Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Слово в Неделю 5-ю Великого поста

Шестую уже седмицу поста начинаем, братья мои! Так течет время! Пост столь же мало может удержать быстроту его, как и празднества самые светлые. А иные из нас еще скучают продолжительностью времени и не знают, на что употребить его: до того может простираться в человеке забвение цели бытия своего! Кто помнит, для чего дана ему жизнь и что потребуется от него за гробом, тот никогда не будет тяготиться продолжительностью времени, тому каждый час дорог, ибо он знает, что должен действовать и трудиться для вечности. Узнает это и каждый, но когда? На ложе смертном; тут самый рассеянный чувствует, наконец, цену времени; видит, как кратка земная жизнь; желал бы продолжить ее, готов отдать за то все прочее — но час смерти неотвратим, и несчастный миролюбец восхищается навсегда с того поприща, которое дается только единожды и, погубленное, никогда не возвратится. Можете представить, братья мои, что ожидает таких людей в вечности! Для предупреждения этого-то несчастия Святая Церковь непрестанно оглашает слух наш всеми гласами пророков и апостолов, дабы пробудить нас от усыпления и бесчувствия душевного. Для этой-то цели и мы, братья мои, возвышаем нередко перед вами слабый голос свой. Может быть, думаем мы, исходя перед вами со словом жизни и спасения, может быть, в нынешнем собрании есть душа, которая услышит его в первый раз, и не только услышит, но и обратит его в дело своего спасения: может быть, какой-либо грешник, вняв из уст наших гласу милосердия Божия, придет в чувство, остановится на пути к аду, и Господь отпустит нам за это хоть некую часть собственных наших прегрешений. Ибо не напрасно сказано: обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов (Иак. 5,20). Имея в виду это, и вы, братья мои, не оставляйте содействовать нам не только вашим вниманием, но и вашими молитвами о нас, ибо, если мы, при нашей слабости духовной, можем чем-либо быть полезны для вас, то единственно верностью благодати Господней, избравшей нас в служение вашему спасению.

Настоящий день воскресный, как заметили мы в одном из прежних собеседований наших, посвящен Церковью, между прочим, ублажению памяти преподобной Марии Египетской. И подлинно, если когда воспоминание об этой дивной жене благовременно, то в настоящие дни поста и покаяния: ибо ничто так не может послужить и в поучение, и в утешение для грешников, как ее жизнь и подвиг. Известно, что наиболее смущает грешника в то время, когда он начинает приходить в раскаяние. Смущает, во-первых, мысль о тяжести своих грехопадений; во-вторых, чувство пагубной привычки ко греху и трудности сражаться с нею. Но вот грешница, каких сам грехолюбивый мир видит у себя немного и всегда сопровождает презрением, вдруг разрывает все узы греха, на ней лежавшие, начинает жизнь святую и подвижническую, удостаивается чрезвычайных даров благодати Божией и восходит путем покаяния на такую высоту духа, что становится подобною Ангелам бесплотным. Кто после этого может отчаиваться в своем спасении?

Чтобы образ покаяния Марии живее напечатлелся в нашей душе, для этого повторим, братья мои, кратко всю жизнь преподобной, как она изложена для нас святым Софронием, патриархом Иерусалимским.

Рожденная в Египте, Мария с юных лет имела несчастье впасть в бездну плотской нечистоты. Поводом к этому была ее особенная красота телесная — этот дар Божий, остаток райского благолепия природы нашей, но который теперь редко не обращается в первый повод ко греху. Разврат начался с того, с чего наиболее начинается он в летах юных, — с неповиновения своим родителям, дошедшего до того, что скоро оставлен навсегда дом родительский. После этого нечего было ожидать от пятнадцатилетней девицы, кроме греха и соблазнов. И Мария, падая ниже и ниже по лестнице разврата, скоро явилась на самой последней ступени. Все, что страсти и диавол могут сделать из человека, все то было сделано из несчастной. И в таком ужасном состоянии проведено около семнадцати лет. Казалось, не было уже никакой надежды на исправление.

