Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Слово в четверток 1-й недели Великого поста

СОДЕРЖАНИЕ

Слово в четверток 1-й недели Великого поста. На утрени. Об исповеди

Слово в четверток 1-й недели Великого поста. На часах. О епитимий

Слово в четверток 1-й недели Великого поста

Ты грехами твоими затруднял Меня, беззакониями твоими отягощал Меня.
Я, Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого и грехов твоих не помяну: припомни Мне; станем судиться; говори ты, чтоб оправдаться.
(Ис. 43, 24-26)

Для Всеведущего ли были неизвестны грехи и беззакония, которыми народ израильский покрыт был, по выражению пророка, от главы до ног? — И Премилосердый определил уже простить и изгладить грехи Израиля и не поминать более беззаконий его. Между тем премудрость Божия в непременное условие помилования поставляет, чтобы милуемый Израиль не только сознал свои грехи, не только разлюбил и отверг их навсегда, но и чтобы исповедал их в слух всех. Глаголи ты грехи твоя прежде, да оправдишися (см. Ис. 43, 26). Для чего это предварительное исповедание грехов? — Для того, чтобы явно было, что Израиль помнит все грехи свои и ведает всю тяжесть их, что он ненавидит неправды свои и потому не хочет более скрывать их от правосудия Божественного.

Следуя этому, и Святая Церковь требует, братья, от нас в настоящие дни не одного внутреннего покаяния во грехах наших, а и внешней исповеди их перед служителями алтаря. Будем ли, по гласу самолюбия нашего, пререкать этому благотворному требования или ослаблять выполнение его? Но это значило бы или не доверять Самому Врачу душ и сердец наших, или не желать искренно собственного исцеления от проказы греховной. Нет, возлюбленный, если уже врачеваться, то врачеваться: оставим все суетные мудрования плоти, сбросим все покровы самолюбия и ложного стыда и явимся к купели покаяния такими, какими входили некогда в купель крещения — нагими!

А чтобы нам более полюбить врачевство Святой Исповеди, для этого рассмотрим: когда началась исповедь? Кто и для чего установил это Таинство? Что во все времена было уделом тех, которые или не приносили исповеди, или приносили, но не от сердца?

Когда началась исповедь? — Вопрос самый простой, но для ответа на него я должен повести вас далеко, далеко — в рай! Да, братья, исповедь райского происхождения; и, может быть, если бы мы принесли надлежащим образом первую исповедь в раю, то не были бы принуждены после изгнания из рая горько каяться теперь всю жизнь. Памятуете ли, что последовало за падением наших первых прародителей? — Надлежало последовать смерти, ибо в день, в который ты вкусишь от него (запрещенного дерева), смертью умрешь (Быт. 2,17). Между тем (так благоустроило беспредельное милосердие Творца!) после падения предстала уязвленному грехом человеку не смерть, а жизнь — Сам Господь жизни: и услышали голос Господа Бога, ходящего в раю (Быт. 3, 8). Для чего является Сам Господь в такие решительные для нас минуты? — Для принятия от нас, падших, исповеди. Адам, — говорит Он, — где ты? (Быт. 3,9). Мог ли Всеведущий не знать, где был Адам. Но Премилосердый хотел возбудить падшего человека к сознанию своего бедственного состояния, чтобы этим сознанием расположить его к исповеданию своего греха, к прошению и принятию помилования. Но, увы, мы не поняли ни явления, ни гласа Божия! От явления сокрылись, на глас отвечали не чистосердечным признанием греха, а преступным извинением его: Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. ...Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела (Быт. 3, 12-13). То есть мы думали вину падения возложить не только на змия, но даже на Самого Бога, только бы извинить себя самих! Так окончилась, или, лучше сказать, так превращена была нами самая первая исповедь! Вы знаете, что было следствием такого нераскаяния: худые исповедники посланы на всегдашнюю — тяжелую — епитимью до смерти — вне Эдема!..

