| ||
|
Для обсуждения всякого вопроса, в особенности балтийского, мы не нуждаемся ни в каких других принципах, кроме искренней преданности Русскому Престолу. Было бы трудно объясняться на этом основании с такими партиями которые не хотят знать его. Совсем иное дело партия, которая альфой и омегой своего политического символа веры ставит верноподданство и с негодованием протестует против всякого сомнения в искренности изъявляемых ею чувствований преданности Русскому Престолу. Мы имеем с этой партией один и тот же критерий, которым взаимно можем пробовать наши мнения и стремления. Что касается до нас, то мы заранее соглашаемся не только со всем, что оказалось бы полезным в интересах Русского Престола, но и с тем, что может быть допущено без пред осуждения и вреда им. Мы часто слышим горячие заявления, что дворянство в трех балтийских губерниях чуждо сепаратизма. Охотно верим этому. Никогда не только не говорили, но и не думали мы, что большинство дворян этих губерний хочет теперь оторваться от России. Но само по себе обстоятельство это может и не находиться в связи с преданностью Русскому Престолу. Оно объясняется совершенно удовлетворительно другими причинами, и преданность Русскому Престолу может при этом быть и не быть. Принимая нежелание большинства балтийских дворян отказаться от подданства России за факт, мы имеем основание утверждать, что прежде факт этот был еще решительнее, нежелание это было бы еще сильнее; с другой стороны, имеем также основание полагать, что через несколько лет нежелание это станет слабее. Дело в том, что нежелание или желание в этом случае зависят не от чувствования, которым балтийские привилегированные сословия преисполнены к Русскому Престолу. Войти в состав Пруссии значило бы для балтийских рыцарей превратиться из маленьких самодержцев в простых смертных. Порядки, существующие ныне в наших балтийских губерниях, не могли бы и дня держаться под прусским владычеством. Публичная власть сразу упразднила бы стоящее на ее месте частное право. Правда, события последних лет дают возможность для присоединения наших балтийских провинций к великому германскому отечеству, найти формулу, более или менее успокоительную с точки зрения консервативных интересов привилегированного рыцарства. Формула эта есть Северогерманский союз, который до некоторой степени может терпеть на первое время разнообразие в гражданском положении входящих в состав его стран. К Северогерманскому союзу принадлежит и Мекленбург, где держатся еще порядки, не совсем соответствующие требованиям государственного права. Тем не менее разница между мекленбургскими и нынешними балтийскими порядками громадная, и переход на мекленбургское положение сопровождался бы для наших балтийских рыцарств чувством немалого ущерба; к тому же и мекленбургские порядки не могут держаться в Северогерманском союзе: не прошло и двух лет после того как создался этот союз, и уже мекленбургские порядки подверглись вопросу и близятся к радикальной реформе. Теперь взглянем на дело с другой стороны. Как ни медленно, как ни туго, но дело гражданственности все-таки подвигалось с течением времени и на этой заглохшей балтийской почве. Феодальные порядки мало-помалу уступали идеям нового времени, неизбежно вторгавшимся в умы. Самодержавная власть баронов должна была принять более мягкие формы и допустить вблизи себя присутствие стесняющих ее идей. Положение баронов стало теперь несколько менее выгодным, а стало быть, и привилегии, которыми условливаются выгоды их положения, уже не так ценны. Уступки эти произошли не вследствие государственных настояний России и не в пользу ей. Пришлось допустить сближение и солидарность между высшими привилегиями рыцарства и привилегиями городских сословий, также противными государственному праву, но более скромными или, лучше сказать, более ограниченными в сфере своего действия, не простиравшейся далее городской черты, за которой начиналось самовластие рыцарского суда и полиции. Неизбежное сближение между рыцарством и бюргерством, которые в былое время распадались на два враждебные лагеря, дало место национальной немецкой идее, которая стала входить все в большую силу и вынуждать соглашение и сделки противоположных интересов. В настоящее время идея эта приобрела значительное господство во многих более либеральных балтийских умах и уже возобладала над исключительностью сословных интересов. Привилегии сословные все более и более приобретают значения привилегий национальных или (относительно России) антинациональных. Нам памятны переговоры, которые велись во всеуслышание между балтийскими партиями. Презрение тамошних деятелей к разумению России так велико, что они нисколько не стеснялись в своих объяснениях посредством печати и не затруднялись цензурой. Это было в 1864 и 1865 годах. Дело происходило между "Рижскою газетой" и "Дерптским дневником". Первая находилась под редакцией г-на Эккардта, второй — под редакцией г-на Ширрена. Оба героя, ныне так прогремевшие своими именами, были тогда безымянными деятелями. Газета г-на Эккардта, находившаяся в заведовании гражданского губернатора (ныне ландрата) фон Эттингена, говорила в качестве органа бюргерства, а газета г-на Ширрена, под сенью Дерптского университета, представляла собой высшие интересы рыцарства. "Вы замарашки, — говорил "Дерптский дневник", обращаясь к бюргерству, — сами по себе вы бессильны; власть, значение, влияние находятся в руках рыцарства, а потому привилегиями его следует дорожить, ибо в них заключается будущность балтийского края. Только рыцарство благодаря своим влияниям и связям может повести к созданию немецкого государства под сенью русской державы: надобно только полноту рыцарских привилегий перенести на немецкую национальность края. Пока совершается этот процесс, рыцарство должно сохранить свое преобладающее положение и как бы закрывать собой от России тайну великого созидания". Балтийские памфлеты и корреспонденции последнего времени выражают с полной откровенностью то понятие о России, которое преподносится умам балтийских реформаторов. Россия есть-де не более как монгольская Орда, которая не имеет будущности. Она лишена всякой идеи, всякого внутреннего духа и управляется грубой силой, которой надобно только льстить, для того чтобы употреблять ее против нее же самой. Сами государственные люди России помогут-де как нельзя лучше исполнению замыслов, явно ей враждебных. Эти воззрения в настоящее время уже приобрели плоть и кровь. Они выработались в определенную программу, ясно выразились и, бесспорно, владеют значительной частью передовых умов Балтийского края. Молодое поколение воспитывается в этих идеях, которые составляют сущность всего, что теперь пишется и печатается балтийскими публицистами и на которых мирятся люди стародворянского закала, как г-н фон Бокк, с либеральными литератами, как г-н Эккардт. Мы далеки от мысли, что большинство балтийского рыцарства усвоило себе эту программу. Большинство есть всегда большинство: оно не вникает в свойства принципов и уловляется их обманным применением. Балтийский рыцарь еще чувствует громадную выгоду своего положения. Но дела идут, и очень быстро, с одной стороны, в смысле уравнения состояний внутри немецко-балтийского общества, а с другой — в смысле уменьшения тех выгод, которыми пользуются балтийские уроженцы вследствие отчужденности своего края от России. Немецко-балтийское общество расширяется с каждым днем, захватывая в свою среду туземные, не немецкие населения. Этому способствует распространяющееся в массах образование, которое своим органом имеет исключительно немецкий язык. Рыцари сами, побуждаемые материальными выгодами, отказались в последнее время от запрета, который лежал на рыцарских имениях. Всякий бюргер может стать теперь владельцем всякого рыцарского имения. Для учившегося и, стало быть, онемеченного латыша или эстонца раскрывается привилегированный круг немецкой национальности, и он становится своим братом. Рыцарство, мы видим, находит себя вынужденным кокетничать даже с эстонскими эстами и пускает в ход сочиненную в Германии и обнародованную г-ном фон Бокком программу об установлении солидарности между господствующим немецким элементом и туземными племенами для борьбы против общего врага — русского народа. Наконец должна наступить минута, когда в крае водворится новый суд, и как бы рыцарство ни старалось испортить его и приспособить к своим надобностям, все-таки судебная реформа должна могущественно способствовать водворению гражданственности и уравнению состояний перед законом. Итак, верно то, что рыцарское положение с течением времени чувствуется все менее и менее выгодным в своем отличии от других гражданских состояний. Горы и пропасти балтийского общества будут во всяком случае неизбежно сглаживаться и принимать вид d'un paysage legerement accidente (слегка волнистого пейзажа (фр.)). Это с одной стороны. То же самое должно неизбежно произойти и в другом отношении. Россия, как она ни глупа, не все же будет оставаться таковою. Либо она при том ходе, какой принимают дела в мире, развалится в своем составе и исчезнет как великая держава, либо она станет умнее. Великие реформы, которые в ней совершаются, должны же принести свой плод. Россия нынешняя и Россия за двадцать лет перед сим — какая громадная разница! Если до сих пор отчужденное от русского народа положение было выгодно для обитателей окраин России, то с течением времени оно должно стать настолько же невыгодным. Балтийский рыцарь прежнего времени, возносясь своими привилегиями над "древними российскими подданными", пользовался всеми удобствами и выгодами русского гражданства; он был везде принят как свой, и никому не приходило в голову видеть в нем человека чужого. Балтийским уроженцам даже предпочтительно перед всеми другими был открыт доступ ко всем степеням власти, ко всем