| ||
|
<1> Москва, 8 февраля 1868 Помещенная ниже записка гг. братьев Струве и А. Лессинга, представленная ими в комиссию по пересмотру таможенного тарифа, так убедительна, что не требует от нас ни пояснений, ни подтверждений. Достаточно упомянуть, что составители записки сами заводчики, и притом крупные, вследствие чего их голос приобретает еще больший авторитет. Принадлежащие им механические заведения, в особенности главный завод, коломенский, постоянно расширяются, принимают все более и более заказов, которые становятся чем далее, тем труднее, и эти заказы относятся преимущественно к юному у нас железнодорожному делу, где заграничная конкуренция должна быть особенно чувствительна. Нельзя не отдать им справедливости за добросовестное отношение к делу. Этою запискою они еще раз засвидетельствовали, что надежду на успех своей заводческой деятельности они основывают на ее достоинстве, на ее дальнейших усовершенствованиях и на требующейся для того их неусыпности, а не на припасении себе обеспечений на тот конец, чтобы без труда и забот получать оброк с семидесятимиллионного народа. Пожелаем, чтобы добрый пример нашел подражателей и чтобы финансовое управление как по этой отрасли производства, так и по другим поддерживало и поощряло труд расчетливый и честный, ожидающий выгод не от стеснения сограждан, а от доставления им новых удобств. Не подлежит сомнению, что и в мipe экономическом частный интерес может быть согласован с общим и что только тот частный интерес прочно обеспечен, который не находится в противоречии с другими уважительными интересами, а напротив, ими поддерживается как их собственная потребность. Задача благоразумного финансового управления состоит в том, чтобы по возможности водворять это согласие между интересами частными и общими, а не вносить в экономический быт народа новых диссонансов, чего теперь требуют от нашего министерства финансов протекционисты. Благодаря в особенности трудам В.П. Безобразова, публике теперь известно, как смотрел на политические и национальные вопросы главный виновник нашей так называемой покровительственной системы граф Канкрин. Семена, с презрением брошенные в русскую землю полвека тому назад, принесли такой плод, что теперь выросла целая масса интересов, стоящих в невольно-враждебном отношении к общей пользе и потому особенно раздражительных. Мы воздерживались от обстоятельного изложения наших взглядов по вопросу о таможенных пошлинах, ибо не имеем желания и не считаем нужным приносить в этом деле чьи-либо интересы в жертву даже высшему интересу общей пользы. При добросовестности противников мы могли бы вынудить у них признание, что ни одна копейка, сообразно существовавшим обстоятельствам разумно затраченная в фабричное дело, не пропала бы вследствие принятия правильных мер, а уменьшились бы только даровые азартные барыши, и притом не столько барыши от производства, сколько от торговли фабричными продуктами. Что может быть, по-видимому, желательнее для фабрикантов, как не уменьшение колебаний в цене изделий, как не освобождение фабрик из-под деспотической власти торговцев, требующих дурного, то есть, в сущности, мошеннического производства, лишь бы товар был дешевле, сохраняя свой внешний вид? Что может быть выгоднее для производителя, как не развитие спроса, дающее ему возможность вознаграждать себя и в случае понижения цены товара расширением производства? Но дело это поставлено у нас так неправильно, что даже при самом полном желании ограждать каждый действительный интерес и бороться лишь с обманом, прижимками и усыплением казалось опасным затрагивать вопрос о таможенном тарифе, — опасным в интересах общественного единодушия. Вот причина того систематического молчания, которое мы так настойчиво соблюдали. К сожалению, этот образ действий не был оценен. Мы подверглись самым ожесточенным нападкам; о нас прокричали на весь промышленный люд, будто бы мы враги его, и иные, не видя отпора с нашей стороны, поверили этим крикам, а другие пришли к заключению, будто мы не имеем что отвечать на доводы, представляемые противниками приписывавшихся нам крайних фритредерских взглядов. Дело получило извращенный вид. Наши ожесточенные порицатели, тем более крикливые, чем менее убеждены в том, о чем кричать наняты, торжествовали победу и наконец принялись осыпать нас упреками за то, что мы недостаточно добросовестны, чтобы сознаться в своих якобы доказанных нам ошибках. Желание устранять поводы к разногласиям в такие минуты, когда особенно нужно единодушие, не могло идти так далеко, чтобы мы не только молчали, но и называли черное белым: это значило бы говорить против совести, чего от нас никто ожидать не вправе. Равным образом никто не вправе требовать от нас, чтобы мы молчали, видя лжетолкования, к коим наше молчание служит поводом, и в особенности видя попытки не только сохранить в полной силе элементы внутреннего экономического раздора в русском народе, но еще более усилить