1
О мой читатель... вы москвич прямой
И потому, наверно, о Коломне
Не знаете... конечно, не о той
Я говорю, которая, как помню,
Лежит в стране, и мне, и вам родной,
Верст за сто от Москвы, да, впрочем, что мне
До счета верст — и вам, конечно... Есть
Другая — дай ей небо вечно цвесть!
2
В Коломне той вы, верно, не бывали.
Вы в Петербург езжали по делам —
Иль, ежели за делом приезжали,
То, вероятно, не селились там...
Литовский замок, впрочем, вы видали —
Я говорю без оскорбленья вам, —
О нет, вы не сидели в заключеньи,
Ни — даже за долги в известном отделеньи.
3
Но, может быть, вы в северную ночь
Болезненно-прозрачную бродили
По городу, как я... когда невмочь
От жару, от тоски, от страшной пыли
Вам становилось... Вас тогда томили
Бесцельные желанья — вы бежали прочь
От этих зданий, вытянутых фронтом,
От длинных улиц с тесным горизонтом.
4
Тогда, быть может, память вас влекла
Туда, где «ночь над мирною Коломной
Тиха отменно»; где в тиши цвела
Параша красотой своею скромной;
Вы вспоминали, как она была мила,
Наивно любовавшаяся томной
Луной, мечтавшая Бог весть о чем...
И, думая о ней, вы думали о нем.
5
О том певце с младенческой душою,
С божественною речью на устах,
С венчанной лаврами кудрявой головою,
С разумной думой мужеской в очах;
Вы жили вновь его отрадною тоскою
О тишине полей, о трех соснах,
Тоской, которой даже в летах зрелых
Страдал «погибший рано смертью смелых».
6
Иль нет — простите, я совсем забыл —
Вы человек другого поколенья:
Иной вожатый вас руководил
В иные страсти, муки и волненья;
Другой вожатый верить вас учил...
И вы влюбились в демона сомненья,
Вблизи Коломны Пушкина — увы! —
С тем злобным демоном бродили вечно вы!
7
А может быть, и вовсе не бродили,
Что даже вероятней... По ночам
Вы спали, утром к должности ходили
И прочее, как следует... Но вам
Европеизм по сердцу... Выходили
Из оперы вы часто, где певцам,
Желая подражать приемам европейским,
С остервенением вы хлопали злодейским.
8
Зимой, конечно, было это; нос
Вы в шубу прятали — и не глядели
Кругом... и гнал вас северный мороз
Скорей — но не домой и не к постели —
На преферанс... Но, верно, удалось,
Когда вы на санях к Морской летели,
Вам видеть замок с левой стороны...
И дальше вы теперь идти со мной должны.
9
В Коломне я искать решился героини
Для повести моей... и в том не виноват.
В частях других, как некие твердыни,
Все дамы неприступны... как булат
Закалены... в китайском тверды чине...
Я добродетели их верить очень рад —
Им только семь в червях представить могут грезы,
Да повесть Z... исторгнуть может слезы.
10
А героиня очень мне нужна,
Нужнее во сто тысяч раз героя...
Герой? герой известный — сатана...
Рушитель вечный женского покоя,
Единственный... Последняя жена,
Как первая, увлечена змеею —
Быть может... демон ей сродни
И понял это в первые же дни...
11
По-старому над грешною землей,
Неистощимой бездною страданий,
Летает он, князь области мирской...
По-старому, заклятый враг преданий,
Он вечно к новому толкает род людской,
Хоть старых полон сам воспоминаний.
Всегда начало сходится с концом,
И змей таинственным свивается кольцом.
12
Он умереть не может... Вечность, вечность
Бесплодных мук, бессмысленных страстей
Сознание и жажды бесконечность!..
И муки любит старый враг людей...
И любит он ту гордую беспечность
Неисправляемых Адамовых детей,
С которою они, вполне как дети,
Кидаются в расставленные сети...
13
............................................
14
Но что до ней, что до него?.. С зарею
Слилась заря... и влагою облит
Прозрачною, туманной, водяною —
Петрополь весь усталый мирно спит;
Спят здания, спят флаги над Невою;
Спит, как всегда, и вековой гранит;
Спит ночь сама... но спит она над нами
Сном ясновидящей с открытыми очами.
15
Болезненно-прозрачные черты
Ее лица в насильственном покое.
