Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Слово в среду 3-й недели Великого поста

Ныне Силы Небесные с нами невидимо служат: се бо входит Царь славы, се жертва тайная совершена дориносится. Верою и любовию приступим, да причастницы жизни вечныя будем!
(Песнопение из великопостной литургии Преждеосвященных Даров)

О каком земном торжестве, как бы велико и славно ни было оно, можно сказать таким образом? В земных торжествах если есть что-либо важное и великое, то оно бывает обыкновенно снаружи, перед глазами всех и каждого; а то, чего не видно, бывает нередко мало, даже низко. А в Таинствах Церкви, напротив: видимое часто мало и как будто слишком просто и обыкновенно, а незримое и разумеемое всегда высоко, свято, Божественно. Так и при настоящем богослужении, по видимости, происходит немного: после пения этого священного гимна во многих храмах исходит из алтаря один смиренный священнослужитель со святым сосудом в руках и с дискосом на голове. Но сила совершаемого Таинства всегда одна и та же: первый в мире святитель ничего не прибавил бы к важности происходящего, равно как и последний из служителей алтаря ничего не может убавить из его величия. Каждый раз в каждом храме вместе с людьми сами Силы Небесные служат, то есть довершают своим невидимым содействием то, чего не достает в видимых служителях тайны. Кто мог бы поверить этому, представляя себе величие существ премирных? Ибо сказать: Силы Небесные служат — значит более, нежели как если бы кто сказал: все цари и владыки земные служат. Но, с другой стороны, когда слышишь, что во время этого священнодействия входит Сам Царь славы, то всякое недоумение исчезает тотчас. Ибо где Царь неба, там должны быть и небесные слуги Его, как бы высоки и важны они ни были. Как в человеческом быту царь, где ни явится, — хотя бы в самой последней хижине, хотя бы в темнице, — самый первый вельможа почтет себе за особенную честь сопровождать его и показывает еще большее внимание и усердие, нежели в самом дворце царском; так и здесь. С радостью и благоговением чины ангельские предстоят престолу Божию на небе; но еще с большею (если возможна для них большая) радостью и благоговением являются они на служение Господу своему на земле, в храмах наших, ибо здесь видят они в Нем то, чего не видят на небе, то есть не только крайнюю Его любовь к нам, бедным тварям, но и Его все превосходящее смирение, по которому Он, будучи Царем славы, является на алтарях наших как жертва, приносимая за грехи человеческие. Ввиду такого смирения самого Царя, можно ли думать о своем величии Его слугам? И вот ныне они и с нами, недостойными, служат, и, без сомнения, в стократ большею чистотою, благоговением и любовью, нежели мы, нечистые и грешные.

Судите после этого, братья мои, как необходимо и справедливо то, чего требует от нас Святая Церковь, то есть чтобы мы приступали с верою и любовью к тому, что предлагается ныне на святой трапезе. Надобно приступать с верою, ибо если приступить без веры, то, можно сказать, не к чему и приступать. Ибо что в это время на святой трапезе для человека без веры? Малый по виду, преждеоовященный хлеб или, точнее сказать, часть хлеба, которая приготовлена руками человеческими и, по видимости, мало чем отличается от хлеба обыкновенного. Только для веры этот малый хлеб важнее всего в мире; только она созерцает в нем Животворящее Тело и Кровь Христову, в которых заключена для нас жизнь вечная. Поэтому-то и должно приступать с верою, и при том живою, перед которой невидимое — как видимое. Ибо есть и вера слабая, колеблющаяся, которая мало чем отлична от сомнения, потому и мало приносит плода для человека. Такой слабой верою веровал некогда Петр и утопал. Ибо не сказано ему: неверный, а — маловерие! Вера была у него, только слабая, потому и не могла спасти от потопления. При такой вере обыкновенно раздается множество вопросов: что, как, почему, для чего? Между тем как вера полная и живая не знает никаких недоумений: она, по замечанию апостола, всему верит (1 Кор. 13, 7). Нет нужды, что апостол сказал это о любви, а мы прилагаем это к вере, ибо истинная вера и любовь неразлучны друг от друга. Поэтому-то и в настоящем случае требуется с верою и любовь: с верою и любовью приступим!