И после этого несчастного опыта первой исповеди неисчетный в благости Господь не оставил грешников. Первенец Адама, Каин, умерщвляет своего брата: грех явен, преступление ужасно — чего ожидать, кроме наказания? Между тем вместо казни открывается исповедь, которая самим началом своим указывала на благой конец. Снова является Сам Господь — и как начинает исповедь братоубийцы? Не угрозами, не обличениями, а отеческим вопросом: где Авель, брат твой? (Быт. 4, 9). — Но, увы, такой избыток милосердия вызвал наружу одно ожесточение: вместо смиренного признания в грехе, несчастный отвечал: разве я сторож брату моему? (Быт. 4,9). Известно, что было плодом и этого несчастного злоповедания: и ныне проклят ты от земли (Быт. 4, 11) — сказано нераскаянному исповеднику!

Несмотря на крайнее ожесточение погрязавшего во зле первобытного мира, наступление ужасной казни его потопом также предварено было зовом к покаянию и исповеди. Сто двадцать лет гремел спасительный зов этот из уст Ноя — и гремел напрасно! Поскольку явно стало, что никто уже не явится для принесения исповеди, то волны потопные смыли нераскаянное племя с лица земли.

Перед рассеянием всех людей по лицу земли за столпотворение Вавилонское, перед истреблением Содома и Гоморры огнем небесным — не было исповеди. Но почему не было? Не по недостатку в приемлющих исповедь, а по совершенному отсутствию исповедующихся. В оба эти несчастнейшие случаи Господь Сам, по свидетельству святого Бытописателя, сходил с неба видеть, точно ли грехи и нераскаянность людей превысили всякую меру долготерпения, и, без сомнения, готов был принять милостиво всякий глас покаяния. Но вместо этого гласа услышал один вопль грехов, восходящий до небес, и потому допустил правосудию Своему поразить нераскаянных грешников.

Когда премудрость Божия нашла потом средство спасти от конечного истребления веру и благочестие, заключив откровения свои в одном племени народа израильского и оградив этот народ законом и установлениями, милосердие Божие не умедлило воздвигнуть среди этого народа священное судилище покаяния и милосердия. Перед дверьми Скинии, а потом — храма всегда было множество исповедников, которые, принося за грехи свои различные жертвы, возлагали на главу их свои руки, исповедовали над ними грехи свои, и таким образом, по силе веры в будущую всемирную за грехи людей жертву Сына Божия, принимали оставление грехов (см. Лев. 4, 29). Кроме этого, каждый год, в день очищения, при собрании всего народа совершалось великим первосвященником таинственное исповедание грехов всего Израиля (см. Лев. 16, 5-28).

При особенных случаях являлись и чрезвычайные лица для принятия исповеди: так, пророк Нафан послан был Самим Богом обличить Давида, и, по принятию от него исповеди, объявил ему помилование от лица Божия; так, Ахаав принес покаяние и исповедь перед пророком Илиею (см. 3 Цар. 21,27).

Поскольку, несмотря на все частные и всенародные исповеди, народ израильский с течением времени делался более и более недостойным высокого жребия своего, то перед пришествием на землю Самого Врача душ и телес послан был уготовать путь Ему Предтеча. Его вся жизнь и все служение состояло в проповеди покаяния и в принятии исповеди от кающихся. Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская, — говорится в Евангелии, — выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои (Мф. 3,5-6). Иоанн не был подобно священникам иудейским безмолвным слушателем исповедания грехов: он встречал и напутствовал исповедующихся наставлениями. Хотите ли выслушать одну из кратких проповедей Его? — Внемлите! Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему; всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и узрит всякая плоть спасение Божие. Иоанн приходившему креститься от него народу говорил: порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. И спрашивал его народ: что же нам делать? Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же (Лк. 3, 4-11).

