Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Слово во вторник 1-й недели Великого поста

СОДЕРЖАНИЕ

Помилуй мя, Боже, помилуй мя!

Не кажется ли кому-либо, братья мои, что Святая Церковь в продолжение настоящих дней слишком часто и многократно оглашает слух наш этим умилительным воззванием? Если пришла подобная мысль, тот пусть примет труд вместе с нами обозреть, хотя бы немного, всю человеческую жизнь нашу от ее начала до конца. Может быть, что кажется теперь слишком многократным в храме, то самое не будет после того казаться излишним и дома, и не только во время поста и покаяния, но и в другие дни, среди самых празднеств, будет само собою приходить на мысль и по временам исторгаться из самых уст.

Для этого взойдем, во-первых, к самому началу бытия нашего на земле. Что там? — Мрак и нечистота, похоть и страсти. Се бо, в беззаконниих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя (Пс. 50, 7), — вопиет за всех нас святой Давид. Зачатый в беззаконии, я и сам потому беззаконен; рожденный во грехе, я и сам потому грешник. И не это ли самое означали болезни моего рождения? За что страдали и рождающая, и рождаемое, если не было вины и нечистоты? Не это ли самое выражал и вопль мой при появлении на свет? Что вопияло тогда во мне? Не разум, не память, не воображение — вопияла вся природа моя. Чем смущалась она и от чего страдала? От внутреннего прирожденного расстройства, нечистоты и виновности. Первый вопль мой обращен был не к земли, а к небу — к Тебе, Жизнодавец, Который образовал меня в утробе матери и Который един мог воссоздать меня и вне утробы матерней.

Представляя все это теперь в моем уме, вникая мыслью в образ моего явления на свет, я и теперь поникаю лицом долу, стыжусь нечистоты моего происхождения, боюсь наследия, мною принесенного, и вопию: Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Будь милосерд к бедному созданию, которое явилось на свет со всеми нечистотами отцов и праотцов, которое вместо наследия принесло с собою ужасную наклонность ко злу, которому предстояла и предстоит борьба со множеством скорбей, соблазнов и искушений. Помилуй мя, Боже, помилуй мя!

Вослед за первым рождением от плоти и крови последовало другое, высшее и лучшее, — рождение от Духа. Несмотря на мою нечистоту и бесчувственность, меня, тотчас по рождении, приняла в объятия свои Святая Церковь, омыла скверну природы моей в купели крещения; освятила благодатию Духа; запечатлела знамением креста, облекла в белую одежду невинности. Из чада гнева я стал чадом благодати.

Но где теперь это царское облачение? Где дары, на меня излиянные? Увы, и я, подобно невесте у Соломона, должен сказать: поставили меня стеречь виноградники, — моего собственного виноградника я не стерегла (Песн. 1,5)! Не сохранил я благодати крещения, не пребыл верным Тому, Кому сочетался! Осквернил белую одежду невинности! Потерял благодать и Духа! Одно взял мир, другое похитили страсти — все пропало от нерадения и беспечности. Весь я подобен человеку, ставшему разбойником: от ног до головы нет во мне целости. К кому обратиться за помощью, кроме Тебя, Всеблагий Творец и Всемогущий Промыслитель мой? Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Я заблудился, как овца погибшая, взыщи раба Товоего (Пс. 118,176)! Изведи из темницы душу мою, чтобы исповедать имя Твое (Пс. 141, 8)! Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей (Пс. 50,12).

За летами моего неразумного младенчества, о которых самый первый мудрец не может не сказать ко Господу с Давидом: был для Тебя подобен скоту (Пс. 72, 22), наступили лета отрочества и юности. Время наидрагоценнейшее, в которое человеку, при раскрытии в нем разума и воли, можно сказать, самому дается быть, в некотором смысле, творцом духовного бытия своего. В это время и я, подобно прародителям моим, находился в раю невинности, и передо мною было древо жизни с обетоваением и древо смерти с заповедью. Мог я не простирать руки к плоду запрещенному; властен был я остаться на пути правды и непорочности. Все удерживало меня: и благодать крещения, и глас совести, и родители, и воспитатели, — но, увы, ничто не удержало! И мне змий искуситель представился достовернее моего Творца и Благодетеля; и для меня древо смерти показалось хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание (Быт. 3,6), и я — стократ неразумнее прародителей моих, ибо имел их опыт перед собою, и я, несчастный, вкусил дерзностно горькие плоды — и потерял рай.

Ах, братья мои, кто не пожелал бы, чтобы возвратились дни его юности, драгоценные те дни, когда от нас зависело: вступить на путь Господень или уклониться на распутие греха и суеты мирской? Но эти дни не возвратятся; и каждому из нас, вспоминая их, остается точно восклицать из глубины души: Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Грехов юности моей не помяни, по милости Твоей Ты вспомни меня, по благости Твоей, Господи (Пс. 24, 7), единой благости Твоей.

