.. 29 Сентября Наконец, среди опустошенных селений, по лесистой проселочной дороге, соединяющей большую Тульскую с Калужскою, прибыли мы к Тарутину. Небольшие отряды, рассеянные для фуражирования, служили нам проводниками. Обширное зарево, пылавшее на горизонте, еще издалека указало место, где стояла армия на биваках. Выезжаем из леса и видим пространное поле, ряды высоких укреплений; вправо крутые берега Нары, далее представляется множество огней, ярко светящихся в вечерних сумерках, и многочисленное воинство, стройно расположенное в соломенных шалашах по обеим сторонам большой дороги. Веселые клики, повсеместное пение и музыка, в разных местах игравшая, ясно доказывали, что дух войск не был еще удручен печалию. Здесь-то остановились наконец храбрые тысячи русских, безропотно следовавшие за своими вождями, беспрестанно сражавшиеся и при всегдашней победе уступавшие села, города и целые области хищному неприятелю. Здесь остановились они для того, чтобы всем до одного умереть или нанести смертельный удар нашествию. Около ста тысяч войск, чудесно укрепленное местоположение и большое число пушек составляют в сем месте последний оплот России. Но войско наше кипит мужеством, но любовь к Отечеству овладела сердцами всего народа, но Бог и Кутузов с нами — будем надеяться! Сентябрь 30 На месте, где было село Тарутино Анны Никитишны Нарышкиной и в окрестностях оного явился новый город, которого граждане — солдаты, а дома — шалаши и землянки. В этом городе есть улицы, площади и рынки. На сих последних изобилие русских краев выставляет все дары свои. Здесь сверх необходимых жизненных припасов можно покупать арбузы, виноград и даже ананасы!., тогда как французы едят одну пареную рожь и, как говорят, даже конское мясо! На площадях и рынках тарутинских солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют винами и водкою. Здесь между покупщиками, между продающими и меняющими, в шумной толпе отдохнувших от трудов воинов, среди их песен и музыки забываешь на минуту и военное время, и обстоятельства, и то, что Россия уже за Нарою!.. Отдых, некоторая свобода и небольшое довольство вот все, что тешит и счастливит военных людей! 1 Октября Брат мой, у которого рана еще не зажила, явясь на службу, был принят очень благосклонно генерал-майором Талызиным и дивизионным начальником своим почтенным генерал-лейтенантом Капцевичем. Я приехал сюда также с тем, чтоб непременно определиться в полк. Но мне надобно было найти генерала, который, зная прежнюю мою службу, принял бы бедного поручика хотя тем же чином, несмотря на то, что все свидетельства и все аттестаты его остались в руках неприятеля и что на нем ничего более не было, кроме синей куртки, сделанной из бывшего синего фрака, у которого от кочевой жизни при полевых огнях полы обгорели. Я пошел к генералу от инфантерии Милорадовичу, живущему в авангарде впереди Тарутинской позиции. Он узнал меня, пригласил в службу, и я уже в службе — тем же чином, каким служил перед отставкою и каким отставлен, то есть поручиком, и имею честь находиться в авангарде, о котором теперь гремит слава по всей армии*. ______________________ * В это время состояли (в качестве адъютантов) при Милорадовиче: П.Д. Киселев — министр госуд. имуществ, посол в Париже; Граббе — граф, атаман войск донских; барон Сакен <Дмитрий Ерофеевич> — генерал от инфантерии, защищавший Одессу и Севастополь. ______________________ 4 Октября. Село Тарутино Сегодня генерал Милорадович взял меня с собою обедать к генералу Дмитрию Дмитриевичу Шепелеву, который имел свои биваки за правым крылом армии. Обед был самый великолепный и вкусный. Казалось, что какая-нибудь волшебница лила и сыпала из неистощимого рога изобилия лучшие вина, кушанья и самые редкие плоды. Хозяин был очень ласков со всеми, и прекраснейший стол свой украшал еще более искусством угощать. Гвардейская музыка гремела. Итак, твой друг, в корень разоренный Смоленский помещик, бедный поручик в синей куртке с пустыми карманами имел честь обедать вместе с тридцатью лучшими из русских генералов. К большому удовольствию моему, я познакомился здесь с любезным молодым человеком графом Апраксиным, адъютантом генерала Уварова. 7 Октября. Тарутино Еще звенит в ушах от вчерашнего грома. После шести мирных лет я опять был в сражении, опять слышал шум ядер и свист пуль. Вчерашнее дело во всех отношениях удачно. Третьего дня ввечеру генерал Бенигсен заезжал к генералу Милорадовичу с планами. Они долго наедине советовались. Ночью знатная часть армии сделала, так сказать, вылазку из крепкой Тарутинской позиции. Славный генерал Бенигсен имел главное начальство в сем деле. Генерал Милорадович командовал частию пехоты, почти всею кавалериею и гвардиею. Нападение на великий авангард французской армии под начальством короля Неаполитанского сделано удачно и неожиданно. Неприятель тотчас начал отступать и вскоре предался совершенному бегству. 20 пушек, немалое число пленных и великое множество разного обоза были трофеями и плодами этого весьма искусно обдуманного и счастливо исполненного предприятия. Движениями войск в сем сражении управлял известный полковник Толь, прославившийся личною храбростию и великими познаниями в военном деле. Предупреждаю тебя, что все описания мои с сей поры будут очень кратки: в авангарде нет ни места, ни времени к пространным письменным занятиям. Подожди! Когда-нибудь при удобнейшем случае я сообщу тебе подробнейшее описание действий войск под начальством генерала Милорадовича. Не знаю, почему большая часть знаменитых подвигов этого генерала не означена в Ведомостях, но он, как я заметил, нимало этим не огорчается. Это значит, что он не герой Ведомостей, а герой Истории и потомства. Скажу тебе, что генерал сей, принявший по просьбе князя светлейшего начальство над арьергардом после страшного Бородинского сражения, дрался с превосходным в числе неприятелем с 29 Августа по 23 Сентября, т. е. 26 дней беспрерывно. Некоторые из сих дней как-то 29 Августа, 17 Сентября и 20 и 22-го того же месяца ознаменованы большими сражениями, по десяти и более часов продолжавшимися. Известно ль это у вас? 9 Октября.
Как живуч может быть человек!.. Сегодня поехал генерал Милорадович и мы все за ним осматривать передовые посты, оставшиеся на том самом месте, где было сражение. В разных местах валялись разбросанные трупы, и между ними один, весь окровавленный, казалось, еще дышал. Все остановились над ним. Этот несчастный за три дня пред сим оставшийся здесь в числе мертвых, несмотря на холодные ночи, сохранял еще в себе искру жизни. Сильный картечный удар раздробил ему половину головы, оба глаза были выбиты, одно ухо вместе с кожею и частию черепа, сорвано, половина оставшейся головы облита кровью, которая густо на ней запеклась, и за всем тем он еще жил!.. Влили ему в рот несколько водки, игра нерв сделалась живее. «Кто ты?» — спрашивали у него на разных языках. Он только мычал. Но когда спросили: не поляк ли ты? Он отвечал по-польски: «Да!» — «Когда ранен?» — «В последнем деле», то есть треть его дня.— «Чувствуешь ли ты?» — «Бывают минуты, когда чувствую — и мучусь!» — отвечал он с тяжким вздохом и просил убедительно, чтоб его закололи. Но генерал приказал дать ему опять водки и отвезти в ближайшую деревню. Нет, друг мой! Славный Гуфланд еще не все изъяснил нам в красноречивых умствованиях своих о жизни. Надобно было ему увидеть этого несчастного, чтобпонять, сколь долго сей тончайший духовный спирт* может держаться в полураздробленном скудельном сосуде своем. ______________________ * Выражение из сочинений Гуфланда. ______________________ Вчера приехал к нам из пажеского корпуса сын Г.П. М...ча, о котором я тебе столько раз писал и которого благорасположение ко мне поставляю в великой цене. Сын его, племянник генерала нашего — прекрасный, благовоспитанный молодой человек. Я душевно рад, что он останется у нас. Теперь он был вместе с нами и в первый раз от роду видел поле сражения, где, хотя замолкли громы, но еще не обсохла кровь. Генерал приказывал ему смотреть на все внимательнее, чтобы привыкать к ужасам войны. В самом деле посинелые трупы, кровью и мозгом обрызганные тела, оторванные руки и ноги, в разных местах разметанные, должны возмущать мирные чувства кроткого юноши, пока не привыкнет он к таковым плачевным, но необходимым позорищам! Мы теперь переместились со всем дежурством в один огромный каменный дом, который, по-видимому, был некогда убран богатою рукою. Теперь все изломано и разорено. На биваках у казаков сгорают диваны, вольтеровы кресла, шифоньерки, бонбоньерки, кушетки, козетки и проч. Что сказала бы всевластная мода и роскошные баловни ее, увидя это в другое время? 23 Октября. Город Вязьма Среди дымящихся развалин города, под громом беспрерывно лопающихся бомб и гранат, повсюду злодеями разбросанных, в тесной комнате полусожженного дома, пишу к тебе, друг мой!.. Торжествуйте великое празднество освобождения Отечества! Враги бегут и гибнут, их трупами и трофеями устилают себе путь русские к бессмертию. До сих пор я не имел ни одной свободной минуты. В течение 12 суток мы или шли или сражались. Ночи, проведенные без сна, а дни в сражениях, погружали ум мой в какое-то затмение— и счастливейшие происшествия: освобождение Москвы, отражение неприятеля от Малого Ярославца, его бегство, мелькали в глазах моих, как светлые воздушные явления в темной ночи. Печатные известия из армии, рассылаемые по губерниям, конечно, уже известили тебя подробно обо всем. Итак, я скажу несколько слов только о том, что при свободном досуге надобно бы описать на нескольких страницах. Еще повторяю, что о делах генерала Милорадовича (который почти всякий раз доносит главнокомандующему в двух или трех строках не более того, что он отразил или побил неприятеля там и тогда-то), я постараюсь доставить тебе подробнейшее описание, если останусь жив и записная книжка моя уцелеет. Вскоре после Тарутинского дела 6-го Октября, князь светлейший получил известие, что Наполеон, оставляя Москву, намерен прорваться в Малороссию. Генерал Дохтуров с корпусом своим отряжен был к Боровску. Вслед за ним и вся армия фланговым маршем передвинулась на старую Калужскую дорогу, заслонила собою врата Малороссии и была свидетельницею жаркого боя между нашим 6-м и 4-м французским корпусами при Малом Ярославце. Генерал Милорадович, сделав в этот день с кавалериею 50 верст, не дал отрезать себя неприятелю и поспешил к самому тому времени, когда сражение пылало и присутствие его с войсками было необходимо. Фельдмаршал, удивленный такою быстротою, обнимал его и называл крылатым. В глазах наших сгорел и разрушился Малый Ярославец. На рассвете генерал Дохтуров с храбрыми войсками своего корпуса присоединился к армии, которая подвинулась еще левее и стала твердою ногою на выгоднейших высотах. Генерал Милорадович оставлен был с войсками своими на том самом месте, где ночь прекратила сражение. Весь следующий день проведен в небольшой только пушечной и ружейной перестрелке. В сей день жизнь генерала была в явной опасности, и Провидение явно оказало ему покровительство свое. Отличаясь от всех шляпою с длинным султаном и сопровождаемый своими офицерами, заехал он очень далеко вперед и тотчас обратил на себя внимание неприятеля. Множество стрелков, засев в кустах, начали метить в него. Едва успел выговорить адъютант его Паскевич: в вас целят, Ваше Превосходительство! — и пули засвистали у нас мимо ушей. Подивись, что ни одна никого не зацепила. Генерал, хладнокровно простояв там еще несколько времени, спокойно поворотил лошадь и тихо поехал к своим колоннам, сопровождаемый пулями. После сего генерал Ермолов, прославившийся и сам необычайною храбростию, очень справедливо сказал в письме к Милорадовичу: «Надобно иметь запасную жизнь, чтоб быть везде с Вашим Превосходительством!» Чрез два дня бегство неприятеля стало очевидно, и наш арьергард, сделавшись уже авангардом, устремился преследовать его. Темные, дремучие ночи, скользкие проселочные дороги, бессонье, голод и труды: вот что преодолели мы во время искуснейшего флангового марша, предпринятого генералом Милорадовичем от Егорьевска прямо к Вязьме. Главное достоинство этого марша было то, что он совершенно утаен от неприятеля, который тогда только узнал, что сильное войско у него во фланге, когда мы вступили с ним в бой, ибо до того времени один генерал Платов теснил его летучими своими отрядами. Вчера началось сражение, с первым лучом дня в 12 верстах от Вязьмы. У нас было 30 000, а вице-король итальянский и маршалы Даву и Ней выставили противу нас более 50 000. Неприятель занимал попеременно шесть выгоднейших позиций, но всякий раз с великим уроном сбиваем был с каждой победоносными войсками нашими. Превосходство в силах и отчаянное сопротивление неприятеля продлили сражение чрез целый день. Он хотел было непременно, дабы дать время уйти обозам, держаться еще целую ночь в Вязьме и весь город превратить в пепел. Так уверяли пленные, и слова их подтверждались тем, что все почти печи в домах наполнены были порохом и горючими веществами. Но генерал Милорадович, послав Паскевича и Чоглокова с пехотою, которые тотчас и ворвались с штыками в улицы, сам с бывшими при нем генералами, устроя всю кавалерию, повел в объятый пламенем и неприятелем наполненный еще город. Рота конной артиллерии, идя впереди, очищала улицы выстрелами, кругом горели и с сильным треском распадались дома, бомбы и гранаты, до которых достигал пламень, с громом разряжались, неприятель стрелял из развалин и садов, пули свистали по улицам... Но, видя необоримую решимость войск наших и свою погибель, оставил он город и бежал, бросая повсюду за собою зажигательные вещества. На дымящемся горизонте угасало солнце. Помедли оно еще час — и поражение было бы совершеннее, но мрачная осенняя ночь приняла бегущие толпы неприятеля под свой покров. До пяти тысяч пленных, в числе которых известный генерал Пелетье, знамена и пушки были трофеями сего дня. Неприятель потерял конечно до 10 000. Путь на 12 верстах устлан его трупами. Генерал Милорадович остановился в том самом доме, где стоял Наполеон, и велел тушить горящий город. Сегодня назначен комендант, устроена военная полиция, велено очищать улицы от мертвых тел, разослано по уезду объявление, сзывающее жителей к восстановлению по возможности домов и храмов Божиих в отечественном их городе, исторгнутом ныне из кровавых рук нечестивых врагов. Со временем благородное дворянство и граждане Вязьмы, конечно, почувствуют цену сего великого подвига и воздадут должную благодарность освободителю их города. Пусть поставят они на том самом поле, где было сражение, хотя не многоценный, но только могущий противиться времени памятник, и украсят его, по примеру древних, простою, но всеобъемлющею надписью: «От признательности благородного дворян сословия и граждан Вязьмы начальствовавшему российским авангардом генералу от инфантерии Милорадовичу за то, что он с 30 000 россиян, разбив 50-тысячное войско неприятельское, исторгнул из рук его горящий их город, потушил пожары и возвратил оный обрадованному Отечеству и утешенным гражданам в достопамятный день 22 Октября 1812 года». В одержании победы участвовали: известный генерал граф Остерман, князь Сергей Николаевич Долгорукий, который, отличаясь прежде на поприще дипломатическом, горел желанием служить в Отечественной войне и променял перо на шпагу. Но служа в поле, он не перестает украшать бесед своих тою же неподражаемою остротою ума, которою блистал некогда при дворах государей. Русские ко всему способны!.. Генералы: Ермолов, Паскевич, Олсуфьев и Чоглоков храбростию и благоразумием своим содействовали к совершенному поражению врага. Полковник Потемкин, с свойственным ему мужеством, как начальник Штаба по авангарду, наблюдал за движениями наших войск в опаснейших местах. Перновский и Белозерский полки и батарейная рота Гулевича отличились. Р. S. В это самое время, как я пишу к тебе, генерал Вильсон, бывший личным свидетелем вчерашнего сражения, описывает также оное соотечественникам своим. Из Петербурга нарочный отправится с известием о сей победе в Лондон. 26, в два часа пополудни.
