| ||
|
—Я так мечтала полететь к облакам, а теперь боюсь, боюсь! — говорила дама, которую подсаживал в каюту аэроплана толстый мужчина в дорожном пальто. —Теперь — как по железной дороге,— утешал ее толстяк,— даже лучше: никаких стрелочников, столкновений, снежных заносов. За ними неторопливо протискивался военный с пакетами, с толстым портфелем и с револьвером поверх шинели. Долговязый мрачный пассажир с сердитым, подозрительным видом осматривал аппарат со всех сторон, ничего не понимал, но думал, что все же надежнее, если самому посмотреть. Он подошел к пилоту, который возился у рулей, и спросил сухим голосом: —А скажите, в воздухе бывают бури? И эти ямы воздушные? Ведь ночью их не видать? Пилот улыбнулся: —Да и днем их не видно. —А если провалимся, то?.. —Ну, пролетим вниз немного, не беда — мы высоко полетим. —Ах, очень высоко?— вмешался молодой человек в синей кепке, тоже пассажир.— Это очень приятно! — сказал он храбро. Хотел улыбнуться, но вышло кисло. Долговязый злобно взглянул на него и ушел в каюту, где и уселся рядом с толстяком. —Э-эй, обормоты! Не разливай бензин! — крикнул пилот мальчишкам, которые наполняли из жестянок бензинные баки. —Ладно, черт! — сказал один из них и ловко вынул из отверстия бака сетчатый стакан, через который лился и фильтровался от сора бензин. —Теперя ходче пойдет. Чего зря-то мерзнуть! А засорится мотор — так тебе, дьяволу, и надо, лайся больше! Сам обормотина! — вполголоса ворчал мальчишка. Наконец все было готово, все десять пассажиров сидели по местам. Пора лететь. Механик еще раз посмотрел, все ли исправно. —А что ж, меня-то возьмешь? — спросил механика ученик Федорчук. —Нет, ты тут подлетывай. В большой рейс тебя не рука брать. Лучше набрать чего-нибудь, повезти продать пуда четыре. —Так ведь тут какое ученье! Взяли бы — пригодился б, может быть. —Какая от тебя польза? Одно слово — балласт,— отрезал механик. Но пилоту стало жаль Федорчука: —Я все равно никакой спекуляции везти не дам, чего там! Пусть учится. Одевайся — полетишь! Федорчук бегом пустился в ангар одеваться. Снялись. Аппарат набирал высоты, выше и выше, шел к снежным облакам, которые до горизонта обволокли небо плотным куполом. Там, выше этих облаков,— яркое-яркое солнце, а внизу ослепительно белая пустыня — те же облака сверху. Два мотора вертели два винта. За их треском трудно было слушать друг друга пассажирам, которые сидели в каюте аппарата. Они переписывались на клочках бумаги. Некоторые не отрываясь глядели в окна, другие, наоборот, старались смотреть в пол, чтобы как-нибудь не увидать, на какой они высоте, и не испугаться, но они чувствовали, что под ними, и от этого не могли ни о чем больше думать. Дама достала книжку и не отрываясь в нее смотрела, но ничего не понимала. «А мы все поднимаемся»,— написал на бумажке веселый толстый пассажир, смотревший в окно, своему обалдевшему соседу. Тот прочел, махнул раздраженно рукой, натянул еще глубже свою шляпу и ниже наклонился к полу. Толстый пассажир достал из саквояжа бутерброды и принялся спокойно есть. А впереди, у управления, сидели пилот, механик и ученик. Все были тепло одеты, в кожаных шлемах. Механик знаками показывал ученику на приборы: на альтиметр, который показывал высоту, на манометры, показывавшие давление масла и бензина. Ученик следил за его жестами и писал у себя в книжечке вопросы корявыми буквами — руки были в огромных теплых перчатках. Альтиметр показывал 800 метров и шел вверх. Уже близко облака. «А как в облаках?» — писал Федорчук. «Чепуха, увидишь»,— ответил механик. Ученик