Наступило время мужества и лет зрелых: мы вошли в различные связи семейства, дружества, знакомства, вступили на путь служения общественного, облеклись различными обязанностями; многие из нас засвидетельствовали клятвою, что они будуть верными истине, непреклонными хранителями правды для себя и для других. Чего бы надлежало ожидать от нас после этого? Надлежало бы ожидать твердого и неуклонного исполнения своих обязанностей, мужественной борьбы с пороком во всех его видах, благоразумного употребления даров счастья, кому они посланы, и великодушного перенесения ударов несчастья, кого они постигли, что мы всегда будем готовы на всякое дело благое, удалены от всякой лжи и неправды, будем воздержны и строги к самим себе, великодушны и милосердны к ближним нашим, кротки, искренни и любвеобильны ко всем и каждому, непамятозлобивы к самим врагам.

Но, братья мои, скажите сами, многие ли могут похвалиться этими качествами? Кто, бросив самый поверхностный взор на свои обязанности, не скажет: "Ах, я не исполнял и не исполняю их как должно! При святом алтаре я не предстою с тою чистотою и благоговением, которые подобают служителям Бога Вышнего; в суде я не храню правды и истины с тем самоотвержением, которого требует участь подсудимых собратий моих; во святилище наук я дорожу не столько истиною, сколько суетною славою моего имени, и готов нередко защищать ложь для меня приятную; в купле и продаже я своекорыстен, на господстве — жесток и своенравен, в низкой доле — лукав и строптив. Сколько времени погибло и гибнет у меня напрасно! Сколько данных от Бога талантов погублено и теряется всуе! Многократно я решался на доброе, и до сих пор творю худое. Вижу, что иду не тем путем, а иду непрестанно. И когда окончится во мне эта злополучная борьба совести со страстями? Где конец моему душевному плену и рабству? Творец Всемогущий, к Тебе молитва моя! Помилуй бедное создание Твое! Дай силы расторгнуть узы греховных навыков и страстей! Отврати очи мои, чтобы мне не видеть суеты! Коснись грехолюбивого сердца, да перестанет биться для праха и тления! Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Спаси меня от меня самого!

Наступят и лета старчества: тело мое ослабеет, чувства одно за другим будут закрываться; и льстящий теперь мир сам начнет убегать от меня. Но и все это обратит ли меня к Богу и вечности? Употребится ли мною хотя бы этот жалкий остаток жизни на дела благие? Не разделят ли его между собою те же похоти и те же страсти? Ах, сколько старцев, которые с летами видимо юнеют в злобе и любви к миру! Сколько стоящих у дверей гроба и смотрящих вспять! Не буду ли подобен им и я? Не пройдут ли и мои последние годы и дни в суете и ослеплении, как проходят у многих? Господь Милосердый, не попусти мне впасть в это ужасное ослепление! Пощади от этого адского нечувствия! Помилуй мя, Боже, помилуй мя!"

Вслед за немощами придет, наконец, последняя болезнь; ляжем на одре, с которого не встанем более: врач отступится, священник приблизится, сродники и присные окружат одр наш и будут ожидать нашей кончины. В этот грозный час, среди последнего томления тела и духа, среди всеконечного смятения мыслей и чувств, какой глас желали бы вы, братья мои, чтобы исшел из уст ваших? — Мне бы не хотелось для себя другого, кроме: Помилуй мя, Боже, помилуй мя! Помилуй грешника, жизнь которого исчезла в суете и грехах! Яви последний знак милосердия и даруй, да изыду из темницы плоти моей с чувством покаявшегося на кресте разбойника!

Ударит, наконец, час общего всемирного пробуждения от сна смертного: надобно будет вставать из утробы земной, облечься в тело новое и неразрушимое и вместе с делами своими явиться на Страшный суд для услышания приговора над собою на всю вечность. Тогда, среди неба и ада, между Ангелами и духами отверженными, что будешь чувствовать ты, бедная душа моя? Не возопиешь ли в последний раз: Помилуй мя, Боже, помилуй мя!

Да, братья мои, на Страшном всемирном суде Божием, не прежде, конец этой покаянной молитвы: она прекратится тогда, когда перед лицом вселенной навсегда решится судьба каждого из нас. После этого уже не будет ей места. В раю у праведных останется одна радость и одно вечное славословие имени Божия. Во аде для грешников — один вопль отчаяния и скрежет зубов.

Какая из этих участей ожидает нас? — Один Господь знает. Но если пребудем такими, какие есть, если умрем во грехах наши — то явно, где часть и с кем жребий наш. Воззовем же к Господу Богу из глубины души все и каждый: помилуй нас! Даждь всем нам прежде конца покаяние! Аминь.