Наконец, является Сам Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1,29) — Господь Иисус Христос. Он с самого начала возгласил в слух всех, что нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих (Мф. 18,14). Придите, — говорит Он, — ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11, 28). И действительно доставлял покой всем, кто приходил к Нему с верою и покаянием. Как Сердцеведец, Он не имел нужды, чтобы кто свидетельствовал перед Ним о том, что есть в каждом человеке, — какая его жизнь и каковы грехи, однако же предварял отпущение грехов вопросами: хочешь ли быть здоров? (Ин. 5,6). Веруешь ли в Сына Божия? (Ин. 9, 35). И отпущение грехов сопровождал наставлением: не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже (Ин. 5, 14). Самым последним делом Господа — на Кресте — была исповедь разбойника, а по воскресении одним из главных дел — исповедь Петра, отвергшегося во время Его страданий.

Великий Святитель исповедания нашего (см. Евр. 3,1) должен был по совершении дела спасения нашего взойти на небо, дабы предстать лицу Божию о нас, — но покаяние и исповедь со всею силою заслуг Его остались на земле. Как ни драгоценны ключи Царствия, стяжанного смертью Его, но поскольку мы имеем в них непрестанную нужду, то, еще до смерти Своей, Он передал их апостолам, сказав: что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Мф. 16,19; Ин. 20, 23). Поэтому первенствующая Церковь представляет множество примеров покаяния и исповеди. Апостолы Христовы также не взяли с собою ключей Царствия на небо; доказательством тому множество мест в Писаниях их, где они ученикам и преемникам своим заповедуют продолжать великое дело примирения с Богом грешников, и для этого дают право вязать и решить (см. Мф. 18,18) — совести.

Ревность и усердие христиан первых веков сделали то, что исповедь была у них действием всенародным, в котором принимала участие вся Церковь. Кающийся исповедовал грехи свои перед всеми и в знак раскаяния всенародно проходил различные степени покаяния с таким самоотвержением, которое ныне изумляет христиан самых ревностных. Избыток святой ревности дошел, наконец, до того, что всенародное исповедание грехов, столь похвальное по его побуждению, начинало делаться опасным, по немощи слуха многих. Поэтому богомудрые пастыри Церкви, особенно святой Златоуст, поспешили привести эту ревность в должные пределы, обратив исповедь из всенародной в частную — перед одним духовным отцом, какой она без перемены остается и доныне.

Видите ли теперь, когда произошла исповедь? — Она современна нашему падению. Видите, чье дело исповедь? — Это дело милосердия Божия, которое не желает, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию (2 Пет. 3, 9). Видите ли, на чем утверждается действительность исповеди? Она всецело утверждается на Божественных заслугах нашего Ходатая, особенно на Его крестной смерти за нас. Видите ли, наконец, чего требуется от исповедующихся? — Требуется искреннего раскаяния во грехах, живой веры в заслуги Спасителя нашего и твердой решимости блюстися от грехов на все будущее время. Поскольку отпадение наше от Бога и ниспадение во глубину грехов, из которой мы желаем восстать через исповедь, есть тайна, которую никто разрешить не может; поскольку искупление нас заслугами Сына Божия есть также тайна, превышающая наше разумение; поскольку, наконец, самая перемена души и сердца нашего на лучшее после покаяния и исповеди есть нечто таинственное, не подходящее под вычисления нашего бедного рассудка, то исповедь по всей справедливости называется Таинством, то есть таким действием, сущность которого превышает силу нашего постижения и которое по этому самому должно быть принимаемо верою, дознаваемо наиболее опытом.

"Все это справедливо, — скажет кто-либо, — но почему бы исповеди не совершаться во глубине духа, перед одним Богом? Зачем тут посредники-люди?" Затем, возлюбленный, что ты сам человек! Справедливо, что исповедь приносится Единому Богу, но надобен ли тебе на твою исповедь ответ от Бога или не надобен? Если ты искренно раскаиваешься в том, что огорчил своего Владыку, Творца и Благодетеля, то ответ на твою исповедь должен быть для тебя крайне дорог. Как же отвечать тебе? Являться для этого Самому Богу, как Он являлся в раю нашим прародителям? Но этого, я думаю, и сам никто из грешников не потребует. Или посылать к тебе пророка, как послан был Нафан к Давиду? — Но для этого не достало бы всех пророков. Или творить какое-либо особое знамение в ответ на твою исповедь? — Но таким образом не было бы конца знамениям, и мир превратился бы в зрелище для любопытства. Итак, если для тебя нужен ответ от Бога на твою исповедь перед Ним, то благодари Его благость за то, что ты каждый раз можешь слышать этот ответ из уст твоего духовного отца.