Но Тот, Кто оставляет девяносто девять овец и ищет одной заблудшей, Тот не оставил и теперь несчастную грешницу и премудростью Своею обратил ко спасению ее то самое, что казалось верхом погибели. Ловя всевозможные случаи на удовлетворение своей страсти, Мария заметила, что один корабль, наполненный юными людьми, отправляется в Иерусалим для поклонения Кресту Христову. Диавол тотчас вложил в сердце мысль употребить этот случай для своей страсти — и вот злополучная плывет в Иерусалим, скверня море своими делами, как прежде сквернила землю. Ни взор на святой град, ни вид Голгофы и гроба Господня не могли остановить навыка ко греху: Мария и в Иерусалиме продолжает губить себя и других. Но это было уже последнею жертвою аду.

Когда наступил день торжественного поклонения Кресту Христову, Мария вместе с другими пожелала войти в храм; но сколько ни приближалась ко вратам его, каждый раз уносилась волнением толпы народной. Сначала это казалось делом случая и возбуждало только новые усилия протесниться вместе с другими в церковь, но когда, с одной стороны, все усилия остались тщетными, а с другой — заметно стало, что этот неуспех преследует из всех только ее одну, то в Марии пробудилась, наконец, совесть, — как молния проникла все существо ее мысль, что не люди, а перст Божий и грехи ее отрывают ее от Святыни. В сокрушении сердца Мария подъемлет очи горе и видит перед собою на стене церковной святую икону Богоматери. Это было для нее как бы явлением с неба. "Мати Божия, — восклицает со слезами грешница, — я знаю всю мою нечистоту; ведаю, что за тяжкие грехи мои мне место не в храме, а в аде; но призри, Всеблагая, на мое покаяние и буди моею Ходатаицею и Споручницею перед Богом Сыном Твоим: отселе вся жизнь моя будет принадлежать Ему и Тебе!"

После этой молитвы Мария опять стремится ко вратам церковным; и несмотря на прежние, еще большие толпы народа, входит невозбранно во храм и совершает поклонение Кресту Христову. Видимая милость эта преисполняет душу ее новым умилением и благодарностью к Богу. Возвратившись ко вратам церковным, она снова повергается перед иконою Богоматери, снова произносит обет чистоты и покаяния, вторично избирает Ее Споручницею спасения и, прияв свыше вразумление идти за Иордан в пустыню, оставляет навсегда мир и все человеческое.

Я говорю, — и все человеческое, — ибо Мария, заключившись в пустыне Иорданской, не только попрала всю прежнюю роскошь и изнеженность, не только отвергла удовлетворение самым необходимым потребностям плоти и крови, но вознеслась, можно сказать, над самою природою человеческою. Во все время ее пребывания в пустыне у нее не было ни крова, ни одежды, ни пищи. Трех малых хлебов, взятых ею из Иерусалима, стало ей — насколько бы вы думали? На шестнадцать лет! Потом пищею для нее служило не столько зелие пустынное, сколько молитва и благодать Божий. И среди таких подвигов проведено сорок семь лет! Можете представить себе, братья, чего стоила такая жизнь телу, привыкшему к неге и чувственности!