СЛОВО ВО ВТОРНИК 1-й НЕДЕЛИ ВЕЛИКОГО ПОСТА
На утрени

Вострубите трубою на Сионе, назначьте пост и объявите торжественное собрание... и взывайте к Господу.
(Иоил. 2, 15; 1, 14)

Для чего при начале поста, по слову пророка, надлежало вострубить трубою и проповедать исцеление? — Казалось бы, пост требует иного: благоговейного молчания или возвещения тихого, проповеди не об исцелении, а о смирении и воздержании; трубят трубою, когда хотят дать знать о чем-либо далеко стоящим или тяжело слышащим, проповедуют исцеление таким больным, которые думают, что они совершенно здоровы и не имеют нужды во врачевании, или отчаиваются получить его. Итак, верно все такими люди были в древнем Израиле. В Израиле новом, между христианами, где столько духовного света, столько благочестивых опытов и Божественных сил для духовных подвигов, казалось бы, менее места для сомнений о необходимости и пользе святого поста. Но, при ближайшем рассмотрении дела, и здесь труба пророческая оказывается не излишнею. И в нас, как в древних израильтянах, чувственный человек ни против ничего не восстает так, и со своей силой, и со своим бессилием, как против святого поста. Посещать богослужения, приступать к исповеди, принимать Святые Тайны, для этого — каяться, молиться, воздыхать и плакать — на все это охотно соглашаются иногда люди самые чувственные; но подчинить себя правилам воздержания, предписываемым Церковью, возложить на себя иго святого поста — это кажется для многих из самых нехудых христиан слишком тяжелым, ненужным, даже опасным. Таким образом, святой пост из друга, каким бы надлежало ему быть для всех, превращается для некоторых едва ли не во врага: вместо того, чтобы прибегать к нему, как к врачевству, бегут от него, как от болезни. Сами чувствуете, братья, можно ли духовным врачам быть хладнокровными зрителями такого положения дел. Итак, не дивитесь, если мы восприимем на время трубу, указуемую пророком, и посвятим несколько минут на разобрание несчастной тяжбы между нашею чувственностью и целебною силою святого поста.

Я сказал, что против святого поста чувственный человек наш восстает и со своей силой, и со своим бессилием. В самом деле, послушайте тех, которые не любят поста. Одни из них говорят: "Я не могу поститься, для меня нет нужды в посте; чего другие желают достигнуть через пост, у меня то же самое есть без поста". Явно, что это голос силы — мнимой или истинной, увидим после. Другие говорят совершенно другое: "Пост мог быть для меня полезен, но я не могу поститься; это средство весьма действительное, но оно выше моей немощи". Так говорит, явно, бессилие — мнимое или истинное, также увидим после. Сообразно с этим обратим, братья, внимание прежде на сильных, а потом на бессильных нелюбителей святого поста.

