| ||
|
До 1905 года, когда в "Весах" появился беллетристический отдел, в русской символической поэзии царил хаос. "Мир Искусства" выдвигал, наряду с Бальмонтом и Брюсовым, такую сомнительную поэтическую величину, как Минский; "Новый Путь" печатал стихи Рославлева, Фофанова и др. Даже "Скорпион", осторожный "Скорпион", и тот не избежал общей участи: издал Бунина и в "Северных цветах" поместил поэму того же Фофанова. За всем этим следила и злорадно хихикала критика, враждебная новым течениям в искусстве. Прежние возгласы негодования по поводу "чудачества декадентов" сохранились только в самых захолустных изданиях, а в более видных они заменились или указаниями на то, что "декадентство" выдохлось, или заявлениями, что "оно" никогда и не представляло из себя ничего существенно нового. Не знаю, намеренно или нет, "Весы", вводя литературный отдел, всей своей деятельностью опровергали оба эти мнения. От этого стихи в "Весах" делятся на две резко, особенно впоследствии, разграниченные группы: группу революционеров и группу хранителей традиции. Право на революцию сохранили за собой вожди, молодежи был поручен ариергард. Благодаря такому строю, вся колонна приобрела стремительность, недоступную для течений, где вожди должны одновременно направлять и сдерживать. Но это же и послужило причиной ее расстройства: нельзя, да и не следует, пройти весь мир кавалерийской атакой... Символизм угасал. Уже самые споры, возникшие из-за определения этого, казалось бы, вполне выясненного литературного учения, указывали на недовольство им в кругу поэтов. Появились новые задачи, особые у каждого мастера, и их произведения назывались символическими только за неимением более подходящего названия. Несколько замечаний о поэтах, представленных "Весами". К. Бальмонт, такой хрупкий, такой невещественный в первый период своего творчества, страстно полюбил вещи и выше всего поставил потенциально скрытую в них музыку. В своих эпитетах он не гонится за точностью; он хочет, чтобы не скрытые в них представления, а самый звон их определял нужный ему образ. Однако и тут он, где можно, превращает прилагательные в существительные: безглагольный — безглагольность, лелейный — лелейность и т.д. Последний пример особенно характерен: глагол "лелеять" он превратил в прилагательное и потом сделал из него существительное. Пренебрежение к глаголам — вот что делает его последние стихи мертвенными и неподвижными, потому что поэзия есть мысль, а мысль — прежде всего движение. Как бы то ни было, его попытка имеет громадный теоретический интерес, и со временем она будет оценена по достоинству. Брюсов, восстановивший в России позабытое со времен Пушкина благородное искусство просто и правильно писать стихи, в "Urbi et Orbi" и в "Венке" давший образцы классической чистоты и силы, в "Весах", как Иаков, вступил в бой со своим Богом. Он вводит в поэтический обиход ассонансы, пользуется ипердактилическими рифмами, новыми строфами, повторениями одной и той же строчки. Наконец, в стихотворении "К кому-то", начинающемся строкой "Фарман иль Райт, иль кто б ты ни был!", он вплотную подходит к современности, которой так боятся поэты, и остается победителем. Далее следуют: Вячеслав Иванов, все поэтическое творчество которого — сплошная революция, иногда даже против канонов, установленных им самим; М. Кузмин, со всей неожиданной смелостью своих тем и приемов, с неслыханным в русской поэзии словарем и со стихом, звучащим утонченно и странно; Андрей Белый, пытающийся внести красочный импрессионизм своих юношеских произведений в самые повседневные переживания. Отдельно стоят З. Гиппиус, со своим застывшим на одной точке мастерством, и Ф. Сологуб и А. Блок, печатавшие свои наиболее характерные стихи в других изданиях. Из молодых поэтов, "хранителей традиций", особенно выдвинуты "Весами": Сергей Соловьев, Борис Садовской и Виктор Гофман. С. Соловьев печатал в "Весах" лучшие свои стихотворения, в которых, под руководством поэзии Брюсова, он продолжает работу А. Майкова, иногда даже превосходя последнего чеканкой стиха и силой изобразительности. Борис Садовской поддерживает воспоминание о традициях пушкинской эпохи, учась у ее второстепенных поэтов. Кажется, его совершенно не коснулось веяние модернизма. Однако сухая четкость ритмов и образов, вкус и благородное стремление к работе над стихом — обличают близость поэта к новому направлению, без которого ему вряд ли бы удалось освободиться от пут реализма, так как по темпераменту он — не завоеватель. Виктор Гофман — ученик то Бальмонта, то Брюсова. Недаром в юности он написал по стихотворению-приветствию им обоим. Но это ученичество не пошло дальше заимствования приемов и близости образов. Сквозь молодое любование утонченностями культуры проглядывает его собственное ощущение мира — томная, но подчас и острая чувственность. И жаль, что за последнее время он стал подражать серафическому Блоку. Из реже печатавшихся в "Весах" можно отметить Юрия Верховского — поэта типа Бориса Садовского, но более расплывчатого, и книжного, и Одинокого, поставившего себе ряд интересных задач и серьезно работающего над их разрешением. Нельзя сказать, что в стихотворном отделе "Весов" не было серьезных упущений; таково, например, замалчивание И.Ф. Анненского (за все время о нем было, кажется, всего три заметки и ни одного его стихотворения); непривлечение к сотрудничеству П. Потемкина, одного из самых своеобразных молодых поэтов современности; наконец, выдвигание за последний год Эллиса. Но, несмотря на все промахи, история "Весов" может быть признана историей русского символизма в его главном русле. Впервые опубликовано: Аполлон. 1910. № 9.
Николай Степанович Гумилев (1886-1921) русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, переводчик, литературный критик, путешественник. | ||
|