Н.Ф. Каптерев
Приезд в Москву Павловского Афонского монастыря архимандрита Исаии в 1688 году с грамотами от прежде бывшего Константинопольского Патриарха Дионисия, Сербского Патриарха Арсения и Валашского господаря Щербана с просьбою, чтобы государи освободили их от турецкого ига

На главную

Произведения Н.Ф. Каптерева



[С. 260] Православный Восток, признавший в лице Константинопольского патриарха и Собора царя Иоанна Васильевича Грозного законным преемником и наследником византийских императоров, стал смотреть с этого времени на русского государя как на главу, представителя, защитника и поборника всего

Вселенского Православия, стал видеть в русском царе своего будущего освободителя из-под ига неверных. Утверждая царское венчание Иоанна Васильевича, Константинопольский патриарх, между прочим, писал в своей грамоте к царю, что он, патриарх, со всем Собором молит Бога, да укрепит он царство его и возвысит руку его, «да избавит повсюду все христианские роды от скверных [С. 261] варвар, сыроядцев и страшных язычников-агарян». Александрийский патриарх Иоаким, со своей стороны, пишет к Грозному, что «царь является им как бы второе солнце, утешая их надеждою благих времен, дабы и им когда-либо избавиться его рукою от руки злочестивых... Уже воображают в сердце надежды свои, взирая на него, как на основание и начаток благодатного воинства, имеющего их освободить». Тот же патриарх Иоаким говорил в Константинополе царскому послу Благому: «Ныне достиг я старости великой, и не велит мне Бог того видеть, как ему (московскому государю) Господь Бог подаст наследие царя Константина и покорит все государства к подножию его; а мы чаем того у Бога, что подаст ему, государю, Господь Бог владение Константина-царя в недолгое время... я говорю тебе от книг откровения Иоанна Богослова».

Убеждение, что русский царь призван освободить православный Восток из-под ига неверных, раз возникнув на Востоке, уже никогда с тех пор не умирало там, но с течением времени все более крепло и развивалось. С особенной силой оно заявило себя во время удачного восстания Хмельницкого, после того как московский царь принял восставших казаков под свою высокую руку. На Востоке надеялись, что Москва, соединившись с казаками, не только покончит с католической Польшей, но в силах будет вступить затем в усиленную борьбу и с турками, чтобы освободить покоренные ими народы православного Востока. Но этим надеждам в то время, как известно, не суждено было оправдаться.

К концу XVII столетия чаяния православных народов Востока, что русский царь освободит их [С. 262] из-под ига неверных, возникли с новой силой ввиду пошатнувшегося могущества турок вследствие образовавшейся против них коалиции христианских государств (австрийцев, поляков и венециан), к которой в 1686 году примкнули и русские. Они обязались перед союзниками двинуть свои войска на Крым, чтобы лишить турок помощи их правой руки — Крыма. Уже осенью 1686 года сказан был ратным людям поход на Крым, который и состоялся летом 1687 года. Поход был неудачным. Русские войска принуждены были воротиться назад, не дойдя даже до Крыма, так как из-за степного пожара нигде не было на пути ни травы, ни воды — лошади гибли от бескормицы, а люди страдали от зноя и недостатка воды.

Бесплодный для нас поход на Крым 1687 года был, однако, очень важен для союзников, так как он задержал татар и не дал им возможности оказать помощь туркам. Австрийцы и венециане в это время наносили сильные удары туркам в Венгрии, Далмации, Морее, вследствие чего могущество турок пошатнулось, а это вызвало в турецком войске бунт, благодаря которому султан Магомет IV был низвергнут с престола и на его место возведен брат его Сулейман II. Внешние поражения, внутренние смуты и междоусобицы так расшатали и ослабили Турецкое государство, что христианским подданным турок стало казаться, будто наступил последний конец мусульманскому владычеству. Под влиянием этой мысли прежде бывший Константинопольский патриарх Дионисий, Сербский нареченный патриарх Арсений Черноевич и валашский господарь Щербан Кантакузен, предварительно сославшись между собою, решились обратиться с воззванием к великим государям, чтобы они двинули [С. 263] свои войска против турок и силой оружия освободили их от мусульманского ига.

10 августа 1688 года к гетману Ивану Мазепе «в обоз» (русские войска готовились тогда к вторичному походу на Крым) явился архимандрит афонского Павловского монастыря Исайя, вероятно, и ранее уже известный Мазепе*. Исайя передал гетману грамоту от прежде бывшего Константинопольского патриарха Дионисия и от валашского воеводы Щербана Кантакузена и просил отправить его в Москву к великим государям.

______________________

* Исайя сообщал политические вести из Турции еще гетману Самойловичу (см.: Архив Юго-Западной России. Т. V. С. 234).

______________________

В грамоте к гетману патриарх Дионисий писал, воспоминая от Святого Писания, как часто народ израильский грешил перед Богом, пренебрегая его заповедями, забывая его многочисленные благодеяния, за что множицею и предаваем был в порабощение иноплеменникам, и колькраты избавляем был от ига их через пророков своих и великих мужей, которые считаются со святыми отцами за избавление народа Божия, с которым они лучше желали страдать, «нежели временно иметь покой или услаждение в государствах своих», хотя они и не слыхали евангельского гласа о том, чтобы возлюбить ближнего, как самого себя. «Вы же, — пишет Дионисий, обращаясь к гетману, — дабы спасти Церковь Христову от нечестивых и утвердить непорочную веру, которой научились праотцы ваши от апостольскаго Вселенскаго престола, что не радеете и не печетесь избавить порабощенных ваших братии, которые рассеяны по разным странам под неверными скифами? Вы, порубежные, спите и дремлете сном нерадения, — как же явится благочестие ваше [С. 264] и как проповедано будет, что вы христиане истинные, если не потщитесь о избавлении братии ваших, за которых излиял Господь пречестную Кровь Свою? Как явитесь вы истинными чадами Церкви Христовой, если не покажете сыновности ко избавлению православных, подобных вам сынов Божиих по благодати Небеснаго Отца? Они алчут в руках агарянских, а вы услаждаетесь в селениях царей, где проповедуется Евангелие, но праведно есть и защищать им Евангелие. Сего ради, чадо мое возлюбленное, великий гетман Запорожский, явись ныне, в последния времена, со святыми самодержавными царями Московскими, вторым Моисеем, или Навином, или Гедеоном, которые в различныя времена избавляли народ свой, и как память их в род и род и имена их в книге жизни, то возми и ты оружие и щит и возстань на помощь благочестивым христианам, с непобедимою силою животворящаго Креста. Склонись только на волю нашу, и будешь иметь способников многих; только начни путь и победи зверообразный народ скифский, и будешь иметь пособником Бога; не отлагай времени, многие за тобой последуют, как только увидят знамение креста на твоем знамени: сербы и болгары, наипаче же нижней Мизии господарь, который благочестив и заступник христиан, Щербан именуемый, от царскаго корени приснопамятных Кантакузинов, который охраняет всякими хитростями государство свое от варваров, обогащая их златом и сребром, только бы сохранить страну свою, наипаче же Православие».

Писал Мазепе особую грамоту и воевода Щербан, всячески восхваляя доблести и высокие качества мужественного казацкого гетмана, которого он просит оказать свое содействие архимандриту Исайи и во всем ему верить.

[С. 265] Гетман отослал архимандрита «в обоз» к окольничему Леонтию Романовичу Неплюеву, на допросе у которого 28 августа Исайя показал, что выехал к Москве 14 мая и что тому с год в Константинополе «между турчан и во всем народе было смятение великое и салтан-де старый с сыном посажен в заключение в великой крепости, а на ево место учинился новым салтаном брат ево Сулейман, который при бывшем салтане был в заключении сорок лет. Да в то же-де смутное время ево, архимандрита, свойственника, который был везирем Сулеймана, турченя убили за то, что он был согласен с Христианы, а после-де того янычаря побили дву визирей же, а также и иных пашей и знатных многих людей побили ж... Войско-де ныне турецкое в войне на три части: первое на Белом мори кораблями, другое под Селунем-городом, третье с Яенпашею под Белым городом, а стоят-де те турецкие войска в тех местах для отпора цесарских и веницейских и шпанских войск». Венециане и испанцы теперь осаждают Селунь и уже выжгли половину города. Цесарские войска стоят около Белграда, и сначала турки побили их, но 14 июля цесарцы окончательно разбили турок, взяли у них весь обоз, пушки и все припасы. «Да в Царе же-де граде и в иных тамошних турецких городех турченя ж, видя свое бессилие и на себя страх подданных своих мужиков, которые жили за ними вместо крестьян, розных вер люди, побили триста тысяч человек и болыпи, боясь того, чтоб они в войне к христианским государствам не пристали, и в том бы им на них помочи не дали».

Расспросные речи Исайи и те грамоты к великим государям, которые он вез от бывшего Константинопольского [С. 266] патриарха Дионисия, от молдавского воеводы Щербана и Сербского патриарха Арсения, Неплюев с особым гонцом немедленно отослал в Москву, куда отправил затем и самого архимандрита.

Грамоты, привезенные архимандритом Исайей к великим государям, были в высшей степени важны.

Бывший Константинопольский патриарх Дионисий писал великим государям следующую грамоту*:

______________________

* Грамоты к государям Константинопольского патриарха Дионисия, Сербского Арсения и валашского воеводы Щербана мы приводим в полном виде, потому что они доселе нигде не были напечатаны.

______________________

«Дионисий, милостию Божиею архиепископ, прежде бывший Константинопольский Новаго Рима и Вселенский патриарх.

Державнейшие, Богом венчанные, Богом почтенные, Богом избранные, Богом возвеличенные, благочестивейшие и православных православнейшие, святые и самодержавные великие цари Московские и всеа северныя страны и иных великих государств, земель, стран и княжеств цари, государь, государь Иоанн Алексеевич и государь, государь Петр Алексеевич, державнейшее и святое ваше царствие молитвою осеняю, благословляю, любызаю о Христе Бозе нашем, моляще присно иже в Троице Бога, во еже сохранити и соблюсти божественныя особы вашего святаго царствия превыше всякаго противнаго обстояния, покоряя под ноги ваша всякаго врага и супостата и варваров множество — аминь.