не спешил бояться, хоть никогда в облаках не был. Грешным делом, он все-таки подумывал, что непременно должно выйти что-нибудь вроде столкновения. Впереди было совсем туманно, но через минуту аппарат попал в полосу снега, который, казалось, летел не сверху, а прямо навстречу. Снег залепил окно впереди пилота — внизу ничего не было видно. Пилот правил по компасу, но все так же забирал выше и выше. Стало темнее. Механик написал Федорчуку: «Мы в облаках». Вокруг них был густой туман, и стало темно, как в сумерки. Да и поздно было— оставалось полчаса до заката. Но вот стало светлее, еще и еще, и яркое солнце совсем на горизонте весело засверкало на залепленных снегом стеклах. Даже пассажиры, что смотрели в пол, приободрились и ожили. Сильный ветер от хода аппарата сдул налипший на стекла снег, и стало видно яркую пелену внизу, до самого горизонта, как будто над бесконечной снежной равниной несся аппарат. Пилот смотрел по часам и высчитывал в уме, где они сейчас должны были быть. Солнце зашло. Механик включил свет, и оттого в каюте у пассажиров стало уютней. Все привыкли к равномерному реву моторов и свисту ветра. В каюте было тепло, и можно было забыть, что под аппаратом полторы версты пустого пространства, что если упасть, то ворон костей не соберет, что жизнь всех — в искусстве пилота и исправной работе моторов. Многие совсем развеселились, а толстый пассажир посылал всем смешные записки. Вдруг в рев моторов ворвались какие-то перебои. Пассажиры беспокойно переглянулись. Долговязый побледнел и в первый раз взглянул в окно: оттуда на него глянула пустая темнота, только отражение лампочки тряслось в стекле. Но перебои прекратились, и опять по-прежнему ровным воем ревели моторы. «Не пугайтесь,— писал толстяк,— если и станут моторы, мы спланируем». «В море»,— приписал долговязый и передал записку обратно. Действительно, аппарат летел теперь над морем. Механик напряженно слушал рев моторов, как доктор слушает сердце больного. Он понял, что был пропуск, что. вероятно, засорился карбюратор — через него попадает бензин в мотор, а что теперь пронесло; но уже знал, что бензин не чист, и боялся, что засорится карбюратор — и станет мотор. Федорчук спросил, в чем дело. Но механик отмахнулся и, не отвечая, продолжал напряженно прислушиваться. Ученик старался сам догадаться, отчего это поперхнулся мотор. Тысяча причин: магнето, свечи, клапаны — и какой мотор, правый или левый? В каждом моторе опять же два карбюратора. Федорчуку тоже приходило в голову, не засорилось ли. «Ну,— подумал Федорчук,— будем планировать и чиниться в воздухе». Но ему было удивительно, почему так перепугался этот знающий механик. Такой он трус или в самом деле что-нибудь серьезное, чего в полете не исправить, а он, новичок, не понимает? Но тут рев мотора стал вдвое слабее. Пилот повернул руль и выключил левый мотор. Федорчук понял, что правый стал сам. Механик побледнел и стал качать ручной помпой воздух в бензинный бак. Федорчук сообразил, что он хочет напором бензина прочистить засорившийся карбюратор, но знал уже, что это ни к чему. Пилот кричал на ухо механику, чтобы тот шел на крыло наладить остановившийся мотор. Альтиметр показывал 1200 метров. А в каюте встревоженные пассажиры глядели друг другу в испуганные лица, и даже толстяк писал не совсем четко: рука его тряслась немного. «Мы планируем, сейчас исправят мотор, и мы полетим». Но мысленно все прибавляли: «вниз головой в море». Пассажиры не знали, на какой они высоте. Все боялись моря внизу, и в то же время их пугала высота. Долговязый