То жизнь иль смерть? Тяжелые мечты
Над ней витают... Бытие иное
В фосфоре глаз сияет... Страшной красоты
Полна больная... Так и над Невою
Ночь севера заснула чутким сном...
Беда, кто в эту ночь с бессонницей знаком!
16
Беда тебе, дитя мое больное!..
Зачем опять сидишь ты у окна
И этой ночи влажное, сырое
Дыхание впиваешь?.. Ты больна,
Дитя мое... засни, Господь с тобою...
Твой мир заснул... и ты не спишь одна...
Твой мир... и что тебе за дело до иного?
Твой мир — Коломна, к празднику обнова.
17
Известный круг, балки, порою офицер
Затянутый, самодовольно-ловкой...
Мечтай о нем... об этом, например,
С усами черными... займись обновкой...
Вот твой удел; цвет глаз твоих так сер,
Как небо Петербурга... Но головкой
Качаешь ты, упрямица, молчишь,
С досадой детской ножкой в пол стучишь.
18
Чего ж тебе?.. Ты точно хороша —
Утешься... Эти серенькие глазки
Темны, облиты влагой... в них душа
И жажда жизни светится. Но сказки
Пока тебе любовь и жизнь... Дыша
Прерывисто, желанья, грезы, ласки
Передаешь подушке ты одной...
Ты часто резвишься, котенок бедный мой!
19
Гони же прочь бессонницу, молю я:
Тебе вредна болезненная ночь,
Твои уста так жаждут поцелуя,
И грудь твоя колышется точь-в-точь,
Как сладострастная Нева... Тоскуя,
Ведь ты сама тоски не хочешь превозмочь.
Засни, засни... и так уж засверкали
Твои глаза холодным блеском стали.
20
Погибнешь ты... меж ночью и тобой
Родство необъяснимое заметно...
Забудь о нем... Удел прекрасен твой,
Со временем и он блеснет тебе приветно
В лице супруга с Анной, даже со звездой, -
Чего тебе... Но тщетно, тщетно, тщетно!
Погибла ты... и чей-то голос над тобой
Звучит архангела судебною трубой.
21
Не слышишь ты, но вся природа внемлет
Ему в забвении, как первая жена,
И чутким сном под этот голос дремлет.
Таинственного трепета полна,
Тоска ее глубокая объемлет...
Князь области воздушной, сатана,
В сей час терзается тоскою бесконечной
И говорит с своей ирониею вечной:
1
«Мелеет он, Адамов род,
И чем быстрей бежит вперед,
Тем распложается сильней,
И с каждым шагом человек
Дробится мельче на людей.
Я жду давно — который век! —
Разбить запор тюрьмы моей,
Пробиться всюду и во всем
Всепожирающим огнем,
Проклятием, объявшим всех...
............................................
2
Был век великий, славный век,
Когда меня лицом к лицу
Почти увидел человек;
Мои страдания к концу,
Казалось, близились... Во всем
Я разливаться начинал,
И вместе с чернью с торжеством
Дубов верхушки обрезал.
Мне надоело в них сиять
Лучами славы и борьбы,
Хоть было жалко обрезать
Те величавые дубы...
Я в них страдал, я в них любил,
И, как они же, полон был
Презренья к мелочи людской
И враждования с землей...
Мне стало жаль... мне гнусен стал
Пигмеев кровожадный пир...
Я с чернью пьянствовать устал
И заливать без цели мир
Старинной кровью... Я узнал,
Что вечный рок сильней меня,
Что есть один еще оплот,
Что он созданье бережет
От разрушителя огня.
3
............................................
4
Но близок час... огонь пробьет
Последний, слабый свой оплот,
И, между тем, меня печаль
Терзает, и тебя мне жаль...
Мне страшно грустен образ твой;
Тебя я с бешеной хулой
Влеку к паденью... чистота
Твоя исчезла, и бежит
С твоих ланит хранитель — стыд;
Не облит влагой тихий взор —
Холодным блеском светит он;
Вошла ты также с небом в спор;
Из груди также рвется стон
Проклятий гордых на судьбу.
Как я, отвергла ты закон,
Как я, забыла ты мольбу,
И скоро для обоих нас
Пробьет покоя вечный час...