Видя Бог род человеческий, от диавола мучимый, и не потерпя делу рук его обладатися им, умудрствова, яко отец чадолюбивый, и посла единороднаго Сына Своего и соедини Божество человеческим естеством, и восприя все смешение к [С. 267] Себе, кроме единаго греха, и истощи Себе, зрак раба прияв, и наконец и смерть укорительную крестом, излия всесвятую Свою Кровь, да нас искупит, яко сыноположение восприимет, и не токмо рукописание греха раздра, но и наследников нас сотвори, оставляя нам образ, и изображение, и любовь к Нему и ко искреннему, даруя дары различныя: царствие, глаголю, и священство, яко да через сих и жительства, и Церкви сохраняются: через царство убо правятся гражданския дела, через священство же духовныя, и якоже душа с телом оживляется, сице и царствие со священством укрепляется и обладает царство, заступляет напаствуемых и пособляет немощным. Священство освящает и просвещает затемненных лестию и молится непрестанно о утверждении царствия, объявляя тело и душу, тело — царствие, душу же — священство, и якоже душа кроме тела не может быти, ниже тело кроме души не состоится, подобным же образом и царство кроме священства и священство кроме царства не может составити Православие, ниже утвердити догматы духовные и спасительные, ниже утвердити Церкви и проповедати тайны веры. — И к чему предисловие сие мое, святые мои и Богом венчанные цари? Несть иное, кроме того, во еже объявите простыми речениями без риторических сладословий или витийств эллинских, понеже несть время ныне таковым, но увещание помощи и избавление веры, зане достигохом в последния времена и мучимы бываем от неверных: церкви запустеют, монастыри раззоряются, крест обругается, иконы омерзаются, христиане пленятся, грады благочестивых запустеют, молбища их от основания подкопаются, и ничесо иное не слышат от убогих христиан, кроме — горе, оле — болезнь и воздыхание. И кто может нас [С. 268] избавити, кроме един Сын Божий по благодати; и кто есть сей, кроме царствия вашего, которое можете, яко превосходящее богатством и силою и войска множеством? И кое иное благополучнейшее время будет, яко сие время, егда всякия государства и власти благочестивых королей и князей православных все вкупе восташа на антихриста, воююще на него сухим путем и морем, во еже одолети зверя сего, а царство ваше дремлет? Имени ради сладчайшаго Иисуса Христа нашего возстанете и возмете оружие и щит на безбожных агарян, и утвердите непорочную веру, ничесо бо невозможно вам, яко умалихомся, кроме всех языков грехов ради наших. Все благочестивии святаго вашего царствия ожидают: сербы и болгары, волохи и мултяне, вышния и нижния Мизии; востанете убо и не дремлите и приидите, во еже спасти нас, — мене, малаго богомольца вашея державы, понеже писал с послами, которые присланы были во время Сулейман-паши ради хиротонии киевской, отставили от престола Константинопольскаго, и рекох я со Давидом: лутче низвержену быти в дому Господни, нежели жити в селениях грешников, и отступих, и приидох в сия страны нижния Мисии, се есть во Унгровлахии. И обретох преправославнаго и благочестию заступника и борителя христиан господаря Мултянскаго Щербана, сущаго от рода оных приснопамятных царей Кантакузинов, который сияет днесь посреди агарян, светильник Православия сиятельный, котораго имеют все предстения в нынешния неблагополучныя времена: патриархи, архиереи, иереи, монахи и инокини, и аще б предварялась милость и помощь державнейшаго и святаго вашего царствия к нему, не великая слава, как похвала или повышение державе вашей была. Сего ради время есть бодрости, [С. 269] а не лености, ныне является любовь к ближнему, ныне показуются ревнители веры и подражатели Христовы, время угодное ныне и не всегда тоежде, якоже и прежде писах к державе вашей и словесным приказом послам вашим рекох в Костянтинополе, и ныне тоеждо пишу и коленом вашим прикасаюсь и молюся о избавлении Церкви Христовой и непорочной веры утверждении и благочестивых христиан освобождении. Талант, иже уверовався от Господа моего, се пред святым вашим царствием вержу, а еже умножити его и сохранити (дело) вашей державы есть, якоже ревнители и подражатели царю царствующих. Господь Бог да сохранит ваше святое царствие радостно, безпечально, долголетне и превыше всякаго достояния противнаго, и да дарует вам со настоящим иже на небеси присно пребывающее царствие, аминь. Лета 1688, месяца июня — индиктиона II.

Дионисий, милостию Божиею архиепископ, прежде бывший Константинопольский Новаго Рима и Вселенский патриарх, недреманный богомолец державнейшаго и святаго вашего царствия».

Писал патриарх Дионисий особую грамоту и к царице Софье Алексеевне. В ней он, после титула и приветствия, воспоминал из Писания о том, как некогда Господь не раз спасал народ израильский от ига иноплеменников рукою женщин, и указывал именно на Девору, Юдифь и Есфирь. Затем Дионисий пишет: «И чесо ради воспоминал в начале писания моего приклады сия? Да устремляю святое царство ваше, во еже явитися в нынешния времена, яко едина от оных, да избавиши чрез руки державнейших святых наших царей род твой, благочестивое собрание, язык святый, [С. 270] царское освящение сущу некогда, ныне же порабощенно и от безбожных и неверных агарян мучимое, и бысть языком поругание и уничижение, и дерзающе рещи: несть места, ниже града, который не мучится от них нечестивых; пленится во вся дни благочестивое собрание, кровопролитие многое, везде церкви Божий в раззорении, жертвенники раскопаны, монастыри попраны, архиереи, иереи поруганы от них, нечестивых, Крест Господень оплеван от них, и имя Господа нашего Иисуса Христа хулимое и укоренное, и глаголюще скверным своим языком: аще бы бе Христос Сын Божий и Бог, егоже христиане именуют, не остави бы их, рабов сущих, в руки наши. Тако поругаются, таким хульным языком проповедуют и поведуют Агары отродие, а вы дремлете, царствующие единые, радея о своих, а братия ваши, благочестивые христиане — рабы и пленники, востали Бога ради. Подай руку помощи словом и делом ко державнейшим и самобратиям своим святым царем, да восприяв оружие, со войски наступати на супостаты, скифы и варвары; могут убо, аще восхотят, Бога имеюще поборника, избавити род христианский, яко умалихомся во всей земли днесь, кроме всех языков, глаголя: где есть Бог их, или цари вернейшие и их вере подобные, да приидут и да помогут им? Явися убо, яко Девора, и Юдифь, и Есфирь — словом и делом, не обрящете бо время благополучнейшее, яко сего времени, яко воюют вси короли и государи, князи и владетели православные, о благочестии воююще злочестивых агарян сушею и морем, во еже избавити Святую Церковь Христову».

Писал, наконец, Дионисий особую грамоту и к патриарху Московскому Иоакиму, в которой говорит [С. 271] между прочим следующее: «Суще мы в таковом нечестии и мучении варвар агарянских, и под их властию пребывающе, паки елико сила хранили овцы, елико стада Христова едино есть благочестие, когда убо словом евангельским и иногда же делами вспомогающе (любезно же Христу яже и по силе); твое же блаженство, сущу тебе во свободе, светя по среде верных и православных царей, могий и словом и делом, да собереши словесныя овцы Христовы в соборную Церковь царскою силою, не радеешь, ниже печешися. Хотя бы словом двигнул еси державу, царския власти, да двигнуть оружия бранныя на свирепых волков за овцы словесныя Христовы, за нихже положил свою душу добрый и истинный пастырь; но не радевши, имея един сам покой; или хотя о своих овцах, яже вручены тебе от руки пастырей начальника Христа; не подвизаешися о освобождении их, иже обретаются разсеяны и закланы от скифских волков. Аще убо не взымется сия от рук ваших? Аще убо не дадим ли слова о них, наипаче егда есмы свободны от мучительства варварскаго и от работы нечестивых? Прочее, брате, востани, и воздвигнися седяй, и просветит тя Христос. Воспомяни ко святым царем честная страсти Господа нашего, крест и прочая, да нас сын и наследник, царствия своего причастник сотворит; да возмут оружия воинская, имеюще предходящь крест, яко же великий в царех приснопамятный и святый Констянтин, да покорите варварские языки под ноги ваша, и тогда будут слышати иже — сим побеждайте. Смотри, брате, аще не восхощеши, да будет от вас освобождение верных, ведай добре, како имаши дати слово Богу, рех и глаголах: греха не имам. Ныне же извета [С. 272] не имаши, кровь тех плененных братии от рук ваших взымется»*.

______________________

* Архив Юго-Западной России. Т. V. С. 192.

______________________

С архимандритом Исайей прислал свою грамоту государям и мултянский воевода Щербан. Он писал:

«Благочестивые, пресветлейшие и державнейшие о Христе Бозе благие, верные, великие государи, великие князи и великие цари Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всеа Великия и Белыя и Малыя России самодержцы и иных многих государств и земель восточных и западных и северных отчичи, и дедичи, и наследники, и государи, и обладатели.

Многообразно и зело давно желательный случай случился ныне, приездом преподобнаго и честнаго между иеромонахов, отца святаго Исайя, архимандрита лавры святаго Павла-апостола Святыя Горы Афонския, в те страны. И мы желая, яко елень на источники водныя, раболепным поклонением и великим смирением державнейшему и превозлюбленному о Христе Бозе царствию вашему поклоняемся, якоже превеликим столпам и непоколебимым основаниям святыя православныя веры и пресвятыя и непобедимыя Апостольския Восточныя Церкви, яко единым, которые единые есте солнцы, сияющие кругземный, а наипаче изрядно тем, которые оскорблены суть и укоряются, поддани суще неверным и мучительной силе, под которыми и мы даже до днесь; премножества грех ради наших пребываем, аки агнец междо хищников волков. Которое дело так познаваем и явно видим, яко не силою какою, или человеческою хитростию одержалися и оборонены суть сии убогие страны и народы, токмо от единаго сокровища благости и милости Божия защищены суть [С. 273] и сохранены елика сила до сегодняшняго дня. А иным странам и народам мучение, раззорение, обиды и иные несказанные беды, — кто может особливо и известно сказати великому и святому царствию Вашему, или писати, или известити, токмо глубокому молчанию их предаем, из глубины сердец наших много обидимые и оскорбленные отдыхающе и стеняще молим, да свет вечный и пресвятый Дух да просветит разум многоочитый и всегда недреманный святаго и великаго вашего царствия, во еже воспоминати и познавати обиды и мучения сих стран и православных народов, в каких скорбях пребывают, и в каких нуждах Святая Восточная Церковь колебается и пребывает, которую мы, и наипаче ея ради и всего народа христианскаго, яко же великую должность нашу имеяй малою силою (которую Господь Бог от милосердия своего дает) возмогли и можем немощными рамами нашими потщилися и зело радели одержати. Ныне же убо, когда предведанием и Промыслом создателя всех и всей твари правителя Бога времена, яже от многих веков весь народ христианский, а наипаче которые подданы и укоренные от варварскаго свирепства, ожидал, желал и молил, се есть: гордость, силу и яд змия свирепаго, невернаго от высоты его низвергнути и смирити. Нача великую должность нашу, держим, во еже известити о том великому и преславному вашему царствию, разумея, яко им образом Творец всем Бог, иже скиптры царем дает, силу сильным прибавливает, победы великим государем пространяет и утверждает, той же премудрый Бог у сподобил и великое, благочестивое ваше царствие и на ту степень в толико цветущее и премогущее, яко на земли, и верим, и ведаем, яко равно ея и близко сего дня не обретается. Всем [С. 274] радость и превелие веселие и добрая надежда всеа души рождение христианские православные есть, понеже христолюбивое и святое ваше царствие есть, от котораго (по Бозе) я некогда от истиннаго Мессия, разрушителя умнаго фараона, ожидал мир избавления своего, сицевым образом ныне от вас, великих и пресильных царей, от рук видимаго фараона православные ожидают избавления своего, наипаче же славы ради имяни превыше всякаго имяни Божия, ради возвышения и утверждения пресвятыя Восточныя Церкви, и да пребудет в великой славе и вечности имя ваше спасителей, вас великих и державнейших царей. Сего ради, яко да не отягчим ныне писанием святое и великое ваше царствие, се от уст святаго преподобнаго отца архимандрита Исайя великое и пресветлейшее ваше царствие можете поразумети о всем пространно, потому что преподобность его ведает и разумеет и причастних тех скорбей. Есть же токмо, яко же и молимся, милостивое и верное слушание святое и премогущее царство ваше, ему да подаст, да сотворит убо и даст ведомец Бог и да наставит превысокое и святое царствие ваше, яко да весь свет, который на вас по Бозе уповает и ожидает, великие и благочестивейшие цари, да услышит от пресладких уст ваших, которыя Христос Господь, иже кровь свою во искупление мира даде, чрез Матфея-евангелиста глаголя: приидите ко мне, все труждавшиеся и обременении и Аз упокою вас. — Лета спасительнаго 1688 г. Июня 4 дня.

Великаго и святаго и пресветлаго вашего царствия нижайший и смиренный слуга Иоанн Щербан Катакузино воевода».