Послушаем, как сама преподобная повествовала об этом святому старцу Зосиме. Сказал же Зосима преподобной: "Сколько лет, о госпожа моя, как ты водворилась в пустыни сей?" Она же отвечала: "Думается мне, что сорок семь лет, как ушла я из святого града". Зосима же сказал ей: "Что употребляла в пищу себе, госпожа моя?" Она же сказала: "Три хлеба принесла я из-за Иордана, которые, помалу иссохнув, окаменели; их же помалу и вкушала долгие годы". Зосима же сказал: "Как же без воды пребывала столько лет, не испытывая никакой беды от внезапного ослабления?" Отвечала же она: "О чем ты спросил меня, авва Зосима, о том трепещу говорить: как вспомяну все те напасти, которые перенесла, и помышления лютые, много сотворившие мне бед; боюсь, что ими вновь оскорблена буду. Шестнадцать лет, авва, проведенных в пустыни сей, как со зверьми лютыми, с моими безумными похотями борюсь: когда начинала пищу вкушать, хотелось мне мяса и рыбы, как было в Египте, хотелось мне и вина, любимого мною, так как много вина пила, когда была в миру; здесь же не имела и простой воды, чтобы пить, лютой жаждой была палима и много терпела. Было у меня и желание любострастных песней, сильно смущающее меня и заставляющее петь песни бесовские, к которым привыкла в миру. Тогда со слезами и с верою в грудь себя била, вспоминая обеты, которые сотворила, входя в эту пустыню. Мыслию же шла к иконе Пречистой Богородицы, Испоручницы моей, и у Той плакала, прося отогнать помышления от меня, терзающие окаянную мою душу. А иногда после того, как много плакала и била себя в грудь, видела я свет, всюду освещающий меня, и тишина великая вместо бури была внутри у меня. Как же тебе, авва, исповедовать помышления мои, толкавшие меня на грех? Как огонь в окаянном сердце моем разгорался и всю отовсюду меня опалял, ко греху понуждая. Когда же такое помышление приходило ко мне, повергая меня на землю и слезы многие проливая, думалось мне, будто сама Испоручница стоит и истязует меня, как преступившую, и муку за преступление показывает. Я не вставала же от земного повержения ночь и день, пока сладкий этот свет освещал меня и помыслы, смущающие меня, не отгонял. Очи же мои к Испоручнице моей непрестанно возводила, прося от Нее помощи: яко же и воистину Спомощницу ту имела к покаянию. И так прожила я семнадцать лет, беды тьмами приемлющи: с тех пор и до нынешнего дня Помощница моя Богородица во всем и на все руководствует меня". Сказал же Зосима к ней: "Не потребовалось ли тебе уже прочей пищи и одеяния?" Она же отвечала: "Хлебы закончились, как сказала тебе, на семнадцатый год; после питалась быльем, растущим в пустыне сей. Риза же, которая у меня была, когда я перешла Иордан, от ветхости истлела. Много же я от зимы и от зноя пострадала, солнцем палимая и от мороза замерзшая и трясущаяся. От этого много раз падала на землю и лежала, как бездушная и недвижимая. Много с различными напастями и бедами боролась. С тех пор и поныне силы Божии многообразные грешную мою душу и тело унылое соблюдают: помышляю только, от какого зла избавил меня Господь, пищу неиждеваемую дав — упование спасения моего. Питаются и покрываются словом Божиим, содержащим все. Ибо не хлебом единым жив будет человек. И, не имея покрова, в камни облечешься, чтобы так совлечь с себя греховное одеяние (см. Иов 24,8)". Услышал же Зосима, что и слова из Писания воспоминаемы, от Моисея же и пророка, и от книг Псаломских, и сказал ей: "Псалмам же и иным книгам, о госпожа, училась ли?" Она же, услышав это, слегка улыбнулась и сказала ему: "Веруй, человече, не видела другого человека, с тех пор как Иордан перешла, кроме тебя сегодня, и ни зверя, ни иного животного не видела; книгам же никогда же училась, никого чтущего или поющего не слышала, но слово Божие живо и действенно учит разуму человека. Теперь же заклинаю тебя воплощением Слова Божия: молись за меня, блудницу".

После таких и столь долговременных подвигов не могло не последовать совершенного очищения души и тела, совершенного мира с Богом и совестью, совершенной победы над немощами природы человеческой, совершенного приближения к первобытному совершенству человека в состоянии невинности и содружеству с миром духовным и божественным. И действительно, святой Зосима, которому предоставлена была Промыслом Божиим честь открыть преподобную подвижницу в пустыне и послужить ее погребению, застал ее уже не человеком, а Ангелом. Мария облечена была еще плотью, но эта плоть походила более на дух, нежели на наше тело: она переходила, не намокая, Иордан; во время молитвы возносилась от земли на воздух; но могла вкушать почти ничего, кроме Тела и Крови Христовой. Для преподобной открыты были самые тайные движения сердца в Зосиме; она беседовала с ним из Святого Писания, из псалмов и пророчеств, никогда не читав Писания и вовсе не умея читать; знала все, что совершается в его монастыре; предрекала, что имеет совершиться в будущем. Сами звери пустынные благоговели перед лицом преподобной: в продолжение жизни ее не смели приближаться к ней, а по кончине вырыли для нее могилу и помогли немощному старцу предать ее святые мощи земле.