Вот сейчас только кончился штурм крепостного замка в Дорогобуже. Мы вырвали его из рук французов, захватили город, который они уже начали жечь, и провожали их ядрами, покуда не скрылись из глаз наших, а теперь сильная буря, веющая к Западу, и генерал Юрковский с легкою конницею гонит их далее. Стужа увеличилась, метель потемнила воздух. Мы забрались в дом к протопопу, в котором уцелели окна и немного тепло. Я нашел старую чернильницу, отмочил засохшие чернила и пишу к тебе, как могу. Позамедлив несколько в Вязьме, я должен был скакать 30 верст, чтоб догнать войска наши, неослабно преследовавшие неприятеля. Я ехал вместе с генералом Вильсоном, который не отстает от авангарда и по доброй воле бывает в огнях. В каком печальном виде представлялись нам завоеватели России!.. На той самой дороге, по которой шли они так гордо в Москву и которую сами потом опустошили, они валялись в великом множестве мертвыми, умирающими или в беднейших рубищах, окровавленные и запачканные в саже и грязи, ползали, как ничтожные насекомые, по грудам конских и человеческих трупов. Голод, стужа и страх помрачили их рассудок и наложили немоту на уста: они ни на что не отвечают, смотрят мутными глазами на того, кто их спрашивает, и продолжают глодать конские кости. Так караются враги, дерзающие наступать на Святую Русь! Подобная казнь постигла татар, дерзко набежавших на Россию во дни малолетства царя Ивана Васильевича. «Великие снеги и морозы познобили татар, а остальных казаки добивали»— так говорит Царственная книга. Во все сии дни неприятель беспрестанно забавлял нас потешными огнями: он подрывал великое множество пороховых своих ящиков. Бог знает, каких только неистовств не делает этот неприятель? Он отряжает нарочные толпы для сожигания деревень, прикалывает наших пленных и расстреливает крестьян. За то и крестьяне не спускают им! Большими ватагами разъезжают они с оружием по лесам и дорогам, нападают на обозы и сражаются с толпами мародеров, которых они по-своему называют миродерами. По их толкам, это люди, обдирающие мир! Генерал Вильсон говорит, что война эта подвинула Россию на целое столетие вперед на пути опытов и славы народной. Мой друг! молнии и зарницы электрическою своею силою способствуют зрелости жатв, молнии войны пробуждают дух народов и также ускоряют зрелость их. Таков порядок вещей под солнцем!.. В нескольких местах видели мы, что крестьянки и даже малые дети бесщадно секли розгами ползающих французов: так озлобили они противу себя русский народ!.. Я не сказал тебе еще о сегодняшних трофеях наших. Они состоят в 600 пленных и двух пушках. Все это досталось нам после довольно жаркого боя. Укрепленные высоты Дорогобужа должны мы были взять открытым штурмом, а из города выйти неприятеля заставил генерал Милорадович искусным направлением дивизии принца Виртембергского в обход слева. Пожар начал было распространяться и здесь, но густым снегом и усердием солдат наших потушен. Тут также оставляется комендант, которому поручено сзывать жителей на прежние их жилища. Надобно видеть солдат наших, без ропота сносящих голод и стужу, с пылким рвением идущих на бой и мгновенно влетающих на высоты окопов, чтоб иметь понятие о том, как приятно освобождать города своего Отечества! 4-го егерского полка майор Русинов, получа рану в руку при начале штурма, велел поддерживать себя солдатам и продолжал лезть на вал; чрез несколько минут ему прострелили ногу, и солдаты принуждены были снести его в ров. Но храбрый офицер сей до тех пор не приказывал уносить себя далее и не переставал ободрять солдат, пока не увидел их уже на высоте победителями. Это тот самый, который вышел одним выпуском прежде нас из Корпуса. Представь себе, друг мой! что я теперь только в 60 верстах от моей родины и не могу заглянуть в нее!.. Правда, там нечего и смотреть: все разорено и опустело! Я нашел бы только пепел и развалины, но как сладко еще раз в жизни помолиться на гробе отцов своих! Теперь сходен я с кометою, которая не успеет приблизиться к солнцу, как вдруг косвенным путем удаляется опять от него на неизмеримые пространства. Завтра мы идем отсюда, но не в Смоленск, а боковыми, неизвестными путями и дорогами, чрез леса и болота... После узнаешь ты о сем искусном и, конечно, гибельном для французов движении наших войск. 7 Ноября. На поле близ Красного Видишь ли, какой мы сделали шаг! от Дорогобужа прямо к Красному. Смоленск и Днепр остались у нас вправе. Тихо подкрались мы к большой дороге из Смоленска в Красное. Неприятель полагал нас за тридевять земель, а мы, как будто из-под земли, очутились вдруг перед ним! Это впрямь по-суворовски! Теперь называют это фланговым или боковым маршем. 3 числа Ноября показались мы из лесов против деревни Ржевки. Неприятель шел по большой дороге покойно и весело: наставшая оттепель отогрела Жизненные силы сих питомцев благодетельного климата их Отечеств. Великие обозы с северными гостинцами тянулись между колонн. Генерал Милорадович приказал тотчас нападать. Неприятель остановился, сыпнул в овраги и паростники множество стрелков, вы ставил между берез по высотам дороги легкие орудия, а тяжелой артиллерии и обозам в сопровождении конницы своей велел спасаться вперед. Наши наступили с обыкновенным мужеством — и дело загорелось! Но, несмотря на великое превосходство в силах неприятеля пред нами, он был мгновенно сбит с большой дороги, поражаем в полях и одолжен спасением одной только темноте ночной и ближним лесам, в которых скрылся. Знамена, пушки, пленные и множество обоза наградили победителей на первый раз за трудный фланговый марш. Впереди нас видна была деревня, генерал Милорадович хотел в ней провести ночь, ему говорят, что там еще французы. Он посылает казаков истребить их, и мы там ночевали. После сего 4, 5 и 6 числа, три дня сряду, проводили в беспрерывных сражениях. Всякой вечер отбивали себе у французов ночлег в нескольких верстах от большой дороги. С каждою утреннею зарею, коль скоро с передовых постов приходило известие, что колонны показались на большой дороге, мы садились на лошадей и выезжали в бой. Наполеону очень не нравилось, что генерал Милорадович стоит под дорогою и разбивает в пух корпуса его, но делать нечего!.. Последняя рана, нанесенная ему вчера, чувствительнее всех прочих. Вчера о! восхищайся, друг мой! столь знаменитою победою, вчера генерал Милорадович разбил совершенно тридцатитысячный корпус, под предводительством искуснейшего из маршалов Наполеона — Нея, недавно прозванного им князем Москворецким. Урон неприятельский чрезвычайно велик. Все четыре начальствовавших генерала убиты. Места сражений покрыты грудами неприятельских тел. В сии четыре для нас победоносные дня потеря неприятеля, наверное, полагается убитыми до 20 000, в плен взято войсками генерала Милорадовича: генералов — 2, штаб и обер-офицеров— 285, рядовых — сколько ты думаешь? — 22 000, пушек—60!.. Поля города Красного в самом деле покраснели от крови. В одержании сих четверо-дневных побед много участвовали генералы Раевский и Паскевич. Храбрые войска их многие толпы неприятельские подняли на штыки. Отважными нападениями конницы предводительствовал генерал Уваров. Артиллерия оказала громадные услуги. Полковник Мерлин начальствовал ею в авангарде. Его рота и рота отважного капитана Башмакова покрыли себя славою. Действия пушек искусного и храброго Нилуса под Смоленском и Гулевича под Вязьмою останутся навсегда памятны французам. Остальные 6000 из разбитого Неева корпуса, укрепившиеся с пушками в лесах, прислали уже поздно ввечеру переговорщика сказать, что они сдадутся одному только генералу Милорадовичу, а иначе готовы биться до последнего. Французы называют Милорадовича русским Баярдом, пленные везде кричат ему: Vive le brave General Miloradovitsch! Его и самые неприятели любят вероятно за то, что он, сострадая об них по человечеству, дает последний свой запас и деньги пленным. После всего этого ты видишь, что трофеев у нас много, лавров девать негде, а хлеба — ни куска... Ты не поверишь, как мы голодны! По причине крайне дурных дорог и скорого хода войск обозы наши с сухарями отстали, все окрестности сожжены неприятелем и достать нигде ничего нельзя. У нас теперь дивятся, как можно есть! и не верят тому, кто скажет, что он ел. Разбитые французские обозы доставили казакам возможность завести такого рода продажу, о которой ты, верно, не слыхивал. Здесь, во рву, подле большой дороги среди разбитых фур, изломанных карет и мертвых тел, кроме шуб, бархатов и парчей, можно покупать серебряные деньги мешками!! За сто рублей бумажками покупают обыкновенно мешок серебра, в котором бывает по сту и более пятифранковых монет. Отчего ж, спросишь ты, сбывают здесь так дешево серебро? Оттого, что негде и тяжело возить его. Однако ж куплею сею пользуются очень немногие: маркитанты и прочие нестроевые. Но там, где меряют мешками деньги,— нет ни крохи хлеба! Хлеб почитается у нас единственною драгоценностью! Все почти избы в деревнях сожжены, и мы живем под углами в шалашах. Как жалко смотреть на пленных женщин! их у нас много. Одна прекрасная немка с простреленною рукою лежит в ближней избе. Ей перевязали рану и за неимением хлеба кормят сахаром и корицею, отнятыми у французов. Наполеон вел в Россию целый вооруженный народ! Третьего дня видели мы прекрасную женщину, распростертую подле молодого мужчины. Одно ядро лишило их жизни, может быть, в минуту последнего прощания. Тогда же, в пылу самого жаркого боя, под сильным картечным огнем двое маленьких детей, брат и сестра, как Павел и Виргиния, взявшись за руки, бежали по мертвым телам, сами не зная куда. Генерал Милорадович приказал их тотчас взять и отнести в свою карету. С того времени их возят в его коляске. Пьер и Лизета, один 7, другая 5 лет, очень милые и, по-видимому, благовоспитанные дети. Всякий вечер они, сами собою, молятся Богу, поминают своих родителей и потом подходят к генералу целовать его руку. Теперь эти бедняжки не вовсе сироты. Вчера между несколькими тысячами пленных увидели они как-то одного, и вдруг вместе закричали: «вот наш батюшка!» В самом деле это был отец их полковой слесарь. Генерал тотчас взял его к себе, и он плачет от радости, глядя на детей. Мать их немка убита. Рассказать ли тебе об ужасном состоянии людей, которые давно ль были нам так страшны?.. Но меня зовут к генералу. Прости, до первой свободной минуты!.. Оттуда и того же дня Мой друг! В самых диких лесах Америки, в области каннибалов, едва ли можно видеть такие ужасы, какие представляются здесь ежедневно глазам нашим. До какой степени достигает остервенение человека! Нет! голод, как бы он ни был велик, не может оправдать такого зверства. Один из наших проповедников недавно назвал французов обесчеловечившимся народом: нет ничего справедливее этого изречения. Положим, что голод принуждает их искать пищи в навозных кучах, есть кошек, собак и лошадей, но может ли он принудить пожирать себе подобных. Они, нимало не содрогаясь, жарят товарищей своих и с великим хладнокровием рассуждают о вкусе конского и человеческого мяса*! Зато как они гибнут: как мухи в самую позднюю осень!.. У мертвых лица ужасно обезображены. Злость, отчаяние, бешенство и прочие дикие страсти глубоко запечатлелись на них. Видно, что сии люди погибали в минуты исступления, со скрежетом зубов и пеною на устах. На сих лицах не успело водвориться и спокойствие смерти**. Те, которые не совсем еще обезумели, беспрестанно просят есть, а накорми их досыта теплым кушаньем — умирают! Но большая часть из них совсем обезумели, бродят, как слепые. Вчера я видел одного, который в самом пылу сражения с величайшим хладнокровием мотал в клубок нитки и сам с собою разговаривал, воображая, что он сидит дома у своей матери. Но вчерашняя ночь была для меня самая ужасная! Желая немного обсушиться, мы оправили кое-как одну избу, законопатили стены, пробитые ядрами, и истопили печь. Сотни стенящих привидений, как Шекспировы тени, бродили около нас. Но едва почуяли они теплый дух, как с страшным воплем и ревом присыпали к дверям. Один по одному втеснилось их несколько десятков к не было места, которого бы они не заняли. Одни валялись под лавками и на полу, другие на верхних полатях, под печью и на печи. Мы принуждены были поместить себе несколько досок с лавки на лавку. Отягченные усталостию, уснули на них. Перед светом страшный вой и стоны разбудили меня. Под нами и над нами множество голосов на всех почти европейских языках вопили, жаловались или изрыгали проклятия на Наполеона! Тут были раненые, полузамерзшие и сумасшедшие. Иной кричал: «Помогите! помогите! Кровь льется из всех моих ран! Меня стеснили!.. У меня оторвали руку!..» «Постойте! удержитесь! я еще не умер, а вы меня едите»,—кричал другой. В самом деле они с голоду кусали друг друга. Третий дрожащим голосом жаловался, что он весь хладеет, мерзнет, что уже не чувствует ни рук, ни ног! И вдруг среди стона, вздохов, визга и скрежета зубов, раздавался ужасный хохот... Какой-нибудь безумный, воображая, что он выздоровел, смеялся, сзывая товарищей: бить русских! А вслед за сим слышен был в другом угле самый горестный, сердце раздирающий плач. Я слышал, как один молодой поляк, увидев, конечно во сне, родину свою, говорил, громко всхлипывая: «Я опять здесь, о матерь моя!.. Но посмотри, посмотри, как я весь изранен! Ах! для чего родила на свет несчастного?» ______________________ * Невольно вспомнишь, что во время революции, совсем не от голода, французы убили, сжарили и съели много своих мэров. Об этом не молчит их собственная история.
