| ||
|
1 <1 февраля 1837> Грустное известие пришло из Петербурга. Пушкин стрелялся с каким-то Дантесом, побочным сыном голландского короля. Говорят, что оба ранены тяжело, а Пушкин, кажется, смертельно. Жалкая репетиция Онегина и Ленского, жалкий и слишком ранний конец. Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнью, чтобы разом от нее отделаться или ее возобновить. Его Петербург замучил всякими мерзостями; сам же он себя чувствовал униженным и не имел ни довольно силы духа, чтобы вырваться из унижения, ни довольно подлости, чтобы с ним помириться. Жена вероятно причина дуэли; впрочем, вела себя всегда хорошо. Бедный Пушкин! Пожалей об нем и помни, что если он умрет, так тебе надобно будет вдвое более трудиться. Заочно лобызает тебя твой любящий брат А. Хомяков. 2 <1837> Любезный брат Николай Михайлович. Ты уже вероятно имеешь о дуэли Пушкина довольно много подробностей, и поэтому рассказывать не стану тебе россказней. Одно, что тебе интересно будет знать, это итог. Пушкина убили непростительная ветреность его жены (кажется, только ветреность) и гадость общества петербургского. Сам Пушкин не оказал твердости в характере (но этого от него и ожидать было нельзя), ни тонкости, свойственной его чудному уму. Но страсть никогда умна быть не может. Он отшатнулся от тех, которые его любили, понимали и окружали дружбой почти благоговейной, а пристал к людям, которые его принимали из милости. Тут усыпил он надолго свой дар высокий и загубил жизнь, прежде чем этот дар проснулся (если ему было суждено проснуться). Государь щедр и милостив к его семье; этого я ожидал от Государя. Посланник голландский принужден оставить Петербург, потому что общество все против него восстало, а Государь оправдал поступки общества. В последние дни жизни Пушкина 25000 человек приходили и приезжали справляться об его здоровье. Это все-таки утешительно. По крайней мере гадость общества не безраскаянная. Не умели сохранить, но умели пожалеть. Будь здоров и не забывай тебе преданного брата А. Хомякова. 3 Любезный брат Николай Михайлович. Поздравь меня! Катенька подарила меня сыном Степаном. Теперь ему уже шестой день. Родился он поутру девятого числа; мучилась Катенька в самое время полного лунного затмения. Факт поэтический. Я не могу тебе выразить моей радости; но я не сыну рад, а жене. Таких тяжелых, таких светлых минут жизнь уже представить не может. Зачем, спросишь ты, медлил я отправкой известия? Я думал, что ты не ожидаешь еще, чтобы Катенька родила, и потому не беспокоишься; и лучше казалось тебя уведомить, что она не только родила, но и после родов здорова. На четвертый день она была немного испугана стуком ширм, и опять я отложил посылку эстафеты. Но теперь будь покоен и радуйся. Опий, который я тотчас ей дал в два приема, через три часа один за другим, или, что более вероятно, милость Божия отвратила все последствия, и она хороша, очень хороша, как лучше быть нельзя, — это слова Зейдлера. Дай Бог, чтобы так продлилось. Мальчик, кажется, в вашу семью лицом и много уже привычек матушки своей: не терпит жара, как она, и пр. и пр. Цвет глаз неизвестен, рост крупный, голова пребольшая, цвет лица рака вареного. Катенька тебя целует и поздравляет с наступающим праздником. Будь здоров телом и душою. Целую тебя заочно. Тебе душевно преданный брат Л. Хомяков.