22
В таком ли точно тоне говорил
Князь области воздушной, я наверно
Сказать вам не могу: сатаниил —
Поэт не нам чета, и лишь примерно
Его любимый ритм я здесь употребил —
Ритм Байрона — хотя, быть может, скверно.
Не в этом дело, впрочем: смысл же слов,
Ручаюсь головою, был таков.
23
Любил не раз он — это вам известно —
По крайней мере, вам то Мейербер
И Лермонтов открыли — очень лестно
Для женщин это... надоел размер
Страстей обыкновенных им — и тесно
Им в узких рамках........
............................................
............................................
24
В наш век во вкусах странен Евин род;
Не красота, тем меньше добродетель,
Ни даже ум в соблазн его влечет:
К уродам страсть бывает... Не один свидетель
Тому найдется. Дьявольский расчет
И равнодушие (в глуши ль то будет, в свете ль)
С известной степенью цинизма — вот
Что нынче увлекает Евин род.
25
Жуанов и Ловласов племя ныне
Уж вывелось — героев больше нет;
Герой теперь сдал место героине,
И не Жуан — Жуана ныне свет
Дивит своим презрением к святыне
Любви и счастья, дерзостью побед...
Змеиной гибкостью души своей и стана,
Пантеры злостию — вперед, вперед, Жуана.
26
Вперед, Жуана... путь перед тобой
Лежит отныне ровный и свободный...
Иди наперекор себе самой
В очах с презрением и дерзостью холодной,
В страдающей груди с глубокою тоской,
Иди в свой путь, как бездна, неисходный,
Не знаешь ты, куда тот путь ведет, -
Но ты пошла — что б ни было — вперед!
27
Светлеет небо... близок час рассвета,
А всё моя красотка у окна...
Склонившись головой, полураздета,
Полусидит, полулежит она,
Чего-то ждет... Но ожиданье это
Обмануто... Она тоски полна,
Вот-вот на глазках засверкают слезы,
Но нет... смежает сон их... Снова грезы...
28
И девочке всё грезится о нем,
О ком и думать запретили б строго...
Герой ее танцклассам всем знаком,
Играет в карты, должен очень много...
С ним Даша часто видится тайком;
Он проезжает этою дорогой
В извозчичьей коляске на лихих,
Немного пьян — но вечно мимо них.
29
Андрей Петрович... но о нем потом...
Семнадцать лет моей шалунье было,
Родительский ей страшно скучен дом,
В ней сердце жизни да любви просило,
Рвалось на волю... Вечно мать с чулком,
Мораль с известной властию и силой;
Столоначальник, скучный, как жених,
Который никогда не ездит на лихих.
30
И в будущем всё то же, вечно то же,
Всё преферанс в копейку серебром,
Всё так на настоящее похоже —
Так страшно глупо смотрит целый дом.
Нет, нет, не создана она, мой Боже!
К тому, что многим кажется добром,
И не бывать ей верною подругой...
Притом уже она просвещена подругой.
31
От наставлений матушки не раз,
От этой жизни праздной и унылой
С подругою она тайком в танцкласс
Зимою ездила... Подруге было
Лет двадцать... Даже не в урочный час
Они домой являлись. Но сходило
Всё это с рук. Умела веру дать
В сердечной простоте всему старушка мать.
32
Жених-столоначальник глуповато
Смотрел на всё: он был совсем готовый муж,
Чуждался сильно всякого разврата,
Особенно карманного, к тому ж
Доверчивостью был он одарен богато,
Носил в себе одну из допотопных душ
И, несмотря на то, что родился в столице,
Невинностью подобен был девице.
33
Поутру, вставши, пил он скверный чай,
Смотрел в окно, погоду замечая,
И собирался к должности, там рай
И ад свой весь прескромно заключая.
Но пред уходом в свой обетованный край
Он в книжке отмечал, «что будет кушать чаю
Такой-то у него», и книжку клал;
Потом: «со сливками» — подумав, прибавлял.
34
Вы спросите: зачем? Уж я не знаю —
Есть разные привычки. Так текла
Вся жизнь его. Ему всех благ желаю —
Но страшно ведь глупа она была
Во все периоды: и до и после чаю...
И Дашу бедную такая жизнь ждала,
Когда б так называемый злой гений
Ей не дал мук, желаний и волнений.
35
Пускай она заснула — в ней не спят
Безумные, тревожные волненья;
Уста полураскрытые дрожат,
Облиты глазки влагою томленья.
