А.С. Грибоедов
Письмо из Бреста Литовского к издателю <"Вестника Европы">

Июня 26 дня 1814. Брест

Позвольте доставить вам некоторое сведение о празднике, который давали командующему кавалерийскими резервами, генералу Кологривому, его офицеры. Издатель "Вестника Европы" должен в нем принять участие; ибо ручаюсь, что в Европе немного начальников, которых столько любят, сколько здешние кавалеристы своего*.

______________________

* Это приятно видеть в сем письме. Из уважения к его чувству мы ничего почти не переправляем ни в стихах, ни в прозе. Впрочем, нельзя читателям требовать от Марсовых детей того, что мы требуем от детей Аполлоновых в условия их искусства. И<здатель>.

______________________

Поводом к празднеству было награждение, полученное генералом Кологривовым: ему пожалован орден Святого Владимира I степени. Неподражаемый государь наш на высочайшей степени славы, среди торжества своего в Париже, среди восторгов удивленного света, среди бесчисленных и беспримерных трофеев, помнит о ревностных, достойных чиновниках и щедро их награждает. При первом объявлении о монаршей милости любимому начальнику, приближенные генерала условились торжествовать радостное происшествие и назначили на то день 22 июня. День был прекрасный, утро, смею сказать, пиитическое.

Так, день желанный воссиял,
И к генералу строй предстал
Пиитов всякого сословья;
Один стихи ему кладет
В карман, другой под изголовье;
А он, о доброта! какой примеров нет,
Все оды принимает,
Читает их и не зевает. —

Нет; он был тронут до глубины сердца и подобно всем дивился, сколько стихотворцев образовала искренняя радость.

Вот приглашение, которое он получил ото всего дежурства:

Вождь, избранный царем
К трудам, Отечеству полезным!
Се новым грудь твою лучом
Монарх наш озаряет звездным.
Державный сей герой,
Смирив крамолу
И меч склоняя долу,
Являет благость над тобой,
Воспомянув твои заслуги неиссчетны:
Тогда, как разрушал он замыслы наветны,
И ты перуны закалял,
От коих мир весь трепетал;
Тобою внушены кентавры,
Что ныне пожинали лавры,
И в вихре смерть несли врагам.
Царь помнит то — и радость нам!
Скорее осушим, друзья, заздравны чаши!
А ты приди, узри, вкуси веселья наши
Меж окружающих сподвижников твоих,
Не подчиненных зри — друзей, сынов, родных.
В кругу приверженцев, в кругу необозримом,
Ты радость обретешь в сердцах.
Во взорах, на устах.
Блаженно славным быть, блаженней быть любимым!

Всё это происходило в версте от Бреста, на даче, где генерал имеет обыкновенное пребывание. Множество офицерства явилось с поздравлениями; потом поехали на место, где давали праздник, — одни, чтобы посмотреть, другие, чтоб докончить нужные приуготовления.

Есть в Буге остров одинокой;
Его восточный мыс
Горою над рекой навис,
Заглох в траве высокой
(Преданья глас такой,
Что взрыты нашими отцами
Окопы, видные там нынешней порой;
Преданье кажется мне сказкой, между нами,
Хоть верю набожно я древности седой;
Нет, для окопов сих отцы не знали места,
Сражались, били, шли вперед,
А впрочем, летописи Бреста
Пусть <Каченовский>* разберет);
Усадьбы, города, и селы,
И возвышенности, и долы
С горы рисуются округ,
И стелется внизу меж вод прекрасный луг.
На сем избранном месте,
При первой ликованья вести,
Подъялись сотни рук;
Секир и заступов везде был слышен стук.
Едва ль румянила два раза свод небесный
Аврора утренней порой —
Все восприяло вид иной,
Вид новый, вид прелестный.
Творенье феиной руки!
Где были насыпи — пестрелись цветники,
А где темнелись кущи —
Явились просеки, к веселию ведущи,
К красивым убранным шатрам,
Раскинутым небрежно по холмам.
В средине их, на возвышенье,
Стояли светлые чертоги угощенья;
Из окон виден их
В лугу разбитый стан для воинов простых.
На теме острова был к небу флаг возвышен,
Чтоб знак веселия узреть со всех сторон,
И жерлов ряд постановлен,
Чтоб радости отзыв везде был слышен.
На скате ж, где приступен вал,
Один лишь вход удобный,
И город где являл
Картине вид подобный,
Воздвигнули врата искусною рукой
Из копий, связанных цветами,
И укрепили их в полкруге над столпами,
Унизанными осокой.
Любовь врата соорудила;
Сама природа убрала;
Подзорами оружие снабдило;
Потом веселость в них вошла.