"Но моя совесть, — подумает иной, — может служить для меня ответом?" То есть подсудимый будет сам изрекать себе помилование! — Естественно ли это? Если ты истинно каешься, то совесть твоя первее и более всего имеет нужду в успокоении извне. В этом случае успокоительный голос не только служителя алтаря, даже простого человека весьма дорог, и нередко спасает от отчаяния. "А когда так, — скажешь еще, — то я могу обратиться за этим к кому-либо из ближайших ко мне людей, заслуживших мое доверие". Обратиться затем, чтобы услышать из уст его прощение от лица Божия?.. Дерзнет ли ближний твой, если он в самом деле благочестив, принять на себя столь великое дело? И какая разница услышать уверение в милосердии Божием от обыкновенного человека и услышать его торжественно из уст служителя алтаря, который уполномочен на то Самим Господом храма? "По крайней мере, ограничиться бы общей исповедью перед священником и общим разрешением от него всем исповедующимся?" Так, возлюбленный, и поступили некоторые общества христианские, отделившиеся от Святой Соборной и Апостольской Церкви, а теперь начинают горько жалеть о своем необдуманном поступке. И как не жалеть? Что сказали бы о тех больных, которые, явившись перед врачом, вслух себя одних исповедали свои болезни и думали, что они сделали все, что нужно? Что сказали бы и о враче, который всем больным без разбора предложил бы одно или два лекарства? — Если в болезнях телесных нужна подобная исповедь, то как удалить ее без вреда от болезней душевных?

Само собой разумеется, братья, что исповедь перед священнослужителем нисколько не препятствует исповедям частным — по взаимному христианскому доверию. Напротив, та же Святая Церковь, которая вменяет каждому в непременный долг исповедоваться перед священником, весьма часто повторяет совет апостола: признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться (Иак. 5,16). Что препятствует выполнять этот спасительный совет? И много ли, однако же, между нами таких, которые выполняют его? Если у нас существует взаимная откровенность и дружеская исповедь, то разве на соблазн и на грех...

Нисколько также не препятствует исповедь перед священником сокрушенному самоисповеданию грехов своих перед Богом. Напротив, такое самоисповедание — лучшее и необходимое приготовление к исповеданию грехов перед священником, одно из превосходнейших средств к уврачеванию ежедневных грехопадений наших, так что мы ничем не можем лучше окончить нашего собеседования об исповеди, как пригласив вас к употреблению этого средства. А чтобы кто-либо не оставил его, за недостатком руководства, то указуем и всем, и каждому на молитву исповедания к Богу человека, полагающую начало спасения, составленную и оставленную, можно сказать, в духовное наследство для всех истинно кающихся святым Димитрием Ростовским. Аминь.

СЛОВО В ЧЕТВЕРТОК 1-й НЕДЕЛИ ВЕЛИКОГО ПОСТА
На часах
О ЕПИТИМИИ

Беседуя об исповеди, мы остановили внимание наше на самом существе этого Таинства. Но в состав исповеди входит одна вещь, которая хотя не составляет в сущности Таинства, но крайне важна по своим нравственным следствиям и потому требует внимательного рассмотрения. Это — епитимия. Как много понятий о ней неправильных! Одни убегают епитимии как чего-либо ненужного и излишнего; другие думают основать на ней почти все (великое) для своего примирения с Богом. Поищем между этими крайностями надлежащей средины и научимся обращать во благо, что есть в епитимиях истинно душеспасительного.

