Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (Борисов)
Слово в Неделю сыропустную, огласительное

СОДЕРЖАНИЕ

Слово в Неделю сыропустную

Слово в Неделю сыропустную, огласительное

Так [поступайте], зная время, что наступил уже час пробудиться нам от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света.
(Рим. 13, 11-12)

Этими поучительными словами апостола Павла Святая Церковь напутствует нас, братья мои, на поприще святого и Великого поста. Между прочими побуждениями к покаянию во грехах наших, она указывает и на большую удобность к тому для нас в продолжение наступающих святых дней. В самом деле, хотя спасение наше никогда не далеко от нас, но с наступлением Святой Четыредесятницы дело спасения до того приближается к каждому, что, можно сказать, невольно и неотступно требует себе места в душе и сердце. Подлинно, время Великого поста во всех отношениях должно сравнивать с прекрасным днем для веры и благочестия: равно как седмицу, ныне оканчивающуюся, со всех сторон нельзя не уподобить темной, бурной и хладной ночи. Каких дел тьмы не совершается повсюду в продолжение этой седмицы! Сколько душ волею и неволею низвергается в пропасть греховную! Сколько людей, которым всю жизнь приходится оплакивать несколько минут нынешнего безумного веселия! Из самых осторожных и бдительных над собою и своими деяниями, немногие могут похвалиться тем, что в течение прошедших дней они не потерпели никакого ущерба в чистоте сердечной и спокойствии своей совести.

Но благодарение Господу: ночь прошла, а день приблизился (Рим. 13,12)! Нынешний вечер положит конец соблазнам и опасностям душевным, завтра мы проснемся уже в другой стихии и как бы в другом мире. С одним появлением святого поста все примет новый, лучший вид: и люди, и вещи, и одушевленное, и самое бездушное. Как после потопа Ноева хляби зла заключатся сами собою, и явится суша. Есть уже к чему пристать впавшим в море житейских сует и соблазнов! Есть уже, на чем утвердиться самым расслабленным от плотоугодия стопам и коленам, ибо Церковь не может уступить миру в усердии. Если он, злохитрый, употребляя все средства сводить нас с ума, брать в плен страстей без сражения, то Святая Церковь еще более найдет способов образумить нас и пленить навсегда в сладкое послушание веры и любви, которая есть Христос. Мы нечисты и осквернены похотями греховными: у престола благодати, в храмах, заструится множество свежих источников для нашего духовного омовения. Мы покрыты язвами и струпьями: у матери нашей Церкви готовы для нас все пластыри и повязки целебные. Мы голодны духом: она учредит такую трапезу, которая могла бы напитать самих Ангелов. При таком обилии средств духовных самый невнимательный к своей душе принужден будет сознаться и сказать, что ныне, в продолжение святого поста, ближайшее к нам спасение, нежели во все прочие дни, ибо со дня завтрашнего сам мир с его соблазнами, гонимый видимо и невидимо силою святого поста и молитв церковных, удалится от нас, сокроется, потеряет силу ослеплять и влечь в ад.

Не будем же, возлюбленные, и мы хладны и невнимательны к своему спасению, воспользуемся драгоценным временем поста для уврачевания душ и сердец наших от яда греховного; дадим матери нашей Святой Церкви действовать над нами во спасение наше, как она знает и может; отвратим очи и сердце от всего, что питало в нас похоть плоти и гордость житейскую, вникнем прилежно в свою жизнь и совесть, и поспешим сойти с того пути, который явно ведет в пропасть адскую. Сделаем все это, братья мои, для вечного блага душ наших! Ибо не напрасно апостол Христов восклицает: наступил уже час пробудиться нам от сна (Рим. 13,11). Время пробудиться всем нам от нечувствия душевного и подумать, где мы и что с нами, куда идем и что ожидает нас. Время уже потому, что нет почти ни одного греха, который не был бы содеян нами в том или другом виде. Какая из способностей наших не употреблена во зло, не унижена и не осквернена страстями? Чем еще будем раздражать Господа и Спасителя нашего? На что пустимся и что еще употребим для вечной погибели нашей? Какому кумиру суеты не кланялись мы до земли стократно? Если посмотреть на нас очами и не пророка, то давно можно сказать, что от ног до главы нет в нас целости. Самая чаша греха с ее мнимою, скоропреходящею сладостью и с ее действительным смертоносным ядом уже видимо оскудела для нас. Еще ли будем наполнять ее снова и отравлять ею все существо свое?