С архимандритом Исаиею прислал особую грамоту [С. 275] к государям и нареченный Сербский патриарх Арсений Черноевич. Он писал: «Благочестивейшим, тишайшим, самодержавнейшим, пресветлым и во Христа Бога благоверным, государем царем и великим князем, государю царю и великому князю Иоанну Алексеевичу, государю царю и великому князю Петру Алексеевичу, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцам, и многих государств и земель восточных, и западных, и северных отчичам, и дедичам, и наследником, и государем, и обладателем, боговенчанным и богохранимым, светлому скиптру святыя и православныя веры Христовы и человеческия жизни промыслителем, единым правоверным и победоносным и многих царей превысшим царем, наипаче же нам, смиренным царствия вашего богомольцам, великим утешителем и жалователем, солнцу христианскому сияющим на востоке и севере и озаряющим всю подсолнечную, утверждению седми столпом, украшению церковному, наслаждению рая словесных цветов, ликостоянию в песнех и пениех духовных, всем православно живущим вторым Констянтином Новаго Рима, богохранимаго царствующаго града Москвы, ревнителем по Бозе и поборникам по божественных Церквах, знамения христианства, на нем же честный крест воздвижется в просвещение православных, в славу и утверждение благочестиваго вашего царствия, в побеждение злочестивым Богом противным языком, в похвалу и помощь всем православно верующим благоверным Христианом. А по сих известно вашему пресветлому царствию о вине сего писания нашего, о боговенчаннии великие царие, безместно бо есть нам челобитье сотворити, [С. 276] а вины писанию не сказати, но известно буди вашему пресветлому царствию о нашем убогом народе, а наипаче ваших богомольцев, колико пострада род наш от безбожных агарянских и немилостивых чад: церкви святыя и царские монастыри всеконечному запустению предаша, и самих нас долгими леты в попрание и в подданники сотворше больше трех сот лет, церковное украшение отъемше и многих в свою скверную службу обратиша и иные огнем попалиша, мощи же святых конскими ногами попирают, священные сосуды и иныя потребныя вещи в оружие себе в погибель сковаше и множество народа христианскаго мечем поразиша, других же в плен отведоша, и сие недавно, зане невозможно от нечестиваго благочестию быти. Того ради мы, смиреннии и убозии ваши богомольцы, оставшы(я) и до сего часа, велиции же и малии, первый аз смиренный Арсений, Божиею милостию архиепископ всея Сербския и Болгарския земли, честь содержаще со всеми митрополиты и епископи и архимандриты и со священноиноци и со всем клиром сербския земли святые Божие Церкви вкупе же и с вельможным господином земли Угровлахинской с Щербан воеводою Котакузиным, освидетельствованным от греческих кроник, потому же ответу и от нашего смирения быти ему от святыя лозы благочестивых, древних, святопочивших и самодержавных царей греческих, бывший некогда сосед святопочивших королей наших, вкупе же убо малии и велицыи раболепно поклоняемся вашему святому царствию. Яко же бо древний сынове израилеви, изнемогши и насиловани отвсюду нападающих на тогдашнюю святую Церковь, послаша послов своих из старцов, просяще отрады и помощи Святому Граду; сице убо и мы, по [С. 277] благодати Божий нареченный новый Израиль, не иному кому, но к вашему пресветлому царствию (прибегаем) и надеемся на Господа Бога и Пречистую Богородицу и на ваше пресветлое царствие: милостиве будете рабам вашим, призывающим вас в нуждах, достойно потщитеся в помощь роду нашему скоро прийти, будете ходатаи ко спасению и обновлению нашему, вооружайтеся на варвары, да освободите невесту Христову от угрызения змиина и избавите нища и убога от сильна, ему же несть помощника, кроме Бога и вашего царствия, и не медлите — се прииде время делания спасения вашего, воздвигните силу свою и пожените враги своя, не аки бы недовольствовали о державе пределов вашего царствия — довольно бо есть, но будете нам пожалователи едино-язычником богомольцом и рабом вашим. Вем, яко Господь Бог предаст ныне враги наша в руце царствию вашему и покорите будете супостаты под ноги ваша, точию не обленитеся, за сие бо великую мзду и милость от Бога приимите. Аще ли презрите, ответ кто даст Богу о нашей погибели? Аще не бы есмы возвестили, греха не бысте имели. Прочее да сподобит Господь Бог вас по сем земном царствии небесное улучити со всеми от века Богу угодившими цари в безконечные веки, аминь. — И сию грамоту вручихом всечестному архимандриту Исайи Святыя Горы Афонския монастыря святаго Павла, да поклонится вместо всех нас пресветлому вашему царствию в лето 7196 месяца майя 25».

Итак, грамоты патриархов Константинопольского, Сербского и воеводы Щербана содержали в себе просьбы к великим государям, чтобы они, пользуясь тогдашним стесненным положением Турции, двинули немедленно свои войска против турок [С. 278] для освобождения покоренных ими православных народов. Понятно само собою, что наше правительство не могло принять никакого решения по этому делу только на основании одних присланных к нему грамот, составленных притом в очень общих и неопределенных выражениях. Оно дожидалось приезда в Москву архимандрита Исайи, которому поручено было пославшими его словесно подробно разъяснить в Москве, как и что именно должно предпринять русское правительство в видах освобождения покоренных турками православных народов.

13 сентября 1688 года Исайя явился в Москву и в тот же день подвергся допросу в Посольском приказе. Он показал:

«К великим государем, царем и великим князем Иоанну Алексеевичу и Петру Алексеевичу и к великой государыне, благоверной царевне и великой княгине Софье Алексеевне, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцам, послали его Цареградский настоящий патриарх Ияков, да прежде бывший Цареградский патриарх Дионисий, и все духовенство, и весь православно-христианский народ, обретающийся под игом бусурманским, и Мултянский господарь Щербан, и архиепископ Сербский Пекский нареченный патриарх, и все сербы, и болгары, и волохи, и мултяны им, великим государем, их царскому величеству, бити челом о своем избавлении из-под ига бусурманскаго, понеже самое то пришло время их избавления, того деля:

А.

В нынешнее-де настоящее время все турское владетельство от Господа Бога приняло великое[С. 279]наказание, и приходит то бусурманское государство к самой конечной погибели: и как от войск христианских, так и от междоусобныя брани, пришли в великое безсилие и безмочьство в казне и в людях, и невозможно уж им к тому против сил христианских противитись, и такие на них, бусурман, погибели и раззорения не бывало никогда; а удобнаго времени противо их стоять, и их при помощи Божий до конца изгубить, а православных христиан из-под их бусурманской неволи высвободить, — такого за 1000 лет не бывало. А они-де, православные христиане, под игом их живущие, от них, бусурманов, в той их погибели все раззорены, и разграблены, и посечены, и в плен позабраны, а имянно: турское войско в прошлые годы и нынешняго лета, не могучи против сил цесарских и венецких стоять, отступая назад, из греческой, ромельской, и морейской, и сербской, и болгарской землях православных христиан мечу и огню придали болши 300 000, а прочих христиан младых и полу женского неисчетное множество в неволю свою бусурманскую побрав, свезли за море в Анатолию, и за море во Азию, и во Египет; а городы, в которых то Православие пребывало, и монастыри, и святыя церкви Божий все до основания раззорили и пожгли, и ничего жилища не оставляют. А то христианом раззорение те бусурманы учинили со всего своего соборища поганскаго и с повеления самаго салтана, и старшин, и муфтия, того для: первое, дабы в тех помянутых землях живущие христиани не сложились с неприятели их, с войски христианскими и на них самих не востали; второе, дабы они и их жилища, и пожитки в корысть войску христианскому не достались, а хотя те места войска христианские и возмут [С. 280] и тем достались бы все пусты. Да у тех же бусурман положен между собою совет: когда войска христианские учнут приближатись внутрь их государства, к самому Царюграду, и ко Святой Горе, и к иным местам, тогда они, бусурманы тех мест и в Царегороде, всех христиан искоренят, и грады, и святыя монастыри, и церкви раззорят и погубят, а сами в свои поганския жилища, откуда пришли, туда ж за море отступят. И, чтоб премилостивые на свете единые, православные великие государи, их царское величество, изволили о них, православном христианском множестве, попечение учинити, и их от такой погибели избавити.

В.

Тож вышепомянутое все православное христианство и того для у великих государей, у их царскаго величества, милости со слезами просят, дабы их из неволи бусурманской в пущую и горшую неволю отдать не изволили, но милостиво призрили и их избавили, понеже Церковь святую православно-греческую всегда наветуют и ненавидят папежники, т.е. римляне. И которые городы в Венгерском королевстве и в Морее цесарския и виницейския войска у турков побрали, а в них и в уездах их обретались святыя церкви греческаго закона, и те уж святыя церкви папежники учали превращать и принуждать к у нее, а иные обращать на костелы. А когда им, римляном, пощастит впредь, и что нечто главнаго с турчином учинят и под свою власть православно-христианския земли из-под ига турскаго достанут, или Царьград возмут, то они православные христиане все вышеупомянутые земли в пущую погибель, нежели под турком придут, [С. 281] и вера святая православно-греческая вся погибнет и искоренитца, понеже римляне святыя монастыри и церкви обратят на костелы, а иных принудят в проклятую унию, и горшая им будет беда последняя, нежели первая. Хотя-де под игом турским им и тяжко жить, однако в вере никакого насилия и принуждения не бывает. А то-де сущая и подлинная у святейших патриархов и у всего христианства православнаго ведомость есть, что папежане у себя постановили все митрополии и епископии, взяв из-под ига турскаго, разделя в епархии, превратить в костелы римские, и поставить своих римских бискупов, а православное духовенство искоренить и изогнать. И оттого-де их римскаго намерения все православные ныне пребывают в великом сетовании и печали. И того для упреждая, дабы то от римлян насилование на Святую Церковь не пришло, к великим государем, к их царскому величеству, все православные милости просити о избавлении ево архимандрита и послали, дабы они, великие государи, их царское величество, над ними всеми православными христианами умилосердились и избавили их из-под ига бусурманскаго и ими православными христианы обладали и церковь святую обновили, а немцом, как цесарю, так и венетом, обладать и владеть ими допустить не изволили, потому что они все, христиане, искони православными цари были обладаемы, и язык, и вера едина, и все они тому рады, и ожидают их государевых ратей пришествия с радостию. Да и турки-де, которые между ними живут, им, великим государем, поддадутца лучше, нежели немцам, понеже все рождены от сербов, и от болгар, и от иных греческих народов». [С. 282] Сверх того, архимандрит заявил в Посольском приказе, что мултянский воевода просит великих государей послать свои войска в белгородскую орду на Буджаки «и для славы преславнаго имяни своего государскаго Дунаем в судах прислать (войска) к нему, Щербану», где он будет ожидать их с 70 000 своего войска. «И тогда, — говорил архимандрит, — все сербы, и болгары, и вол охи пристанут к ним же, и будет путь и до Царягряда без помешки, понеже в тех странах, за Белгородчиною, никаких жилищ бусурманских нет, а все живут христиане, да и крепостей до самаго Царяграда нет, и тот путь зело их царскаго величества войскам способен, и ожидают в тех местах живущие христиане их государских ратей приходу с великою радостию. А соберется-де в тех странах сербов и болгар с 300 000, — и только б слава их государских ратей была, а то-де все христианство тамошнее востанет, а немцом-де те народы отнюдь не ради, и помочи им чинить не будут, разве из великой неволи и из нужды».