Что такое епитимия? — По своему значению в эллинском языке — это замечание, выговор, обличение, наказание. Почти то же самое разумеется под именем епитимии и на языке церковном: епитимии составляют различные подвиги и лишения, которые возлагаются на кающихся от духовного отца при исповеди. Таковы: различные виды пощения, покаянные поклоны, урочное чтение различных молитв, посещение святых мест, известного рода милостыни и пожертвования на храмы Божии и в пользу бедных и тому подобные дела любви и самоотвержения.

Какая сила в этих епитимиях? Та ли, чтобы посредством принимаемых на себя лишений и подвигов удовлетворить правосудию Божию за свои грехи, заплатить, так сказать, свой долг перед Богом или хотя бы некую часть его? Так думать — значило бы не иметь понятия ни о своих грехах, ни о правде Божией. Кто в состоянии удовлетворить за свои грехи высочайшей правде Божией, кроме Божественного Ходатая нашего, кроме Его крестной смерти, за нас принятой? — Только пречистая Кровь Сына Божия могла угасить пламень гнева Божия на грешников — и угасила! Нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе живут не по плоти, но по духу (Рим. 8,1), — говорит апостол. Но если нет никакого осуждения верующим, то к чему будет тут наше удовлетворение? И что могут прибавить наши ничтожные пожертвования к бесконечной жертве, за нас принесенной? Только фарисеи могли думать, что своими постами и милостынями они стяжали право на любовь Божию: христианин заключает все права свои в одном милосердии Божественном и заслугах своего Божественного Ходатая.

Для чего же после этого нужна епитимия при исповеди и к чему может служить она? — Для многих и важных целей.

И, во-первых, получившему помилование преступнику всего естественнее желать как можно скорее иметь случай выразит чем-либо свою благодарность, доказать, что он точно решился исправить свою жизнь и посвятить все остальные дни свои на заглаживание прежних грехопадений. Где взять такой случай? Ждать, пока он придет сам? Но он может не прийти долго, а между тем жар святой ревности может охладеть от времени. В этом отношении епитимия, то есть какой-либо подвиг лишения или труда, налагаемый на кающегося тотчас после исповеди, есть для него не наказание, а милость и дар. То самое, что назначение подвига духовного вышло из уст духовного отца, который принял от нас исповедь и изрек нам прощение от лица Божия, придает ему характер священный, вид некой заповеди Божественной, и таким образом спасает от легкомыслия и желания оставить, или переменить, или ослабить подвиг, на себя принятый. Благоразумный выбор епитимий, применительно к качеству страстей или грехов наших, делает подвиг, из которого состоит епитимия, еще плодоноснее по действию на наше нравственное исправление. В этом отношении епитимия, будучи прямо направлена против душевного недуга нашего, совершенно подобна тем врачевствам укрепляющим, которые врачи предписывают больным по прошествии болезни. Исполняя епитимий не сами по себе, по своему произволу, а по назначению духовного отца, мы по тому самому подлежим отчету в исполнении и таким образом имеем новое, нужное для слабости нашей побуждение — исполнить принятый на себя подвиг с возможною точностью.

Кроме этого, вследствие преизбыточествующей силы заслуг Христовых и для ободрения нашей слабости примирение с Богом так упрощено и облегчено в Таинстве Исповеди, что, можно сказать, зависит от одного нашего слова: "Согрешил, помилуй!" Такой преизбыток милосердия для духовного человека нашего, проникнутого совершенно чувством своей бедности и омерзения ко грехам, служит обильнейшим источником вечной благодарности к Господу и верности своему обету — не впадать в прежние грехи; но для чувственного человека нашего такая скорость совершения и простота внешнего вида Таинства может подавать повод к легкомыслию и возврату к прежнему. Когда — так может думать чувственный человек — покаяние так удобно и легко, то, значит, грех не такое важное зло, как его представляют; я могу опять повторить грехи, опять предаться страсти и опять получить прощение, когда только захочу, так же легко и скоро, как получил теперь. Чем предотвратить и искоренить эти опасные мысли и чувства? Между прочим — епитимией. Чем она труднее, тем сильнейшую расставляет узду против легкомыслия. В таком случае самый чувственный и легкомысленный человек по необходимости судит сам с собою так: "Если за прошедшие грехи я должен лишать себя того и того, понести такой и такой труд, то за новые грехи я должен буду подлежать еще большим лишениям". Такая мысль, естественно, предохраняет нашу слабость от повторения прежних грехов.