______________________ Когда рассвело, мы нашли несколько умерших над нами и под нами, и решились лучше быть на стуже в шалаше. Между сими злополучными жертвами честолюбия случился один заслуженный французский капитан, кавалер почетного легиона. Он лежал без ноги под лавкою. Невозможно описать, как благодарил он за то, что ему перевязали рану и дали несколько ложек супу. Генерал Милорадович, не могший равнодушно видеть сих беспримерных страдальцев, велел все, что можно было, сделать в их пользу. В Красном оправили дом для лазарета, все полковые лекари явились их перевязывать, больных оделили последними сухарями и водкою, а те, которые были поздоровее, выпросили себе несколько лошадей и тотчас их съели*. Кстати, не надобно ль в вашу губернию учителей? Намедни один француз, у которого на коленах лежало конское мясо, взламывая череп недавно убитого своего товарища и с жадностию глотая горячий еще мозг его, говорил мне: «Возьмите меня, я могу быть полезен России — могу воспитывать детей!» Кто знает, может быть, эти выморозки пооправятся, и наши расхватают их по рукам — в учители, не дав им даже и очеловечиться... ______________________ * 6000, сдавшиеся добровольно, препровождены были тотчас со всевозможными выгодами в главную квартиру. Им оставили даже повозки с грузом, бывшие при них, и все, кроме оружия. ______________________ 10 Ноября. Местечко Баево Вчера перенесли мы знамена свои за древние рубежи нашего Отечества. Перейдя речку Мерейку, мы вступили уже в Могилевскую губернию. Теперь главная квартира авангарда в местечке Баеве: что на одной высоте с м. Лядами, на большой дороге. Итак, ныне уже ясно и никакому сомнению не подвержено, что одно постоянное продолжение сей войны увенчивает ее столь блистательными успехами. Если бы заключили мир при Тарутине, как бы ни был он выгоден, Россия не имела ни лавров, ни трофей, ни драгоценнейшего для всякого уверения, что Наполеон уже никогда не возвратится разорять пределы ее. Теперь можем мы вздохнуть спокойно!.. Меч, висевший над главами нашими, исчез. Тучи, ходившие по русскому небу, быстро несутся назад. Мы видим над собою ясную лазурь безмятежного свода, отколе всевышний благословляет оружие правых на славном поприще его побед. Известно, однако ж, что Наполеон, прежде нежели решился оставить Москву, источал все усилия для заключения мира. Мудрый Кутузов заводил в сети ослепленного страстями и гордостью этого нового Навуходоносора. Он старался выиграть время, доколе подоспеет к нам вернейшая союзница—зима! Но твердость государя в сих смутных обстоятельствах достойна хвалы и удивления современников и потомства. Исполненный духом предвидения, он пребыл непоколебим, как гранитный утес среди мятежных морей! «Я прежде соглашусь перенести столицу мою на берега Иртыша и ходить в смурном кафтане, чем заключу теперь мир с разорителем Отечества!» Так отвечал монарх на предложение о мире. Слух о сем дошел к нам в армию. Такие изречения государей подслушивает история и с благоговением передает отдаленнейшим родам. Мой друг! Настоящее повторяется в будущем, так как прошедшее в настоящем! Придут времена, лета обратятся в столетия, и настанет опять для некоего из царств земных период решительный, подобный тому, который ныне покрыл Россию пеплом, кровию и славою. Но когда поколеблются царства и потрясутся престолы, тогда государь, над главою которого зашумят бури, взглянет с доверенностию в бытия протекших времен; увидит лучезарное имя Александра I, возьмет с него пример твердой непоколебимости, и, спасая ею народы свои, возвеличит и в позднейших веках бессмертную славу монарха нашего. 14 Ноября. Город Борисов Ушла лисица, только хвост в западне и остался!.. Никакой человеческий ум не может сделать соображений лучше тех, какие сделаны были князем Кутузовым, и принять лучших мер, какие принял он для поимки Наполеона у реки Березины в городе Борисове. Одна непостижимая судьба могла спасти его, может быть, для того, чтоб карать им еще человечество! Адмирал Чичагов с армиею своею слева вниз, а граф Витгенштейн справа вверх по течению реки, сближались один против другого, дабы сомкнуть войска свои, как две стены в том месте, где мог переправиться неприятель, за которым шла армия Кутузова, и которого неослабно преследовали граф Платов с казаками, генерал Милорадович с авангардом, генералы Ермолов и Бороздин с летучими отрядами. Все эти дни погода была самая бурная и ненастная. Морозы достигали до 20 градусов. Мы шли проселочными дорогами, артиллерия наша прорезывала пути по глубоким снегам, и конница пробиралась дремучими лесами, и при всем этом несколько переходов сделано по 40 верст в день. Не забудь, что в зимний день! Дух великого Суворова, конечно, веселился, взирая с высот на столь быстрое шествие победоносных россиян. Сбылся и стих великого поэта: Где только ветры могут дуть,
Жаль, однако ж, что все наши труды были напрасны!.. Наполеон уже за Березиною!.. Граф Витгенштейн тем же самым громом, который бросал на Клястицких полях, отбил у переправлявшегося неприятеля один из задних его корпусов, и 12 тысяч, увидев себя окруженными, положили оружие. Мы остановились в разоренном и еще дымящемся от пожара Борисове. Несчастные наполеонцы ползают по тлеющим развалинам и не чувствуют, что тело их горит!.. Те, которые поздоровее, втесняются в избы, живут под лавками, под печьми и заползают в камины. Они страшно воют, когда начнут их выгонять. Недавно вошли мы в одну избу и просили старую хозяйку протопить печь. «Нельзя топить, отвечала она: там сидят французы!» Мы закричали им по-французски, чтоб они выходили скорее есть хлеба. Это подействовало. Тотчас трое, черные, как арапы, выпрыгнули из печи и явились перед нами. Каждый предлагал свои услуги. Один просился в повара, другой в лекаря, третий — в учители! Мы дали им по куску хлеба, и они поползли под печь. В самом деле, если вам уж очень надобны французы, то вместо того, чтоб выписывать их за дорогие деньги, присылайте сюда побольше подвод и забирайте даром. Их можно ловить легче раков. Покажи кусок хлеба — и целую колонну сманишь! Сколько годных в повара, в музыканты, в лекаря, особливо для господ, которые наизусть перескажут им всего Монто, в друзья дома и в учители!!! За недостатком русских мужчин, сражающихся за Отечество, они могут блистать и на балах наших богатых помещиков, которые знают о разорении России только по слуху! И как ручаться, что эти же запечные французы, доползя до России, прихолясь и приосанясь, не вскружат голов прекрасным россиянкам, воспитанницам француженок! Некогда случилось в древней Скифии, что рабы отбили у господ своих, бывших на войне, жен и невест их. Чтоб не сыграли такой штуки и прелестные людоеды с героями русскими! 16 Декабря. Вильна В начале Октября был я несколько сот верст за Москвою, в Рязани, в Касимове, на берегах Оки. В Ноябре дрались мы уже на границах Белоруссии, а 16 Декабря пишу к тебе из Вильны. Так мыкается друг твой по свету! Такими исполинскими шагами шло войско наше к победам и славе!.. Но сколько неслыханных, невообразимых трудов перенесло войско! Сколько вытерпел друг твой! Однако ж я здоров! Чрез шесть дней буду в Гродно. Армия остается еще здесь, чтоб взять хотя малейший роздых. Авангард идет в Гродно, которая, со всеми магазейнами своими, сдалась партизану Денису Давыдову. Наполеон бежит к Неману. На сих днях изволил прибыть сюда государь император. Победоносное воинство и отягченный лаврами князь Смоленский встретили его. Вскоре прибыл и цесаревич. Радость сделалась общею. Все окрестное дворянство стеклось в город и город заблистал разноцветными огнями освещений. Различные прозрачные картины представляли Россию торжествующею, Александра, милующим преступных, Наполеона — бегущим. Известно стало, что эти картины рисовал тот самый живописец, который за несколько пред сим месяцев изображал те же лица, только в обратном смысле, для освещений в честь Наполеона. Тот же профессор, который протрубил теперь прегромкую оду в честь русским, славил прежде французов. Таковы люди! Трудно достигнуть человеку до степени славы, какою озарен князь светлейший! Но еще труднее быть, как он, столько ж славну, как и любиму. Он позволил офицерам тепло одеваться в морозы и веселиться, где можно, и очаровал души! Недавно докладывали ему: не прикажет ли запретить офицерам сбираться в трактир, находившийся против самых его окон, где они привыкли играть, шутить и веселиться? «Оставьте их в покое,— отвечал князь,— пусть забавляются, мне приятно слышать, как они веселятся! Люди, освободившие Отечество, заслуживают уважения. Я не люблю, чтоб главная квартира моя походила на монастырь. Веселость в войске доказывает готовность его итти вперед!» О! он знает сердце человеческое! Он знает, что одною ложкою меда больше можно сманить мух, нежели целою бочкою уксуса. 18 Декабря Я два раза навещал одного из любезнейших поэтов наших, почтенного В.А. Жуковского. Он здесь в Вильне был болен жестокою горячкою, теперь немного обмогается. Отечественная война переродила людей. Благородный порыв сердца, любящего Отечество, вместе с другими увлек и его из круга тихомириых занятий, от прелестных бесед с музами в шумные поля брани. Как грустно видеть страдание того, что был таким прелестным певцом в стане русских и кто дарил нас такими прекрасными балладами! Мой друг! Сия война ознаменована какою-то священною важностию, всеобщим стремлением к одной цели. Поселяне превращали серп и косу в оружие оборонительное, отцы вырывались из объятий семейств, писатели из объятий независимости и муз, чтоб стать грудью за родной предел. Последние, подобно трубадурам рыцарских времен или бардам Оссияна, пели и под шумом военных бурь. 21 Декабря. На пути в Гродно Не правда ли, что очень приятно найти прекрасный куст розы в дикой степи? Точно так же радует нас хороший дом в разоренной стороне. Мы испытали приятность такой находки, проезжая из Вильны в Гродно. Городня есть прекрасный сельский дом сестры покойного короля графини Тишкевичевой. Везде и во всем виден изящный вкус: в выборе места для дома, в расположении комнат и в уборке их, но более всего понравились нам картины. Захочешь насладиться приятным утром — взглянешь на стену и видишь в картине все прелести его. Как синь и прозрачен этот воздух! Как легки сии дымчатые облака! Как хороши первые лучи солнца! Кажется, видишь, как эти лучи яснеют, как воздух становится светлее, туман редеет, цветки просыпаются, птички стрясают с крылышек жемчужную росу, и все в улыбке! В дополнение видишь невинность. В виде прелестной пастушки с свежим утренним румянцем на щеках и с пестрым стадом. Тут же вечер: как хорош! Не волшебник какой-нибудь собрал сизые тени вечерних сумерек и бросил их на холст? Они так живо изображены! Вот подлинник лучшего из польских живописцев. Вижу сражение, конный бой или, лучше сказать, жаркую схватку, в которой отличается один человек на дикой лошади, которая скачет чрез груды тел, бесится и, кажется, стремится опрокинуть и стоптать все, что ни встречает. Кто же этот человек, у которого епанча свалилась с плеч, который в бешенстве ратном растерзал на себе одежду и обнажил до половины тело свое? С длинным ножом в руке, которым бьет лошадь и неприятелей, скачет он, как безумный, сквозь пули и картечи, пена клубится у рта. Ясно видно, что судьба его зависит от выигрыша сражения. Он стремится во что бы то ни стало одержать победу. Герой покоен в бою: победа сама находит и венчает его лаврами, а это верно не герой, ибо силится сорвать венец награды, верно не полководец, ибо, забывая себя, хочет победить одною неистовою храбростию. Кто ж это такой? Картуш! Кисть живописца прекрасна и смела, но краски, кажется, слишком блестящи, и вообще видна какая-то щеголеватость в картине. Нет простоты, свойственной великим художникам. На стенах других комнат видны римские развалины, прекрасные виды, водопады, которые, кажется, брызжут на того, кто на них смотрит. В сем прелестном доме вижу я живописную Италию и теряюсь в сладких мечтах о ней. Я вижу страшную Этну, в черной ночи, в красных заревах, с желтыми оттенками, вижу, как блещут изломчатые молнии, как кипит свирепая лава, как огненное жерло стреляет вверх буграми, как трескают на воздухе громады и сыплется каменный дождь!.. Вижу и пугаюсь: так все это живо!.. Как прелестны искусства! Они обворожают смертных, они очаровали и нас, странников. 