Что есть люди, которые менее других имеют нужду в посте, — это несомненно: как можно сравнять в этом отношении сына роскоши — богача евангельского, и сына нищеты — Лазаря? Кроме этого, известное сложение тела, образ воспитания, особенный род жизни и занятий, известное настроение духа делают некоторых людей в отношении к добродетели без поста почти такими, какими другие могут сделаться только посредством продолжительных постов. Все это справедливо; но не менее верно, братья, и то, что все такие, скажем не обинуясь, весьма счастливые в отношении к делу своего спасения люди имеют нужду в посте. Для убеждения в этом их самих довольно предложить им один вопрос: имеют ли они нужду в покаянии? Признают ли себя грешниками, больными духом и сердцем и потому имеющими нужду в исцелении своей совести? — Без сомнения. Но есть ли какая-либо болезнь, которая врачевалась бы пресыщением, для которой не были бы нужны воздержание и диета? — В отношении к телу — нет, а в отношении к душе — может быть. Намереваясь врачевать от чего-либо плоть свою, вы будете прибегать к воздержанию и лишениям, а приступая к врачеванию души, будете позволять чреву своему все, что угодно? Не странное ли противоречие? — Согласимся, что пост вовсе не нужен вам (чего, однако же, быть не может) как оплот против чувственности и пороков; так он нужен вам как ограда ваших добродетелей: вы не надеетесь через него приобрести что-либо для духа, так возьмите его в помощь, чтобы не потерять приобретенного. Адам в раю был не ниже вас совершенством; возмнил обойтись без поста — и что вышло? Лот среди самого Содома процветал добродетелями; вне Содома сложил с себя пост — и что произошло? Положим, что вы и без поста не впадете в пороки грубые; но если впадете и не в грубые без поста, и это важный вред: яд тонкий и медленный — все яд, и вы никогда не решитесь принимать его. И как поступаете вы, думающие теперь обойтись без поста, когда находит какая-либо всеобщая опасная болезнь? Надеясь на всю силу и крепость, оставляете ли вы предосторожности? Напротив, вы часто берете их более, ли люди слабые. А зараза греха для вас ничего не значит? Когда все ограждают себя спасительными учреждениями Церкви, вы думаете безопасно провождать духовную жизнь, продолжая удовлетворять пожеланиям чувственности? И что, наконец, за сила духа, которая выражает себя рабством плоти? Что это за здравие души и тела, которое не может обойтись без крика и вопля закалываемых животных? Ты и без поста тверд в правилах добродетели? Покажи же эту силу и твердость в обуздании своих чувственных пожеланий. И без поста думаешь быть истинным христианином? Докажи же свою покорность распоряжениям общей матери Церкви, что ты точно сын ее, а не противник. Ты говоришь, что имеешь и без поста искреннюю любовь к ближним? — Как же ты не боишься, явно нарушая правила поста, подать им повод к соблазну? Не так поступал апостол, действительно сильный духом и искренно любивший ближних: если, — говорит он, — пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего (1 Кор. 8,13). Вот истинная сила духа и любовь к ближним! Наконец, то, что непостящийся произвольно отделяется от всего сонма православных чад Церкви постящихся, есть уже весьма худой признак. Добродетельному Урию предложено было некогда, во время брани израильтян с амаликитянами, войти на время в свой дом для успокоения; но он с чувством святого негодования отвечал: ковчег [Божий] и Израиль и Иуда находятся в шатрах... а я вошел бы в дом свой и есть и пить?.. (2 Цар. 11,11). А вы, мнимо сильные духом, хотите поступать напротив! Кивот Божий в церкви покрыт завесой печали, весь Израиль и Иуда в кущах, все православные сыны Церкви постятся, а вы располагаетесь есть и пить?

Других противников поста я назвал бессильными, потому что в отражении от себя благодетельной силы поста они опираются на свою немощь. "Я, — обыкновенный отзыв таких, — я по немощи своей не могу поститься, хотя бы и хотел". Что отвечать таким? Упрекать ли их в немощи? Да не будет! Мы призваны врачевать немощи. Не можете поститься, сколько желали бы, — поститесь, сколько можете; таким образом, сами увидите, что вы можете гораздо более, нежели думаете. Намерение Святой Церкви не наложить на кого-либо через пост новую, а сложить через него со всех прежнюю тяжесть. Только смотри, в чем состоит эта невозможность поститься: не в тяжести ли некоторой и неприятности для чувственного человека от первых действий? — Но это неизбежное следствие почти всех врачеств, в их первом действии, — что они сначала ослабляют больных, даже кладут иногда в постель, чтобы возвратить им силу и здоровье. Неудивительно, что и пост начнет свое действие ослаблением нашего скоточеловека; в этом самом выражается целебная сила его; из этого всего менее должно брать побуждение слагать с себя пост. Надобно быть терпеливым, продолжать употребление врачевства и смотреть, что будет далее. Смеем уверить вас, братья, что чем вы будете терпеливее и постояннее в употреблении святого поста, тем скорее увидите его благотворное над собою действие. По прошествии первых припадков тяжести и негодования от раздражительности чувственного человека, лишенного обычной пищи, — тяжесть тела будет проходить, смущение чувств заменится тишиною сердечной, горечь врачевства постепенно обратится в сладость, так что, наконец, даже чувственный человек ваш не в состоянии будет сказать ничего против поста и сам охотно подпишет свой приговор.

"Но я должен в этом случае опасаться за свое здоровье, мое сложение слишком слабо и расстроено". — Это возражение самое употребительнейшее и самое благовидное в устах нашего чувственного человека. Не будем и мы ослаблять его — дадим ему, напротив, всю силу. Верим, любезный собрат, что твое опасение основательно, что от поста может потерпеть немного здоровье твоего тела, но если ты за эту жертву получишь здравие души — ужели последнее менее первой? Ужели ты не согласишься променять крепость тела на силу духа? — Если так, то ты явно печешься более о теле, нежели о душе, меняешь небо на землю, не желаешь искренно своего спасения... Но я чувствую, что такой язык слишком возвышен для многих из нас. Увы, от нынешних христиан нельзя требовать, чтобы они согласились променять прямо землю на небо! — Пойдем другим путем. Ты опасаешься постом расстроить свое здоровье? — Что ж, если мы скажем тебе, что благоразумный пост есть одно из вернейших средств к восстановлению самого расстроенного здоровья? Духовным врачам с трудом поверят в этом случае — спросите телесных врачей, и они скажут вам то же самое; уверят, что этим одним способом — постом, благоразумно употребляемым, — можно врачевать самые опасные и неисцеленные болезни; что вообще этот, если угодно так назвать, метод врачевания особенно действителен в тех недугах, от которых страдает нынешнее расслабленное человечество.

