| ||
|
Никогда следственное дело не имело такого значения, как происходящее теперь у нас по поводу злоумышленного покушения 4 апреля. Это не просто следственное дело, — это, скажем с полным убеждением, вопрос о судьбах России. Событие 4 апреля болезненно отозвалось в целом народе, и это болезненное чувство остается в основе всех ликований, вызванных чудесным избавлением России от угрожавшего ей бедствия. Страшная опасность, от которой мы избавлены, не была простою случайностью; столь дорогой для народа жизни угрожал не какой-либо из тех случаев, от которых не может считать себя обеспеченным никто из живущих людей; это не камень, упавший с высоты, не подломившийся экипаж, не дикий зверь; это не просто факт, это — намерение, и намерение, как все свидетельствует, возникшее не в одном человеке из каких-либо чисто личных побуждений. Это есть злодейство, порожденное известною средой, задуманное многими, заготовленное издалека; это есть проявление зла общественного. Вопрос заключается не просто в том, чтоб отыскать ближайших соумышленников преступного дела и подвергнуть их должной каре; такой результат был бы ничтожен в сравнении с громадностью факта, подлежащего исследованию. Требуется, как сказалось повсюду в народе, требуется доискаться корней зла. Происходящее ныне следствие далеко не ограничивается одним судебным значением; оно требуется не одним только правосудием; оно еще более требуется интересами государства, целого народа, целой великой страны. Оно должно раскрыть нам истинное положение наших дел и дать указание для нашей внутренней политики. Свет должен проникнуть в самые глубокие тайники, и общество должно ознакомиться с своим положением. Государство не может безопасно существовать, тая в себе возможность явлений, подобных покушению 4 апреля. История представляет нам примеры насильственных переворотов, политических преступлений, мятежей и восстаний; но с трудом можно понять, каким образом среди народа могут возникать и входить в силу элементы, которые, не опираясь ни на одно сословие, ни на одну часть народа, ни на одну из его действительных сил, ни на один из существующих в обществе интересов, — каким образом элементы чужие и враждебные всему, их окружающему, замышляют в народе перевороты и осмеливаются захватывать в свои руки его судьбы и выдавать себя его благотворителями. Откуда берется отвага у этих людей, что их поддерживает, что дает им чувствовать себя как нечто серьезное, как силу, призванную к действию и уверенную в успехе? Шайка людей испорченных, полоумных, не представляющих ни собою, ни себе ничего определенного, ничего сколько-нибудь уважительного, ничего, с чем можно было бы серьезно считаться, воодушевляются мыслию, что могут насильно совершить громадный переворот в стране и овладеть ее делами! Может ли общество оставаться спокойным в виду такого беспримерного явления? А явление это было уже давно в виду, давно уже общество ощущало в себе присутствие зла, давно уже указывалось на это зло, но доселе можно было заминать вопрос о нем, можно было отрицать его важность и обманывать или себя, или других относительно его характера и значения, можно было замаскировать его личиной прогресса, либеральных начал, реальных знаний. Но вот из среды этой шайки возникает замысел, который колеблет государство в его основаниях, и теперь отказывать ему в серьезном значении уже невозможно, замаскировывать его также невозможно. Самые сговорчивые и податливые на обман умы должны признать наконец действительную опасность в том, чем мы так долго шутили и чему мы дали развиться в нашем обществе. Теперь нельзя уже провозглашать алярмистами тех, кто указывает на многие печальные явления в ходе наших дел, на ошибки и злоупотребления администрации. Теперь все с ужасом отступает перед злом, которое ежеминутно может возникнуть из этого кажущегося ничтожества, из этих причин, по-видимому, так незначительных. Итак, теперь, после столь страшного опыта, никто, казалось бы, не осмелится сказать, что среда, где гнездится зло, есть элемент прогресса, к которому следует относиться уважительно. Теперь, казалось бы, каждому должно быть понятно, что если можно щадить людей, зараженных язвою, то щадить самую язву есть дело безбожное, а также и то, что щадить зараженных язвою людей не значит давать им волю, чтоб они кусались, а еще менее — отдавать им в руки самые дорогие интересы общества, — что щадить их значит прежде всего принимать меры к их излечению, буде они излечимы. И, однако же, есть люди столько бессовестные, что даже и в эту минуту, при первом