26 Декабря. Гродно На сих днях графиня Орлова-Чесменская прислала генералу Милорадовичу меч или саблю, подаренную великой Екатериной покойному родителю ее графу Алексею Григорьевичу за истребление флота при Чесме. В то время, когда неприятель опустошал окрестности Москвы, генерал Милорадович, узнав, что вблизи находится имение графини Орловой, заслонил его своими войсками и, отразив врага, не допустил расхитить сел ее и попрать гроб знаменитого Орлова. Он сделал это, следуя порыву чувства уважения к заслугам Чесменского, убежден будучи, что могила храброго Отечеству священна! Но дочь, благоговеющая к праху родителя, приняла в полной цене подвиг сей и при лестном письме, прислала драгоценный меч герою, которому за несколько пред сим лет благодарный народ валахский поднес меч «за спасение Букареста». Действительный статский советник Фукс с свойственным ему красноречием описал случай сей в нескольких строках, которые тебе и посылаю. «Двора Их Императорских Величеств фрейлина графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская прислала к генералу от инфантерии Михайлу Андреевичу Милорадовичу саблю, всемилостивейше пожалованную в бозе почивающею императрицею Екатериною Алексеевною покойному родителю ее, графу Алексею Григорьевичу за истребление при Чесме турецкого флота при письме, лестных для него выражений исполненном, за спасение им в нынешнюю войну деревень ее, а особливо той, где погребен родитель ее. Меч сей дарован Великою Екатериною герою Чесменскому за истребление Оттоманского страшного морского ополчения на водах Азии, в виду берегов древней Эллады и Ионии. Там в первый раз возвеял флаг российский, гром с севера ударил, флот исчез и луна померкла. Сей меч, украшенный драгоценнейшими каменьями, щедротами бессмертныя монархини, есть бесценное знамение величия тогдашней России и неистлеваемый памятник в роде родов Орловых. Но дочь, благоговеющая к памяти родителя своего, к священному для нее праху его, подносит блистательный залог сей знаменитому воину, не допустившему нечестивого врага коснуться сей гробницы. Милорадович приемлет оный с глубочайшею, живейшею признательностию, но обещает ей извлечь оный токмо за пределами Отечества на поражение возмутителей спокойствия народов, буде провидению паки угодно будет избрать его орудием и не прежде возложить на себя, доколе не соделается достойным подарка, полученного из рук россиянки, пламенеющей любовию к Отечеству и к отцу». 28 Декабря «Выступил, ушел, вырвался, убежал!» из Отечества нашего сей новый Катилина. Наполеон за Неманом! Уже нет ни одного врага на земле русской! Александр Первый готов положить меч свой, но Европа, упадая пред ним на колена и с воздетыми к небу руками, молит его быть ее спасителем и, подобно древнему Александру, рассечь мечом новый Гордия узел тяжелых вериг ее плена. Некогда монарх сказал Кутузову: «Иди спасать Россию!» Теперь, кажется, слышен в небесах глас самого Бога, вещающий Александру Первому: «гряди освобождать Европу!» Итак, за чем приходил Наполеон в Россию? Вот вопрос, для разрешения которого будут писать целые книги. Удача в мире сем священнее всех прав!—думал вождь галлов; так думал и вождь татар! Батый и Наполеон по кровавому морю хотели приплыть к храму славы. Но кровь пролита, а храм славы заперт для них. Их мавзолей — проклятие народов! Сам цесаревич, если б он воскрес теперь, не мог бы, кажется, лучше изобразить насильственного вторжения врагов в землю русскую, твердости государя, народа и ужасного гнева раздраженного Бога, постигшего сии разноплеменные орды среди торжеств и злодеяний их, как все сие изображено в Манифесте, обнародованном в Вильне. Он начинается сими словами: «Бог и весь свет тому свидетель, и проч. и проч. и проч.» П.П. Новый порядок установляется в дежурстве нашем: всякий будет иметь свою определенную часть. Храбрый полковник Потемкин, исправлявший должность начальника штаба, произведен в генералы и назначен командиром лейб-гвардии Семеновского полка, а начальником штаба по авангарду определен, по высочайшей воле, флигель-адъютант его величества полковник Сипягин, который еще в капитанском чине отличил себя во всех четырех сражениях при Красном. 1 Января, 1813. Город Гродно Наконец минул сей 1812 год. Каким шумом, блеском и волнением ознаменовалось шествие его в мире! Ежели говорить языком стихотворцев, придавая всему лицо и существенность, то я воображаю, что сей год, обремененный славою и преступлениями, важно вступает во врата вечности и гордо вопрошает неисчислимые сонмы протекших годов: кто более его обагрен кровию и покрыт лаврами, кто был свидетелем больших превратностей в судьбах народов, царств и вселенной? Встают века древнего Рима, пробуждаются времена великих браней, славных полководцев, века всеобщего переселения народов... Напрасно! Древняя история, кажется, не найдет в себе года, который во всех многоразличных отношениях мог бы сравняться с протекшим. Начало его наполнено мрачными предвестиями, томительным ожиданием. Гневные тучи сгущались на западе. Вслед за пламенною кометою многие дивные знамения на небе являлись. Люди ожидали будущего, как страшного суда. Глубокая, однако ж, тишина и тайна господствовали на земле. Но сия обманчивая тишина была предвестницею страшной бури. Взволновались народы, и все силы, все оружие Европы обратилось на Россию. Бог предал ее на раны, но защитил от погибели. Россия отступила до Оки и с упругостью, свойственною силе и огромности, раздвинулась опять до Немана. Области ее сделались пространным гробом неисчислимым врагам. Русский, спаситель земли своей, пожал лавры на снегах ее и развернул знамена свои на чуждых пределах. Изумленная Европа, слезами и трауром покрытая, взирая на небо, невольно восклицает: «Велик Бог земли русской, государь и народ ее!» «Велик Кутузов, полководец мудрый!» — говорит история, и вместе с именем его пишет на златых скрижалях своих «1812 год». 2 Января. Гродно Вчера ввечеру было здесь так называемое касино, собрание по билетам. Дом собрания был освещен. Прекрасные патриотки, мнимые любительницы Отечества, сначала очень неласково смотрели на пригожих победителей своих — русских офицеров. Они хотели казаться страстными любительницами свободы, огорченными, томными вздыхательницами о потере ее, хотели плакать.., но заиграли мазурку, и все пустились кружиться. Кажется, польским женщинам менее всего должно бояться покорения: их ловкость, ум и прекрасные глаза издавна доставляли им победы над сердцами мужчин. Жаль, однако, очень жаль, что и польки поработились парижским дурачествам! Января 4, местечко Гонендз Гонендз, пограничное местечко в области Белостокской над рекою Боброю, имеет около 200 домов. Оно окружено обширными болотами и необозримыми понизовыми местами. Теперь, зимою, здесь вид прекрасный, а летом все должно плавать в воде, кроме местечка, стоящего на огромном каменисто-песчаном возвышении. Большую часть жителей составляют евреи. Здесь-то назначено сборное место всему авангарду генерала Милорадовича. Он состоит из 6-го и 7-го пехотных, двух кавалерийских корпусов и летучего графа Палена отряда. Отряд генерал-майора Васильчикова также к нему принадлежит. 6 Января. Гонендз Завтрашний день переходим мы за границу, завтра ступим на землю, никогда еще России не принадлежавшую. Вся армия вступает в герцогство Варшавское тремя большими колоннами. Сим колоннам дано столь искусное, верное и для нас выгодное направление, что движением их по разным путям в одно время займет вдруг все пространство от Данцига до Варшавы. Самая столица сия в случае сопротивления ее будет обойдена и мгновенно стеснена со всех сторон. Кто же есть тайною пружиною этого стройного, искусного движения войск? Тот же, кто был причиною столь быстрого и для нас счастливого оборота в великих происшествиях протекшего года: старец Кутузов. Сам государь неразлучен с ним, с войсками и с славою. Гонендз. 7 Января поутру При выступлении за границу, генерал Милорадович отдал приказ, чтобы во всех полках служили молебны в возблагодарение Богу, управляющему судьбою браней, за счастливое окончание Отечественной войны, моля, да осенит и прославит он и впредь оружие российское, подъемлемое на освобождение царств и народов! 7 Января. М. Радзилово Мы уже за границей. Порядочные дороги чрез болота, каменные заборы в полях, изрядные крестьянские дома с прекрасными садиками и прочие заведения уподобляют сторону эту немецким краям. Здешние места вообще наполнены болотами и лесами. Почва земли камениста. От Гонендз до Радзилова 25 верст. Это также очень небольшое местечко на высоте среди болот. Взгляни на хорошую топографическую карту и увидишь, что большая часть герцогства занята болотами. Летом, по неудобопроходимости мест, сторона сия весьма способна к оборонительной войне. Надобно быть русским и воевать в самую лютую зиму, чтоб проходить везде. Вся здешняя сторона населена мазурами. Люди сии подобны лесистой природе своей. Мужчины великорослы, сильны, пасмурны и бледнолики; женщины же вообще очень стройны и пригожи. Любимый цвет Мазуров синий. Они синеют с ног до головы. Не думаешь ли, что мы идем по неприятельской земле, как грозные завоеватели, что ужас предшествует нам и опустошение нас сопровождает. Нет! нас, по всей справедливости, можно назвать рыцарями. Их мужество и добродетели стали теперь нашими. Мы угрожаем сильным и защищаем слабых. Вера, законы и собственность народа для нас священны. Государю угодно было распространить благость свою даже на неприятелей. Изданы приказы и объявления, в которых главнокомандующий ручается за безопасность народа и приглашает светские и духовные начальства не оставлять ни домов, ни обязанностей своих, обещая всем и каждому помощь и защиту. Солдаты наши в полной мере исполняют волю государя. Львы в боях, они кротки, как агнцы, в хижинах безоружных поселян. Р. S. Сейчас получено известие об успехах оружия российского на Висле и далее. Кенигсберг и Мариенвердер взяты графом Платовым и генералом Шепелевым. 8 Января. Деревня Малый Плотск Зимняя стужа и здесь весьма ощутительна. Надобно быть детьми севера, чтоб переносить суровость сего времени года с таким терпением, как наши войска. Завтрашний день авангард имеет здесь роздых. 9. Оттуда же Признайся, любезный друг, что до сих пор ты не имеешь еще ясного понятия о нашем движении. Куда мы идем? как? с каким намерением? Судя по кроткому обхождению нашему с жителями, кажется, что мы в самое мирное время переходим с квартир на другие. Но судя по тому, что вошли в неприятельскую землю, должно думать, что мы пришли воевать. Мы берем все должные предосторожности: имеем свой авангард, составленный большею частию из кавалерии, под командою барона Корфа, имеем арьергард и летучий отряд под начальством храброго графа Палена, надежно прикрывающий наше боковое движение. Я скажу тебе еще более: мы имеем перед собою и неприятеля. Нередко сталкиваемся с ним, вступаем в переговоры, спорим, шутим, ссоримся — но не деремся! Часто уже и ружья заряжены и штыки навострены — а сражения нет. Так воюем мы с австрийцами: и это-то называется бескровная, или политическая война. Но так могут воевать только два народа, сотворенные быть вечными друзьями и одною необходимостию вовлеченные в бурю всеобщего раздора. Однако ж сей род войны требует великой осторожности, терпения и большой способности к переговорам и переписке. Надобно прежде предлагать, потом убеждать, и наконец уже грозить, но чтоб это было все кстати, у места. Получа известие, что австрийцы заступают нам дорогу, тотчас посылают объявить им, что авангард российский идет в больших силах, хотя в самом деле он очень невелик, что вся армия готова подкрепить его: что сопротивление их будет совершенно бесполезно и кровь пролита напрасно и проч. Слова подкрепляются действием: обходят фланг австрийцев и они, имея чрез то достаточную тактическую причину к отступлению, совершают оное, несмотря на упорство надзирателей своих —французов. Р. S. От Радзилова до деревни Плотска места довольно открытые и холмистые. Остроленка остается у нас влево за Наревою. Около сего городка дремучие леса, известные под названием Остроленской пущи. Извещательные посты наши по сю сторону реки, неприятельские по ту. Те, которые видели генерала Милорадовича в огне сражений пылким, неустрашимым, ужасным истребителем неприятельских полков, дивились его хладнокровию, искусству, прозорливости и великому благоразумию в сей новой для него и для России войне. Это подтверждает истину аббата Сабатье, что здравый ум может быть способен ко всему. 13. Деревня Худек 10, 11, 12 и 13 прошли мы чрез деревни: Хлудин, Станиславово, Дрозжево и Худек. Вся сия дорога вообще гориста и покрыта лесом. Здесь генерал Корф имел переговоры с австрийским генералом Фрелихом. Генерал Милорадович посылал также к ним с особыми тайными поручениями начальника авангардного штаба полковника Сипягина. Вследствие сих переговоров австрийцы уступили нам всю дорогу до самого местечка Прасниц и даже большой магазин в сем местечке, сдав оный во всей целости занимавшемуся на то время заготовлением впереди продовольствия для авангарда московского ополчения майору Павлову. 