| ||
|
Было это давно, лет, пожалуй, тридцать тому назад. Порт был пароходами набит — стать негде. Придет пароход — вся команда высыпает на берег, и остается на пароходе один капитан с помощником, механики. Это моряки забастовали: требовали устройства союза и чтоб жалованья прибавили. А пароходчики не сдавались — посидите голодом, так небось назад запроситесь! Вот уже тридцать дней бастовали моряки. Комитет выбрали. Комитет бегал, доставал поддержку: деньги собирал. Впроголодь сидели моряки, а не сдавались. Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат. Вот сидели мы как-то, чай пили без сахара и спорили: чья возьмет. Алешка Тищенко говорит: —Нет, не сдадутся пароходчики, ничто их не возьмет. У них денег мешки наворочены. Мы вот чай пустой пьем, а они... Подумал и говорит: —А они—лимонад. А Сережка-Горилла рычит: —Кабы их с этого лимонаду не вспучило. Тридцать дней хлопцы держатся, пять тысяч народу на бульваре всю траву штанами вытерли. А Тищенко свое: —А им что? Коров на твоем бульваре пасти? Напугал чем! И ковыряет со злости стол ножиком. Тут влетает парнишка. Вспотелый, всклокоченный. Плюнул в пол, хлопнул туда фуражкой, кричит: —Они здесь чай пьют!.. —Лимонад нам пить, что ли? — говорит Тищенко и волком на него глянул. А тот кричит бабьим голосом: —Они чай пьют, а с «Юпитера» дым идет! Тищенко: —Нехай он сгорит, «Юпитер», тебе жалко? —С трубы,— кричит,— с трубы дым пошел! Тут мы все встали, и Сережка-Горилла говорит: —Это не дым идет, а провокация. Парнишка плачет: —Черный! Там дворники под котлами шевелят. Пошли! Выскочили мы, пошли к «Юпитеру». Верно, из пароходной трубы шел черный дым, а кругом— и на сходне, и на пристани, и на палубе — кавалеры в черных тужурках. Рукава русским флагом обшиты, и на поясе револьверы. Не подойти! —Союзники русского народа,— объясняет парнишка. Будто мы не знаем, что такое «Союз русского народа» — полицейская порода. Когда мы на бульвар пришли, только и разговору, что про «Юпитер». Стоит народ, и все на дым смотрят. Взялся капитан с дворниками в рейс пойти, сорвать матросскую забастовку. Капитан — из «русского народу», и охрану ему дали: двадцать пять человек. Дворники — не дворники, а уголь шевелят здорово. На руль помощников капитан поставит, в машину — механиков... —Очень просто, что снимутся,—говорит Тищенко,— а в Варне заграничную команду возьмут — и дошел. Сережка вдруг оскалился, говорит: —Не пустим! —Ты ему соли на корму насыпь,— смеется Тищенко. —Знаем, как насолить,— говорит Сережка.— Пойдем...— И толкает меня под бок. Вышли мы из толпы. Сережка мне говорит: —Ты не трус? —Трус,— говорю. Он помолчал и говорит: —Так вот, приходи ты сегодня в одиннадцать часов на Угольную, я около трапа тебя ждать буду. И никому ничего. Пальцем помахал и пошел прочь. Чудак! Прихожу в одиннадцать на Угольную пристань. Фонари электрические горят, и от пристани на воду густая тень ложится — ничего не видать под стенкой. Дошел до трапа, на ступеньках сидит Сережка-Горилла. Сел я рядом. —Что,— спрашиваю,— ты надумал? —Полезай,— говорит,— в тузик вон у плота, дорогой обмозгуем. Рассмотрелся, вижу плот и тузик. Пошел я по плоту,— не видать, где плот кончается. Ступил на воду, как на доску, и полетел в воду. Самому смешно: шинель вокруг меня венчиком плавает, и я — как в розетке. А вода весенняя, холодная. Я — в туз. Пока вылез, хорошо намок. Разделся я до белья — и холодно и смешно. Стал грести, согрелся. —Ну,— говорит Серега,— начало хорошее. А сделаем мы вот что: я на «Юпитере» путевой компас из нактоуза* выверну и тебе в мешке спущу. ______________________ * Нактоуз — медный предохранительный колпак с фонарями на компасе. ______________________ —А как подойдем? Трап ты спросишь у охранников? —Нет,— говорит,— там угольная баржа о борт с ним стоит, какого-нибудь дурака сваляем. —Сваляем,— говорю. И весело мне стало. Гребу я и все думаю, какого там дурака будем валять. Как-то забыл, что «союзники» там с револьверами. А Сережка мешок скручивает и веревку приготавливает. Обогнули мол. Вот он, «Юпитер», вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица. Гребу смело к пароходу. Вдруг оттуда голос: —Кто едет? Ну, думаю, это береговой — флотский крикнул бы: «Кто гребет?» И отвечаю грубым голосом: —Та не до вас, до деда. —Какого деда там? — уж другой голос спрашивает. А на такой барже никакого жилья не бывает, никаких дедов, и всякий гаванский человек это знает. А я гребу и кричу ворчливо: —Какого деда? До Опанаса, на баржу,— и протискиваю туз между баржой и пароходом. Сережка окликает: —Опанас! Опанас! С парохода помогают: —Дедушка, к вам приехали! Залез я на баржу, с