| ||
|
...Прижавшись к крутому обрыву берега, стоит караван барж, ожидающих груза. Ночь лунная, и от мачт на холодную воду реки легли длинные полосы теней, как узкие тропинки куда-то во тьму, где утонул противоположный берег и где далеко, сиротливо блестит огонёк. Река медленно льётся в чёрную даль, волны её гладят борта пустых барж, и внутри барж раздаются протяжные, гулкие вздохи. На берегу недвижно замерли кусты лозняка, и от них на воду и берег луна тоже бросила узорчатые, недвижные тени. В одном месте кустарника чуть тлеется костёр — освещает корни, вымытые водой из земли, и ветки, опустившиеся над ним. Он смотрит меж них, как большой красный глаз какого-то чудовища. На носу той баржи, что стоит первая против течения, медленно движется неуклюжая фигура дежурного матроса; иногда он останавливается у борта, долго смотрит вдаль по спокойной воде и снова начинает ходить поперёк баржи. В тишине ночи его шаги ясно слышны и на берегу и везде, далеко вокруг каравана, а под ним, в пустых трюмах судна, всё вздыхает река, гладя просмолённое дерево баржи... Звёздное небо смотрит в спокойную воду, и звёзды, отражаясь в ней, сверкают, как маленькие, золотые рыбки. Ночь холодна, тиха... и ясна. Иногда всплескивает рыба и где-то далеко поют песню и плачет гармоника; слов не слышно, но одна за другой, по сырому, холодному осеннему воздуху, тянутся печальные ноты, тянутся и бесследно исчезают во тьме и молчании... * * * Дежурный на передней барже остановился у борта, посмотрел на воду и вдруг, обернувшись лицом к баржам сзади него, закинул голову и уныло-протяжно закричал: — Го-ость!.. Потом он наклонился, поднял с палубы длинный шест и, истово перекрестясь, опустил его за борт... Раздалось журчание воды, разрезаемой встреченным ею препятствием. И на следующей барже, ещё ранее, чем успел замереть первый возглас, — тоже раздалось монотонное, певучее слово: — Го-о-ость! Потом у борта её также появилась фигура дежурного матроса с шестом в руках и так же, как и первая, она, крестясь, спустила в воду шест... — Го-ость! — плакал звонкий фальцет где-то вдали... Эхо на берегу отчётливо повторяло ноющее, печально выпеваемое вахтенными слово... — О-го-о-о-сть!.. Вахтенный передней баржи вдруг энергично стал ворочать багром, и скоро снова воздух огласился его печальным криком: — При-иня-а-а-л! Опустив в воду шест, он пошёл по борту баржи к корме и, когда подошёл к рулю, с силой толкнул что-то в воде и вполголоса бросил на следующую баржу: — Проводил... И вслед за тем вытащил свой багор из воды. Тогда в промежутке между кормой первой баржи и носом следующей за ней, в полосе воды, освещённой луной, появилось что-то белое и круглое, как шар, утверждённое на тёмной массе, по очертаниям похожее на человеческую фигуру... Оно появилось и скоро исчезло в тени от борта баржи... — При-и-ня-а-а-л! — заплакал в воздухе возглас вахтенного. И вахтенный второй баржи так же, как и первый, — опустив шест в воду, — пошёл по борту к корме... Вскоре раздался и его короткий возглас: — Проводил... * * * На последней барже «гостя» дожидались двое: один стоял с багром в руках, в выжидательной, сторожкой позе, другой рядом с ним склонился за борт, опираясь руками о колено, и любопытно смотрел вверх по течению... — Не подобьёт к нам? — спросил он тихо товарища. — Поди, не подобьёт... — А коли подобьёт? — Тогда, брат, табак — дело! Сейчас полиция — как, откуда, да что?.. Всю душу вымотают. Не дай ты, Господи! Он идёт... Покачиваясь на воде, «гость» подплывал под нацеленный в него багор вахты... Он плыл вверх лицом, и оно, очень белое на тёмном фоне воды, покачивалось, глядя в звёздное небо. Так странно покачивалось, точно было недовольно приёмом вахты барж и хотело сказать ей: «Ах вы, братцы мои! Как же вы это так? Нехорошо!» — Попал!.. — тихо произнёс вахтенный и, как все другие ранее его, — пошёл с опущенным в воду багром на корму... Его товарищ, скосив голову к воде, шёл за ним. — В сапогах... — сказал он, когда дошли до середины кормы. — Чай, поди, наш брат, матросик, — отводя багром «гостя» от борта, ответил его товарищ. — Надо быть, так... — Про-о-во-о-дил! — выхватив шест из воды, запел вахтенный на передние баржи... — А к берегу его поблизости от нас не прибьёт?.. Тогда всё едино — склока будет... — Не бойсь! Теперь до мыска-то дойдёт, а там его отшибёт в фарватер. Выше как на двадцать вёрст от нас ему не пристать теперь. Да ещё, гляди, на тот берег перекинет... — Это бы ладно было!.. С минуту они молча посмотрели вслед уплывавшему «гостю»... Потом вахтенный бросил на палубу багор, стащил с себя рваную шапку и вполголоса, крестясь, произнёс: — Упокой, Господи, душу раба Твоего... Избави, Господи, и помилуй нас от нечаянныя смерти! Его товарищ истово крестился, сильно стукая себя пальцами по плечам и по лбу... А «гость», неизвестный раб божий, плыл дальше по реке, плыл, покачивался на волнах, и белое лицо его всё смотрело в звёздное небо, как бы желая спросить его: «А что, далеко ещё мне, утопшему, плыть-то?» 1895 Впервые опубликовано: «Самарская газета». 1895. № 203. 22 сентября, в разделе «Маленький фельетон».
Максим Горький (Алексей Максимович Пешков 1868—1936) — российский и советский писатель. | ||
|