14 Января. М. Прасниц Авангард вступил в Прасниц. Это местечко только в 80 верстах от Варшавы! Все здешние евреи с распущенными хоругвями, хлебом и солью встретили генерала Милорадовича. Их радость неописанна. Бедные! пленение французское не легче было для них, как для предков их Вавилонское!.. Теперь, по причине их повсеместности в Европе, они оказывают нам большие услуги, доставляя отовсюду весьма важные и верные известия. Прасниц довольно изрядное местечко на одной из больших дорог из Пруссии в Варшаву. Но что сказать вообще о герцогстве Варшавском? В короткое время пребывания своего под властию прусского правительства получило оно самое выгодное для себя образование. Повсюду встречаете вы плоды благотворительности этого умного и попечительного правительства. Везде видите по плану выстроенные деревни. У крестьян прекрасные светлицы с большими каминами, которые их освещают и греют. Отчего ж они здесь лучше, нежели во всей Польше? Кто строил их? Король! Хотите знать средства его? Вот одно из главнейших: каждый поселянин платит в казну от 3 до 5 злотых с избы, что составляет страховую пожарную сумму. В частности это почти ничего, в сложности — много. Из сей-то суммы каждый погоревший крестьянин получает по 500 злотых и строит себе прекрасный дом. Таким образом многие уже деревни и города в лучшем и прекраснейшем виде возродились из пепла после пожаров. Герцогство Варшавское разделено на префектуры и департаменты. В каждом городе, если он не главный в префектуре, находится подпрефект, по-нашему исправник. Герцогство имеет свои деньги. Прасниц, 15 Января Сегодня генерал Милорадович осматривал проходившие войска 4-го и 7-го корпуса. Веселый вид солдат, их бодрость и свежесть лиц не показывали, чтоб они перенесли столь много неслыханных трудов, пройдя великое, необъятное пространство от Оки до Вислы в беспрерывных сражениях и победах, среди лютейшей зимы. Седьмой корпус обратил на себя особенное внимание. Генерал Паскевич при громком барабанном бое и веющих знаменах провел его быстрым и смелым шагом. В остатке этого корпуса виден был тот же жар и дух, с каким истреблял он колонны Нея под Красным. Артиллерия наша тянулась чрез местечко бесконечным гужом. Сегодня получено известие, что Данциг, в котором заперся генерал Рапп, обложен нашими войсками. Кенигсберг, Мариенбург и Мариенвердер взяты, 15 тысяч пруссаков отклонились от французов к нам. Кажется, что Пруссия вся с нами. Ренье с 20 тысячами, составленными из французов, поляков и саксонцев, бродит около Варшавы, может быть, вздумает защищать ее. Но колонны нашей главной армии, ни на что не смотря, обходят Варшаву и спешат занять все герцогство. 16. Прасниц В авангарде нашем последует некоторая перемена. За два перехода отсюда отделится от него часть издавна в нем находившихся войск, а присоединятся идущие из Венгрова корпуса генерал-лейтенанта Сакена и князя Волконского. Все это вместе составит до 30 000 войск, которые генерал Милорадович, переправя в разных местах чрез Вислу, введет в Варшаву со стороны, противолежащей Праге. Модлин, эта вновь сооруженная Наполеоном на выгоднейшем месте при слиянии Вкры с Бугом и Буга (принявшего у Серотска реку Нареву) с Вислою крепость, будет обложена. Часть польского народного ополчения, называемого Коссионерами, находившаяся в Плоцке, поспешно ушла за Вислу Калишской префектуры в город Пиотрков. 17 Января. Прасниц «Теперь или никогда, в глазах целого света должны вы показать привязанность вашу к родной стране, любовь к свободе и то, что вы достойны имени поляков: имени, которое предки ваши с такою честию и славою носить умели». Так восклицает к народу Игнаций Ежевский. Генерал и Маршалок народного ополчения в департаменте Плоцком. Надобно знать, что в это время поляки, у которых и зимние бури не могли еще остудить голов, задумали сделать во всем герцогстве древнее Посполитое рушенье, то есть поголовное народное вооружение. Он продолжает: «Слышите ли, благородные поляки! звук трубы, зовущий нас под отечественные знамена для защиты родной земли!.. Друзья и братья! настала минута, в которую должно всем жертвовать, на все отважиться — минута кровавых боев... Стыд и горе тому поляку, который предпочтет спокойствие и цепи рабской жизни трудам и смерти за спасение растерзанного Отечества! Я в третий уже раз приемлю начальство над ополчением народным, и всегда в такое время, когда бури потрясают Отечество. Последуйте за мною! и проч., проч.» Но поздно!.. Это все равно, когда бы кто-нибудь сзывал народ спасать дом, в котором цела одна только половица, на которой он стоит, а все прочее поглощено пламенем. Теперь уже не время играть рыцарские драмы. Полякам не на кого пенять в утрате государства своего, кроме самих себя. Тем ли думать о свободе, которые, раздвинув прежде на столь обширное пространство пределы земли своей, лежащей по несчастию в самой средине Европы, и огорчив чрез то большую часть держав, вдруг предались праздному бездействию извне и раздорам внутри? Роскошь, пороки нововведения нахлынули к ним со всех сторон. Древние нравы истлели. Твердость духа рассеялась вихрями нового образа жизни. Народ оцепенел. Вельможи уснули. Но государство, засыпающее на цветах, пробуждается обыкновенно бурями. Нет! не это земля свободы! Свобода хранится и цветет в области уединенной, немногонародной, за хребтами высоких гор, среди дремучих лесов. Мы любим слушать Галгака или Арминия. Первый на диком острове, под бурями Северных морей, не колеблется даже и в то время, когда варвары гонят его к морю, а море отвергает к варварам, когда приходится ему умереть или от воды или от железа. Другой, в древних лесах Германии дик, грозен, но тверд и величествен, стоит по колени в болоте, под мрачным склоном вековых дерев, и скликает полудикие племена на расторжение неволи. В горах краковских, в болотистых лесах герцогства Варшавского, могли бы еще поляки сберечь свободу свою, но это не теперь, а в давно прошедшем времени. 18 Января Случалось ли тебе видеть, как знатные господа, промотавшие все свое имение, по старой привычке роскошничать заказывают еще обеды, пиры и праздники, не имев уже копейки в кармане? Так точно поступает Наполеон. Растеряв всю свою армию, насылает он из Парижа с нарочными курьерами повеления, куда итти корпусам, где зимовать большой армии, и проч. Он велит вооружать те области, которые давно уже нами заняты, защищать те города, которые в наших руках. Все большие дороги наполнены нашими войсками. Везде хватают парижских гонцов и громко смеются над гордыми повелениями великого вождя невидимых сил. Известно, что Наполеон, доехав в Париж под почетным именем Коленкура, объявил Сенату большую часть своей потери, уверяя при том, что вся русская армия побита им наголову, а ему повредил один только суровый климат. Пусть он говорит, а мы будем делать. История и потомство рассудят. Пусть он обманывает французов, но надолго ль? Скоро, скоро нежные матери, отцы и друзья, не получая так долго вестей от милых сердцу своему, домыслятся и восстенают о погибели их. Напрасно юные жены под прелестным небом южной Франции томятся желанием увидеть супругов своих и часто в приятных мечтаниях утренних снов простирают к ним объятия, напрасно отцы наряжают великолепные дома для приезда сынов своих — уже не придут они: мертвые не воскресают. Они пали на кровавых полях от Оки до Вислы, и груды костей их тлеют в чуждой земле. Франция! наполненная шумом забав и песнями радости, готовься ныне к ударам смертной горести! Недостанет траура и слез для столь многих потерь. А ты, о Россия, о мое Отечество! торжествуй великое празднество твоего освобождения, покоясь на лаврах и трофеях спасителей своих! Долго не изгладится из памяти народов ужасная погибель дерзающих на тебя! 21. Местечко Плонск Очень порядочное местечко. Здесь можно найти в лавках отличной доброты сукна и прочие хорошие товары, а погреба славятся прекрасными, беспримесными винами. Модлин, находящийся отсюда только в двух милях, решился защищаться. Вчера видно было большое зарево. Комендант сжег предместия и заперся в крепости. Генерал-майор Паскевич с 7-м корпусом пошел окружить ее. Горсть поляков, запершаяся в Модлине, конечно, не принесет никакой пользы своему Отечеству, не сделав ни малейшего помешательства и нашим движениям. Но, может быть, сии затворники хотят заслужить местечко в истории. Недавно был у них совет. Некоторые предлагали сдать крепость, говоря, что русские могут ее сжечь. «Я тогда разве сдам ее,— гордо отвечал комендант,— когда платок в кармане моем загорится!» 22 Января Мы все в Плонске, и еще, может быть, простоим: а причина? Австрийцы! Спорят, упрямятся, не хотят отдавать нам Варшавы. Впрочем, они не виноваты: Ренье и поляки не дают им покоя, представляя, что они бегут от горсти русских, что, совокупясь с ними, могут защищать Варшаву, что у Милорадовича не более 5 000 войск, а их наберется до 30 000. В самом деле авангард наш, отделя от себя некоторые полки, и не соединясь еще с Волконским и Сакеном, едва ли имеет 5 000. 23 Хитрость в войне необходима. Она то же, что механика в общежитии: ею заменяется слабость сил. Сегодня пустили мы порядочно пыль в глаза полякам. Понятовский вздумал прислать к нам своего адъютанта, будто для пересылки писем к пленным, а в самом деле для узнания силы нашего авангарда. Австрийцы намекнули нам о сем из-под руки. Генерал Милорадович приказал тотчас горсть пехоты своей рассыпать по всем деревням, вдоль по дороге лежащим, коннице велено переезжать с места на место, появляться с разных сторон и тем число свое увеличивать. А пушек у нас так много, что их и девать негде было. К счастью, в сей день, как нарочно, заехал к нам генерал Дохтуров, которого корпус неподалеку проходил. Накануне прибыли генерал-лейтенант Марков и князь Горчаков, последний привел с собою не более 400 человек. Тут же находился и генерал Уваров, командовавший кавалериею авангарда. Адъютант Понятовского, белокурый, бледный, тонкий молодой человек, в предлинных ботфортах и в прекоротком мундире прибыл к обеду. За столом сидело до десяти генералов. К крайнему удивлению, видя между ними четырех, которые, имея по три звезды на груди, всегда командовали большими корпусами и сделали имена свои известными, адъютант Понятовского подумал, что все их войска тут же вместе с ними. Войска авангарда, искусно по дороге расставленные, и великое множество пушек утвердило его в этом мнении. И таким-то образом этот тайный посланник Варшавы возвратился с известием, что генерал Милорадович может устремить против нее по крайней мере 30 000 штыков, а русские штыки памятны Варшаве! 24 Я забыл сказать тебе, что на сих днях приехал к нам из главной квартиры известный дипломат наш барон Анштет. Сегодня имел он переговоры с австрийским полковником Латуром, присланным от князя Шварценберга. Дипломатика есть также война: спором и упорностью, нераздельною, однако ж, с благоразумием, многое можно к пользе своей выиграть. Чтоб быть хорошим дипломатиком, надобно иметь надежную память, острый ум, знать твердо политическую историю своего Отечества, историю Европы и целого света. Разумеется, что знание языков необходимо. Наконец Варшава сдается! Барон Анштет сделал условия сей сдачи. Генерал Милорадович утвердил их. Они весьма выгодны для нас. Все больные и раненые французы, которых в Варшаве считают более шести тысяч, должны достаться нам военнопленными. Все магазины, арсенал и все прочие заготовления сданы будут нам в целости. Барон рассказывал за верное, что в Вене уже начинают пробуждаться умы. Те, которые верили всемогуществу Наполеона, выходят из заблуждения. Истина осмеливается возвышать голос свой, указывать на раны Германии, на собственные свои, представлять бедствие народов, разорение областей. Уже имя Наполеона произносится с негодованием. Ропот слышен в домах, народ шумит на улицах, общее желание— мир с Россиею, война врагам ее. Так мыслит народ: но двор еще молчит. Насмешники наводняют столицу карикатурами, жители утешаются ими. Некто прибил на вратах Соборной церкви в Вене следующее объявление: «Великий Наполеон по дороге от Москвы к Вильне растерял 350 000 франков: кто найдет и представит в Париж хотя часть оных, будет щедро награжден!» 23. Поутру Вчера к вечеру переправились мы чрез Вислу у деревни Вульки, где она в широте равняется с Невою. Берега Вислы в сем месте наполнены оврагами и скалами, высокими елями покрытыми. По тайному условию с князем Шварценбергом нам должно обойти Варшаву, стеснить ее со всех сторон, и таким образом принудить его к выступлению, а ее к сдаче. Посему мы продолжаем косвенное направление наше до деревни Бортженцин. 25. Ввечеру.