И мне кажется, что если делить неразделимое, то без веры еще приступить можно, ибо для веры в настоящем случае потребно со стороны души нашей даже некое усилие, так как надобно признавать за истину то, что незримо для очей телесных, а без любви, коль скоро есть вера, кажется, нельзя и приступить, то есть нельзя подойти к этому Таинству и тотчас не исполниться любовью к Спасителю, подобно как нельзя приблизиться к великому огню и тотчас не почувствовать теплоты и жара. В самом деле, если подобное производит подобное же, то где более места для любви, как не при Таинстве Евхаристии? Что он есть не что иное, как выражение величайшей любви к нам нашего Спасителя? Кто, кроме

Его, питает тебя телом и кровью своею? Не говори, что это для Него не стоит теперь труда, ибо если теперь нетрудно Ему делать это чудо, то, подумай, чего стоило сделать его вначале? Для этого надлежало взойти на Крест, умереть в муках, быть вместе с злодеями, лечь во гробе. Кто сделает для тебя это? Как же после этого приступить к такой любви без любви? С верою и любовью приступим, как внушает Церковь: приступим верою, прозревая то, что сокрыто от очей телесных; приступим с любовью, предавая себя всецело Тому, Кто предал Себя за нас до смерти крестной.

Но, Боже мой, как противны расположения и действия некоторых людей тому, что в настоящем случае быть должно! Не замечаете ли вы, братья мои, как в то самое время, когда Церковь возглашает: ныне Силы Небесные с нами невидимо служат; се бо входит Царь славы! И когда истинно верующие или, что в этом случае одно и то же, все истинно разумные повергаются с благоговением долу, не смея возвесть очей на Святые Тайны, несомые священником, как, говорю, в это самое время иные не только видимо продолжают вращать мирские помыслы в душе своей, но не стыдятся выставлять своего бесчувствия и рассеяния даже наружу перед вами, так что, когда другие лежат в смирении долу, они стоят бесчинно, заводят разговоры, показывают на лице смех, в движениях неблагопристойность.

Вот до чего может простираться, не скажу, безверие, — ибо его часто у таких людей нет, — а неразумие, безрассудство и бесстрашие! Зачем в таком случае ходить в церковь? Лучше сидеть дома и заниматься каким-либо делом, ибо такое поведение в церкви сопряжено с ужасным грехом для души. В таких людях — на этот, по крайней мере, раз — не только нет никакой любви к своему Спасителю, а, напротив, какая-то как бы ненависть и вражда. Ибо, как же не вражда, когда ты не только сам не оказываешь уважения к Таинству Господню, а еще возмущаешь собою чувства тех, которые стоят в храме, и не даешь им помолиться с благоговением? Не так ли точно поступают со своими врагами, стараясь отнять у них уважение, им оказываемое? Вероятно, такие люди не представляют себе этого, но поступок их от того не лучше. И если Церковь о верных чадах своих говорит, что с ними находятся в храме Силы Небесные, то об этих несчастных должно сказать иное, что с ними и в храме — силы преисподние, которые учат их глумиться, когда должно плакать; заводить разговоры, когда от благоговения надлежало бы в молчании пасть на землю. Не возмущайтесь, братья мои, таковым бесчинством: оно попускается Господом для нашего испытания! Ибо Он мог бы тотчас послать на таковых гром и молнию. Сами Силы Небесные, в храме находящиеся, не замедлили бы стать за честь своего Владыки и обратили бы в прах безумных презрителей дома Божия, но милосердие Божие терпит их, давая время на покаяние, а с другой стороны, испытывая этим нашу веру и терпение в молитве. Поэтому, говорю, не смущайтесь много этим несчастным примером, но тем более не увлекайтесь им к подражанию. Ибо чему тут подражать? Кто бы ни были такие люди, чем бы ни отличались в мире, поступая таким образом, они глупее малолетних детей. Ибо дитя, когда видит, что перед ним происходит что-либо важное и священное, стоит внимательно, устремив взоры на происходящее. Поэтому тут место не подражанию, а сожалению, ибо как не пожалеть о таком бесчувствии и забвении не только святости места, но и всякого приличия? Чтобы, однако же, подобный пример не оказал какого-либо вредного действия на малолетних, которые еще не могут судить о лицах и вещах правильно, то не оставляйте внушать детям вашим, как худо поступают те, которые ведут себя в церкви таким образом, как это глупо, бесчестно и богопротивно, как все этим недовольны; дабы заранее поселить таким образом в них уважение ко храму Божию. Ибо и эти несчастные своевольцы поступают бесчинно во храмах, по всей вероятности, потому, что с младых лет не было кому наставить их и внушить, что значит храм и что здесь во время совершения Таинств сами Силы Небесные с нами невидимо служат. Аминь.

Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время "Русским Златоустом".