Хотите ли, братья, видеть отчасти, как именно святой пост действует к восстановлению сил нашего тела? Чтобы заставить вас полюбить это спасительное врачевство из самых чувственных выгод его для здравия телесного, я оставлю на время тон проповедника и приму голос естествоиспытателя. Тело наше не напрасно сравнивается с машиною, искусно устроенной. Движение этой машины заводится и поддерживается двумя способами: дыханием и питанием. Дыхание есть нечто непрестанно действующее, без чего нельзя жить. Тут нет места посту, хотя и здесь полезна умеренность. Питание не таково: оно необходимо, но по временам; непрестанное питание причинило бы смерть. Это указание самой природы на пост, как на средство к поддержанию здравия. Притом питание есть вещь многосложная в своем производстве: нельзя без изумления видеть, сколько труда бедному телу над пищею, чтобы превратить ее в сок и кровь. Как ни прочно устроены для этого органы питания, но от непрестанной работы они утомляются и ослабевают до того, что не в состоянии бывают совершать свое дело как должно. Отсюда — расстройство органов питания, а затем — необозримые полчища болезней. Поэтому одна из главных целей науки врачебной есть восстановление должного действия органов питания. Но как восстановить его? Прежде всего и надежнее всего — прекращением работы изнурительной. Это внушает нам уже сама природа, лишая нас при болезнях каждый раз побуждения к пище и производя отвращение к ней. Надобно только повиноваться и тотчас обращаться к посту. Призванный вовремя, этот врач скоро поправляет все дело самым простым и естественным образом. Не имея нового материала для работы, органы пищеварения во время поста доканчивают все прежние уроки свои; продолжают потреблять все, с разных времен оставшееся, и что остатком своим тяготило их и все тело. Истощив свой собственный запас, эти органы собирают и употребляют запасные соки, находящиеся по всему телу, которые, оставаясь долго без употребления и перемены, также портятся и портят тело; истощив и это, обращают свое действие на самих себя, исправляют, так сказать, и обновляют на досуге весь свой снаряд, скрепляют ослабевшее, возбуждают от бесчувствия уснувшее, стягивают расширенное, отверзают заглохшее и таким образом приводят себя в состояние снова действовать правильно. Поскольку от органов питания зависит весь состав тела, то благотворные действия, в них совершающиеся, быстро отзываются во всем теле: обращение крови и соков нервных становится правильнее и свободнее; излишки и недостатки в разных видах и местах исчезают; жизненная сила, не подавляемая более тяжестью плоти, не истощаемая непрестанной работой, пробуждается, оживает и делается способной исправлять сама собою многие, даже важные повреждения. И таким образом неприметно проходят самые упорные болезни.

После таких действий поста на здравие тела — а я не преувеличил, а разве много ослабил их, желая в описании их избежать того, что не для всех понятно, — не вправе ли мы, братья, изменить теперь свой голос и вместо того, чтобы защищать пост от жалующихся на слабость здравия, предложить его им как самое главное врачевство? Вам жаль вашего телесного состава, вашего слабого сложения? Сжальтесь же над ним действительно и призовите на помощь святой пост, которого требует самая природа тела вашего. Как? Вы даете покой машинам в ваших работных храминах, и не дадите его никогда своему чреву? Вы погашаете по временам лампаду, чтобы дать время очистить ее, и хотите, чтобы внутри вас непрестанно горел огонь и чтобы, несмотря на это, там было все всегда чисто? Пусть бедный стомах* ваш узнает, хотя бы изредка, что над ним благоразумный владыка, дающий ослабу, а не тиран, изнуряющий непрестанной работой. В награду за это получите не тягость и слабость, которых столько опасаетесь и которые скоро пройдут, а крепость, живость, легкость и особенное чувство здравия, которого вы теперь не имеете. Сам позыв на пищу, испорченный от непрестанного пресыщения, сделается живее, тоньше, благороднее, и удовлетворение его будет сопровождаться гораздо большим удовольствием, теперь для вас вовсе не ведомым.

______________________

* Желудок.

______________________

В заключение этого изображения благотворных действий святого поста для самого тела не излишним почитаю, братья, указать вам на примеры людей, которые не одну Четыредесятницу, а всю жизнь проводили в посте. Сколько бы, вы думаете, жили они? Умирали преждевременно? Не достигали последних пределов жизни? — Нет, большею частью далеко переходили за них: иной жил восемьдесят, другой девяносто, иной более ста лет.

После этого для самых животолюбивых, самых чувственных людей ничего более не остается, как облобызать воздержание и возлюбить святой пост. Аминь.