Итак, мы увидим Варшаву, будем в ней и, конечно, остановимся отдохнуть. После столь многих трудов, после претерпения столь многоразличных нужд: стужи, голода и повсечасных беспокойств, как бы приятно для тех, которым в течение нескольких месяцев постелью была — влажная земля, покровом — бурное небо, отрадою — дымный полевой огонь, как приятно, говорю я, успокоиться в большом роскошном городе, в светлых домах, в обществе, где цветут еще приятные искусства, где после шума ветров и свиста пуль можно услышать прелестный голос женщины или очаровательные звуки музыки!.. Да! нам надобно отдохнуть в Варшаве, надобно потому, что все этого хотят. Впрочем, мы часто хотим того, что нам вредно. Все сие зависит от князя светлейшего: он наше земное провидение!.. 26 Рано.
Утро было прекрасно. Уже несколько дней, как зима здесь ощутительно смягчилась. Солнце великолепно сияло на голубом небе. Снег таял, и в воздухе слышно было дыхание весны. Тайное желание увидеть, хотя издали, столицу Польши щекотало любопытство мое. Я вышел посмотреть на здешнюю природу и на Варшаву. Обширное, ровное поле расстилалось с сей стороны до самого города. Острые верхи башен, церквей и некоторые дома мелькали на горизонте. Дым из тысячи труб свивался в седые тучи. Нам нельзя было вступить в Варшаву, но воображение не знает оков невозможности, для него нет ни застав, ни караулов. Без позволения и билета очутилось оно в ней, теснилось в толпах народа, бродило по улицам, заглядывало в Прагу, искало следов великого Суворова, носилось над Вислою и любовалось великолепною мрачностию столицы. О! воображение великий чародей! Подивись нелюбопытству здешних поселян: живя в двух милях от Варшавы, они не бывают в ней по целым годам, а дочь хозяина моего, лет пятнадцати девушка, уверяет, что еще сроду в ней не была. Счастливая беспечность! Она есть надежнейшею оградою чистых нравов, для которых столица— гибель!.. 26. Около вечера. Мокатово Прекрасный замок вдовы фельдмаршала князя Любомирского, той самой, которой принадлежит Ландс-Гут. Дом убран с большим вкусом. В нем есть целые зеркальные комнаты, бронзы, мраморы и проч. Сады обширные с красивыми беседками и домиками. Вот несколько слов собственно о Мокатове. Теперь расскажу тебе о том важном и для истории незабвенном происшествии, которому мы сегодня здесь были свидетелями. Я хочу сказать о покорении Варшавы, приславшей сюда ключи свои. В первый раз еще в жизни был я при таком обряде. Суета, шум и волнение, сопровождавшие оный, имели в себе что-то похожее на свадебные сборы. С самого еще утра начали взаимно пересылаться, конные гонцы скакали взад и вперед. Анштет был в страшных хлопотах. Условливались о месте, часе и порядке вручения ключей. Принять их назначено в Мокатове в два часа пополудни. К сему времени все мы в нарядных мундирах собрались в небольшом садовом домике, где остановился генерал Милорадович. Тут было человек с 12 генералов. Пред крыльцом стоял в строю прекраснейший эскадрон Ахтырского полку: зрители пленялись его картинным видом. Ровно в два часа передовой посланный возвестил скорое прибытие депутатов. Любопытство подвинуло всех к окнам. Сперва показались вершники из польской народной гвардии, и вдруг богатая карета, восьмью английскими лошадьми запряженная, сопровождаемая отрядом сей же гвардии, загремела и остановилась у крыльца. Эскадрон отдал честь. Вслед за первою подъехала такая же другая. Эскадрон повторил приветствие. Префект Варшавы, мэр, подпрефект, два члена духовенства, бургомистр и еще пять или шесть человек в нарядных шитых мундирах, с разноцветными перевязями через плечо, собрались на крыльце. Двери настежь! и гости вступили в комнату. Между ними находился тот самый старик, который вручал ключи Суворову. Толпа отшатнулась. Генерал Милорадович выступил вперед. «Столица герцогства Варшавского в знак миролюбивого приветствия победоносному русскому воинству, посылает сие,— сказал префект, поднося хлеб и соль.— Вот и залог ее покорности знаменитому оружию всеавгустейшего императора Александра Первого»,— прибавил мэр, подал знак, и старец вручил генералу золотые ключи. Все поклонились очень низко. У некоторых блеснули слезы на глазах. Генерал Милорадович отвечал с свойственным ему благородством и красноречием. Он говорил между прочим, что для государя, который подъемлет меч только для расторжения оков, воюет для мира, и покорять народы желает одною благостию, ключи сии будут тем более драгоценны, что они не обагрены кровью. «Ваши храмы, законы и самые обычаи, продолжал он, останутся неприкосновенны. Жизнь, собственность и дома граждан не подвержены никакой опасности. Пища кроткой души императора — благотворение. Первым доказательством попечений его о Варшаве есть уже то, что он освобождает ее от постоя. Все войска расположены будут в окрестных селениях и на полях около города, но дабы не обременить участи поселян, городские жители постараются доставить войскам нужное продовольствие. О сем сделаем особое постановление. Так действует государь мой, говорил генерал. Мщение чуждо великой душе его. Он не желает проливать кровь за кровь и платить разрушением за разрушение и для самых виновных отложил он суд свой, карая их одною милостию. Александр Первый хочет жить для истории — прибавил дипломат Анштет — и все кончилось. Депутаты уехали, назначив завтра в 10 часов собрание в замке Виланове. Ключи тотчас отправлены были к государю с полковником Сипягиным, начальником Штаба по авангарду. Мы пересекли все дороги из Варшавы и Модлина. Беспрестанно приносят с передовых постов в квартиру генерала Милорадовича чемоданы с письмами, отправленные по почте. Воинская осторожность велит читать все, что пишется из разных мест Франции, Италии и Германии. По надписям все почти принадлежит знаменитой покойнице — большой французской армии. Много в них есть смешного, жалкого. Вообще странно в окрестностях Варшавы узнавать все сокровенные тайны семейств, живущих в Париже, Вене или Касселе. Есть много прекрасных писем. Когда-нибудь я тебе пришлю их кучу. Между прочим попалась мне целая любовная переписка одной Шарлотты, жительницы Наполеонс-гиоге, что близ Касселя, с каким-то Людовиком, капитаном Вестфальской гвардии. Перехватные письма и глаза невидимок, которых рассылаем в разные стороны, доставляют нам весьма нужные сведения: мы узнаем задушевные тайны наших неприятелей. Недавно изумил я одного выходца из Модлина, рассказав ему, сколько в крепости улиц, сколько ворот, имена тех и других, сколько магазинов, с чем именно, чем они крыты, где хранится порох, сколько каких войск и каких полков, сколько у них колодцев, когда и в котором испортилась вода, в какие дни пекут они хлебы и когда терпят большой недостаток в воде. Наконец рассказал ему свойства коменданта, его занятия, его связи, даже имя любовницы его! Все это узнается чрез некоторые посредства. В войне необходимо иметь свои глаза и свои уши в стане неприятельском: чем вернее видишь и слышишь, тем надежнее разишь. Распознав места и выщупав силы неприятеля, почти можно ручаться за успех. 27. Виланов Приметил ли ты, как мы, имея Варшаву центром, движением нашим описывали около нее дугу, переходя из одного места в другое, делая приготовления, скрывая намерения свои и в город не вступая. Так ходит темная буря над селами и пугает земледельцев, грозя рассыпать губительный град. Австрийцы уже давно выступили из Варшавы, а мы еще не занимаем ее. «Для чего же мы медлим, скоро ли вступим? или еще не решена судьба Варшавы? Что будет с нею? Так все спрашивали, и никто не отвечал. «Что будет с Варшавою? — спрашивали у барона Анштета.— Один Бог и Александр знает про то»,— отвечал он с таинственным видом. Поляки все это знали, чувствовали и трепетали. Они видели, что мрачная туча носится над их головами, и не знали, благотворительным ли дождем, или палящими молниями разрешится она. Вчерашний день облегчил их от тяжкого бремени сомнений. Все это делано было, однако ж, очень кстати, ибо страх над волнующимися умами народа имеет действие стужи, сжимающей бурные волны рек и озер. Между перехваченными письмами нашли мы одно, в котором уведомляли, что весь арсенал варшавский роздан народу. К чему бы, например, это? Теперь велено сносить и сносят все это оружие в Виланов. Офицеры наши не иначе могут въезжать в Варшаву, как по билетам, и то с строжайшим запрещением в ней ночевать. Впрочем, Варшава, как говорят, очень нам рада и гораздо охотнее желала бы иметь войска наши в себе, нежели около себя. Но покуда отпрошусь в Варшаву, спешу осмотреть прекрасный здешний замок. Виланов Древний замок короля Собиеского, который в 1683 г. выручил осажденную турками Вену. Теперь принадлежит он молодому Станиславу Потоцкому. Это подлинно королевский замок! Какое величие в расположении, в зодчестве, в уборах! Стенная живопись прекрасна. Лепной работы множество. Две больших галереи наполнены картинами, в числе которых есть прекрасные, драгоценные, например, Пуссеневы сельские виды, все семейство Собиеского, сам он на коне. Прелестная Собиеского жена представлена здесь в разных видах: в одном месте видишь ее прекрасною пастушкою, сидящей над чистым ручьем и в зеркале вод поправляющею свой цветочный наряд, в другой картине видите вы ее прелестным ангелом, летающим под голубыми небесами. Жаль, что нет здесь картины, представляющей самого Собиеского в торжественный час освобождения Вены. Здесь более всего портретов. Прекрасные женские лица стоят подле усатых, железными латами покрытых и лаврами увенчанных поляков. В таком наряде они были героями. Вместе с латами и кунтушами сложили они с себя древнее мужество и твердость душ. Варшава Обширный, садами окруженный и гуляньями наполненный город. Летом может она назваться цветущею. Есть много огромных палат, дворцов, но мало таких, которых бы наружность поражала блеском и великолепием. Следы времени не заглаживаются здесь старанием людей. Одно только мирное время сзывает искусства для украшения и обновы городов, а Варшава с давних уже лет, как древо на высокой скале, была жертвою бурь и непогод. Лучшие трактиры: Виленский, Гамбургский, Английский и Дрезденский. Все знатные оставили столицу, хотя русские и вошли в нее, как друзья. Днем народ толпится на площадях, по вечерам пустота и уныние пугают на улицах. 29 Сипягин возвратился с Владимиром на шее. Его служба достойна сей награды. Государь восхищен был сдачею Варшавы. Он обнимал князя светлейшего— войска кричали: ура! Генерал Милорадович получил вензелевые изображения имени государя на эполеты, с лестным правом находиться при особе его императорского величества. Князь светлейший сопроводил сей монарший дар приятнейшим письмом, в котором, в свойственных красноречию его выражениях, говорит между прочим, относясь к лицу генерала Милорадовича: «Великие заслуги ваши столь много сблизили вас со Всеавгустейшим императором нашим, что сие даруемое им вам преимущество находиться при особе его императорского величества сделалось необходимым для вас и для него». Напрасно ожидали мы отдыха в Варшаве: войскам велено выступить в поход, чрез три дня поспешим и мы за ними. Расстаться с Варшавою, не насладясь ее удовольствиями: это все равно, что в жаркий день только прикушать воды из студеного колодца и не утоля палящей жажды, итти далее в знойный путь. Вчера генерал Милорадович с великолепным конвоем проезжал Варшаву. Народ теснился в улицах и кричал ему: виват! Приятно было видеть, что в домах, на улицах и рынках все было покойно: никакие занятия, работы и упражнения не прерывались. Сами жители сознаются, что при французах, приятелях их, не так было. Известный дарованиями своими действительный статский советник Фукс написал по случаю занятия Варшавы несколько следующих строк: «И так паки повергает Варшава главу свою к стопам августейшего Александра Первого. Герцогство Варшавское принадлежит России. Те же ключи, которые поднесены были некогда бессмертному Суворову, подносятся ныне знаменитому сподвижнику Италийского Милорадовичу. Суворов, приняв их, возблагодарил Бога, что не орошены они были кровию, и Милорадович по полям, трупами усеянным, по кровавым токам туда притекший, приемлет ключи сии с такими же теплыми ко Всевышнему молениями. Век Екатерины сливается с веком Александра, и пророчество великого мужа свершается. Суворов сказал: «Милорадович будет славным генералом!». 