Наконец, нужно ли грешнику памятовать о своих грехопадениях? Весьма нужно. Подробности грехов, особенно чувственных, должно всячески изглаживаться из памяти, чтобы они не портили чистоты воображения и сердца, но память о греховности нашей должна оставаться как источник смирения, как побуждение к осторожности и бдительности над собою. Поэтому-то почти все грехи сами по себе оставляют за собою некие неприятные следы и по исправлении грешника. Это, можно сказать, естественная, неизбежная епитимия, которой отеческое Провидение Божие предостерегает исправившегося человека от ниспадения в прежние грехи. Но вот, с другой стороны, несчастное свойство природы нашей, что мы ничего так легко не забываем, как наших грехов! Если мы исправились от них, хотя бы и не совершенно, то скоро готовы думать, что мы вовсе никогда не грешили, расположены смотреть на себя как на праведников. Такое забвение своих слабостей и нечистот весьма вредно для истинного преуспеяния в добродетели. Ибо кроме того, что есть плод самолюбия, оно само питает греховное самолюбие — главный источник всех нечистот наших. Поэтому какой-либо припоминательный знак наших грехопадений для многих, если не для всех, есть вещь крайне нужная и полезная. И такой-то знак есть епитимия. Самим бытием своим она, пока продолжается, непрестанно напоминает грешнику помилованному, что он был не то, чем должен быть, что он принадлежал к числу людей погибших и избег осуждения единственно по милосердию Господа. Поэтому те, которые понимают такое благодетельное действие епитимии, вместо того чтобы желать сокращения ее, нередко желают сохранить ее в каком-либо виде на всю жизнь, дабы всегда иметь ближайшее напоминание о прежнем гибельном состоянии души своей и вместе с тем постоянное побуждение к смирению.

Поскольку от благоразумного выбора епитимии весьма много зависит ее действие, то этот выбор есть одна из важнейших обязанностей духовного отца. Святая Церковь помогает ему в этом важном и трудном деле многими правилами святых отцов. Но и ваш долг, братья, помогать духовному отцу в этом важном деле всеми от вас зависящими средствами. А главным образом тем, чтобы как можно вернее раскрывать перед ним свое положение, свою совесть, свой характер, свои отношения, свои мысли и чувства. Смиренное представление о невозможности выполнить какую-либо епитимию благодушно приемлется самой Церковью. Не неуместно и обнаружение сомнения касательно нравственного действия какой-либо епитимии. Только надобно помнить: 1) что выбор епитимии как лекарства главным образом принадлежит не больному, а духовному врачу; 2) что отвращение наше от какой-либо епитимий может нередко служить вернейшим признаком, что это врачевство точно по нашей болезни, ибо главный источник всех наших духовных недугов, как мы уже заметили, есть преступное самолюбие наше, равно как и главное врачевство и основание всех врачевств должно быть отречение от нашей воли; 3) что не должно забывать, что перенесение епитимий, хотя бы она казалась нам и не по роду нашей болезни или не по нашему положению, во всяком случай есть благое дело как опыт духовного послушания, как плод отречения от своей воли, как победа над собою. Аминь.

СЛОВО В ЧЕТВЕРТОК 1-й НЕДЕЛИ ВЕЛИКОГО ПОСТА

Постимся постом приятным, благоугодным Господеви: истинный пост есть злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, глаголания, лжи и клятвопреступления.
(Стихира понедельника 1-й седмицы Великого поста)

Церковный стих этот справедливо можно назвать поучением церковным на все святые посты. Наши слова и проповеди по самой слабости их бывают нередко продолжительны, а поучение Церкви столь же кратко, сколько сильно и действительно. Тем нужнее поэтому обратить на него все внимание и поразмыслить о том, чему учит в отношении к посту Святая Церковь.