государственным положениям. Они с честью и не без выгоды для себя занимали всякого рода государственные должности — и военные, и гражданские; они представляли при главных европейских дворах национальные интересы России. Дело в том, что они составляли изолированную корпорацию, они были отдельным правительственным сословием, и так все понимали их; но никто не считал их отдельной нацией, да и немецкая национальность в былое время была более идеей, нежели политическим термином. Положение балтийских уроженцев неизбежно изменится с перенесением сословных привилегий на национальную почву. Как скоро в России утвердится убеждение (о чем так ревностно хлопочут теперь передовые деятели балтийской политики), что эти провинции суть край немецкий, что центром его тяготения есть чужая нация, то невозможно ожидать, чтобы уроженцы балтийского края могли пользоваться в России прежним доверием. Отчуждение с одной стороны отзовется отчуждением с другой. Балтийские уроженцы вместо выгод почувствуют большое стеснение в своих отношениях к России. Если бы наконец установилась та норма отношений балтийского края к Империи, какой домогаются балтийские деятели, то положение его уроженцев в России стало бы несравненно хуже, чем положение иностранцев. Иностранец пользуется гостеприимством и не претендует на хозяйские права. Пришельцы из чужих стран, натурализуясь, отказываются от своего прежнего отечества. Совсем иное положение людей, которые, принадлежа государству, хотят оставаться чуждыми ему и примыкать к национальности другого государства. Теперь спрашивается: при таком положении дел, к которому стремительно ведет нас агитация, происходящая теперь в балтийском крае, будет ли его привилегированным жителям выгодно и приятно оставаться под Русской державой? Пора, однако, бросить этот мизерный вопрос о выгодах. Нам говорят не о сословных выгодах, а о высшем и священном долге, соединяющем подданных с Верховной властью. Вот почва, на которую мы должны стать, и вот точка зрения, с которой должны мы обсудить данное положение. Мы уверены, что лучшие люди между балтийскими рыцарями нелицемерно взывают к этой идее и что они справедливо гордятся своею верностью Престолу, под сенью которого судил им Бог жить. Мы уверены, что не одни только изменчивые выгоды привязывали их до сих пор к России, но и непоколебимая преданность Престолу, передаваемая из рода в род. Какое же первое и последнее вдохновение этой преданности? Она говорит недвусмысленно, что обособление Балтийского края на основании чужой национальности ведет прямо, и притом быстро, к ослаблению, порче и, наконец, к разрыву уз, соединяющих этот край с Русским Престолом. Германизация Балтийского края делает несомненные успехи, и рыцарство помогает этому результату всей силой своего привилегированного положения. Это факт, который отрицать невозможно. Некогда балтийское рыцарство не допускало и мысли о германизации латышей и эстов. Теперь это ставят в упрек ему, и нынешние балтийские рыцари призываются к уплате фальшивого векселя, писанного на их предков, в ущерб долгу действительному и священному для них, по собственному их показанию. Германизация края поставлена главной задачей для привилегированных балтийских сословий. Реформы, которые ожидаются и которые стали неизбежны, должны окончательно и решительно запечатлеть это дело. Балтийский край должен стать в полной мере Германией, и сословные привилегии, на которых основалась его особенность в связи с Россией, должны стать силой его государственного обособления. Мы говорим о реформах ожидаемых, о положении дел, которое близится; но и настоящее положение дел уже таково, что германизация края является неизбежностью. Ловкие люди, маскируя свои замыслы, говорят, что германизация края хотя и ведет к отчуждению его от России, но не от Русского Престола, и что можно оставаться честным верноподданным, развивая провинциальные интересы края в смысле его национального обособления. Ловкие люди могут говорить это, но люди честные при малейшем внимании не могут не усмотреть грубой бесчестности этого обмана. Можно ли отделять интересы Русского государства от интересов Русского Престола? Ослабление Русского государства не есть ли прежде всего и более всего ослабление Русского Престола? Если положение дел в Балтийском крае удержится еще несколько времени так, как оно теперь обозначилось, то какие последствия предвидятся в ближайшем будущем? Мы допускаем все; мы допускаем даже и то, что нынешнее поколение балтийских рыцарей, при каких бы то ни было обстоятельствах, завещает своим детям чувство непоколебимой преданности Русскому Престолу и что они сохранят это чувство во всей силе, несмотря на презрение к России, что они сумеют согласить это чувство непоколебимой преданности Престолу с убеждением, что Русское государство есть случайность, лишенная будущности. Но что сможет эта горсть верноподданных со своей платонической преданностью Русскому