30 Понимаю, для чего не оставляют войск в Варшаве. Она могла бы сделаться для нас тем, что Капуа для Аннибаловых. Прекрасные трактиры, театр, лазенки и всякого рода удовольствия могли бы очаровать, разнежить закаленных в боях и заставить их забыть, что война не окончилась: ибо Европа еще не спасена! Варшава Я был в театре. Он довольно велик для всякого другого города, кроме Варшавы: она столица. Ложи в пять ярусов. Лучший актер и содержатель театра Дмушевский. Я был в лазенках. Это бани или ванны, где купаются. Одни из них близ Пражского моста — на судах. Какая роскошь купаться в лазенках! Входишь в прекрасную комнату, убранную зеркалами и диванами, там приготовлено все нужное: полотенце, гребень, мыло, губка и даже подставка для удобнейшего снятия сапог. Погружаешься в глубокую, внутри свинцом обложенную ванну. Отворяешь кран — льется теплая вода, другой — брызжет прямо из Вислы студеная. Вы можете составить себе ванну, какую хотите, летнюю, осеннюю или зимнюю. Вода станет мутна, потяните за шнурок, и она исчезнет! Свежая льется из кранов. Теплой очень довольно, холодной— хоть пол-Вислы выпустите! и все это стоит 2 злота (120 коп. медью). Я видел Вислу в прекрасную лунную ночь. Золотые лучи сыпались на хрустальный лед. На другом берегу, за длинным мостом, мелькала Прага. Висла прекрасная, широкая река, не уже Невы. Жаль, что жители Варшавы менее всего занимались ею. Если бы берега сей реки одеты были камнем, как в Петербурге, если б какой-нибудь волшебник, собрав все лучшие 4-этажные дома, рассеянные по всему городу между лачужек и грязных переулков, выдвинул их на набережную, если б высокие холмы, на одном конце Варшавы лежащие, украсились хорошими строениями и садами: то Варшава была бы одним из первейших городов на свете! Если б Висла, как Волга и Нева, покрыта была торговыми лодками, барками и галиотами, то Польша была бы счастлива. Торговля! торговля! сия душа царств не существует в герцогстве Варшавском: Наполеон задушил ее раздором своим с Англиею. Бывало, пшеница степной Украины, стада волов плодоносной Волыни и произведения Подолии шли в Данциг, который оплачивал винами, сахаром и прочими потребностями, сделавшимися необходимыми. «Прежде,— говорил нам один обыватель, нагрузив галиот свой в Варшаве пшеницею и поташом,— я ехал по Висле в Данциг и привозил оттуда чистое золото, а теперь все бедно!» Прежде Литва снабжала степи лесом, степи отдаривались лучшими из своих произведений. Варшава была некоторым образом средоточием торговли. Оттого-то поляки были так богаты, несмотря на все разорения войны — богаты!.. Все это, однако ж, не так давно. Под правлением прусским торговля цвела — и Варшава благоденствовала. Наполеон все отнял! Жители герцогства стонут о потере своей торговли. Колониальные товары здесь ужасно дороги. Как ведут себя русские войска в Варшаве? Как самые благородные рыцари Баярдова времени. Щедрость офицеров наших особенно удивительна. В трактирах сыплют деньги. Приходит, например, старик с дочерью: он играет на скрипке, она на арфе, сыграла, пропела несколько арий — и куча серебра очутилась пред нею! Приходит бедная монахиня, одна из сестер милосердия, просит, чтоб ей заказали какую-нибудь работу — и Милорадович* дает ей тысячу рублей и велит сшить себе три манишки!.. За то поляки дивятся русским: народ полюбил нас чрезвычайно. Подумаешь, что все офицеры у нас богачи, напротив, самая большая часть из них очень небогаты — но тороваты. Вчера генерал Вильсон, провождающий время по большей части у нас в авангарде, угощал прекрасным обедом генералов наших в трактире «Лондоне». ______________________ * Ротмистр Мариупольского гусарского полка. ______________________ Я сказал, что народ нас любит, а вельможи? Называют северными варварами, а сами любят, чтобы их называли северными французами!!! Но теперь, кажется, то и другое можно почесть бранным словом. Бедные крайне сетуют здесь на богачей. «Они недовольны тем,— говорят они,— что слепое счастье отдало им все преимущества, которые должны быть равно поделены в обществе людей, они живут, как боги, в великолепных палатах, разъезжают в раззолоченных каретах, а мы гнездимся в дымных лачужках и скитаемся по улицам, как отверженные. Дети их родятся графами и князьями, рождение их празднуется великолепными пирами, их младенчество лелеется в шелках и богатых тканях: вырастут, и все почести, все преимущества, все выгоды жизни — их собственность. А наши дети родятся в горести, возрастают в слезах, нередко умирают от недостатка молока в груди матерей, голодом истомленных. Их удел — нищета, их жизнь — борение с нею! И к довершению всего вельможи подружились с разорителями Европы, вздумали воскрешать усопший край польский, даньми и налогами иссосали из нас последнюю собственность, сами разъехались, а нас оставили горевать, как мух без крыльев!» Так сетуют бедные на богатых и вельмож, хотя вельможи в Польше и довольно еще благотворительны, ибо они воспитывают на свой счет бедных молодых дворян, часто заменяют место отцов сиротам, не скупы на подаяния и устраивают много богоугодных заведений. На сих днях прибыл в Варшаву министр полиции Александр Дмитриевич Балашов. Для прочности здешнего порядка необходимо присутствие человека с его умом, деятельностью и опытностью. 1 Февраля У вас, конечно, еще тонут в снегу, стены трещат от мороза, и в окна бьет вьюга, а здесь уже весна! Здесь солнце светит в полном блеске, сады начинают оживать, в домах открывают окна, и самый благорастворенный воздух нежит чувства. Варшава находится под 52° 14' 28" северной широты. Весна! весна! прелесть природы! Какая сладость разливается в мире! Как приятно жить и дышать в это время! Ах! если б я был на родине, с друзьями!.. Но родина далеко, а мы идем вперед, идем в Калиш, идем в Силезию, на Одер к крепости Глогау. В Варшаве есть липовая улица, которая в летнее время должна придавать большую красу городу и освежать воздух. Прежняя Королевская улица удостоена ныне названием Наполеоновой!.. Здесь есть люди, которые живут в Новом свете—так называется одна из улиц Варшавских... Костелы варшавские извне огромны, высоки, но мрачны, внутри красивы и богаты. Церковное служение здесь пышно и затейливо, музыка сильно действует на чувства. На стенах видно много портретов усопших и надписей в честь их. Вот надпись одному вельможе, она заключается сими словами: «дай Боже ему небо, а Польше более таких граждан!» 2 Февраля Итак, едва взглянув на Варшаву, едва коснувшись ее наслаждений, я уже должен сказать ей: прости! и, может быть, навсегда!.. Уже мы выезжаем из Варшавы, удаляемся от ее забот. Уже исчезает она, как великолепное сновидение, из глаз, но не из памяти!.. Все тает вокруг нас. Снега превращаются в воды, воды шумят по необозримым долинам. Мы едем на колесах, или, лучше сказать, плывем на бричках. ДОРОЖНЫЕ ЗАПИСКИ3 Февраля. С восходом солнца услышали мы голос жаворонка—вспомни, что это 3 Февраля!.. Мы ночевали в местечке Блоне. Очень порядочная площадь с колодцем и фонтаном: красивые дома, ее окружающие, ратуша, гостиный двор и башня с часами с первого взгляда доказывают, что это местечко не литовское, а той части Польши, которая в соседстве с Пруссиею и получила уже от мудрой соседки своей некоторое образование. Далее на дороге прекрасно обстроенное село Неборов, княгини Радзивиловой. В нескольких верстах оттуда ее же — Аркадия: достойна сего имени. На прекрасном месте прекрасный английский сад, украшенный развалинами. Из всех подделанных я от роду не видал лучше этих. Они готические и пусты и заросли травою, и совы гнездятся в них, и ветры воют. Кто-то выбрал себе один уголок сих развалин и отделал в нем одну комнатку. Неразбитое стекло с белою занавескою делает приятную противоположность с пустотою необитаемых стен. Длинная мостовая в саду, с столпами, пирамидами и триумфальными воротами представляет бег или ристалище древних греков, описанное Гомером и Пиндаром воспетое. Лучше всего здесь сельский домик во всей простоте. На резных воротах представлены серп, коса и прочие полевые орудия. Войдите в него — первая комната проста: это хижина, но далее видно превращение. Какая-то волшебница, может быть, в благодарность за ласковое гостеприимство, захотела преобразить хижину в великолепнейший чертог. Она махнула жезлом — и чудо вполовину совершилось. Явились хрустальные стены и одна из величайшего цельного зеркала, явились мраморные столпы. Золото, серебро и фарфор украсили все прочее. Но в одном углу, среди зеркал, хрусталей, мрамора и золота, к удивлению, видите вы простые полусгнившие брусья, сквозь которые торчит солома и слышно воркованье горлиц. Что бы это значило? А вот что — Богиня или волшебница, превращая хижину в храм, заметила в одном простенке гнездо голубей, и, чтоб не обеспокоить сих невинных тварей, оставила гнездо и брусья, в которых оно заложено, неприкосновенными. И теперь среди великолепнейших предметов роскоши служит оно напоминанием прежней простоты и неложным знамением совершающегося чуда? Какова выдумка! Видно, что хозяйка имеет воображение. Такие же чудеса могут творить богачи! О! если б они делали такие же превращения с бедными хижинами своих соседей! Богач, имеющий вкус, есть уже человек, но богач-благотворитель — есть ангел! В одном из здешних гротов можно видеть собрание самых редких древностей из архипелага. Далее по сей же дороге город Лович имеет также красивую площадь и очень хорошее каменное строение. Хозяин, у которого мы ночевали, рассказывал, что французы, возвращаясь из России, горько жаловались на судьбу свою и ругались над портретом Наполеона. Рассказывают, что король саксонский, приезжавший в герцогство Варшавское, плакал о погибели стольких тысяч войск польских и своих. Сколько отцов! сколько матерей! сколько невест вместе с ним плачут и клянут войну и завоевателей!.. 4 Февраля. Получено известие, что граф Платов, обложивший Данциг, разбил сделанную из него большую вылазку. Часть герцогства за Вислою покрыта лесами, здешняя полиста. Почва земли по большей части камениста. Народонаселение немалое. Много господских домов мелькает около дороги. Город Лович, с целым округом своим, принадлежит, или, лучше сказать, принадлежал маршалу Даву. Он сдирал с него 700 000 злотых годового дохода. Почти все герцогство роздано было таким образом маршалам французским, и все серебряные источники Польши поглощались пучиною французской ненасытности. Наводнение здесь повсеместно. Дорога представляется рекою. Едущий из Варшавы примечает склонение плоскости земной к северу по течению Вислы. Может быть, тому причиною близость моря. Все сии места могут назваться понизовыми, наводнение же оных происходит от тающих снегов на лесистых горах близ Ченстохова. Весною артиллерии и даже легким войскам проходить здесь очень трудно. Удобнейшее время для войны в болотистом герцогстве Варшавском есть зима. Во всех даже беднейших домах видим портрет Костюшки. 5 Февраля. Мы обедаем в Пионтке (в Пятнице), а здесь есть Середа, Четверг и Воскресенье. Кому-то вздумалось поместить по этой дороге целую неделю. 5 Февраля. Ночлег в Бартковице. Прекрасный дом, окруженный садами и большим разлитием вод, принадлежит графу Залужскому, который живет здесь с семейством своим, и очень приветливо принимает русских офицеров. Войска наши беспрестанно идут по сей дороге — обыватели спокойны. 6. Ночлег в Унейове. Это местечко при реке Варте. Ренье, бегущий с остатком корпуса своего, сжег здесь большой мост. Лед тронулся, и в переправе великое затруднение. Обозы и полки обходят несколько верст левее на местечко Варту, где мост уцелел. На другой стороне развалины замка архибискупа Гнездненского. За несколько пред сим лет местечко это было очень богато. Здесь было много людей, живущих и приезжающих, были иностранные конторы, и деньги звенели в каждом доме. Догадываешься, что это было в благословенные времена торговли. По Варте гоняли лес и прочее в Пруссию, барыш с избытком награждал труды и издержки. Прервалась торговля — и местечко опустело, праздность, уныние и пустота заступили место деятельности, шума и движения. 7. Дорога за Вартою чрез песчаные боры менее наводнена. 8. Город Калиш при реке Просне очень красивый, по большей части немцами населенный город. Здесь, за 4 пред сим дня сражался генерал барон Винценгероде. Две тысячи пленных, 8 пушек и два знамени были трофеи одержанной им над неприятелем поверхности. После сего сражения Ренье, как говорят, ускакал в Саксонию, а остаток войск его присоединился к Понятовскому, запершемуся в Ченстохове. 