СЛОВО ВО ВТОРНИК 1-й НЕДЕЛИ ВЕЛИКОГО ПОСТА
На часах

Вострубите трубою на Сионе, назначьте пост и объявите торжественное собрание... и взывайте к Господу.
(Иоил. 2, 15; 1,14)

Приглашение это так ясно, что его можно было понять с первого раза. И однако же пророк, несмотря на краткость своего пророчества и разнообразие предметов, о которых предлежало ему говорить, обращает его к народу еврейскому дважды (см. Иоил. 1,14; 2,15). Ежели и слово пророческое о посте, слово сильное и живое вдохновением Божественным, имело нужду в повторении, чтобы достигнуть своей цели, то удивительно ли, что наше слово, которое богато одним усердием к вечному благу душ ваших, отзовется иногда об одном и том же предмете в слух ваш несколько раз? — Если бы мы даже иногда простерли усердие свое и до некоего излишества, то и в этом случае — молим любовь вашу — нетяжко примите нас. Ибо, скажем словами апостола, молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла, не для того, чтобы нам показаться, чем должны быть; но чтобы вы делали добро, хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть (2 Кор. 13, 7). Итак, следуя слову пророческому, снова обратимся к святому посту. В прошедший раз мы видели благотворное действие его на самый телесный состав наш, теперь посмотрим на то, как он врачует души и сердца наши.

Одно из самых лучших одобрений врачевству, коль скоро оно употребляется всеми, — это знак, что все, или, по крайней мере, весьма многие, испытали над собою его благодетельную силу. Смотрите же теперь, где нет поста? — У иудея — пост, у магометанина — пост, у язычника — пост; в Индии постятся, в Китае постятся, постятся даже у диких народов. Что могло расположить народы, столь противоположные, полюбить столь противное чувственности нашей средство, как не твердое убеждение в его общеполезности? И откуда это убеждение в пользе поста, как не от испытания его на самом деле? За другими средствами могли стоять или умозрение, или естественные наклонности, или выгода: за пост кто и что станет? — Один опыт. И этот опыт, надобно сказать, в отношении к посту так велик, что простирается далее пределов человечества. Ибо что не постится на земле? — Животные? — И они постятся, пребывая по временам без пищи, а некоторые наблюдая в этом как бы некую особую заповедь в известные времена. Растения? — И у них есть пост; и они не всегда равно получают питательные соки из земли, в продолжение целых месяцев вкушая весьма малую пищу. Самая земля приемлет на себя в урочные времена вид постящейся, а иногда, например во время засухи и зимы, подвергается как бы особенно наложенному на нее посту.

Для чего такая всеобщность поста в природе? — Для восстановления изнуренных сил. Казалось бы, питание должно подкреплять и восстановлять силы всего живущего, и, однако же, одного питания недостаточно: нужен пост как восстановитель сил самого питания.

После этого уже нетрудно судить, может ли обойтись падший человек без этого всевосстанавлевающего средства, то есть поста? Напротив, для человека пост есть, можно сказать, природное средство к восстанию. Ибо с чего началось и в чем состояло первое падение наше? В том, что мы, в лице прародителя нашего, не соблюли поста. "Если бы пост был сохранен в раю, — говорит один учитель Церкви, — человек и доселе оставался бы в раю, а мы можем сказать, что если бы пост был сохраняем и вне рая, то мы бы давно вновь приблизились к Эдему". Ибо с чего и теперь начинается падение каждого из нас? — С нарушения заповеди о посте. Не соблюл поста во взоре и слухе? — Потеряна чистота сердца. Не соблюдено поста в мыслях и умозрении? — Отворена дверь вольномыслию и неверию. Нарушен пост в желаниях? — Делаешься рабом любостяжания и гордости. Пренебрежен пост языка и уст? — Вышел кощун и празднослов. А что, наконец, бывает, когда пост и воздержание вовсе удаляются от трапезы? В таком случае нередко прилагаются скотам несмысленным даже такие люди, которым, по-видимому, суждено было стоять выше человечества. Что же, братья, после этого дивного, если Святая Церковь, принимая вас на свои руки для врачевания духовного в настоящее время прежде всего посредством поста, старается затворить и иссушить главный источник зла, нас снедающего?