Час уже нам от сна пробудиться! Вначале, когда мы были неопытны, еще сколько-нибудь извинительно было гоняться нам, подобно малым детям, за призраками суеты земной и воображать, что на стропотных распутьях греха ожидают нас одни утехи и радости. Теперь, после стольких горьких опытов, совершенное безумие было бы позволять врагу нашему обманывать нас снова. Ибо что приобрели мы в удалении от Бога? Что доставил нам мир с его многообразною похотью? — Предположений, замыслов, надежд, обещаний была бездна, а на деле оказалось все суета сует. У большей части из нас беззаконная жизнь отняла и то, что имели они от природы и благоприятных обстоятельств, некоторые из грешников, по-видимому, еще высятся и цветут, но как вял и безжизнен этот цвет несчастный, как ощутительно веет от него тлением и пагубою! Снаружи, вокруг этих, так называемых, счастливцев мира почести, богатство, довольство и утехи, а внутри — спросите о том их самих — внутри пусто и хладно, мертво и отвратительно: совесть обличает, сердце тоскует, душа болит, само тело, видимо, страдает и просит пощады от яда греховного. И после этого мы еще будем гоняться за нашею тенью, еще будем ловить ветер, еще строить на воздухе, еще пить яд потому только, что он сладок?

Час уже нам от сна пробудиться! Время образумиться и пожалеть нам матерь свою, Святую Церковь, которая доселе болела сердцем от нашего забвения ее святых уставов и от нашей жизни нечистой; время вспомнить и пожалеть нам Ангела Хранителя нашего, который с того времени, как мы начали помнить себя и действовать, с плачем ходит за нами по дебрям страстей и беззаконий, не видя нашего исправления; время устыдиться и пожалеть нам Самого Спасителя нашего, Который с утра до вечера ежедневно простирает к нам с Креста руки и до сих пор не может привлечь нас к Своему сердцу; время, время, братья мои, сжалиться нам над самими собою и обрадовать покаянием нашим небо и землю, Ангелов и всех добрых людей, которые скорбели и скорбят о нашем развращении, молились и молятся, да не погибнем во грехах наших! Час уже нам от сна пробудиться! Ибо ужели до конца жизни оставаться нам в плену страстей, греха и диавола? Ужели ждать нам, чтобы под стопами нашими разверзлась, наконец, бездна адская и поглотила нас навеки? Ах, братья мои, она разверзется однажды и, может быть, весьма скоро, если не перестанем прогневлять Господа грехами нашими, но что будет тогда с нами? Вспомните богача евангельского, вспомните пламень гееннский, поставьте себя мысленно в положение этого несчастного и судите, в каком безумии виновен тот, кто, имея, как мы теперь, всю возможность избегнуть жребия столь ужасного, будет продолжать идти прямо к бездне адской? — Итак, час всем нам от сна пробудиться! Аминь.

СЛОВО В НЕДЕЛЮ СЫРОПУСТНУЮ, ОГЛАСИТЕЛЬНОЕ

Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос.
(Еф. 5,14)

По милосердию Господа, мы опять у поприща святого поста и покаяния! Некоторые из нас, кто вместе с нами в прошедшем году приступали к исповеди и святой трапезе, восхищенные Ангелом смерти, стоят теперь перед престолом правды Божией, а мы стоим все еще перед престолом милосердия! За ними или перед ними двери чертога Царского уже затворились, а перед нами еще отверсты! Их жребий, может быть, уже решен невозвратно, а наш — еще в собственных руках наших! Возблагодарим же Господа, не погубившего нас с беззаконьями нашими, и снова дарующего нам все средства к покаянию!