Престолу против возрастающей громады жителей края, усыновляемых Германии? Пусть немецкое управление сделает свое, и германская национальность крепко и прочно утвердится в сердцах жителей края и возымеет над ними силу, возвышаемую чувством глубокого и — увы! — справедливого презрения к национальности того государства, которое само способствовало этому результату; что последует? Дружину верных увлечет общий поток, которому отдельные люди не в состоянии противиться. Не будем сомневаться в их преданности даже до конца, но несомненно и то, что край их будет потерян для России. Кто может здравомысленно ожидать, чтобы страна с господствующей и торжествующей германской национальностью осталась в мирном подчинении Русскому Престолу именно в ту пору, когда германская национальность становится политическим могуществом, каким прежде никогда не бывала. Но этого мало: немецкий элемент в России не ограничивается балтийскими провинциями; он разбросан в ней повсюду большими или меньшими группами. Этот столь доброкачественный элемент в нашем национальном составе, не знавший доселе иного патриотизма, кроме русского, — может ли он остаться столь же доброкачественным ввиду немецкого государства, зачинающегося в недрах России? Не будут ли эти люди непреодолимо затребованы на служение делу узаконенной ненависти к русскому народу и привилегированной вражды к Русскому государству? Не будет ли всякому темному делу предлогом и оправданием узаконенная возможность именоваться подданным русского Царя и отрицаться от Русского государства? Наконец, принцип национального обособления, признанный в Балтийском крае, неизбежно потребует своего признания повсюду в России. Все антинациональные партии солидарны между собой и заодно действуют против государства, питающего их в своих недрах. Торжество одной есть торжество для всех... Люди, неложно свидетельствующие о своей непоколебимой преданности Русскому Престолу, не могут оставаться только при словесных заявлениях своего чувства. Самое это чувство должно побуждать их к энергическому противодействию тому направлению, которое приняли дела в Балтийском крае. Балтийским уроженцам гораздо более, чем нам, следует желать устранения тех неправильных отношений, в которых край их находится к России и которые прежде могли быть терпимы без явного вреда государству, а теперь никак не могут быть совместимы с верностью Русскому Престолу. Злонамеренная интрига, которая работает в Балтийском крае, не есть случайное явление, но вытекает существенно из самого положения края посреди нынешних обстоятельств, как в нем самом, так и вокруг него. Что прежде было только в отдаленной возможности и могло не заботить не слишком проницательных государственных людей, то теперь стало действительностью, которую не могут не признать даже самые недальновидные умы. Балтийскому рыцарству предстоит согласить нынешнее положение края с настоятельными требованиями государственной пользы, то есть с долгом верности Русскому Престолу. Честным людям в Балтийском крае не остается ничего иного, как с полным убеждением и во всей силе усвоить себе смысл той программы, которую слышали они из уст своего Государя. Этого требует долг их, но этого, к счастью, точно так же требуют и их собственные, разумно понятые интересы, как нравственные, так и материальные. Путь, который предначертан для них государственным долгом, отнюдь не усеян терниями и не потребует тяжких пожертвований и лишений. Призыв быть членами единой русской семьи не обязывает их ни к какому насилию над собой. Их вера, их обычаи, даже их предрассудки, их хорошее и дурное — все может остаться при них. Никто не требует, чтобы они переродились и перестали походить на себя. Государственное требование, которому они призываются способствовать, нестеснительно, просто и ясно. Край, в котором они живут, есть часть Русского государства, и правительство, которому он подчинен, не может иметь иного характера, кроме русского. Требуется только, чтобы все правительственное, то есть все общеобязательное, имело своим органом русский язык. Нет надобности лишать край тех провинциальных особенностей, которые не вредят государству и не препятствуют его собственному благосостоянию. Нет худого, если в том или другом отношении та или другая реформа выразится несколько своеобразно, приспособляясь к безвредным провинциальным особенностям края; но в нем не может господствовать национальность, чуждая Русскому государству, — это совершенно ясно. Такое требование не означает гонения на немецкую культуру или на немецкий язык: им полная свобода, но свобода не значит власть. Отнюдь не требуется, чтобы немецкий язык замолк в местной жизни. Но, без сомнения, необходимо для установления правильных отношений, чтобы во всех сословных учреждениях немецкий язык отнюдь не был исключительным органом и чтобы язык государства пользовался повсюду гражданской полноправностью и нигде не являлся презренным