борта прыгнул на уголь и пошел в нос. А нос палубой прикрыт. И говорю громко: —Дедушка, дедушка, это мы. Какой вы сторож! Вас палкой не поднять,— и шевелю уголь ногой. Смотрю — и Сережка лезет ко мне. Чиркнул спичку. А я стариковским голосом шамкаю: —Та не жгите огня, пожару наделаете, шут с вами. Сережка, дурак, смеется. —Да, да, не зажигайте спичек, мы вам фонарь сей час дадим. И затопали по палубе. Сережка говорит мне: —А чудак ты, дедушка, ей-Богу, чудак! Я выглянул из-под палубы. Смотрю, уже фонарь волокут. Я скорей к ним. К мокрому белью уголь пристал — самый подходящий вид у меня сделался, это я уже при фонаре заметил. Сидим мы с фонарем под палубой и вполголоса беседуем. Я все шамкаю. —Лезь,— шепчет Серега,— в туз, а как уйдут с борта — стукни чуть веслом в борт. Я полез в туз. Вдруг Серега громко говорит: —Так вода, говоришь, у тебя в носу оставлена, дедушка? А я знаю, что он один там, и отвечаю из туза: —В носу, в носу вода! —Так заткни, чтоб не вытекла! Не тебя спрашивают,— говорит Серега. На борту засмеялись. А Серега зашагал по углю в корму. Потом вернулся. Опять прошел на корму, и все смолкло. Смотрю — один только человек остался у борта. —Эй,— говорит,— фонарь-то потом верните. И отошел. Стало тихо. Я подождал минут пять и стукнул веслом в баржу. Бережно, но четко: тук! И тут заколотилось у меня сердце. Я прислушивался во все уши, но, кроме сердца своего, ничего не слыхал. Глянул вверх — через щели в барже светит фонарь. Прошел человек по палубе. Перегнулся через борт и спрашивает как начальник: —Это что за лодка? А я чувствую, что скажу слово — голос сорвется. Молчу. Он опять. Крикнул уже: —Что это за лодка? Эй, ты! Тут ему кто-то из ихних ответил: —Это сюда, на баржу, к старику, свои приехали. —Ага,— говорит и отошел. Опять стало тихо. Я уж вверх не гляжу, смотрю по борту парохода. Вдруг что-то вниз ползет серое по черному борту. Я замер. Дошло до воды — стало. Мешок. Вся сила ко мне вернулась. Не брякнул я, не стукнул. Протянулся тузом по борту вперед, ухватил мешок—здорово тяжелый! — и осторожно опустил в туз. В это время туз качнуло: глянул — Сережка уже стоит на корме. Он по той же веревке слез, на которой и мешок опустил. Я взялся за весла и стал потихоньку прогребаться вперед. В это время с парохода кто-то крикнул: —Эй, дед, фонарь давай! Заснул? И мы слыхали, как кто-то спрыгнул на баржу. Я чуть приналег посильнее. Фонарь стал метаться по барже. На пароходе закричали, заголосили. Бах, бах! — щелкнули два выстрела. —Эй, навались! Мы уже огибали мол. Сережка оглянулся и сказал: —Шлюпки за нами — навались! Я рванул раз, два — и правое весло треснуло, я повалился с банки*. ______________________ * Банка — скамья на шлюпке. ______________________ Вскочил, смотрю — Сережка гребет по-индейски обломком весла; как он успел на таком ходу ухватить обезьяньей хваткой обломок весла, до сих пор не пойму. Мы завернули за мол в темную полосу под стенкой и забились между большим пароходом и пристанью, как таракан в щель. Мы видели, как из-за мола вылетела белая шлюпка. Гребли четверо. Гребли вразброд, бестолково. Орали и стреляли. Через полчаса мы прокрались под стенкой к своей пристани. ...Наутро пришли мы с Серегой на бульвар. Еще пуще раздымился «Юпитер». —Снимается, снимается анафема,— говорит Тищенко. —Капитан там аккуратист — все уже в порядке. А тут сбоку подбавляют: —Лиха беда начать — все пароходы вылезут. Наберут арапов, охрану поставят — и айда. Завязывай! Тут какой-то вскочил на скамейку и начал: —Товарищи! Не надо паники. Сотня арапов весны не делает,— и пошел и пошел... А мы с Сережкой переглядываемся. Снялся «Юпитер». Вышел из порта. Ну, думаю, через полчаса пойдет капитан курс давать, глянет в путевой компас... Погудел народ и приуныл. Сели на землю и трут затылки шапками. Всем досада. Мы с Сережкой ушли, так никому и слова не сказали. Зашли в трактир, чаем пополоскались. Дружина прошла строем, что на охране парохода была. Серьезно идут, волками по сторонам смотрят. Часа три прошло. Вдруг вой с бульвара, да какой! Ну, думаем, полиция орудует на бульваре. Бросились бегом. Смотрим — все стоят, в море смотрят и орут. А это «Юпитер» идет назад в порт. Увидал его народ, вой поднял. А Серега мне говорит: —Смотри же, ни бум-бум, чтоб никто ничего! Я так до сего времени и молчал. Ну, теперь уж и сказать можно... Впервые опубликовано: Журнал «Новый Робинзон». Л. 1925. № 14. С. 4—9 .
Борис Степанович Житков (1882 — 1938) русский и советский писатель, прозаик, путешественник и исследователь. Автор популярных приключенческих рассказов и повестей, произведений о животных и романа. | ||
|