Далее Исайя объявил, что мултянский воевода ныне находится в Бухаресте, войско его все в сборе, но никому он не помогает, а оберегает свои владения от татар и немцев. Хотя и много ему было присылки от цесаря, чтобы на турков помогал, но воевода посланных с тем отпустил, что когда цесарцы турка повоюют совершенно, то и он их же будет, «а все сие по причине веры, что не хочет быть под ним (цесарем), а под державою православных великих государей». Турки и татары земле его не вредят, потому что он против их не восстает и дает им запас, также и цесарю дает несколько запасов, чтобы тот [С. 283] на его владение не наступал. Волохи же мало не все от разорения съехались в Мултянскую землю, и все при нем, воеводе. Ехал архимандрит в Россию на Седмиградскую землю, которая из-под султана выбилась и поддалась цесарю. Много в ней людей благочестивой греческой веры, «которым уж от папежан учало быти в вере принуждение, и приезжал из Вены римской бискуп и все православныя церкви в той седмиградской земле переписал и попам сказал, чтоб все были с Римскою Церковию в соединении, а если которые волею не хотят, тех будут мучить, а народ принуждать цесарским указом. И в той-де седмиградской земле от такого христианам к унее принуждения есть великая печаль и воздыхание, — и под турецким-де игом была им налога только в податях, а в вере принуждения отнюдь не бывало».

Архимандрит заявил, что в прошлом году мултянский воевода послал было своего посланника Дико к великим государям с тем же своим и всего христианства челобитьем, с каким приехал теперь он, Исайя. «Но того-де ево посланца на дороге седмиградчане переняли и замучили многими муками, а листы, переняв, отослали в Царьгород к визирю, и от того великие беды и напасти воевода мултянский имел, и роздал от той напасти 100 000 ефимков и насилу на владении своем устоял».

«В прошлом году, — показывал далее Исайя, — приела и был к воеводе из Вены арцыбискуп, который долго у него жил и звал в подданство. И когда воевода не соглашался, то арцыбискуп, отъезжая, говорил: ведомо-де им, для чего он, воевода, цесарскому величеству не поддаетца: надеетца [С. 284] на московских великих государей, и посылает к ним тайно многажды, чтоб они, великие государи, ево приняли в подданство и от турка свободили для единой своей веры. И хотя-де вас великие государи московские и примут, или вы им поддадитесь, и мы-де вас и судом, и привилиями достанем, понеже в прежния времена всегда земля твоя мултянская была под короною венгерскою, а ныне-де столица и Будин за цесарем, да и королем венгерским обран ныне сын цесарскаго величества; и потому-де он воевода и вся земля мултянская належит и ныне до цесаря, и для того б они никакого себе защищения от московских государей себе не сподевались и на них не надеялись. И воевода на то тому арцыбискупу отвещал, что он еще имеет на выи своей ярем и турецкий, и татарский, и цесарю поддатись того для не может, однакож себе за государя ищет единыя своея православныя веры, и когда за кем Царьгород и турская земля будет, а наипаче, кто возмет сербы и болгары, того государя и он, воевода, со всею своею землею будет подданной».

В Посольском приказе попросили Исайю рассказать о смятениях в Цареграде и причинах его. Исайя показал:

Все смуты в Цареграде произвел халебский паша Геген, родом армянин. Происками и интригами он успел приобрести такое расположение султана, что тот не только сделал его вторым после визиря лицом в армии, которая тогда воевала с цесарцами, но и дал ему указ, освобождающий его от всякой ответственности перед визирем. Геген воспользовался этим и стал к визирю во враждебные отношения, открыто понося его. Он был виною поражения турок цесарцами, [С. 285] а между тем свалил вину за поражение на визиря, который принужден был бежать в Константинополь, где ласково и милостиво принят был султаном. Между тем Геген заручился расположением войска и знатных военных и во главе войска двинулся к Константинополю. Султан струсил, отсек голову визирю и послал ее к Гегену, но тот ответил, что им визирева голова не надобна, а надобен-де им он, султан. С войском Геген пришел в Константинополь, сменил самого султана, а на его место посадил брата его. Визирем он сделал своего товарища Суауш-пашу, а себя назначил сербеем румельским. Никогда прежде такого смятения не было, но греков войска Гегена не обижают, только пожитки их брали. У патриарха Иакова взяли десять мешков ефимков, и он ушел в валахскую землю — в Галацы. Убито четыре визиря и много почетных турок, и пришло разорение на турское царство. Смятение в Цареграде было в 1687 — 1688 году — начавшись с сентября, продолжалось всю зиму до мая месяца. Везде в Турции смятения и междоусобия: в Египте и Анатолии желают сына старого султана, в Румелии его самого, а войско держится новоизбранного султана.

«Новый салтан, — рассказывал Исайя, — человек не военный и ничего не знает, и что говорят, того не разумеет, а попросту молвить — юрод, и ничем не владетелен, и на лошади сидеть не умеет, и впредь от него ничего военнаго не чаят. И для того народ турской ныне в великом междо собою размышлении, как им впредь поступить и кому ими государствовать, и от неприятелей оборонять».

Оставив Константинополь, Геген-паша с 20 000 войска пошел на разбой в Греческую и Македонскую землю, везде грабил богатых турок, армян [С. 286] и жидов. Был и в Сербской земле и везде бил и разорял турок. Указов султана он не слушал, но войска его любили за позволение все грабить, чем они обогащались. У сербского архиепископа он взял 30 мешков ефимков, «однакожде тот паша пущую беду и разорение чинил турком и жидом и их побивал, а греков, и сербов, и македонян раззорять и побивать заказал, только поволил войску у них деньги и живности имати». Собранную грабежом громадную казну Геген послал было к себе в Азию, но его посланный близ Константинополя был захвачен, и вся казна была отобрана на султана. Тогда разгневанный Геген открыто изменил султану и «почал до основания все грабить и раззорять и всех турок забивать». Ввиду этого султан и жители цареградские убили чиновников, поставленных Гегеном, а сераскир пошел на него войною. Геген заперся в сербских горах и побивал войска сераскира, так что сделать с ним ничего не могли. Тогда решили отдать ему половину захваченных у него денег и вручить ему начальство над всеми войсками, чтобы он воевал с христианами. Только после этого Геген престал от разбоя и грабежа, повинился султану и со своими 30 тысячами войска присоединился к другим турецким войскам для борьбы с христианскими государствами.

Рассказывал Исайя и про войну турок с венецианами: критяне возмутились, истребили у себя турок и сдали остров, кроме «стольного города», венецианам, а в стольном городе, который называется Кандия, «тамошней паша с турки заперся и ныне сидит в нем, и от венетов боронится». Венеты осаждают Селунь и выжгли все посады.

[С. 287] В заключение Исайя показал: «Прошлаго году новой салтан, у чинясь, посылал от себя к цесарю к венетам, прося миру многажды. И цесарь-де и все союзники короткими речьми отказали, чтоб он, салтан, из Европы выступил за море, отколе пришел, и все земли, которые были христианские, покинул и отдал, тогда-де с ним и мир у них будет, а без того никакому миру с ним не бывать и к миру не склонятся. И турки-де того для в великом опасении и о своей погибели сами говорят: когда-де христиан воевали они, тогда никому миру не давали, и ныне-де гнев Божий пришел на них, что их миру христиане не принимают. А к великим-де государем о миру от турского салтана присылки нет, — чает он, архимандрит, — для того, что турскому государству от московских войск никакого раззорения и наступления нет. Да и для того, что сей край за Дунаем оберегать и об нем промысл чинить положено на хана крымскаго и на белгородские орды. А помощи-де от турскаго салтана не будет никогда, потому что за нынешним раззорением и против цесарских и венецейских войск стоять стало турку нечем, казны и людей нет, все старые и разумные воины побиты и пришло туркам самим до себя. А наипаче все турки погибели себе чают оттого, что у них все старые люди побиты и никого нету. А как-де прошлаго году нынешняго лета шли царскаго величества войска на Крым, и во всей турской земле наипаче оттого был страх и трепет, а татары-де все готовы были из Крыму бежать с женами и с детьми, иные за море, а иные за Дунай; о том-де во всей турской земле была ведомость, и к тому побегу у татар суды и телеги были изготовлены».

[С. 288] Таким образом, прежде бывший Константинопольский патриарх Дионисий, валашский воевода Щербан и Сербский патриах Арсений приглашали русских государей двинуть свои войска в Турцию для освобождения православных народов, которые не замедлят восстать против своих притеснителей и присоединиться к русским войскам. При этом патриарх Дионисий довольно резко упрекал государей за то, что они не радеют об освобождении единоверных им народов и пребывают в покое в то время, когда другие христианские государи ведут энергичную успешную борьбу с турками. Упрек решительно несправедливый, так как русское правительство уже с 1686 года примкнуло к лиге христианских государей против турок, а в 1687 году предприняло поход, хотя и неудачный, на Крым. Но, очевидно, челобитчики желали не того, чтобы русские воевали только с Крымом, а чтобы они двинули свои войска в самую Турцию и, если возможно, дошли до Константинополя и освободили все православные народы. Только под этим условием челобитчики сулили русским полный успех, так как к их войску примкнет воевода Щербан с 70 000 своих воинов, а потом восстанут сербы, болгары и греки, и всех восставших наберется до 300 000 человек, которые вместе с русскими пойдут на Константинополь, путь к которому совершенно открыт. На таком именно плане войны челобитчики настаивают особенно потому, что в противном случае, ввиду несомненного, по их мнению, разложения Турции, всеми православными народами, живущими под властью турок, завладеют немцы-папежники, которые постараются искоренить Православие и заменить его латинством, что папежники уже и теперь делают в тех турецких православных [С. 289] областях, которые попали в их руки, там и сейчас православные церкви усиленно и насильственно превращаются в костелы. Поэтому задача русских государей состоит не только в том, чтобы освободить православные народы из-под турецкого ига, но и предупредить захват их католиками; пусть государи не отдают их немцам, а примут их в свое подданство. Итак, русское правительство ввиду предъявленных к нему требований должно было отказаться от подготовляемого уже им второго похода на Крым а должно было, оставив в покое Крым, вступить в решительную борьбу с самими турками, опираясь только на сомнительную помощь имеющих восстать православных народов и рискуя, даже в случае успеха, враждебно столкнуться со своими христианскими союзниками.

Понятно, что при тогдашних обстоятельствах и средствах русского правительства подобный поход вглубь Турции был решительно невозможен. Ввиду этого русское правительство решилось привести в исполнение свой прежний план: вторично двинуть свои войска для разорения Крыма — двигаться же в неизвестную даль, оставляя в тылу у себя сильного и опасного врага было бы, очевидно, крайне рискованно и неблагоразумно. Действительно, в сентябре 1688 года, когда архимандрит Исайя уже находился в Москве, был объявлен новый поход на Крым, причем в объявлении, очевидно под живым непосредственным впечатлением донесений о современном положении дел в Турции Исайи, между прочим говорилось следующее: «Ныне к великим государям писали св. Вселенские патриархи, цесарское величество римский и королевское величество польский, а также речь посполитая Венецийская, [С. 290] все согласно, что в настоящее время Турское государство от Господа Бога приняло великое наказание и приходит бусурманское владетельство к самой конечной гибели, и как от войск христианских, так и от междоусобныя брани пришло в великое безсилие и безмочьство, какого на них раззорения и погибели никогда не бывало и такого смятения не слыхано, что и сами о себе говорят, что пришла им, бусурманам, всем совершенная погибель, только некоторую надежду имеют на крымского хана с ордами. И, будучи они, бусурманы, в отчаянии своем, в греческой, и ромельской, и морейской, и сербской, и болгарской землях православных христиан, мужеска и женска пола, и невинных младенцев, после многих и различных мук и поругався скверным поруганием, мечу и огню предали больше 300 000 человек; и прочих христиан, младых и женска пола, неисчетное множество в неволю свою бусурманскую побрав, свезли за море в Анатолию и за море в Азию и Египет; а городы, в которых то Православие пребывало, и монастыри и святыя церкви Божия, все до освования раззорили и пожгли, и положили они, бусурманы, со всего своего поганскаго соборища и с повеления самаго салтана и муфтия, что внутрь государства своего во Святей Горе Афонской, и в Царь-граде, и во всех местех всех христиан погубить, и грады и святыя церкви и честныя обители, Господу Богу во славу посвященныя, раззорить и искоренить»*.

