Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Слово в среду 5-й недели Великого поста

Поутру услышь голос мой, поутру предстану пред Тобою, и Ты увидишь меня.
(Пс. 5, 4)

Кто это так рано хочет подняться на молитву? Какой-либо пустынник, которому нечего более и делать, как воспевать в уединении своем хвалу Богу? Нет, не пустынник. Так служитель алтаря, который самим званием своим призывается ежедневно во храм утром, по полудни и вечером? Нет, не служитель алтаря. Стало быть, хотя мирской человек, но свободный от житейских дел и общественных обязанностей, у которого все дни и часы в полной власти, так что он делает, что и когда захочет? Нет, и не такой человек. Кто же это такой ранний и неусыпающий молитвенник? — Это человек, у которого тьма дел всякого рода, на котором лежит столько обязанностей, что их трудно перечесть, для которого нет ни одного часа совершенно свободного, словом, это царь многочисленного народа, — святой Давид! Он говорит: поутру услышь голос мой, поутру предстану пред Тобою, и Ты увидишь меня (Пс. 5,4). И не подумайте, что так случилось с ним один раз, по какому-либо особенному случаю, когда и не привыкшие, и самые ленивые делают себе понуждение и являются, и не перед лицом Божиим, а и перед лицами человеческими, от которых ждут милости, ранним утром; нет, в псалмах Давидовых есть и другие места, свидетельствующие о его святом обычае утренневать к месту селения Бога Иаковля. В утренние часы, — говорит он в другом псалме к Господу, — в утренние часы размышлял о Тебе (Пс. 62, 7). Сама ночь не мешала ему заниматься богомыслием и молитвою: вспоминал я о Тебе на постеле моей (Пс. 62, 7). И не только вспоминал, но и что делал? Вставал с постели, повергался на землю и молился: в полночь я вставал славить Тебя за праведные суды Твои (Пс. 118,62). Когда вся природа безмолвствует и когда в самой Скинии тишина и покой, покои царя Израилева оглашаются исповеданием имени Божия! Так-то достигалось высокое звание пророка! Так-то низводилась благодать Божия на царство! Так-то заслужено то несравнимое преимущество, что о доме Давидове глаголано вдалеке (см. 2 Цар. 7,19), и от плода чрева его обещано воздвигнуть обетованного Избавителя не только Израилю, а всему миру. Но, может быть, такая близость к небу куплена была с ущербом в чем-либо для земли; может быть, когда царь Израилев утренневал таким образом ко храму святому, страдали от этого другие его обязанности; останавливалось или замедлялось течение дел царственных; приходили в слабость воинства; не соблюдалась правда и нелицемерие в судах; опускалось из виду благосостояние градов и весей; не делалось улучшений, не вводилось того, что требовалось новыми нуждами народа и обстоятельствами? Нет, напротив! Царство Израилево никогда, ни прежде, ни после, не было в такой силе, не цвело так и не возвышалось, как при этом царе, который не только дни, но и ночи посвящал на прославление имени Божия. Преемник Давида, Соломон, пошел, как известно, иными путями: забыв заветы отца, перестал ходить в оправданиях Господних непорочно, вместо святой арфы Давидовой, на которой утро и вечер бряцалась слава Иеговы, завел поющих и играющих на пирах его во удовольствие плоти; и что же? Под конец царствования, несмотря на всю его прежнюю мудрость, богатство и славу, престол Израилев начал поникать долу, пока при преемниках его, превосходивших один другого нечестием, не сравнялся с землею. Что мы должны заключить из всего этого в назидание себе? То, во-первых, что благочестие, как говорит святой Павел, на все полезно, имея обетование жизни (1 Тим. 4, 8) не грядущего токмо, а и настоящего и что те ошибаются самым жестоким образом, которые на время, проведенное в богомыслии и в делах благочестия, смотрят как на потерянное для успеха в делах мирских. Почему ошибаются? Потому что и успех в этих последних делах, как и во всех других, наиболее всего зависит от благословения Божия: кому же наиболее может принадлежать это благословение, как не тем, которые сами благословляют Господа и мыслями, и делами своими? Если и земные владыки особенно любят и отличают тех, в которых замечают особенное к себе усердие, то Владыка ли земли и неба забудет верных рабов Своих? Любящих меня я люблю, — глаголет Он, — и ищущие меня найдут меня (Притч. 8,17; см. также 1 Цар. 2, 30). Кроме этого, благочестивое настроение мыслей и страх Божий, делая человека степенным, рассудительным, скромным и ко всем благорасположенным, этим самым уже спасают его от множества искушений и несчастий, которые постигают миролюбцев за их гордость, самонадеянность и презорство.