Постимся постом приятным, благоугодным Господеви! Значит, есть пост неприятный и неблагоугодный Господу! Какой это пост?

Тот, когда ты не вкушаешь обыкновенной, а может быть, и никакой пищи, а своим гневом и строптивостью изъядаешь душу и тело подручных твоих, слуг или домашних. Тот пост, когда ты во храме падаешь на землю и просишь себе отпущения грехов, говоришь, чтобы они прощены были так же, как ты прощаешь все прегрешения против тебя, а, выйдя из храма, пойдешь в суд, чтобы преследовать бедного должника твоего, взыскать с него до последней лепты, посадить его в противном случае в темницу, разорить весь дом его и семейство. Тот пост неблагоприятен Господу, когда ты по внешности как будто смиряешь себя и говоришь, что ты первый из грешников, а внутренно не знаешь меры своим мнимым достоинствам, ставишь себя в мыслях выше всех, творишь из себя судью вселенского, готового судить и пересуждать всех и все. Тот пост неприятен и неугоден Богу, когда ты хочешь и ожидаешь, чтобы за малые поклоны и несколько воздыханий твоих отверзлись для тебя все сокровища благодати Божией, уврачеваны были все язвы твоей совести, чтобы тебя ввели на самую вечерю царскую и напитали Телом и Кровью Христовою; а сам, при всех стонах и воплях нищих братьев твоих, не расположен уделить им и малой части от избытков твоих, хладнокровно оставляешь без всякой помощи больных и страждущих, медлишь ввести под кров твой странных, скупишься разделить с алчущими — не тело и кровь твою (пусть они остаются с тобою), а те горы и холмы снедей, от которых едва не распадаются житницы твои. Тот пост неприятен и неугоден Господу, когда ты боишься поднести к устам твоим чашу горячей воды; а не боишься, что из этих уст продолжают по-прежнему выходит, как дым из пещи, слова праздные и гнилые, насмешки горькие и уязвляющие, намеки, полные соблазна и заразы душевной. Все такие и им подобные постники да не дерзают надеяться получить милости от Господа. Пост их не только не благоугоден, но, по выражению пророка, есть мерзость перед лицом Божиим (см. Втор. 18,12).

Лучше бы ты вкушал что угодно, но в то же время питал тех, которые и не в пост едва не умирают от голода; лучше бы ты продолжал украшаться твоими одеждами по-прежнему, но в ту же пору излишним, праздновисящим и снедаемым от моли одеянием твоим прикрыл наготу нищих братьев, которые стонут от холода; даже лучше, когда бы ты не прерывал обычных твоих забав и увеселений, но, прохлаждаясь сам, давал бы утешение и отраду тем, которые давно забыли, есть ли какая радость на земле.

Истинный пост есть злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, глаголания, лжи и клятвопреступления.

Удаление от всех этих пороков должно бы составлять для нас не пост, не принуждение и труд, а дело самое естественное, покой и радость, но, проникнутая еще в предках наших грехом и своеволием, приученная нами самими к нарушению законов воздержания, природа наша до того сроднилась со страстями и похотями, что следовать страстям и злой воле для нее сделалось почти также естественным, как принимать ежедневную пищу. Поэтому кто хочет быть свободным от грехов, для того надобно непрестанно удерживать себя от зла и принуждать к добру так же, как постящиеся воздерживают себя от пищи и понуждают к богомыслию. Это-то воздержание от страстей и пороков, по учению Церкви, составляет пост истинный и благоприятный Господу.

Внешние посты не всегда необходимы, а этот внутренний пост необходим во всякое время. Внешние посты проходят и оканчиваются; а этот духовный пост беспрерывен и должен окончиться только с нашею жизнью, когда мы, лишившись бренной и грехолюбивой плоти, облечемся в нетление и бесстрастие.