______________________

* Собрание государственных грамот и договоров. Т. IV. С. 588-589.

______________________

Оставшись при своем прежнем намерении — разорить Крым, наше правительство не могло, однако, оставить без внимания и воззвания к нему о помощи со стороны патриархов и воеводы, тем более [С. 291] что Щербан обещал со всею своею землею отдаться под высокую руку государей. Но, с другой стороны, наше правительство не могло в этом случае положиться только на показания и заверения архимандрита Исайи. Очевидно, требовалось войти в непосредственные сношения с самим Щербаном и на месте собрать точные сведения о действительном положении дел, чтобы, соображаясь с полученными сведениями, действовать так или иначе. В этих видах наше правительство задержало на время Исайю в Москве, а в Валахию к воеводе поспешило отправить особое уполномоченное лицо, которое должно было вступить с воеводою в переговоры об условиях, на каких он согласен принять русское подданство, и вместе с тем собрать на месте все нужные сведения о деле и немедленно сообщить их в Москву. Таким уполномоченным лицом был избран грек Дементий Фомин. Ему вручены были царские грамоты к воеводе Щербану и к патриарху Дионисию. В грамоте к воеводе Щербану государи между прочим писали: «Мы, великие государи, наше царское величество, тебя, воеводу и владетеля земли мултянския, и все православное, живущее в ваших странах христианство за ваше к нам, великим государям, к нашему царскому величеству, такое желание, что вы нашей царскаго величества милости ищете и хотите быти, ради единыя православный христианския веры, под нашею, великих государей, самодержавною высокою рукою с своими землями в подданстве, жалуем милостиво, похваляем, и имеем о вас и о всех православных христианах, живущих под игом поганским, попечение неотменное, дабы Господь Бог милосердый от таких вас бед и печалей изволил милостиво свободить. [С. 292] И указали мы, великие государи, наше царское величество, для имени Божия, милосердуя о вас и о всем народе, православно живущим под игом поганским, и ради целости всего христианства, а паче слыша о раззорении вашем, во утеснении сущих, имея наше государское о освобождении вашем неотменное намерение, послать наших царскаго величества ближних бояр и воевод со многими нашими государскими ратьми конными и пешими на самой крымской юрт, дабы, при помощи Божий, те их бусурманския жилища-юрты раззорить, а удобно то их бусурманское гнездо прежде раззорить, понеже оные поганцы, из тех своих юртов выходя, многия христианским государствам, а паче и самим вашим землям раззорения и пакости деют. А о том вам и самим ведомо подлинно, что у турецкой Порты в воинских поведениях лучшая надежда и оборона крымской хан и белогородская орда, и пойдут наши, царскаго величества, ближние бояре и воеводы с нашими государскими ратьми в тот вышепомянутый путь самым ранним вешним временем, дабы придти в жилища поганския в половине апреля месяца. И тебе б, мултянския земли владетелю и воеводе и всем в ваших странах православно живущим христианам, как духовным, так и мирским, ведая наше государское о вашем из-под ига поганскаго свобождении попечение и намерение и показанную к вам нашу царскаго величества милость, также и слыша про многия наши, царскаго величества, войска, которыя напредь сего посыланы и ныне для раззорения и военнаго промысла над неприятели, посланы будут, на нашу государскую милость быть надежным и к нам, великим государям, нашему царскому величеству, намерение свое, для единыя православныя [С. 293] христианския веры, содержать непреложно, а к иным посторонним государствам не приставать и не поддаватись, и писем укрепительных подданственных не давать, и присяги и обещания на подданства не чинить. А собрався бы тебе, воеводе, как с своимя, так и с иными христианскими войски, идти, или те войска свои слать в сход к нашим царскаго величества боярам и воеводам, которые нынешнею весною посланы будут на крымские юрты, теми месты, которыя вашему походу будут пристойны в случение, а именно к турецким городкам, на Днепре стоящим, Казыкерменю, чтоб при помощи Божий тех гордых поган смирить, а вас всех, православно живущих христиан, от ига их свободити. А как, по милости Божий, нашего царскаго величества рати тех неприятелей всего христианства юрты раззорят, и тогда мы, великие государи, укажем нашим государским ратям с тобою, или с присланными тобою войски, идти и на белгородскую орду и на иныя тамо их поганския жилища, и вас со всеми вашими городами и землями под наше царскаго величества самодержавие принять изволим, и нашими государскими войски от неприятелей Святаго Креста Господня оборонять и держать учнем в нашем царскаго величества милостивом жалованьи и призрении. А о том бы тебе, воеводе и владетелю, и всем православно живущим христианам радение свое и попечение неотменно приложить, чтоб тебе к нашим, царскаго величества, боярам и воеводам в сход придти, или кого с теми своими войски послать, которыми месты пристойно, но немедля и от неприятелей безопасно. Также и совершенную на то надежду положить без всякого сумнения, что мы, великие государи, наше царское [С. 294] величество, ради единыя православныя христианския веры от вас не отступим, а станем держать помощию Божиею и заступлением надежды нашея всего христианского рода Пресвятыя Владычицы Богородицы и Приснодевы Марии и молитвами всех святых московских и киево-печерских чудотворцев, и оборонить от неприятелей будем, и милость наша государская и оборона отъемлема никогда не будет, и во всем быти б вам на нашу государскую милость надежным»*. Точно такая же грамота послана была государями с греком Фоминым и к прежде бывшему Константинопольскому патриарху Дионисию.

______________________

* Эта грамота государей к воеводе Щербану напечатана в Собрании государственных грамот и договоров. Т. IV. С. 591-594.

______________________

Таким образом, в то время, когда патриархи и воевода Щербан приглашали русских государей оставить Крым и немедленно двинуть свои войска на турок, обещая им деятельную помощь со стороны всех православных народов, живущих под игом бусурманским, московские государи в ответ на это предлагали со своей стороны Щербану и всем православным христианам соединиться с русскими ратями, которые весною 1689 года должны были двинуться для разорения крымских юрт. И только после удачного выполнения этой ближайшей и непременной задачи государи обещают затем двинуть свои войска на белгородскую орду и на другие тамошние поганские жилища, чтобы освободить всех там живущих православных христиан, которых потом государи и примут под свою высокую самодержавную руку и будут оборонять их от врагов Креста Господня. Очевидно, обе желавшие вступить в союз стороны сильно [С. 295] расходились между собой в понимании ближайших предстоящих им для решения задач и потому окончательно сойтись им было довольно трудно.

В октябре 1688 года с ответными грамотами государей отправился в Валахию грек Дементий Фомин, который должен был ехать на Варшаву. Возницыну, тогдашнему резиденту в Варшаве, приказано было послать к Щербану вместе с Фоминым одного из своих подьячих, которого пристойно, и подьячему ехать с Дементием к мултянскому воеводе тайно, «а называтись в дороге, что посланы они для окупу пленных людей». «Да ему ж, подьячему, — говорилось в наказе Возницыну, — приказал бы ты накрепко и дал на письме, чтоб он, едучи дорогою и будучи у мултянского владетеля, доведывался всяких ведомостей с великим радением, и какие ныне с турским салтаном у цесарских войск поведения были, и чего впредь между ими чаять, и не склоняется ли цесарь к миру, и какое намерение у мултянскаго владетеля и у всего тамошняго православнаго христианскаго живущаго под игом бусурманским народу, как им впредь быть и кого они себе за государя прочат и под кем хотят быть в подданстве, и от истиннаго ли сердца к нам, великим государем, вышеписаннаго архимандрита они с таким подданственным объявлением присылали; и сколько ныне у мултянскаго владетеля ево и иных христианских войск в сборе, и впредь у них тех войск сколько собратися может, и что по нашей, великих государей, грамоте мултянский владетель скажет, и пойдет ли к нашим государским ратем всход, в которое время и которыми месты, или иное какое намерение у него, владетеля, и у всего тамошняго христианскаго народу будет; и какие к [С. 296] ним от цесаря присылки были, и что они против того сказали, и не поддались ли они цесарю или иному которому христианскому государю, и писем на подданство укрепительных не дали ль, и нет ли той мултянской земле от цесарских, и турецких, и татарских войск какова насилования и раззорения; и людна ли та мултянская земля и пожиточна ли всякими запасы, и каковы крепостью городы и сколько их будет, и в тех городех нет ли турецких ратей на залоге или татар. А наипаче о том бы тот подьячий сказал про себя самому владетелю, и обнадежа ево нашею государскою милостию и обороною от неприятеля так, как писано к нему в нашей, великих государей, грамоте, доведался от самаго подлинно, каким способом ныне ему из-под ига басурманскаго выбитись и у нас, великих государей, в подданстве быть, и которыми пути он с ратными своими людьми к Казыкерменю к нашим государским ратем всход пойдет или ратных людей пошлет, или зачем ему учинить того или за какими трудностями будет невозможно, опасаясь себе и владению своему раззорения, и чего он будет от нас, великих государей, требовать, и каким поведением и намерением и какою обороною войскам нашим государским за них поступить и от неприятелей их беречь, и которыми месты нашим государским ратем к ним для избавления их от ига турского идти, и не будет ли тем же нашим государским ратем в тех местех какие нужды, и всем ли та дорога, как водою, так и в кормах изобильна. А говорил бы тот подьячей собча с греком Дементьем ему, владетелю, о всех делех, применяясь к нашей царской грамоте, какова к нему, владетелю, послана, и во всем ево нашею царскою милостию [С. 297] обнадеживал, и чтоб он по своему желанию на нашу царскую милость был надежен, и к иным посторонним государем не приставал, не поддавался и писем укрепительных о подданстве никому не давал, и присяги, и обещания на подданство никому не чинил, и о всем бы он, владетель, к нам, великим государем, с ним писал и от себя их отпустил, не задержав, наскоро, чтоб тому греку возвратитися и к Москве приехать генваря 20 дня».

Итак, в то время, когда архимандрит Исайя находился в Москве, на грека Фомина и подьячего возложена была обязанность проверить на месте верность показаний, данных архимандритом, и на месте же собрать самые точные и определенные о положении дел сведения, опираясь на которые, наше правительство могло бы занять в намеченном деле известное определенное положение, согласное с его интересами и достоинством.