Судите теперь сами, братья мои, не благоприлично ли такая жизнь, как преподобной Марии, указывается Церковью всем грешникам среди настоящих дней поста и покаяния? Где яснее, как не в этой жизни, можно увидеть, что нет греха, побеждающего человеколюбие Божие, что нет бездны разврата, из которой, при помощи благодати Божией, нельзя было бы выйти путем веры и покаяния, что можно и, начав поздно, не только сравняться, но и опередить в совершенстве даже тех, которые работали в вертограде Господнем от первого часа?

"Если бы, — помыслит кто-либо из грешников, и мне было такое звание свыше, как Марии!" А Марии, возлюбленный, какое было вначале особенное звание? Что она, за теснотою от народа, вместе с другими не могла войти в храм Иерусалимский? Ах, сколь многие из нас не обратили бы на это ни малейшего внимания и спокойно, даже, может быть, с радостью пошли бы домой! Совесть Марии сделала важным и решительным для нее это, если угодно так назвать, знамение. Будем внимательны к самим себе, и мы в своей жизни найдем немало подобного, может быть, еще более знаменательного, ибо можно сказать утвердительно, что нет ни единого из грешников, который не имел бы в своей жизни таких случаев, где благодать Божия видимо призывала его к покаянию; но наше непрестанное рассеяние и ожесточение во грехе делают для нас все это бесплодным. Даже если случалось с нами подобное, у нас один суд — это случай. Как будто все так называемые случаи были не в деснице Господней! И как будто со стороны Спасителя нашего мог быть опущен без внимания какой-либо случай к спасению бедного грешника! Поэтому, когда бы и где бы ни пришла тебе мысль отстать от греха, бросить развратную жизнь, будь твердо уверен, что эта душеспасительная мысль прямо от Бога, ибо как бы иначе она и посетила твою мрачную душу, если бы не была послана свыше. Прими такую мысль, последуй, куда она зовет тебя, оставь гибельный путь греха, и — благость Божия, являющаяся и не ищущим ее, тем более не замедлит явиться тебе, когда увидит, что ты начал искать своего спасения; озарит душу твою светом лица своего; укажет путь, которым должно тебе следовать; подкрепит тебя в немощи, утешит в скорби, вознаградит за все земные лишения и рассеет для тебя на узком и тернистом пути к Царствию столько залогов своей любви, что ты, и страдая, будешь радоваться и не променяешь нового ужасного для миролюбцев состояния своего ни на какие блага в мире. "Что же мне делать, — вняв призванию свыше, спросит иная душа грешная. — Неужели подобно Марии оставить все и идти в пустыню?" Сделать и это, если бы оказалось необходимым, ибо ты, конечно, отдал бы все для своего спасения, если бы у тебя разбойники отнимали жизнь телесную. А страсти, эти враги злейшие всех разбойников, отнимают у тебя жизнь духовную, вечную, — и ты будешь рассчитывать, чем пожертвовать для ее спасения и что оставить? Так ли пекутся о своем спасении? Так ли ценишь ты свою душу, ее же недостоин весь мир? Но для большей части кающихся грешников нет необходимости оставлять совершенно мирское свое состояние. Вступив вдруг на столь высокую, крутую и скользкую лестницу, мы по слабости стоп своих не могли бы идти по ней безбедно. Поэтому, душа кающаяся, довольно будет для тебя на первый раз и той пустыни, которая откроется в самой тебе, коль скоро ты внесешь во внутренность твою свет Слова Божия; довольно той пустыни, которую составит для тебя тот же мир, тебя окружающий и тебя ласкавший, коль скоро ты отвергнешься его внутренне. Путь Марии есть путь необыкновенный, почему она и достигла совершенства равноангельского; для нас, грешная душа, довольно будет, если мы перестанем походить ожесточением и нераскаянностью на злых духов, возвратим себе чистый образ человеческий, погубленный во грехах, и сделаемся достойными войти со временем, хотя бы и последними, в то же блаженное Царствие Божие, где живут и блаженствуют души покаявшихся грешников. Аминь.

Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время "Русским Златоустом".