| ||
Выслуга лет нужна не только для получения пенсии. Она требуется и для славы. Прошло то волшебное время, когда о писателе говорили: «Он лег спать никому не известным, а проснулся знаменитым». Теперь бывает скорее обратное — писатель ложится в постель знаменитым, а утром, еще сонный, читает газету, где о нем написано, что писатель он, в сущности, гадкий (омерзительный) и весь предыдущий трехлетний фимиам был роковой ошибкой критики. Пяти лет какой бы то ни было работы в литературе достаточно, чтобы создать автору маленькую домашнюю славу. Одноколесная фортуна осыпает его повестками, приглашениями на заседания, диспуты и товарищеские чаи («непринужденная беседа затянулась далеко за»). В общем, его впускают в вагон. Теперь ему хорошо. Писатель Полуэксов отбарабанил установленный срок и получил положенную по штату зауряд-известность. Жизнь его была всем хороша. Утром он писал для души, днем для славы, а вечером для Радиоцентра. И вдруг ровная приличная жизнь окончилась. Его спросили: — Почему вы не напишете пьесы? Он не ответил, не обратил внимания. Мало ли о чем спрашивают писателя: почему вы не пишете для детей? Почему бы вам не писать водяную пантомиму с чудесами пиротехники или монолог с пением и чечеткой для разъездного агитфургона? Но фургон фургоном, а вопрос о пьесе стал повторяться все чаще. Спрашивали в редакциях, на улицах останавливали приятели. Один раз оконфузили Полуэксова даже в трамвае. — Филипп Семеныч! — закричал страшным голосом через весь вагон мало знакомый гражданин в каракулевом пирожке. — Это уже свинетво, Филипп Семеныч. Хамство. Почему ты не напишешь пьесы? И все пассажиры посмотрели на Полуэксова с гадливостью. Он замешался и в смущении соскочил на ходу с задней площадки, за что и был оштрафован на три рубля. «Ну, — подумал он, — меня уже начинают штрафовать за то, что я не пишу пьесы». Дома приставали родственники. Кольцо сжималось. Наконец в квартиру ворвался человек весь в желтой коже и бросил на письменный стол договор. — Подписывайте, подписывайте, — сказал он быстро и повелительно, — вот здесь внизу. — А вверху что? — спросил растерявшийся писатель. — А вверху известно что, — отвечала кожа, — с одной стороны Филипп Семеныч Полуэксов, именуемый в дальнейшем, и передвижной стационар драмкомедии, именуемой с другой стороны... Но это не важно. Подписывайте. — Но тут у вас обозначено, что я обязан представить пьесу из быта ИТР и прочей интеллигенции, объединившейся вокруг ВАРНИТСО? Тема мне, так сказать, мало знакома... — Тема условная, голубчик, — ласково ответила кожа. — Но тут уже и название проставлено — «Зразы». — Н... название условное. Все условное. — Как, неужели все условное? — Абсолютно все. Подписывайте скорей. Иначе я сам подпишу за вас. Тогда человек, именуемый в дальнейшем «автор», подписал. Что он мог еще сделать? Сопротивляться было нелепо. К тому же все условно и, может быть, обойдется мирно. Пришлось, однако, отложить работу для души, славы и Радиоцентра и заняться обдумыванием пьесы. Знакомство с шедеврами мировой драматургии принесло Полуэксову первые крупицы знания в этом новом для него деле. Выяснилось, что герой пьесы совершает обычно нижеследующие поступки: а) Входит. б) Уходит. в) Снова входит. г) Смеется. д) Застреливается. Писателю стало легче. Усадив жену и свояченицу за подсчет реплик в пьесах Мольера и Бомарше, Полуэксов принялся разрабатывать сюжет. Главное действующее лицо ВХОДИТ в свою комнату и видит, что жена изменяет ему с не менее важным действующим лицом. Пораженный этим фактом, он УХОДИТ. Затем СНОВА ВХОДИТ с револьвером в руке. СМЕЕТСЯ и, произнеся горький монолог, ЗАСТРЕЛИВАЕТСЯ. Выходило очень неплохо. Свежо. Но тут в квартиру вломился человек в брезентовом костюме и сурово сказал: — Редакция газеты «Искусство не для искусства» поручила мне узнать, что вы собираетесь отобразить в пьесе «Зразы»? И, знаете, у Полуэксова не повернулся язык сказать, что «Зразы» — это чистая условность и что он собирается писать о любовном треугольнике (входит, уходит, смеется, застреливается). Он постыдно соврал. Сказал, что будет писать о борьбе двух миров. Теперь отступления не было. Будущее рисовалось уже менее ясно, потому что у Бомарше о борьбе двух миров не было сказано ни слова, и вся семейная работа по освоению наследия классиков могла свестись на нет. Пришлось изворачиваться. В пределах, конечно, классических ремарок. — Значит, так, вредитель ВХОДИТ и, пользуясь тем, что честный специалист УХОДИТ, делает свое грязное дело. Но тут честный специалист СНОВА ВХОДИТ и разоблачительно смеется. А вредитель ЗАСТРЕЛИВАЕТСЯ. Это не Бомарше, но для передвижного стационара сойдет. К тому же человек в желтой коже совершенно ясно говорил, что абсолютно все должно быть условно. Дальше пошла, как говорится, техника дела. Режиссер Кошкин-Эриванский дописывал пьесу, так как, по его словам, не хватало целого акта. Полуэксов обижался, но Кошкин говорил, что все это условно, на сцене будет иначе и очень хорошо. Вообще условностей было многое множество. Состоялась премьера, автора вызывали свояченица с мужем, возникла горячая дискуссия, в газетах прогремели публичные диспуты, где автора условно называли талантливым. Одна лишь публика почему-то приняла пьесу всерьез и перестала на нее ходить после первого же представления. Полуэксов сначала волновался, но потом увидел, что мнение зрителей в конце концов вещь условная. Человек в желтой коже был прав — все оказалось условным, кроме послужного списка. А вот в послужной список легло новое, ничем не запятнанное художественное произведение. Для выслуги лет в искусстве это очень важно. Ф. Толстоевский, 1932. Впервые опубликовано: Советское искусство. 1932. № 50—51. 4 ноября. Илья Арнольдович Ильф (1897-1937) - советский писатель-сатирик и журналист. Евгений Петрович Петров (наст. фамилия Катаев) (1902-1942) - советский писатель, соавтор Ильи Ильфа. Брат писателя Валентина Катаева. | ||
|