Пост одним появлением своим уже рассеивает многочисленную толпу беспорядков и соблазнов; сравните и нынешние дни с прошедшей неделей: где прежде были бесчинные собрания — там тишина и порядок; не видно людей, бесчестящих природу человеческую; не слышно кликов, раздирающих целомудренный слух; каждый идет степенно к своему делу; встречается ли с кем-либо — не заводит пустых речей; даже спорит ли — спорит мирно; даже гневается ли — гневается умеренно. Если бы кто, видя город прежде, посмотрел на него теперь и не знал, что наступил святой пост, то подумал бы, что с нами произошло какое-либо чудо. А в чем это чудо? В посте. Затворен источник зла, и сами собою иссякли протоки. Без сомнения, такая благотворная перемена в городе предполагает перемену на лучшее и в домах; и там теперь все должно быть тише и благообразнее: муж менее терпит от сварливой и упрямой жены; жена не столько страдает от гордого и нечувствительного мужа; дети менее преданы шумным играм; слуги не так развлекаются услугами, не столько воздыхают от прихоти господ; даже домашним животным больше дано свободы; самые бездушные вещи, употребляемые обыкновенно в хозяйстве, теперь как бы отдыхают. Все это произвел пост одним появлением своим.

Но это еще только предначинательное действие врачевства; при дальнейшем правильном употреблении поста, вместе с другими духовными врачевствами, он проникает до самой глубины проказы греховной и возвращает человеку здравие душевное не на несколько дней или недель, а на всю жизнь. Чтобы видеть, каким образом происходит это, низойдем мыслью к самому главному источнику зла, нас снедающего.

Отчего мы, и желая быть добрыми, следовать во всем закону Божию, остаемся рабами своих похотей и страстей? Оттого, что в нас извращен порядок вещей: тело наше должно бы служить орудием души и быть в полном подчинении рассудку, а у нас душа служит орудием тела и рабствует его наклонностям. Кроме этого, плоть, господствуя над духом, употребляя его непрестанно по своим чувственным, нечистым видам, до того ослабляет и унижает дух, что он не в состоянии бывает служить даже хорошим орудием для тела, сам грубеет, плотянеет, даже вовсе теряется и как бы исчезает; смотря на таких людей, мы невольно бываем принуждены вопрошать: "Есть ли в таком человеке душа?" — Сам Господь, когда посмотрел перед потопом на подобных людей, то нашел, что они — одна плоть. Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками [сими], потому что они плоть (Быт. 6,3).

После этого явно, братья, что то средство должно назвать превосходно действующим для нашего исправления, которым наиболее освобождается дух из-под рабства плоти. А что прежде всего и наиболее может содействовать этому освобождению, как не святой пост? — Чувственный человек наиболее предан пище и питию; чрево, по выражению апостола, есть его бог; и вот этот самый кумир ниспровергается самым первым действием поста, который поэтому всегда, как ни появляется, есть уже знамение владычества духа над плотью, есть вестник освобождения его от рабства. Чем далее и строже соблюдается пост, тем более возрастает свобода духа: кто в состоянии лишать себя, когда только захочет, вовсе пищи, тот явно еще более в состоянии лишить себя пищи роскошной, тому еще легче обойтись без вредных для чистоты сердца зрелищ, без шумных и убийственных игр, без чтения соблазнительных и пустых книг, без щегольства в нарядах и пр. А такая возможность располагать собой и ограничивать себя уже сама по себе весьма много значит, ибо ее-то и недостает у многих, и от этого-то недостатка многие, несмотря на доброту сердца и множество благих чувствований, весь век проводят в рабстве плоти и миру, слепым прихотям и страстям. Доставляя такую свободу духу и такое владычество над телом, святой пост упрочивает все это тем, что, с одной стороны, отнимает у тела многие вредные для духа качества, с другой — дает духу силу и крепость для поддержания своего святого достоинства. Сравните свое тело до поста и после поста, даже непродолжительного; вы увидите, что сама тяжесть его значительно изменилась. Вследствие поста тело наше получает легкость и удободвижимость: кто едва мог преклонить главу для выражения своей покорности перед своим Создателем, тот свободно уже может повергаться перед Ним на землю в духе покаяния. За легкостью следует умирание всех чувств телесных: бесчинные взыграния плоти, от которых часто страдают самые лучшие из людей, незнакомых с постом, исчезают сами собой, как кипение в сосуде, под которым потушен огонь; яростные движения при неудовольствиях и огорчениях, если не прекращаются вовсе, то теряют силу, как стрелы, пускаемые из лука, у которого ослаблена тетива. Облегченное, умиренное таким образом тело вместо того, что сам дух прежде доводило до огрубения и оплотянелости, само тонет и как бы одухотворяется, с охотою следует за всеми движениями духа, легко переносит подвиги любви и самоотвержения, начинает, по выражению Давида, радоваться о Возе живе и утреневать ко храму святому (Пс. 26, 4). Поэтому когда приходит сама смерть для разлучения души от тела, то, найдя их в законном отношении друг к другу, не видя, чтобы дух был со всех сторон опутан узами плоти, совершает разлучение их скоро и тихо, не употребляя для этого лютых потрясений и страданий. Самое тление не смеет простереть обычного ему облака смрада на тело, освященное постом: состав его разрешается в чистоте, как весенний снег при сиянии утреннего солнца.

