| ||
|
Завтра, 27 ноября по нашему стилю, исполнится сто лет со дня рождения одного из знаменитейших государственных людей той эпохи царствования Императора Николая I, когда правительство состояло из людей сведущих и способных, высоко державших достоинство власти. Человек, о котором мы говорим, принадлежит к числу министров, имевших громадное влияние и на временное благосостояние, и на дальнейшие судьбы России. Он успел удачно побороть найденные им затруднения и, пробыв министром 21 год, сошел со сцены прежде, нежели с неодолимою силой явились новые, отчасти, если сказать всю правду, им самим подготовленные. Читатели понимают, что этот человек есть граф Канкрин. Сын известного немецкого специального писателя по горной части, перешедшего на службу России, он последовал за своим отцом, предварительно получив полное гимназическое и университетское образование в Германии. Главным предметом его университетских занятий были политические науки, но он вынес из школы уменье интересоваться, когда нужно, и другими областями знания, а в ранней молодости, при разнообразии своих дарований, он увлекся и беллетристикой, — писал даже романы, и притом тенденциозные. Известная публике переписка его показывает, как разнообразны были его умственные интересы и как естественны и просты были его отношения к замечательнейшим людям его времени, например к Александру Гумбольдту, коего поездка на Урал и Алтай была устроена преимущественно им. Из этой же переписки видно, что многие газетные статьи о русских финансах вышли из-под его пера. Еще лучше характеризует его более серьезная литературная деятельность. Он имел привычку настолько вникать в занимавшие его специальные дела, что его работа всегда возвышалась над их подробностями и принимала научный, то есть всеобщий характер. Ум его был деловой, обращенный на частности, крепко державшийся опытных данных, не слишком далеко увлекавшийся теориями, но всегда искавший общих законов и потому не терявшийся в безбрежном океане случайностей. Будучи, например, провиантмейстером и потом интендантом Западной армии в Отечественную войну, несмотря на массу текущих дел или, лучше сказать, именно потому, что надобно было осилить эту массу, он выработал уважаемое сочинение о военном хозяйстве в мирное и военное время и о их взаимном отношении к операциям, вышедшее вскоре за тем на немецком языке под заглавием "Ueber die Militar-oconomie im Frieden und im Kriege und uber ihr Wechselverhaltniss zu den Operationen" и послужившее одним из оснований его репутации. На его долю, конечно не случайно, досталось редкое счастье. Дважды он был призываем к самым трудным делам государственного управления, и притом в такое время, когда они были в полном расстройстве, и оба раза ему удавалось привести порученную ему часть в порядок блистательный. Мы уже упомянули об интендантстве. Вслед за этим делом, после краткого отдыха, коим он воспользовался, дабы написать сочинение "Богатство мipa, народное богатство и государственное хозяйство", на него было возложено в 1823 году управление министерством финансов, с коим было связано и управление горной частью. Теперь еще слишком преждевременно было бы произносить решительное суждение о всех сторонах той обширной деятельности, которая вместе с тем пред ним открылась. Едва ли был в России министр, чье управление оставило бы по себе более глубокий след не только в государственных делах, но и в устройстве общественном. Но пред иными влияниями этого управления приходится еще остановиться в безмолвии. Неоспорим факт громадного перемещения богатства из рук дворянства в руки купечества, происшедший в нынешнем столетии не без подрыва для землевладения как силы политической и сельского хозяйства как силы экономической. Нетрудно уже теперь усмотреть и ту долю участия, которую имело в этом обширном перевороте направление финансовой политики графа Канкрина. При глубине своего образования, при своей вере в логику вещей он не мог не видеть, что крепостное состояние есть главная помеха для успехов России и что без его отмены она не двинется вперед. С другой стороны, он, по-видимому, отчаивался в осуществимости этого неустранимого требования. В одном из писем к Гумбольдту в Екатеринбург он одобрял намерение знаменитого путешественника не тратить много времени на изучение быта заводских населений не потому, писал он, чтоб это было особенно трудно для иностранца, а ввиду жалкого положения человеческих дел. "Масса, — говорил он, — всегда подчиняется силе, хитрости или деньгам; поэтому громкие жалобы не ведут ни к чему; надобно действовать в тиши, сколько можно, чтоб улучшать положение людей". Весьма быть может, что при менее мрачном взгляде на будущее огромной массы русского народа граф Канкрин не стал бы столь усиленно развивать крупную промышленность, действующую наемным трудом, чего нельзя было делать иначе, как на счет не только земледелия, но и мелких ремесл, против которых он прямо высказывался. Быть может, при других политических видах он не был бы таким противником частного кредита, который он систематически стеснял с целью монополизировать кредитное дело в руках казны и пользоваться им почти исключительно в интересе государственного казначейства, а если б этого не было, то ему не привелось бы открыть для своих преемников тот легкий источник покрытия дефицита чрез ежегодные займы в кредитных установлениях, которым Россия пробавлялась потом вплоть до Крымской войны и которым была водворена у нас столь трудно искоренимая привычка нарушать бюджет сверхсметными расходами. Но история человечества движется не всегда прямыми путями, и кто возьмет на себя сказать, что было действительно нужно России для совершения судеб ее? Вспоминая ныне об именитейшем из министров финансов России, мы не должны останавливаться на том, что неясно. Наша обязанность указать очевидное, а тут очевидны великие заслуги. Иностранец по происхождению, связанный с Россией только службой своего отца и некоторое время не решавшийся последовать