Что снится ей?.. Соблазна полные виденья
Над нею видимо летают и кружат...
А чей-то голос слышен из-за дали,
Исполненный таинственной печали.
Дитя мое! очей твоих
Так влажно-бархатен привет...
Не звездный свет сияет в них —
Кометы яркий свет...
Лукавой хитрости полна
Улыбка детская твоя,
И гибок стан твой, как волна...
И вся ты как змея.
Ты так светла, что не звездам
Спокойным вечно так сиять;
Ты так гибка, что разгадать
В тебе легко сестру змеям.
Дитя мое! так много их
По тверди неба голубой
Светил рассыпано благих, —
О, будь кометой роковой!
И дольний мир — ваш мир земной —
Богат стадами душ простых...
В нем много добрых, мало злых, —
О, будь же, будь змеей!
36
Тот голос был ли внятен ей?.. Она
Едва ль могла понять слова такие
Мудреные, хоть и весьма простые.
Прочла она в свой век Карамзина
Две повести, да две Марлинского другие
(«Фрегат «Надежда»», помнится, была
Одна из них). Отборно объясняться
Привыкла потому — я должен вам признаться.
37
Но странно, что ее тревожил сон
Не Гремин с пламенной душою и с усами...
Ее герой усами не снабжен —
Он, вероятно, сталкивался с вами,
Читатель мой, быть может, часто. Он
Играет, я сказал; со многими домами
Знаком поэтому; ни дурен, ни хорош
Собой особенно — на всех людей похож.
38
Чиновник он — и жить не мог иначе,
Москвич — но с Петербургом ужился,
Привык зимой к театру, летом к даче,
Хоть молод, но серьезно занялся
Устройством дел карманных и тем паче
Служебных: рано он за ум взялся,
Как истый петербуржец. Был ласкаем
Почтенными людьми и всеми уважаем.
39
Играл же он, во-первых, потому,
Что этим путь в дома чиновнической знати
Открыл себе свободный — хоть в палате
Служил какой-то... а притом ему,
Как, верно, русскому не одному,
Разгул по сердцу был — а здесь и кстати.
Играл он ловко, нараспашку жил
И репутацию с тем вместе заслужил.
40
На женщин он смотрел с полупрезреньем,
От добродетельных чиновниц прочь
Бежал всегда... Искать любви терпеньем
Ему казалось глупо и невмочь,
В чем был он прав... Свободным наслажденьям
Любил он посвящать гораздо лучше ночь.
Он был герой, и даже очень пылкой,
В танцклассе и с друзьями за бутылкой.
41
И там-то Даша встретилася с ним.
Он был хорош, особенно вполпьяна;
В минуту эту мог он быть любим;
Разочарован был, казалось, очень рано,
И, дорожа мгновением одним,
Безумствовал. Чем не герой романа,
Особенно когда другого нет?
Ведь было ей всего семнадцать лет.
42
Он дерзостью какой-то начал с нею.
Она краснела, хоть не поняла...
Переглянувшись с менторшей своею,
Ему на польку руку подала
И улыбнулася ему, злодею...
Потом уж с ним шампанское пила
И глупости девчонка лепетала,
Хоть вся, как лист, от страха трепетала.
43
А стоил ли он трепета любви? —
Другой вопрос... Не в этом, впрочем, дело,
Он был любим... Увы! в твоей крови,
Дитя мое, страсть бешено кипела,
Рвалась наружу... а глаза твои
Сияли слишком ярко, хоть несмело,
Стыдливо опускались... ты была в огне...
Пусть судит свет — судить тебя не мне!
44
А свет свершит свой строго-неизбежный
И, может быть, свой справедливый суд,
И над твоей головкою мятежной,
Быть может, многие теперь произнесут
Свой приговор бесстрастный и безгрешный;
Быть может, камень многие возьмут,
И в том сама виновна ты, конечно...
Ты жизни предалась безумно и беспечно.
45
А впрочем, что ж? Да разве ты одна
Осуждена толпой безгрешной и бесстрастной
За то, что ты, как женщина, страстна?
Утешься — и не в этом твой ужасный
Удел, дитя мое... Иное ты должна
Узнать еще... Покамест, сладострастно
Раскинувшись... ты грезам предана...
46
Но вот она проснулась... С Офицерской
Коляска мчится... точно, это он,
Кому от матушки иного нет, как «мерзкой»,
Названия... Завоеватель дерзкой,
Он, как всегда, разгулен и хмелен...