Фомин, прибыв в Валахию, уже не застал здесь в живых воеводы Щербана. Он обратился к патриарху Дионисию, находившемуся тогда в Валахии, передал ему грамоту государей и в то же время спросил у него: «Отдавать ли ему государеву грамоту новому господарю?» Патриарх сказал, «что нового господаря опасаться нечего, потому что он про все ведает». Тогда Дементий отдал царскую грамоту новому воеводе Валашскому Константину, который, приняв грамоту, с большим уважением спрашивал о здоровье государей, и когда посланный объявил ему государскую милость, чтобы он и впредь пребывал в верности, то воевода бил челом и кланялся до земли многократно. Господарь сказал, что обо всех делах тайных он объявил своему дяде, родному брату бывшего господаря, к [С. 298] нему и отправился Дементий. Тот расспрашивал его о числе войск московских и кто будет воеводой. Посланный сказал, что воеводой будет боярин и наместник князь Василий Голицын и что при нем войска будет столько же, сколько и в первом крымском походе. Дядя господаря расспрашивал затем о вновь построенной крепости на Самаре и объявил, что крымский хан с большой ордой идет на Буджак и что мирных договоров у цесаря с турками ожидать нельзя. Когда потом Дементий объявил самому господарю, что государи принимают его под свою высокую руку и будут охранять его и чтобы он без всякого сомнения шел на соединение с царскими войсками, то господарь отвечал, что он потом об этом подумает и к государям напишет. Дементий снова был у патриарха Дионисия и спрашивал его: «Подлинно ли господарь Мултянский желает подданства великих государей и пошлет ли он войска свои на соединение с царскими?» Патриарх отвечал: «Лишь бы были на то царская дума и совет, а что воевода, как только услышит о походе царских войск, сейчас же выступит с 30 000 ратников. У него-де, патриарха, готово и письмо к царям, которое он передаст господарю, потому что сам отъезжает в Царьград». На вопрос: «Для чего туда едет? — сказал, что к нему неоднократно присылали турки и просят его, чтобы он по-прежнему был патриархом». Объявил патриарх и то, что бывший господарь посылал от себя к цесарю брата и племянника с просьбою принять его в свое подданство, но вряд ли-де те поехали, и после его смерти их велено было воротить. При отпуске Дементий спрашивал у дяди господаря: «Хотят ли они по-прежнему быть в подданстве великих [С. 299] государей и пришлют ли войска свои на помощь?» Но тот медлил ответом, сколько Дементий не домогался. На отпуске господарь говорил Дементию, что в подданстве у государей быть рад и милости их желает так же, как и дядя, только письма о том от страха писать не смеет, да и сего дела с малыми людьми учинить нельзя; надобно, чтобы о том многие знали и на тех листах подписались, а многим объявить об этом теперь нельзя, чтобы не вышло разногласия, и если о том услышат немцы, то, пришедши, всех их до конца разорят. Пусть великие государи прикажут написать ему, на каких статьях ему быть в подданстве, и тогда он напишет лист подданства и все руки приложат. А когда услышит, что царские воеводы идут на Крым, то и он пойдет к ним на соединение с войском или пришлет до 30 000 конных и пеших воинов.

Патриарх Дионисий и воевода Константин прислали с греком Дементием к великим государям свои грамоты. Патриарх Дионисий извещал государей о кончине бывшего господаря, последовавшей 29 октября, и что он погребен в основанном им монастыре во имя Успения. Весь народ и бояре по его смерти единодушно провозгласили господарем племянника его Константина, по матери от рода Кантакузинов, а по отцу Бессарабы, которые здесь были господарями много лет, и между ними Матвей Бессараба, человек благоговейный, управлявший 24 года. Константину от роду 35 лет, но разумом он стар, и ревнитель православной веры паче многих прежних господарей, и исполнит все повеления царские. О себе Дионисий писал: «Мы с Богом готовы ехать в Константинополь, приняв ведомость подлинную от вашего [С. 300] царствия, чтобы дать надежду тамошним благочестивым христианам о том усердии, которое имеете пособить им, да будут иметь надежду на свое избавление. Явитесь в последние дни новые Константины, покажите щедрость милосердия к братии вашей, будьте подражатели сладчайшему нашему Иисусу, пролиявшему кровь свою на Кресте, да избавит нас от рук диавольских; покажите любовь к ближнему чрез совершение дел, чтобы спододобиться Небеснаго Царствия с равноапостольными Константином и Еленою. В Бухаресте 1688 года декабря месяца».

Господарь Мултянский, Константин Бранкован, писал государям, указывая на непостоянство дел человеческих, применяя сие к смерти своего дяди и к бедственному положению страны своей, оставленной без правителя, окруженной отовсюду врагами, которые были готовы ее поглотить. Смутное сие положение дел побудило общим советом возложить на него тяжкое бремя государства, и не мог он уклониться от вопля всенароднаго, но, приняв бремя сие, во всем предал себя на волю Божию, готовый пролить и кровь свою ради имени Христа и православной веры. Потом извещал о получении писанных к его дяде царских грамот, которые всех исполнили утешения и надежды по своему милостивому содержанию и обещанием избавления от тяжкой работы. «Все ожили, как оживают после тяжкой зимы и распускаются листья и цветы, так и христиане, под игом поганским живущие, чая скораго избавления, теплые воссылают к Богу молитвы о царях, возлагая на них всякие благожелания, ибо страдания превзошли уже меру и призывают на помощь Господа и Пречистую Его Матерь, заступницу рода христианскаго». Но в то же [С. 301] время господарь заявлял, что он опасается впасть в пропасть, если сила турок одолеет христиан, ибо против земли Мултянской через Дунай стоят крепости вражий, и часть турецкого войска проникла уже в его область, проходя в Седмиградскую землю, которую разорили своими налогами, и посланный царский может объявить, какие он сам видел страдания в той земле. Посему, поклоняясь до земли, воевода со слезами молит государей быть всегда к нему милостивыми и свою высокую руку обратить на покорение неприятеля, от которого страждет народ православный, ибо на них обращены все взоры, за них воссылаются теплые молитвы к Богу. Грамота писана 31 декабря 1688 года. Посольство грека Фомина в Валахию разъяснило окончательно положение дел: новый валашский господарь, человек боязливый и нерешительный, не только не заявлял желания отдаться под высокую руку государей, но даже не пожелал войти по этому делу с русским правительством в прямые, непосредственные сношения, извиняя себя боязнью перед турками и немцами, которые могут узнать о таких переговорах и разорить его владения. И патриарх Дионисий теперь более уже интересовался своим возвращением на патриаршую кафедру, нежели восстанием православных народов против турок — он спешил в Константинополь, куда его приглашали турки, чтобы снова занять патриаршую кафедру. Очевидно было, что дело о подчинении Валахии России и о восстании православных народов против турок должно было считать, по крайней мере в данное время, решительно неосуществимым — оно умерло вместе со смертью воеводы Щербана. Ввиду этого и дальнейшее удержание архимандрита Исайи в Москве не имело более [С. 302] смысла. Его велено было отпустить из Москвы 24 января, причем ему вручены были ответные грамоты государей к патриархам и воеводе, те самые, которые ранее уже были посланы с греком Дементием Фоминым. Исайя выехал из Москвы в феврале месяце. Его посольство, очевидно, потеряло уже тогда в глазах русского правительства всякое значение. Но зато на Исайю возложено было особое тайное и очень любопытное поручение, которое он должен был выполнить перед Вселенскими патриархами.

Вот что впоследствии сам Исайя показывал относительно характера возложенного на него поручения: «При отъезде нашем с Москвы (в феврале 1689 года) призвал нас к себе боярин князь Василий Васильевич (Голицын) и спрашивал нас: что, совсем ли нас из Приказу отпустили? И я сказал, что отпустили. И потом паки спросил нас: что, простилися ли у святейшаго патриарха? И я сказал, что еще не простилися. И тогда велел нам боярин, князь Василий Васильевич, чтобы пошел я проститься к святейшему патриарху, и потом да паки прииди ко мне и мы тебя отпустим, и поедешь с миром в путь свой, и есть некоторое дело государское, которое сделаешь нам у святейших патриархов Вселенских. И я, по указу князя Василья Васильевича, пошел к святейшему патриарху кир Иоакиму и простился у него. И в тое время сказал я святейшему патриарху, что князь Василий Васильевич говорил мне, что будет нам приказано некоторое дело, чтобы мы тое дело сделали у светлейших патриархов Вселенских, и мы не знаем, какое дело. И он, святейший патриарх, почал говорить мне: что я-де это дело знаю, которое дело просит и ищет князь [С. 303] Василий Васильевич от тех Вселенских святейших патриархов, чтобы святейшие Вселенские патриархи послали такую грамоту благословенную, чтобы могла государыня царевна Софья царскую корону носить и вкупе с великими государи во всяком правиле ей поминатися. И то нам святейший патриарх сказавши, и судом Божиим и клятвою завещевал нам, чтобы мы о сем деле не ходатайствовали и то бы дело не учиняли. И мы, по завещанию святейшаго патриарха, пред Спасителевым образом обещалися, что не будем о сем деле ходатайствовать и ходити, видевши святейшаго патриарха волю и рассуждение, и что не по правилом святых апостол и святых отец, чтобы при живых двух царях и третью особу женскаго пола на царство короновать. И того слова и заповеди святейшаго патриарха я держался, а наипаче боялся, да никако учинится некий вред души моей. И после тех словес поклонился я святейшему патриарху и паки пошел я ко князю Василью Васильевичу и сказал ему, что простился у святейшаго патриарха. И князь Василий Васильевич начал нам говорити тоежде слово вышереченное, что хощет, чтобы мы у святейших патриархов некоторое дело учинили, которое потребно есть великим государем, а не изъявляет нам, что за дело, только сказал нам, что в Севске Леонтий Романович (Неплюев) о том деле нам изъявит и скажет, что за дело. И я инако ему о сем ответа дать не мог, только так ему говорил: что если то дело будет против нашей силы и будет по Бозе должни есми потрудитися и послужити великим государем. И так тое слово с князем Василием Васильевичем говорячи и патриаршу тайну в сердце своем имеючи и, поклонившись ему, князю Василию Васильевичу, [С. 304] поехали в путь свой. И как приехали мы в Севск, призвал нас к себе Леонтий Романович и о том вышереченном деле того дня ничего с нами не говорил, точию о ином разговорился с нами. И потом сказал нам утром к нему придти. И как утром пришли мы к нему, и тогда начал нам говорити о том вышереченном деле: что ему приказали великие государи и князь Василий Васильевич, чтобы он, Леонтей Романович, тое дело нам сказал, чтоб я такую грамоту исходатайствовал от Вселенских патриархов для государыни Софии, чтобы могла государыня София носити царскую корону и во правилех церковных поминовение имети вкупе с великими государи. И то нам сказавши, Леонтий Романович приказывает нам именем царским и царевны Софии и именем князя Василия Васильевича, чтобы мы то дело исправили у святейших Вселенских патриархов. И он, архимандрит, видя такое великое дело и немочь свою и памятуя святейшаго патриарха Московского претительное слово, сказал ему, Леонтью, так: что по указу великих государей он должен те слова святейшим Вселенским патриархом донесть, а чтоб то дело конечно учинить, не емлется для того, что-де святейшие патриархи о том деле много будут разсуждать, и будут ли то чинить, или нет, того не ведает, понеже знает он, архимандрит, что святейшие патриархи дали власть патриарху Московскому во всяких делах церковных и царских, и имеет он власть вязати и решити, и достоит таковаго благословения просити у него, святейшаго Московскаго патриарха, и не для чего о таких делах в турския области посылати, котораго дела совершенство в Московском государстве имеете. И Леонтейде на то слово так ему сказал: [С. 305] что мы от сего нашего патриарха ни благословения, ни клятвы не ищем (плюнь-де на него). И он, архимандрит, такому безстрашию и безбожию удивился. И говорил ему Леонтей, что даст он ему человека, которой с ним у святейших патриархов будет говорить. И он-де, архимандрит, сказал, что человека напрасно о том трудить не надобно, и сам он о том святейшим патриархам доложит, и буде воля их будет, и сами они сие и без человека сделают. А то-де он, архимандрит, отговаривал, памятуя святейшаго патриарха Московскаго слово и разсуждение, и не хотел их дело в совершенство привести и человека того с собою брать, и сим образом отбился от слов того Леонтия Романовича. А что-де ему святейший Московский патриарх тайно говорил и разсуждал, о том он патриархом Вселенским сказать было хотел, ведая, что есть ли б патриархи Вселенские услышали про святейшаго Московскаго патриарха о том деле неблаговоление и неблагословение, никоим бы образом того дела совершенно учинити не похотели. И поговоря с ним, архимандритом, он, Леонтей, отпустил ево в дорогу, а человека никакова с ним не послал».

Таким образом, на архимандрита Исайю возложено было в Москве чрезвычайное довольно щекотливое поручение: он должен был выхлопотать у Вселенских патриархов такую грамоту, которою бы царевна Софья уполномочивалась носить царскую корону, и чтобы ее имя повсюду поминалось наравне с великими государями, т.е. архимандрит должен был добиться от Вселенских патриархов письменного признания Софьи царицею, наравне с двумя царствующими государями, так чтобы существующее двоецарствие в Москве превратилось в троецарствие.

