| ||
|
Толпа рабочих-крючников расположилась у железнодорожной насыпи, в ожидании, когда им подадут вагоны для разгрузки, и, лениво перебрасываясь односложными замечаниями, скучала. Лица утомлены, в поту и грязи, позы вялые, разговор не клеится, большинство полудремлет, забросив руки за голову... Издали, с выставки и из гостиниц, до них доносятся бойкие звуки бравурной музыки, глухой шум голосов, шипение струй фонтана, с другой стороны от них с грохотом и пронзительным свистом носятся взад и вперёд паровозы. — Скучища... — замечает колосс с рыжей бородой, в студенческой фуражке... — А ты вон слушай — музыка, — позёвывая, советует ему рябой, коренастый товарищ. — Веселятся люди... которые имеют время на этот предмет, — сентенциозно говорит пожилой мужичок с лысиной и лицом суздальского типа... Пауза. Солнце то спрячется в облако, то снова выглядывает, и рабочих то и дело одевает тень. Гул музыки несётся всё задорней, и грохот паровозов точно гаснет в нём... — Ишь как заяривают, — с улыбкой зависти говорит молодой круглолицый парень... — Поди-ка туда да и спляши им под музыку-то. Авось тебе дадут... — В шею... — доканчивает бородач речь лысого. Некоторые из толпы хохочут. — Это самое их веселье не нашего характеру... не понимаемое, значит, нам, — кивая головой на выставку, говорит рябой и коренастый рабочий. — Нам бы вот ежели Мирон кузницу представил, это бы очень нашему брату приятно, — доканчивает он. — Могу! В рот те кол с сучками! — раздаётся из толпы, и этот весёлый возглас сразу навевает на неё оживление... Все сдвигаются около кривого, вихрастого мужичонки с морщинистым лицом и с редкой, кустиком, растительностью на шее, подбородке и щеках... — Ну-ка, Мироша, разыграй! — поощряют его, улыбаясь и немножко заискивая пред ним. Он уселся на корточки в центре толпы, с любопытством окружившей его сплошным кольцом, взял в руку горсть песку, поднёс кулак ко рту и визгливо крикнул: — Кую! Бум! Из его горсти вылетела струйка песку. — Лум! Пш-ши! Бум! Трр... Он дул в свой кулак углом рта, из кулака вылетал в виде искр песок, другой рукой он колотил себя по выпяченному животу. Раздавались гулкие удары, лицо его вздрагивало, глаз сверкал, ноги отбивали по земле частую дробь. Он весь содрогался и подёргивался, точно в пляске святого Витта, и то басом кричал: «Бум! Ох!», то шипел, кривя лицо. А из кулака во все стороны летели струйки песку, и живот звучал, как барабан. Издали неслась мечтательная мелодия вальса. Лёгкие, ласкающие душу звуки плыли в воздухе и таяли. Мирон делал такой удивительно разнообразный шум — он шипел, высвистывал, гулко ударял себя в грудь и живот — целая какофония самых странных звуков... Шипело железо, погружаемое в воду, искры трещали, падали глухие удары молота... курился дымок... Пот выступил на лбу артиста... — Бум! Кую! Ш-ш-ш!.. Всё! — Вагоны подали! Смеясь, толпа рабочих, оживлённая, с пробуждённой энергией, пошла выгружать товары. Мирон торжествовал, сверкая своим глазом... Издали всё плыли тихие звуки мелодии вальса. Впервые опубликовано: «Нижегородский листок». 1896. № 153, 5 июня, в разделе «Фельетон». Подпись: Некто Х.
Максим Горький (Алексей Максимович Пешков 1868—1936) — российский и советский писатель. | ||
|