Как и чем возблагодарим? — Неукоснительным и верным употреблением этих самых средств к своему спасению. Говоря таким образом, мы не предполагаем, братья, что кто-либо из вас проводил прежние Святые Четыредесятницы вовсе не по-христиански, тем более что кто-либо из вас намеренно удалялся Святых Таинств Церкви, — напротив, мы полагаем, что каждый из вас каждый год притекал к святому алтарю для принятия отпущения грехов и для таинственного соединения с Господом и Спасителем своим через причащение Тела и Крови Его; думаем даже, что все это каждый раз не оставалось бесплодным для души и оставляло благотворный след во всей вашей жизни... Но, братья мои, несмотря на все это, позвольте предложить вам теперь один вопрос: многократно приходя во врачебницу духовную и проходя весь курс врачевания сердечного, многократно выходя из храма Божия, по-видимому, оправданными и исцеленными, — чувствовали ли вы, хотя бы единожды, совершенное здравие душевное? И если чувствовали, то долго ли продолжалось это драгоценное чувство?.. И здесь мы не предполагаем, чтобы вы после семидневного говения и воздержания вдруг сделались совершенно безгрешными (это святой удел тех, которые уже разрешились от уз плоти и крови), — но вы должны были после того быть как можно свободнее от греха; в вас подобало произойти решительной перемене к лучшему; свету благодати надлежало в вашей душе быть подобно солнцу утреннему, восходить выше и выше, разогнать все облака заблуждений, иссушить все протоки чувственности, чтобы, наконец, произвести полный день Боговедения и благочестия. Так ли было с вами? — Замечали ли вы в себе после подвига поста и покаяния постоянное удаление от мира и приближение к Богу, ослабление и исчезновение прежних худых навыков и вступление на их место обычаев благих и христианских? Не трудно отвечать на сей вопрос, если все это в вас происходило и происходит. Человек, выздоровевший от тяжкой болезни, не затруднится сказать, здоров ли он. Даже начавший только выздоравливать тотчас скажет, что он выздоравливает. А из нас, братья, не правда ли, что для многих весьма трудно отвечать на вопрос: оздравели ли они духом и совестью? Многие, напротив, принуждены с горестью сознаться, подобно древним израильтянам, что в них происходит противное: ждем мира, а ничего доброго нет, — времени исцеления, и вот ужасы (Иер. 8,15). Перед каждым лощением, исповедью и причащением мы надеялись получить через них здравие душевное, и принимали эти Таинства с радостью, между тем доныне остаемся теми же, что были прежде; души наши холодны к добру и наклонны ко злу; прежние страсти во всей прежней и, нередко, большей силе; совесть с теми же язвами, сердце с тою же тяжестью; весь внутренний человек наш еще мертв или крайне расслаблен. Ждем мира, а ничего доброго нет, — времени исцеления, и вот ужасы (Иер. 8,15).

Что же это значит? Разве нет бальзама в Галааде? разве нет там врача? Отчего же нет исцеления дщери народа моего? (Иер. 8, 22) — вопрошал некогда пророк, видя продолжение болезненного состояния народа израильского. Подобным образом вопросим, братья, вас и мы, имея в виду до сих пор продолжающуюся неисцеленность душ ваших. Разве нет бальзама в нашем духовном Галааде? Разве нет там врача? (Иер. 8, 22) Ужели вся немощная врачующая рука Божия сократилась и Таинства Святой Церкви потеряли свою силу? Или пастыри Церкви, изрекая вам прощение, изрекали его не от сердца? Нет! Прощенное здесь не вспомянется и там, если только вы сами не оживите его повторением прежних грехов! Или Спаситель, преподавая вам Тело и Кровь, преподавал чуждые, а не Свои собственные? Нет, Он не откажется от Своего Тела и Своей Крови, если только вы умели сохранить этот дар... Множество людей, подобных вам, еще тягчайших грешников, пользуясь теми же самыми средствами, успели омыться от всех нечистот греховных, уврачеваться совершенно от проказы адской, сделались святыми, богоугодными и теперь приготовляются в мире окончить земное поприще свое или уже наслаждаются благодатью помилования в Царстве Славы, а вы, братья, пользуясь столько раз теми же самыми средствами, остаетесь доселе на одре духовной смерти или влачите жалкие остатки жизни духовной в узах греха! Что это значит?..

Не то ли самое, братья, на что жаловался некогда тот же пророк, взирая на отчаянное состояние Вавилона? — "Вавилон, — говорил он, — падает; день суда и казни его близок, неизбежен". Но кто виною? Вавилону ли недоставало средств к отвращению бедствия? У него ли не было врачевства и повязок на рану? И они все употреблены, но без пользы: врачевали мы Вавилон, но не исцелился (Иер. 51,9). Так, может быть, братья, о нас давно вещают перед престолом правды Божией Ангелы Хранители наши: "Твоя премудрость, Господи, приставила нас блюсти души и тела их, руководить и подкреплять их на пути к небу. Сам зришь, опущено ли нами что-либо, могущее просветить их ум, возбудить и согреть их сердце, удержать стопы их на пути к погибели? Но что могут сделать для них все средства ко спасению, все наши усилия и попечения, когда они или отвергают их с гордостью, или употребляют с тщанием" — врачевали мы Вавилон, но не исцелился (Иер. 51, 9). Не исцелился потому, что возлюбил свою греховную рану, непрестанно растравляет ее новыми беззакониями, решился жить и умереть во грехах своих.