[С. 306] Об этой своеобразной затее Софьи и Голицына как-то узнал, однако, патриарх Иоаким, который и заклинал Исайю не хлопотать перед патриархами по этому делу. Архимандрит, по его позднейшим заверениям, ввиду запрещения патриарха Иоакима будто бы решился не только не хлопотать перед Вселенскими патриархами о возложенном на него поручении, но и прямо предупредить их, сообщивши им взгляд на это дело патриарха Московского. Но едва ли архимандрит говорил это искренно. Есть его письмо из Батурина к князю Василию Васильевичу Голицыну от 10 февраля 1689 года, т.е. с дороги по отъезде его из Москвы, в котором он между прочим пишет: «А о том деле, что уже нам наказал чрез его милость, боярина Леонтия Романовича, на Бога надежду имею, что конечне хорошо исправлю дело и совершу, яко лутче не может быти». Ясно, что Исайя отправился на Восток с твердым намерением выполнить то поручение, которое было возложено на него в Москве, и если это ему не удалось, то не по его вине.

Архимандрит Исайя отправился на Восток через Австрию, где близ города Сибина (в Браилове) он был арестован австрийцами, ограблен, причем у него отняли и царские грамоты, которые были распечатаны и прочтены. Здесь же, в Сибине, арестованный Исайя встретился с синайским старцем Аверкием, которого он умолял именем Божиим, чтобы тот ехал к Москве и доложил о его положении гетману и государям и чтобы гетман ходатайствовал об его освобождении перед царями. Аверкий, однако, не спешил с поездкой в Москву, а между тем Исайю переправили в Вену и бросили здесь без всякого суда в тюрьму. В конце 1690 и в начале 1691 года в Вену прибыл [С. 307] проездом из Венеции в Москву известный Иоанникий Лихуд, которого Исайя и просил ходатайствовать в Москве о своем освобождении. Не получая, однако, никаких вестей из Москвы и не видя конца своему заключению, Исайя решился письменно напомнить о себе Иоанникию и снова просить его ходатайствовать в Москве о своем освобождении. 1 марта 1691 года Исайя писал Иоанникию из Вены: «Покамест был он (Иоанникий) в Вене, еще была надежда на освобождение его, а ныне, хотя и труждается о нем и Стилля, и полковник, однакож-де ничем не могут пособить, потому что опричь прежния беды и новая нынече явилась, се есть: проклятые езувиты, которые согнаны с Москвы, суды приехали, и они везде ходят и оглашают зело худо; и были у цесаря и сказали на меня, что я приехал к Москве с грамотами от Щербана-воеводы и от патриархов, чтобы встали греки, болгары, сербы и волохя, чтоб они взяли Царьгород, и потом войну вести и на цесаря. И на письме о том дали цесарю, что подлинно так учинилось в прибытии их, как они на Москве были, приехал я с тем делом, и иные беды многие сказывали цесарю и всем ближним людем. И так они многие ссоры учинят междо обоих государств ложно, и боюсь, чтоб не погубили меня вовсе езувиты. И ты пожалуй извести там на Москве, где доведется, великим государем и патриарху о том, чтоб они, великие государи, изволили писать о мне к цесарю; а буде вскоре писания не будет, то я, конечно, без головы буду. А ныне отселе идет посланный, там и мочно ему и грамоты патриаршеския и Щербановы показати, что противнаго в них ничего не писано. Ближние люди тамошние говорят, что пусть как москали бесчестили на Москве наших езувитов, а мы здесь [С. 308] сделаем такожде ему, Исайю, и поморим его. И пожалуй как скорее потщися обо мне».

При этом письме находилась следующая приписка Исайи: «По отъезде твоем пришел ко мне первосвященник цесарский и спрашивал, для чего меня держат толикое время в заключении? И я сказал ему подлинно, как взяли у меня грамоты государския, и распечатали, и безчестили, и грабили меня, и заключили. И он сказал: как бы москали взяли грамоты цесарские, и распечатали, и какова б человека ограбили и безчестили, и оттого б великая ссора учинилась меж государств. А ныне идет цесарской посланной к Москве, мочно ему и гораздо о том деле пенять и не припустити скоро к руке для такова безчестия, потому что распечатание грамот монаршеских и безчестие посылщиков у всех монархов велми остерегается. А ныне то дело, что они делали, разгласилось по всей Европе, и езувиты-воры многая лжи вымышляют к тому, и разсеивают здес плевелы». В другом письме из Вены к тому же Иоанникию Исайя писал: «Ближний кардинал цесарев поехал в Рим для смерти папиной, и ныне никакого прибежища у него нет, чтоб он радел на Москве об избавлении его, потому что езувиты так смеются ему и говорят, что нет у москалей разума и не смеют они для меня ничего сделать. Ты сам ведаешь, что я не собою просил грамот к Щербану или к патриархам; сами государи изволили чрез меня о нужных своих государских делех писати, а ныне не токмо грамоты государския распечатаны и обезчещены напрасно, но и меня грабили и заключили ныне тому два года, и морят голодом. И не для меня, убогово, токмо для их государской чести и славы имени своего доведется им, [С. 309] великим государем, о том деле крепко стояти и разыски-вати, потому что не токмо иные, но и здешние зело удивляются тому, что в два года не отозвалось ничего от них, великих государей, а они про своих езувитов умирают, не токмо заступают»*.

______________________

* Памятники дипломатических сношений. Т. VII. С. 718-721.

______________________

Наконец в Москве узнали о печальной участи архимандрита Исайи, но узнали не из писем его к Иоанникию Лихуду, а ранее. Мы видели, что Исайя, находясь под арестом в Сибине, встретился там с синайским старцем Аверкием, которого он умолял ехать в Москву и похлопотать о его освобождении перед гетманом и государями. Промедлив почти два года, Аверкий наконец явился к гетману и сообщил ему об аресте Исайи австрийцами. Гетман со своей стороны донес об этом государям и просил их, чтобы они ходатайствовали перед цесарем об освобождении Исайи. В марте 1691 года гетману вручена была царская грамота к цесарю с ходатайством об освобождении Исайи, с тем чтобы гетман отослал грамоту по назначению или с тем же синайским старцем Аверкием, или с другим каким лицом. В царской грамоте к цесарю Леопольду, помеченной 20 марта, говорилось, что Исайя приезжал в Москву просить для своего монастыря милостыни, которая и дана его монастырю в несколько тысяч золотыми и талерами, и он затем отпущен был через Седмиградскую землю для удобнейшего проезда на Афон. А теперь стало ведомо, что Исайя в городе Сибине «не токмо задержан и ограблен, но и в темницу яко злодей был посажен, где всякое утеснение и нужду терпел [С. 310] года с полтора и наше, царскаго величества, жалованье с ним во Афонскую гору к монахом посланное, у него все отнято, а потом он отослан к вашему цесарскому величеству в Вену и держат ево и доныне в Вене за крепким караулом». Ввиду этого государи просили, чтобы цесарское величество, ради братской любви и по природному своему благонравию и милости к таким убогим людям духовного чина, велел бы Исайю освободить, и на Святую Гору со всеми его вещами отпустить, и о том их царские величества уведомить.

Получив царскую грамоту, гетман отправил ее к цесарю с Климом Калницким, который отправился в Вену. Ходатайство государей имело полный успех — Исайя был освобожден. Цесарь прислал по этому поводу к государям особую грамоту (от 11 августа), в которой между прочим писал: «Ваших светлостей к нам марта в 21 день данную грамоту приняли мы, из которой уразумели, сколь сильно просите вы у нас освобождения некотораго архимандрита Исайи, прежде сего в Седмиградской земле с товарищем и с челядником взятаго и по сие время задержаннаго. И хотя он из найденных у него писем и доводов такими признаками отягчается, которые делают его подозрительным во вредной пересылке, и сего ради нам достаточныя были бы причины не только его долее задержать, но и достаточное ему учинить наказание: однако же, когда светлости ваши о отпущении его нас прилежно просить изволили, мы же во всяком случае свидетельствовать хотим, сколь склонны мы к вашим желаниям, хотели мы и в сем случае цесарской нашей милости более дать место, нежели праведному отмщению. Ради сего мы [С. 311] преждереченнаго архимандрита в прежнюю вольность поставили и его, снабженнаго дорожным денежным подаянием и проезжей грамотой, к польским границам отвезти повелели, совершенно уповая, что светлости ваши то ему накрепко и внятно указать изволите, чтоб он впредь в подобныя, или бы в иныя какия запрещенныя пересылки не мешался».

Но еще прежде, чем в Москве стало известно об освобождении архимандрита Исайи, в Москву прибыл цесарский посол Иоганн Курц, которого не преминули допросить относительно задержанного архимандрита. Посол заявил: «Ведомо-де ему из Вены по писмам, присланным чрез почту, что архимандрит Исайя, который задержан был в Вене, по грамоте царскаго величества свобожен из заключения, и гонец, который с их царского величества грамотою к цесарскому величеству послан, едет с ним, архимандритом, назад и от его цесарскаго величества отпущен, и то-де его цесарское величество учинил для древней братцкой дружбы и любви, по желанию царскаго величества, что того задержаннаго архимандрита велел освободить. И посланному говорено: за то освобождение архамандрита Исайи они, околничей и думной дьяк с товарищи, благодарствуют. Только тот архимандрит задержан был напрасно, и взял его в цесарских войсках генерал Гейзлер невиннаго, потому что он от великих государей послан был ко Вселенским святейшим патриархом с их, великих государей, грамотами, а те грамоты писаны о милостыне, а не о ином чем, и у грамот была печать их царскаго величества государственная большая, и те грамоты тот Гейзлер у него отнял и послал ко двору цесарскаго величества, а кроме [С. 312] грамот, пожитков никаких у того архимандрита не взято, и тем учинено стороне великих государей, их царскаго величества непочитание». И посланный говорил: «Цесарское-де величество того задержания архимандричья не ведал, потому что генерал Гейзлер засадил того архимандрита, цесарскому величеству донесть и побить челом было некому, для того он в задержании и был. А когда-де от великих государей, их царскаго величества, к его цесарскому величеству с их, царскаго величества, грамотою прислан был гонец о свободе того архимандрита, и цесарское-де величество того архимандрита велел свободить вскоре, и тому-де задержанию цесарь был не рад. А что так тот Гейзлер дерзновенно учинил, что грамоты царского величества распечатывал, а ему-де было Гейзлеру распечатывать не довелось, и впредь о том в стороне цесарского величества будет опасительное осмотрение. А как будучи в Вене Аникий Локудий сказал ему, посланному, о взятии и задержании того архимандрита, пред выездом его только за один день, а он-де уже был от цесарскаго величества отпущен, и явиться его цесарскому величеству с таким ходатайством об освобождении того архимандрита не смел, а донес о том заступительно до цесарского канцлера Киниксека, и потому-де его донесению чрез того канцлера и цесарскому величеству ведомо о том учинилось. А грамоты-де царскаго величества ему назад отданы ль, того к нему из Вены не писано»*.

______________________

* Памятники дипломатических сношений. Т. VII. С. 878-880.

______________________

Таким образом, в то время, когда цесарский посол утверждал в Москве, что цесарь о задержании архимандрита «не ведал», что он «тому [С. 313] задержанию архимандрита был не рад», что вина в этом падает исключительно на генерала Гейзлера, которому распечатывать царских грамот «не довелось», цесарская грамота говорила наоборот, что найденные у Исайи письма изобличают его «во вредной пересылке», что были вполне достаточные причины не только его арестовать, «но и достаточное ему учинить наказание», от которого цесарь теперь освобождает архимандрита и даже возвращает ему полную свободу единственно только ради усиленного ходатайства за него великих государей, ради дружбы и расположения к ним.