за ним, граф Канкрин, с тех пор как вступил в русскую службу, вполне усвоил себе Россию как новое отечество, весь предался ее интересам и желал всячески содействовать ее благосостоянию. Осчастливленный Монаршим доверием, он пользовался им для пользы дела, ему вверенного. Должность министра финансов, во всех странах тягостную по множеству неизбежных столкновений, он исправлял с таким успехом, что оставил все то, что собственно называется финансами, в самом блистательном виде, не доводя ни одного важного налога до напряженного состояния и обеспечив обильный запас ресурсов на случай потребностей будущего. Он принял финансы, расстроенные последствиями не только Отечественной войны, но и тех попыток, которые делались потом ощупью, чтобы выйти из затруднений. Он внес в финансовое управление светлую ясность взгляда и твердую волю характера сильного, ума убежденного. Он всюду искал способных людей, сам приготовлял их и давал им ход. Он не любил мишурного блеска и смотрел верно на потребности России по части технического образования, о чем свидетельствует устройство, данное им Горному и Технологическому институтам. Высоко чтя науку, чего и не могло не быть в таком человеке, и всегда пользуясь ее светом, он понимал, однако же, что России чрезвычайно нужны люди средней руки, коим поручается практическое исполнение всякого дела и которые должны быть практиками, а не доктринерами или резонерами. По делам управления он не плодил переписки и заботился об уменьшении числа новых узаконений и распоряжений, нередко сбивающих с толку не только публику, но и чиновников. Его ум был занят крупными мерами, и между ними он всегда выбирал наиболее важные и нужные. Если главное достоинство министра финансов должно состоять в том, чтобы не впадать в искушения des expedients [крайние средства (фр.)], не работать со дня на день, увертываясь от трудностей, а идти прямо им навстречу шагом столь же мерным, сколько и решительным, не пугаясь сильных средств, хотя и стараясь улучать для них наиболее удобную минуту и в то же время внимательно пользуясь самыми мелкими средствами, вообще не пренебрегая ничем сподручным, ведущим к цели, то финансовую деятельность графа Канкрина можно считать образцового. Великие заслуги его всеми признаются; о них свидетельствует то благоустройство, до которого он довел финансы России и которого в продолжение последних ста лет они только при нем достигали (а в прежние времена может ли быть серьезная речь о финансах России?); но теперь мало воздавать ему хвалу общими выражениями. Мы уже стоим на таком отдалении от его деятельности — на отдалении, равняющемся средней человеческой жизни, — что можем ясно усмотреть и должны указать главную причину его успехов. Русские финансы исправлены графом Канкриным и общее благосостояние возвышено главнейшим образом благодаря тому, что он сосредоточил свои усилия на самой очевидной и самой неоспоримой потребности. На многое он имел свои взгляды и проводил их, сколько позволяли обстоятельства, но славу стяжал он и незабвенную пользу принес он тем, что было вне вопроса, в чем соглашались все разумные люди, для чего не требовалось никакой изобретательности. Мы этим не умаляем заслуг его, ибо надобно быть человеком недюжинным, чтобы понимать величие простых задач и высоко ценить простые средства. Граф Канкрин видел, что при дороговизне и колебании цен невозможно исправлять государственные финансы; он видел также, что при этих условиях невозможны и успехи народного благосостояния; он видел вместе с другими, что эти явления происходят от бумажных денег. Но он это не только видел, а сообразно с этим действовал. Выпуски ассигнаций были прекращены, но, с другой стороны, было оставлено намерение искусственно поднимать цену ассигнаций относительно целкового рубля. Ясность взгляда состояла, собственно, в понимании того, что желаемое восстановление денежной системы должно было заключаться лишь в упрочении денежной единицы. Положение дел было, при всем сходстве, труднее теперешнего вследствие того, что ходячею монетой тогда считалась собственно медь, а ассигнационный рубль был обязательною единицей только в счетах с казною и в тех частных сделках, которые по доброй воле сторон заключались на ассигнации. Можно сказать, что в торговле, особенно мелкой, вовсе не было монетной единицы, и русское народное хозяйство совсем перестало пользоваться древним изобретением употреблять драгоценные металлы как мерило ценностей и орудие для их обмена. Оно жалко прозябало, пока правительство не восстановило элементарных условий экономической жизни цивилизованных обществ. Граф Канкрин получил дозволение вести задуманное дело твердою рукой к предположенной, ясно понятой цели. Неуклонною последовательностью было достигнуто, что ходячие деньги начали дорожать; предметы обмена вследствие того подешевели; вместе с тем убавились доходы по счету на деньги, и это временное стеснение положило конец входившей в моду расточительности; такой же благотворный кризис произошел и в распоряжении казенными деньгами; водворившаяся в финансах бережливость дала возможность безбоязненно признать неизменным отношение между ассигнациями, серебряным рублем и ходячею медью, и наконец было объявлено, что уже не медная монета, а серебряный рубль есть узаконенная монетная единица. Графу Канкрину принадлежит честь исполнения всех этих мер, — честь великая, потому что ими были не только устранены финансовые последствия Отечественной войны, но и исправлена грубая ошибка, вредившая русским финансам и русскому народному хозяйству в продолжение двух столетий, так как она началась в царствование Алексея Михайловича, а начиная с выпуска ассигнаций при Екатерине II стала принимать еще более опасные размеры. Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1874. 27 ноября. № 297.
Михаил Никифорович Катков (1818-1887) — русский публицист, философ, литературный критик, издатель журнала "Русский вестник", редактор-издатель газеты "Московские ведомости".
| ||
|