| ||
— Любите ли вы критиков? — спросили как-то одну девицу в Доме Герцена. — Да, — ответила девица. — Они такие забавные. Девица всех считала забавными: и кроликов, и архитекторов, и птичек, и академиков, и плотников. — Ах, кролики! Они такие забавные! — Ах, академики! Они такие забавные! Не соглашаясь в принципе с огульной оценкой дом-герце-новской девицы, мы не можем не согласиться с нею в частном случае. Критики у нас по преимуществу действительно весьма забавные. Они бранчливы, как дети. Трехлетний малютка, сидя на коленях у матери, вдруг лучезарно улыбается и совершенно неожиданно говорит: — А ведь ты, мама, стерва! — Кто это тебя научил таким словам? — пугливо спрашивает мать. — Коля, — отвечает смышленый малютка. Родители бросаются к Коле. — Кто научил? — Пе-етя. После Пети след теряется в огромной толпе детишек, обученных употреблению слова «стерва» каким-то дореформенным благодетелем. И стоит только одному критику изругать новую книгу, как остальные критики с чисто детским весельем набрасываются на нее и принимаются в свою очередь пинать автора ногами. Начало положено. Из разбитого носа автора показалась первая капля крови. Возбужденные критики начинают писать. «Автор, — пишет критик Ив. Аллегро, — в своем романе "Жена партийца" ни единым словом не обмолвился о мелиоративных работах в Средней Азии. Нужны ли нам такие романы, где нет ни слова о мелиоративных работах в Средней Азии?» Критик Гав. Цепной, прочитав рецензию Ив. Аллегро, присаживается к столу и, издав крик: «Мала куча — крыши нет», — пишет так: «Молодой, но уже развязный автор в своем пошловатом романе "Жена партийца" ни единым, видите ли, словом не обмолвился о мелиоративных работах в Средней Азии. Нам не нужны такие романы». Самый свирепый из критиков т. Столпнер-Столпник в то же время и самый осторожный. Он пишет после всех, года через полтора после появления книги. Но зато и пишет же! «Грязный автор навозного романа "Жена партийца" позволил себе в наше волнующее время оклеветать мелиоративные работы в Средней Азии, ни единым словом о них не обмолвившись. На дыбу такого автора!» Столпник бьет наверняка. Он знает, что автор не придет к нему объясняться. Давно уже автор лежит на веранде тубсанатория в соломенном кресле и кротко откашливается в платочек. Синее небо и синие кипарисы смотрят на больного. Им ясно, что автору «Жены партийца» долго не протянуть. Но бывает и так, что критики ничего не пишут о книге молодого автора. Молчит Ив. Аллегро. Молчит Столпнер-Столпник. Безмолвствует Гав. Цепной. В молчании поглядывают они друг на друга и не решаются начать. Крокодилы сомнения грызут критиков. — Кто его знает, хорошая эта книга или это плохая книга? Кто его знает! Похвалишь, а потом окажется, что плохая. Неприятностей не оберешься. Или обругаешь, а она вдруг окажется хорошей. Засмеют. Ужасное положение! И только года через два критики узнают, что книга, о которой они не решались писать, вышла уже пятым изданием и рекомендована Главполитпросветом даже для сельских библиотек. Ужас охватывает Столпника, Аллегро и Гав. Цепного. Скорей, скорей бумагу! Дайте, о, дайте чернила! Где оно, мое вечное перо? И верные перья начинают скрипеть. «Как это ни странно, — пишет Ив. Аллегро, — но превосходный роман "Дитя эпохи" прошел мимо нашей критики». «Как это ни странно, — надсаживается Гав. Цепной, — но исключительный по глубине своего замысла роман "Дитя эпохи" прошел мимо ушей нашей критики». Последним, как и всегда, высказывается Столпнер-Столпник. И, как всегда, он превосходит своих коллег по силе критического анализа. "Дитя эпохи", — пишет он, — книга, которую преступно замолчали Ив. Аллегро и Гав. Цепной, является величайшим документом эпохи. Она взяла свое, хотя и прошла мимо нашей критики». Случай с «Дитятей эпохи» дает возможность критикам заняться любимым и совершенно безопасным делом: визгливой семейной перебранкой. Она длится целый год и занимает почти всю бумагу, отпущенную государством на критические статьи и рецензии о новых книгах. И целый год со страниц газет и журналов шлепаются в публику унылые слова: «передержка», «подтасовка фактов», «нет ничего легче, как...» и «пора оставить эти грязные маневры желтой прессы». Однако самым забавным в работе критиков является неписаный закон, закон пошлый и неизвестно кем установленный. Сводится этот закон к тому, чтобы замечать только то, что печатается в толстых журналах. Отчаянная, потная дискуссия развивается вокруг хорошего или плохого рассказа, напечатанного в «Красной нови» либо в «Новом мире». Но появись этот самый рассказ в «Прожекторе», «Огоньке» или «Красной ниве», ни Столпнер-Столпник, ни Ив. Аллегро, ни Гав. Цепной не нарушат своего закона — не напишут о нем ни строки. Эти аристократы духа не спускаются до таких «демократических» низин, как грандиозные массовые журналы. А может быть, Столпнер-Столпник ждет, чтобы за это дело взялся Ив. Аллегро? А Аллегро с опаской глядит на Гав. Цепного? Разве не забавные люди — критики? Виталий Пселдонимов, 1930. Впервые опубликовано: Чудак. 1930. № 4. Илья Арнольдович Ильф (1897-1937) - советский писатель-сатирик и журналист. Евгений Петрович Петров (наст. фамилия Катаев) (1902-1942) - советский писатель, соавтор Ильи Ильфа. Брат писателя Валентина Катаева. | ||
|