Освобожденный из венской тюрьмы архимандрит Исайя прибыл снова в Москву и здесь 15 ноября 1691 года дал следующее показание в Посольском приказе: «Меня послали, — говорил он, — по обычаю нашему афонскому, из монастыря Павловскаго с благословенною грамотою в Бухарест к господарю Щербану, ради милостыни и мирнаго пропуска чрез его владения в Россию. Но Щербан задержал меня с спутниками на 10 дней и потом, призвав к себе, говорил: как бы ему послать чрез них к великим государям грамоты его и патриаршую о помощи всему христианству и о избавлении святой Восточной Церкви? Мы же, видя свое неискуство, просили его, чтобы не принуждал нас на такое высокое дело, котораго поднять не можем. Но господин Щербан и святейший патриарх Дионисий, то прося, то запрещая нас, заставили, наконец, принять нас такое послушание, ибо мы не могли ослушаться святеишаго патриарха и, нехотя взяв грамоты и подарки, отправились в путь и благополучно достигли Москвы. На четвертый день велели нам быть у руки государской и пожаловали нас [С. 314] государи своею милостию, но назад скоро не отпустили, и мы прожили в Москве с сентября до февраля месяца. Тогда лишь отпустили нас с царскими грамотами к патриарху Вселенскому и государю Щербану. Мирно проехали мы чрез все области польския и венгерския до рубежнаго города Браилова, и там нас немцы поймали по оклеветанию некоего мултянина, Балачана Константина, который есть зять бывшаго великаго государя Щербана и знал о всем деле дяди своего и святейших патриархов, какой ради вины послали меня в Москву к великим государям. Одержимый завистию бесовскою, был он гонитель на веру православную и на святую Восточную Апостольскую Церковь и доброму делу завистник и, как второй Иуда, предал нас оклеветанием своим немцам, а немцы, поймав нас в том городе, ввергнули в заключение порознь. Что было пожитков моих милостынею и жалованьем царским, то все взяли и государския грамоты отобрали. На другой день взяли меня одного из того города в другой город Сибин, который отстоит от Браилова на три дня пути, а старцев моих и послушников оставили в заключении в Браилове. Меня поставили пред генералом Ветеранием и предо мною, распечатав все царския грамоты, перетолковали их на свой язык. Но там никакого зла не обрели ни на веру их, ни на государство, и послали их цесарю, а меня в тюрьму заключили и стражу крепкую приставили, так что днем и ночью стояли надо мною с голым ружьем».

«Того генерала Ветерания, по цесарскому указу, вскоре на службу послали, а на место его прислали иного, который в таком горьком заключении держал [С. 315] меня год и четыре месяца. Ниоткуда не имел я ни помощи, ни заступления. После сего возстали на нас иные клеветники в Вене, городе самого цесаря, некоторые ксендзы с тем же Балачаном, и пред цесарем много зла на нас возводили и много оболгали: будто бы нас послали государь Щербан и четверо престольные патриархи, сербский архиепископ со всеми сербами, булгарский и прочие булгарской страны, к великим государям, чтобы они всеми силами возстали и, соединившись со всем вышереченным Православием, турка прогнавши, с цесарем бились бы. По их оклеветанию много раз нас искушали и всякими муками грозили, чтобы мы по их хотению сказали, но мы не могли ничего сказать, кроме того, что было писано. И так те клеветники постоянно на нас наговаривали и цесарь послал нас взять в Вену, и по пути много нам зла делали и поругания. И когда привели, еще строжайшую приставили стражу и горьким мукам и томлениям предали, чтобы мы по их хотению сказали, что великие государи со всем Православием против цесаря зло мыслят. Но я, никакого зла не ведая, что иное мог сказать, кроме реченнаго выше, что великие государи на цесаря никакого зла не мыслят, кроме неприятеля Креста Божия, турченина и татарина, как явно в грамоте. Но они, тому веры не давши, держали меня целый год в заключении, и одержимые завистию, хотя никакой вины на нас не обрели, никакой, однако, милости к нам не показали, доколе Бог не внушил государям промыслить о нас, своих богомольцах, и прислали о нас царскую грамоту до цесарской светлости, и они, срамом и стыдом одержимые, зная мою невинность, по указу римскаго государя, нас отпустили, и мы за такое благодеяние [С. 316] должны вечно Бога молить за здравие государей. А пожитков-де его и что послано было их царскаго величества жалованье и святейшаго патриарха милостыни в монастырь, ничего ему не отдали, да и жалованную их великих государей грамоту, по которой им велено было приезжать в Москву для милостыни, немцы тоже отняли, а отпустили его только с душою и телом, и приехал он Москву снова бить государям о милостыне и о жалованной грамоте».

Далее архимандрит показывал: «Когда он был задержан в Вене, то в цесарской канцелярии переводчик Адам Стилля говорил ему тайно, что хотя великие государи войска свои на Крым и посылали, однако боев с татарами великих не было, и разглашено у цесаря, будто с татарами у великих государей тайно учинен мир, о чем он слышал и от иных людей в Вене. А иезуиты, которые из Москвы выгнаны, многия непристойныя и поносныя речи про Московское государство разгласили и про мир, что будто он у великих государей с Крымом учинен. Те же иезуиты сказывали, что и впредь будто бы цесарю никакой помощи от московских войск не будет. А на Москве жить те иезуиты у цесаря домогались для того, чтобы им учением своим прельщать православных христиан русских к римской своей вере, а его, архимандрита, в тюрьме держали и мучили по наговору тех же иезуитов, которые за безчинство высланы из Московскаго государства».

«Да в Вене же некоторый боголюбивый и великим государям добро-хотящий православныя веры священник, родом сербянин, упросил у цесарских думных людей к нему, архимандриту, вольный приход для посещения в печали его. И в [С. 317] разговоре между иных речей он жаловался на езуитов, что они враги и великие ненавистники людям православной веры, и многия благочестивыя церкви во взятых у турка местах обратили в унию, а иныя превратили в свои костелы, и его хотели отравить зелием, и клали ту отраву во святой Патир для того, что тот священник жаловался о святых церквах безпрестанно цесарю и ближним людям, чтобы в унию их не обращали и костелов не делали, ибо немцы без страха Божия и немилостиво раззоряют монастыри и жгут, а православных христиан неволею обращают в веру римскую. Да тот же священник бил челом, чтобы великие государи изволили о том насилии церквам Божиим писать к цесарскому величеству, донося тех стран православных христиан жалобу, дабы им впредь в вере православной утеснения не делали и от своих злоб престали».

«По освобождении его, архимандрита, из тюрмы, когда он готовился ехать в Москву, вышеупомянутый переводчик Стилля говорил, чтоб он возвестил великим государям и о том: если впредь какое-либо цесарское прошение будет, чтобы великие государи не изволили на те прошения полагаться, ибо цесарь ищет помощи от царскаго величества только ради своей пользы, чтобы тем турков устрашить и приневолить к миру, так как немцы желают всеми способами прекратить войну, но не могут еще желаемаго мира получить. А при заключении сего мира на сторону царскаго величества цесарские уполномоченные говорить и стоять не станут, и для того надобно, чтобы великие государи изволили к цесарю послать знатнаго человека с немногими людьми, вместо резидента, чтобы наблюдать за договорами и о всем, что тут делается и [С. 318] какия есть тут тайныя дела, чтобы он ведал и о всем доносил; и сам Стилля в этом с радостию и с верою государям послужил бы, — да и о венецианских тайнах тогда было бы явно. А каким образом у цесаря ведется война с турками, того он, архимандрит, не ведает, потому что все время был в тюрьме за крепким караулом».

Архимандрит Исайя с братиею, находясь в Москве, просился у государей в декабре 1691 года на богомолье в Сергиеву Лавру, в Саввин и Воскресенский монастыри, куда они и были отпущены. Затем Исайя подавал государям особую челобитную, в которой между прочим заявлял: «Ныне он паки прибег к ним, великим государем, не имея где главы приклонити и милости получити от кого, дабы их царское величество Святую Гору непожалованну не оставили, также и ево непомилованна и непризренна не покинули, и от того же раззорения (от немцев), живущи ему на Москве, питатися нечем. И чтоб великие государи пожаловали ево велели дать свою государскую жалованную грамоту вместо той, которую у него отняли, в монастырь их и ево своим государским жалованьем милостынею, потому что-де он для их государскаго имяни заключен был и ограблен и их царскою милостию освободился, чтоб ему, столько лет ходя, во Святую Гору прийти не праздну, и на искупление монастыря их от агарян и на утешение там труждающейся братии и молящих о их государском здравии и родителей их царских поминающих можно было с чемявитись».

Обращаясь с подобной челобитной к государям, архимандрит Исайя, конечно, вполне был уверен, что его просьба о награждении его самого и пославшего его монастыря новой нескудной царской [С. 319] милостыней будет исполнена, так как он потерпел двухлетнее тюремное заключение за государево дело и потому, казалось, простая справедливость требовала, чтобы государи щедро вознаградили его за все понесенные им убытки, труды и лишения. Но Исайя ошибся в своих расчетах. «1692 года февраля в 1 день, по указу великих государей, думной дьяк Емельян Игнатьевич Украинцов приказал тому архимандриту (Исайи) великих государей жалованье на приезде дать: денег десять рублей, собольми семнадцать рублей; двум человекам служкам по два рубли человеку, сукна по пяти аршин; да им же корму в дорогу на две недели по тому ж, по чему на Москве давано... А в их государеве жалованьи в монастырь на милостыню отказать для того, что прежде сего (т.е. в его первый приезд) ему то их государево жалованье в монастырь дано, а в грамоте цесарской того к великим государем не писано, что то посланное с ним в монастырь жалованье отнято; да и подводки ему с челядью дать по указу».

Понятно, почему так холодно отнеслось русское правительство к возвратившемуся из австрийских тюрем архимандриту Исайи: оно не поверило тому заявлению Исайи, что будто бы немцы пограбили у него все пожитки и отняли у него государскую милостыню (которой дано было ему на 300 руб.). Думный дьяк выговаривал цесарскому послу в Москве, что при аресте Исайи у него отняты были только государевы грамоты, «а кроме грамот, пожитков никаких у того архимандрита не взято». Конечно, думный дьяк имел вполне достаточные основания официально утверждать, что Исайя был не ограблен в собственном смысле австрийцами, а у него отняты были только одни царские грамоты. Да [С. 320] и указ государей по поводу челобитья Исайи о вознаграждении за убытки, понесенные им в Австрии, прямо говорит, что в цесарской грамоте государям вовсе ничего не говорится о том, чтобы пожитки у Исайи были отняты. Но главная причина, почему Исайя при своем возвращении в Москву встретил здесь более чем сдержанный прием, заключается в том, что он по поручению князя Василия Васильевича Голицына взялся хлопотать перед Вселенскими патриархами, чтобы царевна Софья могла носить царскую корону и вкупе с великими государями поминаться во всех правилах. Правда, архимандрит Исайя старался потом заверить, что он вовсе и не думал выполнить это возложенное на него поручение, но ему не поверили ввиду обличающего его письма к князю Голицыну. Ввиду этого само собою становится понятным, что правительство Петра не могло сочувственно и радушно отнестись к пособнику замыслов низвергнутой теперь царевны и князя Василия Васильевича Голицына.


Впервые опубликовано: Прибавления к изданию творений святых отцов в русском перевод. Ч. 44. М. 1889.

Николай Федорович Каптерев (1847-1917) церковный историк и общественный деятель, член-корреспондент Российской Академии Наук, профессор.


На главную

Произведения Н.Ф. Каптерева

Монастыри и храмы Северо-запада