______________________

* Мы выпустили здесь нечто, не хотев оскорбить одного собрата нашего журналиста. И<здатель>.

______________________

В три часа пополудни все приглашенные на праздник офицеры съехались; все с нетерпением ожидали прибытия генерала. Наконец вздернутый кверху флаг и пушечные залпы возвестили приближение его. Он ехал верхом, сопровождаемый более 50 офицеров. Мне бы весьма хотелось описать вам в стихах блеск сего шествия, блеск воинских нарядов; к несчастью, никак не мог прибрать рифмы для лядунок и киверов, итак, пусть будет это в прозе. Но то, чего не в силах выразить никакая поэзия, была встреча генерала на мосту, нарочно для сего дня наведенному, где он, при громе пушек и нескольких оркестров, при радостных восклицаниях, с восторгом был принят военными хозяевами и гостями. Слезы душевного удовольствия полились из глаз его и всех предстоящих. Он несколько времени стоял безмолвен, удивлен, обрадован, растроган, потом взошел, или, лучше сказать, внесен был окружающею толпою в триумфальные врата.

Сей вход отличиям условным был рубеж;
Но случай подшутил, и что ж? —
Кто чином высшим украшался,
И доблестями тот отличней всех являлся. —

Взошед в галерею, он был еще приветствуем стихами; но я их здесь не помещу оттого, что не спросился у кавалериста-сочинителя. Потом генерал пошел на возвышение и несколько времени восхищался редкими живописными видами. На валу шатры, кои белелись между березками; у подошвы горы луг, где разбит был лагерь; река Буг, обтекающая всё место празднества; местечко Тересполь и другие селения в отдаленности; толпа народа на мостах и на берегу, взирающего с удивлением на пышный, невиданный им праздник, — всё пленяло взор наблюдателя, всё приводило в изумление. Вдруг запели на сей случай сочиненную солдатскую песнь, и разгласилось по лугу троекратно ура! После чего все были созваны к обеду: столы в галерее и в палатках были накрыты на 300 кувертов.

Уж запахом к себе манили яствы,
Литавры грянули! — и новые приятства,
Обед сближает всех,
С ним водворяется в собранье сто утех,
Веселость, откровенность,
Любезность, острота, приязнь, непринужденность
И, словом вам сказать,
Все радости сошлись нас угощать.
Когда ж при трубах, барабанах
Заискрилось шампанское в стаканах,
Венгерское густое полилось,
Бургонское зарделось, —
У всякого лицо от нектара краснелось;
Но стихотворец тут перо свое хоть брось.

Признаться, моя логика велит лучше пить вино, чем описывать, как пьют, и кажется, что она хоть гусарская, но справедливая. Не буду также вам говорить о различных сластях и пышностях стола, который, само собою разумеется, был весьма великолепен; 300 человек генералов, штаб- и обер-офицеров были угощены нельзя лучше, нельзя роскошнее, нельзя веселее.

И гости все едва ли
Из-за обеда встали,
Взялись за песни, остроты;
Тут излияния сердечны
Рекою полились: все в радости беспечны!
Болтливость пьяного есть признак доброты;
Пииты же, как искони доселе,
Всех более шумели,
Не от вина, нет; — на беду
Всегда они в чаду:
Им голову кружит другое упоенье —
Сестер Парнасских вдохновенье.