В частности, пример святого Давида научает нас быть прилежными к молитве и посещении храмов Божиих и употреблять на это, когда можно, сами ночи, а тем более утро. В самом деле, день, начинающийся усердной молитвою, всегда будет гораздо счастливее того дня, начало которого не освящено ею. В такой день и сделается, что нужно, лучше, и избегнется, что нужно, вернее. Православная Церковь наша, зная это, предоставляет нам все удобства к тому. Нет дня, в который бы она не сопровождала восхода солнца слышным для всех зовом на молитву утреннюю. Но многие ли внимают этому зову?! Он большею частью праздно раздается в воздухе; и грады, самые обильные жителями, бывают похожи в это время на кладбище, где, сколько ни возглашай и ни звучи, никого не поднимешь из утробы земной.

Будем ли винить без разбору в этом случае всех за неусердие? Нет, многие не только утром, но и весь день, можно сказать, прикованы к местам своим. За таковых Святая Церковь сама молится, как за труждающихся и благословенно виною отшедших. Но сколько таких, которым вовсе нечего делать дома, которые могут из своего времени делать все, что захотят, и которые, однако же, в самый большой праздник, то есть небольшое число раз в году, почли бы за невыносимый подвиг для себя встать рано утром и явиться в церковь вместе с другими на молитву! Препятствия к этому со стороны их другого нет, кроме того, что в таком разе надобно сделать некоторое принуждение себе и оставить ложе не в урочный час; а они издавна привыкли отдавать все утро сну, ибо большую часть ночи проводят в бдении. Но спросите: "Над чем проводят? Над делами важными, не терпящими отсрочки?"

Нет, над тем, что называется на их же языке — проводить и убивать время. Подлинно — убить, ибо нет ничего вредоноснее этих ночных занятий: ими убивается не одно время, а вместе с ним нередко совесть и душа. Хотя бы, бедные, пожалели при этом своего здоровья, которым так дорожат во всех других случаях, ибо и оно ни от чего так не гибнет, как от этого неестественного превращения ночи в день, а дня в ночь. Ибо, думаете ли, что напрасно велено в известный час восходить и заходить солнцу? Нет, в этом начертан закон нашей жизни и наших занятий. Нарушать его можно сколько угодно, но это нарушение никогда не останется без вредных последствий для нарушителей.

Может быть, иным кажется, что уже поздно возвращаться в этом отношении к порядку природы (а мне кажется, к порядку возвращаться никогда не поздно); не отвращайте насильно, по крайней мере, от него детей своих. Не стыдитесь признаваться перед ними в своем недостатке и говорите прямо, что вы имели несчастие увлечься худыми примерами, что теперь видите зло и готовы были бы возвратиться назад, но трудно. Таким образом, ваша исповедь послужить во благо вам и чадам вашим.

Что же, скажет кто-либо, ужели ты хочешь, чтобы все каждый день ходили к утрени? Нет, возлюбленный, мы не требуем этого, ибо многие, хотя бы и хотели, не могут того сделать по разным причинам. Но нет человека, который бы, во-первых, не мог вставать рано, тем более не спать до полудня; нет, далее, человека, который бы не мог и не должен был освящать свое утро и начинать свой день молитвою, хотя бы краткою. И это-то непременно должно делать всем и каждому; это-то требуем мы от христианина. Великое ли требование? А между тем выполнение его крайне полезно не только для нашего спасения и для нашей души и совести, а и для самого успеха в делах земных и житейский. Ибо не напрасно сказано, что благочестие на все полезно, что оно созидает грады и дома; как, напротив, неверие и вольнодумство, ведя за собою роскошь и разврат, разоряют не только дома — целые царства. Доказательств на все это так много вокруг нас, что надобно быть стесненными, чтобы не видеть их. Отчего, например, пал и разорился такой-то дом, коему, еще не так давно, не было равного по богатству, миру внутреннему и радостям семейным? Оттого, что вместе с благочестивыми родителями, трудами которых приобретено все, похоронены в землю и их благие обычаи и усердие к вере и церкви, и страх Божий, и любовь к бедным. Иностранные языки и мода не могли заменить этих добродетелей: так называемое умение жить в свете не смогло не только нажить что-либо вновь, но и не потерять готового; и те, которые величались на великолепных колесницах, должны ходить теперь, как еще предсказал древний мудрец, пешком и едва не простирать руки за милостынею. Не в упрек кому-либо говорим это (наш долг и самых виновных не столько упрекать, сколько плакать о них и с ними), а в предостережение всех. Трудно быть счастливым без веры, и если бывают, то на краткое время, и то более по-видимому, нежели на самом деле. А не погибнуть без веры нельзя, что бы, впрочем, ни защищало от погибели, ибо, как нет другого Бога, кроме Всемогущего, Правосудного и Все-святого, так нет и другого способа быть блаженным, как хождение во святых заповедях Его и верность преблагой воле Его. Аминь.

Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время "Русским Златоустом".