9. Движения войск останавливаются. Причиною этому здешние дороги, на которых все вязнет. Корпуса и отряды располагаются на временных, или так называемых кантонир-квартирах. 22 Февраля. Местечко Ярочево Погода была прекрасная, воды шумели и окрестности расцветали, когда генерал и мы приехали верхами в это местечко. Все обещало нам весну, все надеялись наслаждаться ею. Но надежды обманывают часто. Вот уже десять дней, как мы стоим здесь, и десять дней скучаем. Ветры сливаются в бури, и бури воют в воздухе. Со всех сторон сходятся тучи, то сыплют снег, то льют дожди. Рыхлая здешняя земля везде расступается. Прощайте прогулки! грязь не дозволяет выходить из квартир. Я стою в маленькой комнате у ксендза, генерал в довольно большом, на образец голландских построенном господском доме. Железные печи нагревают его. Хочешь знать, как проводим мы здесь время? Довольно нескучно, при самой скучной погоде. По вечерам ходим к полковнику или сбираемся у генерала. Там читают, рисуют, чертят, говорят, шутят. Снисходительность начальника и приятная свобода в обращении украшают эти вечерние беседы. Не правда ли, что у вас очень часто какой-нибудь статский советник представляет лицо великого человека, требует всеобщего внимания, отличного уважения, и холодною важностию застужает беседы, где сердца хотят раскрыться для искренности и приязни, а здесь полный генерал, генерал саном и делами, славный в России, известный в Европе, так ласков, великодушен, любезен! За то всякой подчиненный его любит, уважает его в душе, и умереть с ним почитает за удовольствие. Сам генерал Милорадович большую часть времени проводит в чтении. Во все это время перечитывал он Плутарха. Он встречается с великими людьми его, как с давними знакомцами, и много занимается их делами и участию. «Найди мне,— сказал он однажды,— хотя несколько великих полководцев, которым бы отдали полную справедливость прежде смерти и которые умерли бы без огорчений, довольны жизнию и судьбою своей!» Правда сказать, что с таким условием трудно найти и одного. Неблагодарность народов, несправедливость государей, зависть, клевета и происки сопровождают великих от колыбели до гроба. Жизнь их есть беспрестанное борение. Где ж награда? В потомстве, в истории!.. 25 Февраля После десятидневного заключения мы переменили квартиры и все дежурство наше переехало в Ждуни. Это очень маленький, но очень красивый и чистый городок на самой границе Силезии. Завтра генерал едет в Калиш благодарить государя за пожалованные ему вензеля на эполеты. 26 Февраля Как они красивы, уютны, чисты все эти польско-немецкие городки. Издали на обширности полей они кажутся беседками, потому что сами здешние поля точные сады! Черноземные нивы, одетые пушистою сочною зеленью, искрещенные и окруженные просадьми из стройных острых тополей*, влекут и очаровывают взоры. Одна площадь, одна или две улицы — вот и весь городок! Смотришь в окно на площадь — видишь ратушу, торг и торгующих, смотришь, из того же дома, в другое окно — видишь поля и пахарей. Тут шумит говор людей, там звенит песнь жаворонка. Эти городки можно назвать сельскими. Как опрятны немцы! чистят и метут городок свой как комнату. ______________________ * Острою тополью называю я тот род тополей, которого сучья сами собою подымаются вверх и представляют дерево заостренное. ______________________ Трудолюбие и деятельность пробуждаются здесь вместе с солнцем. Встаю нарочно рано, чтоб увидеть утреннюю картину здешней жизни. Подхожу к окну — заря догорает, солнце всходит. Площадь еще пуста, все тихо. Жаворонки свищут за городом. Вдруг распахнулась дверь, за нею другая! Начинают растворяться дома. Выбегают прекрасные молоденькие немочки в стройных кофточках, с ведрами и кувшинами, одна перед другою спешат к фонтану. Моются, плещутся и черпают воду. Они так легки на ногу: не бегают, порхают, свежи и румяны как весенние цветки. Но вот идут почтенные старушки. Расставляют лавочки, столики и шалаши. Сбираются продавцы и купцы. Площадь заселяется и оживает. В одном месте кричат: «по метлы! по метлы!» в другом: «лучшее свежее масло, сливки, сухари и проч.» Такая простота в жизни мне нравится, и я невольно срисовал абрис ее. В домах везде найдешь довольство и порядок, услышишь музыку и пение. Дочь хозяина моего, торгующего железом, играет на фортепиано с флейтами и читает немецкие стихи; разве этого мало!.. Марта 1. Город Фрауштат Я ездил с генералом в Калиш, где имел удовольствие познакомиться с историком великого Суворова Егором Борисовичем Фуксом. Там же представился мне случай сделаться известным знаменитому графу Матвею Ивановичу Платову. Он удостоил меня особенного внимания и благосклонности своей. Из Калиша проехали мы прямо чрез красивый пограничный городок Равич в Фрауштат. Прекрасный город! Он без сомнения один из лучших в целом Варшавском герцогстве. Большая здешняя улица не уступает в красоте ни варшавским, ни бывшим московским, а это даже и не главный, но просто окружной город в префектуре Познанской. Тут остановится и, кажется, надолго, главная квартира авангарда генерала Милорадовича. Крепость Глогау отсюда в двух милях. Часть войск под командою князя Волконского и графа Сен-При облегла ее. Марта 5 Здесь есть и театр! Каждый вечер наполняется он зрителями. Правда, что здешний театр мал как вертеп, но актеры на нем не куклы. Три актера и две актрисы не испортили бы ни на каком столичном театре в комических ролях. Католической костел по огромности, великолепию и древности заслуживает внимания путешественников. В сем костеле погребено семейство Гуровских. Против каждой могилы на стене надпись и портрет усопшего. Таков здешний обычай! Между прочими портретами видите вы прекрасные лица, пленяетесь цветущею молодостию, красотою и невольно вздыхаете, вспомнив, что они уже — в гробу!.. Но от мрачного великолепия костела, пройдя прекрасную площадь и большую улицу, заглянем на мою квартиру. Вот прекрасная чистая комната, украшенная живописью, зеркалами и диванами. Хозяин одет очень опрятно, пьет по утрам кофе, имеет вкусный стол, ходит в театр, читает книги и судит о политике. Кто он таков? Угадай! Дворянин? Нет! Богатый купец? И то нет. Кто ж? Мещанин — цирюльник. Я предчувствую удивление твое и разделяю его с тобою. Разве у нас нет цирюльников, но они живут в хижинах, часто в лачужках. Отчего же здесь люди так достойны? Это тайна образа жизни немцев. П.П. Вчера приехал к нам из Кенигсберга бывший адъютант графа Остермана, молодой Сакен, которого отец состарился и умер в службе. 10 Марта У нас здесь танцуют и веселятся под громом Глогавских пушек. Вчера полковник Сипягин удивил и забавил город великолепным балом. Девушек было очень много, и много хороших, угощение прекрасное, и гости веселились до белого дня. Жизнь авангардная при всех трудах и опасностях имеет свои наслаждения. В том месте, где голос смерти, раздаваясь с выстрелами, поражает часто слух и невольно напоминает о краткости жизни, в том месте дружба должна быть искреннее, откровенность непритворнее, все связи надежнее. В авангарде, конечно, более, нежели где-нибудь, спешат жить и наслаждаться, но там помнят также и то, что, как говорит Гораций, хороши только те наслаждения, за которыми не следует раскаяние, иначе в сладких напитках нашли бы горечь и не уснули бы покойно под звуком близкой стрельбы. Всякий день после развода и перед вечернею зарею играет у нас на площади музыка, народ толпится слушать ее. Великодушное снисхождение начальника удаляет строгую взыскательность. Приязнь и свобода украшают авангардную жизнь офицера. 13 Марта Я желал, чтоб ты был у нас вчера, и верно восхитился бы авангардным нашим празднеством. От хладных стран Сибири до Немана, Вислы и Одера праздновали вчерашний день повсеместно. Это был день восшествия на престол государя императора. Войска и жители, без всякого предварительного условия, приготовились к общему празднеству. С восходом прекрасного весеннего солнца движение и деятельность зашумели в городе. Караул Кексгольмского полка готовился к разводу, В 10 часов сменил он караул Перновского. Прекрасные солдаты того и другого полка обратили на себя всеобщее внимание. Бодро и весело проходили они по улицам, наполненным зрителями. После развода все пошли в особый дом, где генерал Милорадович приказал приготовить великолепный обеденный стол на 200 особ. Русский полковой священник служил молебен. Кроме военных чиновников и почетнейшие из граждан присутствовали при оном. Я не могу описать восторга, который овладел сердцами, когда священник произнес молитву, чтобы Господь положил всех врагов под стопы государя нашего. Они уже лежат у ног его! — думал каждый — и слезы умиления сверкали у многих на глазах. Как сладко тем, которые за год пред сим видели грозные тучи бед на горизонте своего Отечества, видели бездну, к которой вихри ужасных случаев влекли его, которые с сердечным стоном предавали в жертву пламени матерь и красу городов своих, позволяя врагу простирать хищность, меч и цепи даже до берегов Оки, как сладко, говорю я, было им мыслить, но и быть в сем уверену — и где ж? — стоя твердою ногою на берегах Одера!.. Все вообще с необычайным усердием преклоняли в сей день колена и молились вышнему блюстителю царей и царств. При петии многие лета государю рота полковника Мерлина палила из всех своих пушек. Глогавцы также сегодня стреляли. Гром их пушек сливался с шумом нашего торжества. Эти осажденные, равно как и Модлинцы, не щадят зарядов. Вскоре по отпетии молебна подпрефект, бургомистр и прочие чиновники города с немалым числом окрестных дворян, вместе с военными сели за стол. Офицеры угощали их. Около двадцати генералов, украшенных блистательнейшими знаками отличия, возвышали присутствием своим сие торжество. Изобилие щедрою рукою потчевало гостей. В продолжение обеда окна в доме были отворены и музыка гремела. Народ большими толпами собрался на улице. Офицеры вздумали повеселить его: наменяли мелких полусеребряных денег и начали бросать, говоря: «Молитесь за здоровье Александра Первого!» Ура! Громкие восклицания раздались по всем улицам: деньги беспрестанно сыпались, и народ неумолчно кричал: ура! Тут же представили подписку для поддержания здешнего театра. В несколько минут авангардная щедрость ссыпала такую сумму, которая удивила и осчастливила бедных актеров. Зато ввечеру они утешили нас удачною игрою в драме: «Государь, скрывающий сан свой». Предмет и содержание прекрасны. Переодетый государь, путешествуя с одним из вернейших ему министров, обозревает землю свою. Что представляется глазам его? Тьма несправедливостей!.. Сильные давят слабых, богачи играют судьбою бедных, добродетель влечется в заключение, порок смеется слезам ее, золото и происки кривят повсюду весы правосудия, невинность стонет, заслуга, покрытая сединами, томится в нищете, праздность отдыхает на шелковых перинах. Добрый государь пылает негодованьем, хочет все преобразить и многое исправляет. Каждый порыв его состраданья, каждое слово его приносит целение недугам государства. Государь, взирающий на народ свой только с высоты престола, есть то же, что лекарь, пользующий заочно. Чтоб излечить раны, должно к ним прикасаться. В заключение драмы появился вензель Александра Первого, лаврами увенчанный и разноцветными огнями освещенный. Молодая актриса говорила поздравление. Беспрерывное рукоплескание одобряло усердие и игру актеров. С наступлением ночи весь город запылал разноцветными огнями. Множество плошек украшало дома и улицы. В разных местах блистали разные прозрачные картины в честь знаменитому дню. По всем площадям и улицам играла музыка. И немцы, у которых привычка гасить огонь в 10 часов вечера сделалась почти законом, расхаживали толпами по городу и учились у русских кричать: ура! Сон в сей освещенной ночи уступил место веселости и не прежде одержал над нею верх, как с утреннею зарею. Впервые опубликовано: Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. M. 1815 — 1816; 2-е изд., М. 1870.
Федор Николаевич Глинка (1786—1880) — русский поэт, публицист, прозаик, офицер, участник декабристских обществ. Младший брат Сергея Николаевича Глинки, двоюродный дядя Бориса Григорьевича Глинки-Маврина. | ||
|