и гонимым пришельцем. Многое может быть допущено в видах удобства, но ничего — в смысле признания чуждой Русскому государству национальности. Что теряют честные люди в Балтийском крае при такой постановке вопроса? Этим разрывается в клочки программа злоумышленной партии, прекращается напряженность в отношениях России к ее балтийским провинциям, и будущность их освобождается от всякого сомнения. Что касается феодальных порядков, то они отжили свое время, и упразднения их требует не только русское государство, но и та немецкая культура, на которую так любят ссылаться в Балтийском крае. Зато Россия более, чем какая-либо другая страна, может вознаградить за частные ущербы, неизбежные при всяких реформах. Единение с великой страной, исполненной непочатых сил и нетронутых богатств, не может не быть благодетельно для всех интересов в приморских провинциях. Как для промышленной предприимчивости, так и для благородного честолюбия их жителей открывается в возрождающейся России поприще, какого не найдут они нигде. Где более будущности, где более деятельности для всякого рода сил, как не в России? Часто слышится такое рассуждение: мы-де охотно готовы служить России, но мы не можем стать русскими, потому что не можем изменить своей природе. Одно-де дело Русское государство, другое дело — русский народ. Говоря откровенно, продолжают эти господа, мы не можем войти в состав русского народа уже по одному тому, что это значило бы спуститься с высшей степени культуры на низшую. Это либо грубый софизм, повторяемый с чужого голоса, либо недоразумение, которое легко устраняется. Речь идет не о том, чтобы немецкий народ превратить в русский или русский — в немецкий. Спор относительно преимуществ той или другой народности может быть делом досужих мыслителей, но он не относится к сфере политических вопросов. В настоящем случае речь идет не о судьбе народов, а о долге отдельных людей в отношении к государству, которому они принадлежат. Государство не может требовать, чтобы все его подданные исповедовали одну веру, оно также не может требовать, чтобы все его подданные были философами одной школы и имели одинаковые мнения о достоинствах культуры. Быть честными русскими гражданами и не иметь иного патриотизма, кроме русского, — вот весь ваш долг перед русской национальностью. Если вы по своей культуре стоите выше, чем все остальные ваши сограждане, — тем лучше. Будьте русскими по-своему, будьте ими на ваш собственный образец, сохраняя в неприкосновенности то, что вы считаете за лучшее. Просвещайте и облагораживайте других своим примером. Усвойте нашему народу в своем лице те лучшие качества, которыми вы гордитесь. Вот еще новая миссия в вашем единении с Россией. Вы гордитесь превосходством германской культуры, которую считаете своей, но достоинство всякой культуры измеряется ее общечеловеческим значением. Превосходство германской культуры в том только и может заключаться, что она обратилась в общее достояние и что ей могут быть причастны люди всякого племени. Плодами культуры, достигшей высшего развития в одном народе, пользуются все другие. Недавно было время, что в Германии господствовала французская культура и французский язык вместе с французскими нравами был признаком высшего общества, как теперь в России. Фридрих Великий, положивший начало могуществу Пруссии и нынешнему объединению Германии, предпочитал французский язык немецкому, который казался ему грубым и варварским. Нет надобности быть немцем и носить немецкое имя для того, чтобы отдавать справедливость германской культуре в том, что она имеет уважительного и общечеловеческого. Предоставим же свободе, что ей довлеет, и отделим от нее обязательные требования государства. Будьте чем хотите и живите как знаете, но край, в котором вы живете, не может быть ничем иным, как органической частью Русского государства, и никакой язык, кроме русского, не должен иметь там общеобязательной силы. Край этот никогда не принадлежал Германии, и жители его никогда не имели ее своим отечеством. В продолжение 160 лет лифляндцы и эстляндцы и около столетия курляндцы имеют своим отечеством Россию. С нею связывает их память их предков, которые служили ей, участвовали в делах ее народа как в своих собственных и бились во всех ее битвах. Имена, которыми балтийские провинции по справедливости гордятся, принадлежат русскому народу и вошли в его историю. Кто их вычеркнет из нее? Отрекаться от русской национальности балтийские уроженцы не могут, не бесславя своих предков, не отнимая всей доблести у их заслуг, всей чести у их имен. Не признавать за собой звания русских значило бы со стороны балтийских уроженцев объявить, что их предки служили России и умирали за нее не как сыны ее, а как наемники, приявшие мзду свою... Впервые опубликовано: Московские ведомости. № 147. 1869. 5 июля.
Катков Михаил Никифорович (1818-1887) — русский публицист, издатель, литературный критик. | ||
|