Мицкевич вызвал Дантеса на дуэль. Нельзя ли приложенное к Прасковье Михайловне письмо доставить с нарочным. Эстафеты в деревню посылать почтамт не берется, а из Сызрани кто доставит? Пожалуйста сделай это. 4 <Июнь 1837> Любезнейший брат, Николай Михайлович. Пора тебе в деревню, если только у вас погода такая же, как у нас. Здесь дождь и тепло; вешняя, хлебная погода, зовущая на вольный воздух, в поля широкие, в луга муравчатые. Катенька тебя целует и благодарит за письма. Сама писать еще не может, плохо поправляется, с лихорадочкой еще не разделалась; впрочем, ты можешь быть на ее счет совершенно покойным: она весела, любуется своим мальчиком и со всевозможною материнскою слепотой уверяет, что он очень хорош. Она надеется быть в Симбирске и в Репьевке в первых днях июля. Устрой так, чтобы она могла на всех вас наглядеться. Да нельзя ли тебя будет увезти? Вчера были крестины Степушки, пиршество, на котором восседали тетки, старушки, и снова отличалась оживающая Марья Васильевна; она здоровеет, но все еще имеет черные мысли. Тебя, без твоего согласия, назначили было мы крестным отцом, да нельзя: указом запрещены отсутствующие крестные отцы и матери. Здесь были на днях Катенька Мойер и Воейковы. Необыкновенно милые девушки. Весело на них смотреть. Разумеется, речь была о тебе, и расспросов куча. Икалось ли тебе? Какова жалкая судьба Пушкина! Убит дрянью, и дрянь Полевой в дрянной Библиотеке вызывает на какую-то дрянную подписку в честь покойника. Лучшие мысли оскверняются такими органами. Говорят, что иностранные газеты писали о Пушкине хорошо и много; не знаю, правда ли, а это было бы утешительно. Франкфуртский говорил об нем скверно, и это весело, как ругательство Булгарина и Библиотеки. <...> 5 12 апреля <1839> <...> "Отечественные Записки" порядочнее всех журналов, в них Лермонтов написал повесть превосходную и по содержанию и по рассказу "Бела". В роде Марлинск<ого>, но лучше. Стихов хороших никто не пишет. Вяземский, как слышно, написал за границей милые стихи на русский самовар. Экспедиция издает юридические акты пространные. Вообрази себе, что по-видимому грамотность была в старой Руси более теперешней распространена, и даже гораздо более. 6 <19 января 1840> "Отечественные Записки" необыкновенно толсты, просто мамонтообразны. Кто захочет их перещеголять, тот уже будет принужден издавать фолианты. За всем тем они не дурны, даже сравнительно хороши и обещают быть лучшим русским журналом. Этому от души радуюсь. Спадают, видно, оковы плена, наложенного поляками на нашу журналистику. Кажется, однако, Сенковский понял, что соперничества литературного он не выдержит, и хочет дать ученое направление "Библиотеке". Можно будет и ему сказать спасибо. Помнишь ли сказку об Опричнике в "Прибавлениях"? Она вышла Лермонтова. На него есть надежды. 7 20 мая <1840>, Москва Я опять погрузился в тихий сон, кроме того, что получил некоторый успех как прозатор статьями, читанными на вечерах у Киреевского. Муза опять раскланялась. Зову, да не тут-то было: улетела, вероятно убоявшись голода всеобщего в России. Впрочем, другие более храбрые Музы бодрствуют. Каролина К. написала прекрасную балладу, а Милькеев, тебе неизвестный сибиряк, растет не по дням, а по часам и пишет славные вещи. Жаль, что я ничего наизусть не помню, а то стоило бы тебе сообщить. А вот еще жалко: Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом и как поэт, и как прозатор. Когда-то опять тебе пошлю свои вирши? Читал ли ты V. Hugo "Les ombres" [В. Гюго "Тени" (фр.)]? Вздор. Он плошает. Видно, иссякает источник касталийский везде: и Англия, и Германия нас питают жидкостями, точно будто доктора нам всем прописали воды. Прощай, да будут оные тебе полезны, и тогда пои нас хмельной брагой по твоему обычаю, без примеси воды негодной. 8 16 октября <1840>, Липицы Я в деревне теперь уже живу полтора месяца и, кажется, такой мерзкой погоды не помню с тех пор, как начал что-нибудь помнить. Дожди беспрестанные, до того сильные, что не оставили ни одной мельницы и обратили все поля в болота непроходимые. Теперь начался мороз, а вероятно скоро и зима. Хочется писать стихи, да что-то не ладится, а прозу, право, писать скучно. Уж и так ей довольно чести, что ею говоришь, а то еще писать ее!.. Тебя тоска берет по России, а жену мою и меня берет тоска по чужбине. Хоть сейчас поехал бы туда. Шевырев в "Отеч. Зап.". напечатал хорошие стихи. Читал ли ты Лермонтова перевод из Гете "Горные вершины" и пр.? 9 <1841> Жена, вероятно, пишет тебе обо всех делах и веяниях общества. Прибавлю, что мы с нею были вчера в Б. Собрании, где она могла рассмотреть Царя, Цесаревича и Цесаревну. Возвратилась она очень довольная и веселая. Ей удалось как нельзя лучше всех видеть. В "Москвитянине" был разбор Лермонтова Шевыревым, и разбор не совсем приятный, по-моему несколько несправедливый; Лермонтов отмстил очень благоразумно: дал в "Москвитянин" славную пьесу, "Спор Шата с Казбеком", стихи прекрасные. Между нами буди сказано, Лермонтов сделал неловкость: он написал на смерть Наполеона стихи, и стихи слабые; а еще хуже то, что он в них слабее моего сказал то, что было сказано мною. Это неловкость, за которую сердятся на него лермонтисты. Другому бы я этого не сказал, потому что похоже на хвастовство; но ты примешь мои слова как они есть, за беспристрастное замечание. Лермонтов так вообще хорош, что на него досадно, когда он остается ниже себя. Вот образчик пьесы еще не напечатанной: Не хвались еще заране,
Не правда ли, что живо и хорошо? Есть другая его пьеса, где он стихом несколько сбивается на тебя. Не знаю, будет ли напечатано. Стих в ней пышнее и полнозвучнее обыкновенного. Опубликовано: Хомяков А.С. Полн. собр. соч.: В Т. VIII. Письма. М., 1900.
Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) — философ, публицист. | ||
|