Уже по этому можете судить, братья, как должно быть хорошо душе под осенением святого поста. Восприяв владычество над плотью, не связуемая ее требованиями и прихотями, она начинает новую, себе сродную жизнь и деятельность. Попечения ее уже не устремляются на удовлетворение одним нуждам чувственным; время, дотоле растраченное в удовольствиях, проводится или в Богомыслии, или в подвигах любви и смирения. Каждая способность души является после поста в другом, лучшем виде; зеркало совести, не затемняемое дыханием плоти, становится чище и отражает в себе гораздо яснее закон Божий и беззакония наши, дает видеть самые незначительный пятна, самые невеликие уклонения с царского пути долга; воля принимает силу на управление всего корабля души и, сосредоточенная в деле спасения, прямо устремляет его к вечному пристанищу; воображение, не загроможденное образами нужд и утех плотских, живописует предметы священные: Крест и страдания Спасителя, Страшный суд, блаженство праведных и мучения грешных; память вернее отдает свой залог, не скрывает пеленою забвения прежних грехов, пренебреженных уроков Промысла, опущенных случаев к самоисправлению, неисполненных обетов; рассудок легче и связнее судит о предметах духовных, скорее решает недоумения совести, громче твердит о нужде примирения с Богом и приготовления себя к вечности, в сердце является теплота, и пробивается источник святых чувствований, от которого невольно текут очистительные слезы покаяния; вкус очищается, получает отвращение не только к грубым, но и утонченным наслаждениям плоти и наклонность к радостям и утешениям духовным; словом, вся душа со всеми ее мыслями, желаниями, намерениями, чувствами принимает направление высшее, становится тоньше, сосредоточивается, живеет, одухотворяется; весь человек изменяется на лучшее. Поэтому когда наступает время употребления других духовных врачевств: исповеди и Святого Причащения, то они находят уже человека приготовленным. Благодать Божия на расчищенном от поста поле спокойно совершает свое сеяние и жатву в жизнь вечную.

Изображая таким образом благотворные действия поста, я, братья, как сами видите, ограничиваюсь самыми очевидными, обыкновенными и, так сказать, неизбежными его действиями, ограничиваюсь потому, чтобы представить его в удобоприемлемом для каждого из вас виде. Каких чудес не открылось бы за этим, если бы, идя по лествице опытов святых людей, мы решились взойти на самый верх и оттуда посмотреть, что производил и, следовательно, что может производить святой пост! Вы увидели бы, как Моисей после четыредесятидневного поста делается способным принять на Синае закон среди громов, молний и бурь; как Илия после такого же поста удостоивается на Хориве видеть славу Божию и потом сам возносится с плотью на небо на колеснице огненной; как Предтеча воспитывается постом в человека, о котором Иисус Христос говорит: из рожденных женами не восставал больший (Мф. 11,11; Лк. 7, 28); как Сам Спаситель не прежде исходит на подвиг спасения всего мира, как приготовившись четыредесятидневным постом в пустыне; как апостолы пребывают в посте, ожидая сошествия Святого Духа, и снова предаются посту перед каждым важным делом; как светильники Церкви — свтт. Василий, Григорий, Златоуст — находят в посте неистощимый елей для горения на свещнике Церкви; как обращаются к посту за духовною помощью сами вожди народа, равноапостольные Константин, Иустиниан, Владимир; как пост образует целый сонм ангелов во плоти, святые и нетленные телеса которых составляют драгоценное сокровище нашего града*. Но о всех этих чудесах святого поста нам довольно упомянуть: это доля избранников Божиих; для нас достаточно, если пост послужит к исцелению собственной души нашей от язв греховных. И он послужит к этому, если мы возлюбим его сердечно, если, возлюбив, будем благоразумно употреблять это врачевство. Благоразумно, говорю, ибо не должно скрывать, что врачевство святого поста, как и всякое врачевство, может быть употребляемо неправильно и, употребляемое таким образом, может, подобно всякому врачевству, не приносить пользы, даже обращаться во вред.

______________________

* Т.е. Киева.

______________________

После этого, братья, если для вас дорого здравие душевное, вы по необходимости должны спросить: как надобно поститься, чтобы получить всю духовную пользу от поста? Но вопрос этот так важен, что разрешение его не может быть поверхностным, и потому мы займемся им в следующий раз. А до того времени молим вас поразмыслить о слышанном и начать проверять то, сколько можно, собственным вашим опытом, который, без сомнения, откроет вам гораздо больше, ли сколько можно было, по краткости времени, сказать вам отсюда. Аминь.

Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время "Русским Златоустом".