серьезном внимании, обращенном на зло, начинают говорить о какой-то будто бы начинающейся у нас реакции, грозящей нашему общественному прогрессу. Политические злоумышленники, несравненно более опасные, чем простые исполнители преступных действий, — несравненно более опасные, ибо в них-то и есть корень зла, — начинают возбуждать в обществе толки о том, что слишком сильные действия против нигилизма угрожают нашему прогрессу и просвещению и что с либеральной точки зрения не следует желать, чтоб исследование дела простиралось слишком далеко и глубоко. Толки эти идут из Петербурга и наивно повторяются теми либералами, которые готовы видеть бунт во всяком правдивом слове, во всяком независимом и честном действии. Нигилизм и все доктрины, которые входят в его символ веры, не есть даже заблуждение, которое можно было бы щадить при уважении к нравственным силам, вовлеченным в него. Нигилизм настолько же прогресс, настолько же просвещение и либерализм, насколько мертвящая зараза, овладевшая организмом, может быть названа развитием его сил. Пока эта язва держится в обществе, пока еще действуют причины, ее производящие, пока остаются в силе условия, ей содействующие, общество не может плодотворно развиваться. Все, что только может облегчить наше общество от этого зла, будет истинным прогрессом и самою либеральною мерой. В том-то и состоит возмутительный обман, который делает своею жертвою нашу несчастную, ничему серьезно не учившуюся молодежь, что он спутывает у ней все понятия и возбуждает ее сочувствие к тому, что должно бы быть для ней предметом живейшего негодования. Что до сих пор представляла наша умственная жизнь и наше общественное мнение? Припомните прошедшее и оглянитесь вокруг. Все отрицательные доктрины в самом нелепом, диком, обезображенном, бессмысленном виде, лишенные всякой связи с высшими интересами разумения и знания, грубейшее посягательство на нравственные основы человеческого существования и на здравый смысл, пускались в свет под рукою цензуры; перед ними расступались с почтением как перед высшею мудростью, которой принадлежит будущее; они распространялись не только в обществе, но и в школах, между детьми, едва выучившимися читать и совершенно беззащитными. Загляните в петербургские журналы, особенно года за три перед сим, загляните тоже в объявления о выходящих вновь книгах. А между тем вспомните, давно ли общественное мнение получило возможность высказываться сколько-нибудь независимо о том, что вокруг творится; давно ли послышалось независимое публичное суждение в русском обществе о делах, которые его касаются; давно ли оно приобрело право протестовать против зла, которое прямым путем, шаг за шагом приводит к государственной измене и к покушению 4 апреля. Не казалось ли, не кажется ли необычайным и предерзостным действием всякое заявление против ошибочных попущений или лженаправленных действий, исходящих от правительственных лиц и клонящихся к порождению и усилению зла? А если б еще рассказать все то, чего стоит честному мнению удерживать независимое положение в нашей печати! Впрочем, развитие того зла, с которым приходится бороться теперь, не имеет ли своим главным источником подавление всякого самостоятельного и честного мнения, которое нельзя подкупить, как нельзя застращать? Общество, лишенное независимого мнения, может ли давать отпор обману, отравляющему его детей и делающему их орудием врагов? Нет, пусть колеблют основы государства, общественного быта, религии, пусть помрачают разумение, пусть извращают нравственные начала, пусть бесчестят науку, — пусть, как недавно говорили некоторые из наших политических мудрецов, пусть молодые люди заготовляют элементы для будущей неизбежной революции, — все это ничего, все это, быть может, даже очень хорошо; но никто не должен протестовать против сильных влияний, которые способствуют злу; никто не должен высказывать мнения о текущих делах, несогласные с интересами и видами тех или других правительственных лиц, ибо это значит, как утверждает "Современник" (и не один "Современник"), — это значит колебать доверие к правительству. Указывать на ошибочные или лженаправленные действия, которые прежде всего и более всего подвергают опасности основы правительства и самые дорогие интересы его, это значит колебать доверие к правительству! Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1866. 21 апреля. № 84.
Михаил Никифорович Катков (1818-1887) — русский публицист, философ, литературный критик, издатель журнала "Русский вестник", редактор-издатель газеты "Московские ведомости".
| ||
|