Его немножко клонит даже сон...
Но, тем не менее, зевая, он выходит
Из экипажа — и к окну подходит.
47
Зевая — правду вам, читатель мой,
Я говорить обязан, — да-с, зевая,
«Здорово!» он сказал ей... На такой
Привет что отвечать, почти не зная,
Она «здорово!» с странною тоской
Сказала также... Он, не замечая,
С ней начал говорить о том, как он играл
И как на рысака пари держал.
48
И Даша молча слушала... И в очи
Ему смотрела робко... чуть дыша...
При тусклом свете петербургской ночи
Она была так чудно хороша...
Собой владеть ей не ставало мочи,
Из груди вон просилась в ней душа;
Болезненно и сладостно тоскуя...
Уста ее просили поцелуя...
49
И вот в окошко свесилась она
И обвила его прозрачными руками,
И, трепета безумного полна,
К его устам прижалася устами...
И в полусонных глазках так видна
Вся страсть ее была... что, небесами
Клянусь, я отдал бы прохладу светлых струй,
Как некогда поэт, за этот поцелуй.
50
О поцелуй!., тебя давно не пели
Поэты наши... Злобой и тоской
Железные стихи их нам звенели —
Но стих давно уж не звучал тобой...
На Божий мир так сумрачно глядели
Избранники, нам данные судьбой,
И Лермонтов и Гоголь... так уныло,
Так без тебя нам пусто в мире было!
51
Мы знали все — я первый, каюсь, знал
Безумство влажного вакханок поцелуя...
И за него я душу отдавал,
Когда она, болезненно тоскуя,
Томилась жаждой... Но иной люблю я,
Иной я поцелуй теперь припоминал...
То первый поцелуй, упругий, острый, жгучий,
Как молния, прорезавшая тучи.
52
Как молния, по телу он бежит
Струею сладкого, тревожного томленья...
Как детский сон, он быстро пролетит —
Похищенный украдкой... Но волненья,
Оставленного им, — ничто не заменит,
Но рад бы каждый, хоть ценой спасенья...
Так робко, нежно, девственно опять
Тот поцелуй с упругих уст сорвать.
53
О Ромео и Юлия! Вы были
Так молоды, так чисты: целый мир
Вы в поцелуе первом позабыли...
За что же вас и люди, и Шекспир,
Насмешник старый, злобно так сгубили
За этот поцелуй?.. Безжалостный вампир
Был автор ваш... наполнил вас любовью,
Чтобы вкусней упиться вашей кровью.
54
О Ромео и Юлия!.. Не раз
Ночь, ночь Италии, я вижу пред собою,
Лимонов запах слышу, вижу вас
Под тенью их стыдливою четою,
С ресницами опущенными глаз,
Увлажненных безумной, молодою,
На всё готовой страстью... Божий мир
Благословлял вас... дьявол был Шекспир!
55
Вот поцелуй куда красотки нашей
Завел меня... Что делать? виноват,
И каюсь в том: быть может, слишком Дашей
Я занимаюсь... Но часы летят,
И веет утром... Тот, кто полной чашей
Любви блаженство пьет, едва ли утру рад...
Его наивно Даша проклинала, —
Со мною, с вами это же бывало.
56
Андрей Петрович был, напротив, рад
Успокоению от жизненных волнений;
Любил он крепко стеганый халат
И сладкий сон без всяких сновидений...
Они простились... Сел он — быстро мчат
Его лихие кони... и мгновений
Любви не жаль ему... Но думал он о чем
Дорогою — узнаете потом.
57
Она же долго вдаль с тоской глядела,
Потом окно закрыла и легла,
Всё думала, и хоть заснуть хотела,
Но и заснуть бедняжка не могла...
Уж солнце встало... Ложками гремела
Старушка мать и к ней потом вошла,
Неся с собой свой кофе неизбежный
Да вечную мораль родительницы нежной.
58
И снова день, бесплодно-глупый день
С уборкою того, что убирать не надо,
И с вечной пустотой, которой лень
И праздность жизни прикрывать так рада
Была старушка... Вновь ночную тень
Зовет моя красотка... Хуже ада
Такая жизнь... со сплетнями, с чулком,
И с кофеем, и с глупым женихом.
<1847>