Итак, хочешь ли поститься воистину? Воздержи прежде всего язык твой от всякого слова праздного, тем более гнилого и неподобного. Начни пост духовный с этого малого члена телесного, который, однако же, есть великий враг и упорный противник. Победив его упорство, ты силен будешь обуздать и все тело (Иак. 3, 2). В противном случае язык твой, как дикий и свирепый конь, будет влачить тебя вместе и с постом твоим по дебрям лжи, злобы и лукавства.

Хочешь ли поститься воистину? Оставь вместе с пищею всякую ненависть, досаду, ропот и пререкание; сделайся во всем и ко всем тихим, кротким, смиренным, благоснисходительным и любовным. Этого требует во время поста само приличие. Иначе если ты по-прежнему будешь строптив и сварлив, то иной и нехотя подумает, что ты, как малое дитя, сердишься за то, что тебе возбранено Церковью употребление любимых тобою яств.

Хочешь ли поститься воистину? Удали от себя вместе со снедями и все прочие прихоти плотские. Ибо ветхий и греховный человек твой ослепляет и губит тебя не одним пресыщением тела. Излишество в пище наносит еще вред только тебе одному, а прочие виды плотоугодия и сладострастия вредят, кроме тебя, и многим другим. Оставь же их все, удали от ложа твоего дышащую сладострастием и вольнодумством книгу; со стен комнат твоих сними соблазнительные изображения, а затем выбрось из самого ума и памяти (сколько можно на первый раз, ибо вдруг этого нельзя сделать: ум не то, что стены дома), выбрось, говорю, все любострастные образы и утверди вместо их в памяти и воображении твоем Крест Христов и образ твоей смерти.

Хочешь ли поститься воистину? Раздери, если есть у тебя, всякое неправедное писание на завладение чужим имуществом; прекрати дело, по этому случаю заведенное в суде; уступи, сколько можно, даже из собственных прав, чтобы не влачиться по судам, подобно еврею и магометанину. Надобно же, чтоб христианин отличался чем-либо не в храме только, а и на суде.

Хочешь ли поститься воистину? Обозри, чем можешь служить, во имя Господа, меньшей братии твоей о Христе и немедля приступи к делу благотворения: дозволь вход в житницы твои для тех, которые без всякой вины своей едва не умирают от глада; одень нагого, прими сирого, призри недужного, посети заключенного. Ибо надобно же произойти каким-либо плодам от такого великого древа, каким является Великий пост. Каким же лучше, если не плодам человеколюбия, когда ты сам посредством поста ищешь милости Божией?

Такой пост будет благоприятен для Господа! Соединявший, таким образом, воздержание душевное с телесным не погубит мзды своей. Или, лучше сказать, он уже приемлет ее здесь и теперь. Ибо для чего мы постимся? Без сомнения, не для того, чтобы сберечь у себя несколько неупотребленных снедей, а чтобы укротить свою плоть, облегчить душу, оживить совесть, приблизить к себе благодать Божию. Но когда мы сделаемся в мыслях чище и целомудреннее, в словах правдивее и назидательнее, в нравах кроче и великодушнее, в делах справедливее и благотворнее, то цель поста этим самым, при помощи благодати Божией, будет в нас уже достигнута — сначала, конечно, слабо и несовершенно, а потом более и совершеннее, пока не сделаемся во всех отношениях такими, какими должно быть последователям Христовым.

В противном случае пост наш будет подобен лекарству, при употреблении которого больной, по неразумию и невоздержности, предается всем прежним привычкам, произведшим его соблазн. Чего ожидать от такого лекарства, кроме ожесточения болезни, тем опаснейшего, что мы по надежде на врачевание будем думать, что выздоравливаем? В таком случае лучше уже не поститься вовсе, ибо тогда, по крайней мере, не будем обольщать себя тем, что мы находимся вне опасности. Аминь.

Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время "Русским Златоустом".