пассажир вдруг сорвался с места и бросился к дверям каюты; он дергал ручку, как будто хотел вырваться из горящего дома. Но дверь была заперта снаружи. Дама выпустила из рук книжку, дико, пронзительно закричала. Все вздрогнули, вскочили с мест и стали бесцельно метаться. Толстяк повторял, не понимая своих слов: —Я скажу, чтобы летели, сейчас скажу!.. Дама повернулась к окну и вдруг мелко и слабо забарабанила кулачками по стеклу, но сейчас же упала без чувств поперек каюты. Военный, бледный как полотно, стоял и глядел в черное окно остановившимися глазами. Колени его тряслись, он еле стоял на ногах, но не мог отвести глаз. Молодой человек в синей кепке закрыл лицо руками, как будто у него болели зубы. В переднем углу пожилой пассажир мотал болезненно головой и вскрикивал: «Га-га-га». В такт этому крику все сильнее дергалась ручка двери и больше раскачивался молодой человек. «Га-га-га» перешло в исступленный рев, и вдруг все пассажиры завыли, застонали раздирающим хором. А механик все возился, все подкачивал помпу, стукал пальцем по стеклу манометра. Пилот толкнул его локтем и строго кивнул головой в сторону выхода на крыло. Механик сунулся, но сейчас же вернулся — он стал рыться в ящике с инструментами, а они лежали в своих гнездах, в строгом порядке. Хватал один ключ, бросал, мотал головой, что-то шептал и снова рылся. Федорчук теперь ясно видел, что механик струсил и ни за что уж не выйдет на крыло. Пилот раздраженно толкнул механика кулаком в шлем и ткнул пальцем на альтиметр: он показывал 150. Сто пятьдесят метров до моря. Механик утвердительно закивал головой и еще быстрее стал перебирать инструменты. Пилот крикнул: —Возьми руль! Хотел встать и сам пойти к мотору, но механик испуганно замахал руками и откинулся на спинку сиденья. Федорчук вскочил. —Давай ключ!— крикнул он механику. Тот дрожащей рукой сунул ему в руки маленький гаечный ключик. Федорчук вышел на крыло. Резкий, пронизывающий ветер нес холодный туман; он скользкой корой намерзал на крыльях, на стойках, на проволочных тягах. —К мотору! Рискуя каждую секунду слететь вниз, добрался Федорчук до мотора. Теплый еще. Федорчук слышал вой из пассажирской каюты и нащупывал на карбюраторе нужную гайку. Вот она! Скользко стоять, ветер ревет и толкает с крыла. Вот гайка подалась. Идет дело! Спешит Федорчук, и уж слышно, как ревет внизу море. Еще минута, другая — и аппарат со всеми людьми потонет в мерзлой воде. —Готово! Теперь гайку на место! Замерзли пальцы, не попадает на резьбу проклятая гайка. Сейчас, сейчас на месте, теперь немного еще притянуть. —Есть! — заорал Федорчук во всю силу своих легких. Включили электрический пуск, и заревели моторы. В каюте все сразу стихли и опустились где кто был: на пол, на диван, друг на друга. Толстяк первый пришел в себя и стал подымать бесчувственную даму. А Федорчук смело лез по крылу назад к управлению. У него весело было на сердце. Порывы штормового ветра бросали аппарат. Федорчук взялся за ручку дверцы, но соскользнула нога с обледенелого крыла, ручка выскользнула из рук, и Федорчук сорвался в темную пустоту. Через минуту пилот злобно взглянул на механика. Тот, бледный, все еще перебирал инструменты в ящике. Оба понимали, почему нет Федорчука. Впервые опубликовано под названием: Над морем. Рассказ. // Журнал «Воробей». Л. 1924. № 2(5). С. 5—11.
Борис Степанович Житков (1882 — 1938) русский и советский писатель, прозаик, путешественник и исследователь. Автор популярных приключенческих рассказов и повестей, произведений о животных и романа. | ||
|