В самом деле, братья, как употребляем мы врачевства духовные, как приступаем к самому решительному из них — к исповеди и Святому Причастию? Приступаем, почти все, как к средству временному, а не как к мере решительной; смотрим на Святейшее Таинство как на обряд благочестивый, полезный в некоторых отношениях, а не как на Таинство пакибытия, которое должно переродит нас совершенно на всю жизнь. А поэтому и приступаем, хотя с приготовлением, но поверхностным, не проникающим до глубины нашего духа, до корня зла, в нас живущего — приемлем Тело и Кровь Христову, хотя с благоговением, но нисколько не помышляя о тех чрезвычайных действиях, которым подобает произойти в нас, отходим от престола благодати с благими мыслями, но отнюдь не с твердою решимостью измениться в своей жизни совершенно; кратко: говеем, исповедуемся, причащаемся во оставление грехов прошедших, не думая об оставлении греховного поведения в будущем, — в жизнь благую, вечную, на небе, не помышляя о жизни добродетельной во времени, на земле. Можно ли ожидать решительного исцеления навсегда, когда вовсе и не думают об этом исцелении?

Но так поступают еще лучшие из нас. Что сказать о прочих исповедниках и причастниках? Оставление на несколько дней обыкновенных дел и занятий, хождение в продолжение этого времени в церковь; потом несколько минут, употребленных на исповедь; потом несколько минут на причащение; затем — несколько благочестивых мыслей и сердечных вздохов — вот все говение, вся жертва Богу! А потом? — Немедленное возвращение к прежним делам, опять тот же род жизни, опять прежние забавы, те же греховные утехи, то же служение страстям самым постыдным: скажите сами, чего ожидать после такого, можно сказать, мимолетного говения? Разве мимолетных же плодов; и они точно бывают: несколько животных спасается в это время от заклания, несколько худых привычек остается на время без удовлетворения; уста не произносят прежних срамных слов; взоры не блуждают несколько времени по прелестям мира, само сердце, не подавляемое заботами, начинает биться покойнее. Но потом зло, на время стесненное, еще более раскрывается и свирепеет; с поверхностно покаявшимися бывает то же, что с больными после превратного врачевания: болезнь ожесточается более и более!..

Сами чувствуете, братья, что я не переиначиваю вещей, не увеличиваю нашей вины, а изображаю дело как есть. Для чего изображаю? — Для того, что теперь снова открывается курс врачевания духовного. Если пойдем безрассудно прежним путем, то достигнем и цели прежней, то есть никакой не достигнем. Опять раны совести закроются на время с тем, чтобы после раскрыться еще больше, опять сложим тяжесть грехов, чтобы потом поникнуть под нею еще глубже. Что же, наконец, выйдет из такого образа действования? — То, что мы, врачуясь всю жизнь, наконец, умрем во грехах наших. И для иных это несчастие еще, может быть, не так близко: они будут иметь несколько Четыредесятниц для уврачевания души своей, а для некоторых суд уже написан (см. Пс. 149, 9) и Судия стоит у дверей (Иак. 5,9). Я хочу сказать, братья, что как ни ограничено число нас, теперь здесь находящихся, но, без сомнения, есть между нами такие, для которых наступающая Четыредесятница наступает в последний раз. Кто эти, обреченные жертвы смерти? Может быть, ты, слушатель, наименее теперь думающий об этом, может быть, я, возвещающий тебе эту грозную, но спасительную для всех нас истину...

Итак, братья, соединимся все ныне в искреннем желании своего спасения — вступим каждый в святое поприще покаяния так, как бы оно отверзалось перед ним в первый и последний раз. И оно точно будет для нас первым и последним, коль скоро мы в продолжение его изменимся совершенно и оставим навсегда нашу греховную жизнь. Ибо сколько бы кто прежде ни каялся, но если не исцелился до сих пор душою, то он исцелится теперь в первый раз. А кто получит здравие, тому, если не потеряет его, не нужно будет получать его в другой раз, а только хранить и укреплять его.

Господи и Владыко живота нашего! Врач душ и телес наших! Ты, Который снова отверз перед нами недостойными дверь покаяния! Сам изведи нас всемощною десницею Твоею из Египта духовного рабства и введи в пустыню святого поста! Что бы ни ожидало нас в этой пустыне, мы предаем Тебе души и сердца наши. Руководи нас столпом облачным или огненным, питай манною или напояй мерою — только введи нас в Ханаан небесной чистоты и богоподобия! Аминь.

Опубликовано: Сочинения (полное собрание). Шесть томов. СПб, 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время "Русским Златоустом".