Не думайте, однако ж, чтоб забвение всего овладело шумным обществом; нет, забывали важные дела, скуку, горести, неприятности, но не забывали добродетель; она сопутница чистой радости; и в сии часы, когда сердце всякого было на языке и душа отверзта для добрых впечатлений, открылась подписка в пользу гошпиталя и бедных всякого звания. На сей предмет собрано 6500 рублей.

Так посвящали мы — честь нашему собранью! —
Забавам час, другой же состраданью.

Время было тихое, благоприятное для прогулки. Серая мгла, нависшая на небе, предохранила от летнего жара; все рассыпались по валу. Между тем пушечная пальба, хоры музыкантов и песельников не умолкали ни на пять минут. Мало-помалу стало смеркаться, и под вечер пригласили всех на противуположную сторону острова; зрители были чрезвычайно удивлены, когда, проходя не весьма большое расстояние, всё в глазах их переменилось: исчезли за кустами и пригорками шатры, галерея и всё место празднества; явилась природа в дикости: грозные утесы, глубокие рвы, по ту сторону реки сельская картина, луга и рощи возбуждали приятное удивление, прежние сцены казались призраком. К общей радости, нашли там множество дам, которых присутствие, конечно, есть первое украшение всякого праздника.

Их взоры нежные шумливость укрощают
И грустные сердца к веселью возбуждают.

Несколько ракет возвестили начало фейерверка. Он был прекрасный и продолжительный. Между многими разнообразностями искусственного огня горело вензелевое имя генерала и Владимирская звезда. Амфитеатр, где сидели зрители, сделан был из уступов горы. При выходе оттуда весь остров был уже иллюминован. Дамы и офицеры смешались вместе; в галерее начались танцы; в полночь был ужин. Генерал до рассвета принимал участие в празднике; потом возвратился домой, сопровождаемый теми же чувствами, теми же отголосками любви и приверженности, с какими был встречен. Он в сей день являл любезного начальника, приятного гостя и чувствительного человека. Есть праздники, которые на другой же день забывают оттого, что даются без цели, или цель их пустая. В столицах виден блеск, в городах   п о л у б о я р с к и е   затеи; но праздник, в коем участвует сердце, который украшали приязнь, благотворительность и другие душевные наслаждения, — такой праздник оставляет по себе надолго неизгладимые воспоминания.

Философы в ученом заточеньи,
Защитники уединенья,
Наш посетите стан, когда вам есть досуг!
Здесь узрите вы дружный, братский круг,
Начальника, отца обширного семейства,
Коль надобно — на смерть идут;
Не нужно — праздники дают.
У вас как будто чародейство:
От книг нейдете вы на час,
Минута дорога для вас;
А мы на дней не ропщем скоротечность;
Они не истекут, доколе мы живем;
А там настанет вечность,
Так дней не перечтем.

Моя одна забота, чтобы праздники чаще давались. Наш стоит 10 000 рублей, кроме фейерверка. Кончая мою реляцию, желаю вам так же веселиться, как я веселился 22-го июня.

С истинным почтением честь имею и проч.

Александр Грибоедов

P. S. Посылаю вам 1000 рублей для бедных, которых так много после пожара Москвы. В отдаленности от любезного отечественного края нам неизвестно, какие частные лица наиболее терпят от бедности. Полагаемся на вас. Конечно заступник неимущих лучше всех знает, кому нужна помощь.

От издателя. Желаю оправдать доверенность, выполнить поручение благотворительного человека и заслужить не имя заступника неимущих, на которое не могу иметь права, но имя посредника между бедными и благодетельными людьми. О раздаче денег, сколько и кому именно, уведомлю через "Вестник".

В<ладимир> И<змайлов>.

Александр Сергеевич Грибоедов (1795/1790-1829) — русский дипломат, драматург, поэт.