их и размножить. Пусть бы еще отстаивали сохранение существующих пошлин, прибегая даже к облыжным доводам и показаниям, но протекционисты наши предлагают новые пошли, и притом по такой статье, где пошлины всего пагубнее, по привозу орудий производства, крайне нужных и для развития нашей главной промышленности, сельского хозяйства, страдающего от недостатка рук, и для улучшения и размножения наших фабрик (не потому ли иные фабриканты соглашаются на пошлину с машин, что сами уже поспешили расширить свои фабрики и боятся новых конкурентов?), и для успешного построения железных дорог, с чем связано все будущее России, и наконец, для самого машинного производства, которое не может развиться, если введению машин в употребление будут положены препоны. Вот почему мы считаем долгом прервать наконец то молчание, которое мы на себя добровольно наложили, и попытаемся время от времени излагать свои взгляды, отнюдь не дозволяя, впрочем, чтобы на их коренную умеренность хоть сколько-нибудь повлияло озлобление наших противников. В особенности мы постараемся поддерживать добрые усилия, имеющие право требовать от нас более нежели одного платонического сочувствия. Таких усилий замечается немало, и, печатая ныне превосходную записку гг. братьев Струве и А. Лессинга, мы не можем отказать себе в удовольствии привести здесь же несколько строк из прошения, представленного г. министру финансов Санкт-Петербургским политехническим обществом. Это прошение, напечатанное на днях в «Голосе», оканчивается следующими словами: Политехническое общество приносит министерству финансов выражение глубочайшей признательности за то, что в обнародованном предложении преобразований тарифа сохранен беспошлинный ввоз машин, и в видах пользы отечественной промышленности ласкает себя надеждою, что такое благодетельное узаконение удержится и на будущее время по вышеприведенным уважениям. Побуждаясь этими же самыми уважениями, Общество в заключение осмеливается всепокорнейше ходатайствовать о распространении льготы беспошлинного привоза на части машин, равно как на металлический материал во всех видах и изделиях, а также на всякие сырые и полуобделанные материалы, употребляемые на постройку и починку машин. <2> Москва, 25 апреля 1868 Идеи национальной политики все глубже и глубже проникают в сознание русского общества. Но чем более следует этому радоваться, тем желательнее, чтобы к этим идеям не примешивались другие вопросы, гораздо менее ясные и бесспорные. Кто не знает, что во многих, если не во всех важнейших отраслях нашей фабричной и ремесленной промышленности господствуют иностранцы — капиталисты, директоры фабрик, техники, мастера и даже часто рабочие, — и в каком жалком, детском подчинении находятся к ним русские люди в тех же самых отраслях промышленности? Кто не знает, что за весьма немногими исключениями в нашей международной торговле, даже отпускной, господствуют иностранные фирмы как за границей, так и в самой России? Почти вся наша торговля с другими государствами с нашей стороны только пассивная, то есть производится за счет иностранцев, которым русские купцы, ведущие иностранную торговлю, служат комиссионерами или, в лучшем случае, вторыми руками. Все важнейшие русские фирмы по иностранной торговле в наших портовых городах, имеющие прямые связи с заграничными домами и ведущие торговлю за свой счет, суть иноземного происхождения и большею частию, несмотря на давность своего водворения в России, до сих пор остаются в иностранном подданстве; число русских фирм, ведущих прямую иностранную торговлю, не только не возрастает, а в сравнении с прошедшим столетием положительно уменьшилось. С другой стороны, водворение в России иностранных негоциантов нисколько не послужило к развитию заграничной торговли, даже отпускной, в среде нашего купечества, и оно как будто совсем оттеснено от сериозных дел. Все сказанное известно каждому и возбуждает немало жалоб и сетований в русском коммерческом и фабричном мipe. Но однеми жалобами на иностранцев делу не поможешь ни в этом, ни в другом случае; надобно не жаловаться, а стараться, чтобы в нашем быту не оставались те условия, которые причиняют нашу несамостоятельность и дают власть над нами иностранцам. Можно ли сомневаться, что первая причина нашей слабости в фабричной промышленности, ремеслах и иностранной торговле, главная вина нашего подчинения иностранцам заключается в недостаточном образовании нашего купечества и всего ремесленного и рабочего класса? Отчего это происходит или, лучше, отчего это положение дел так долго держится? Мы знаем и видим, как легко в России богатеть от торговли, пользуясь азартными барышами. Нигде на свете в равной мере не встретим мы обычного у нас явления, что большинство торгующего, миллионами ворочающего купечества состоит из людей, которые начали торговать с копейки. Дедовский капитал в нашем торговом Mipe редкость. Куда же девались внуки тех людей, которые торговали в конце прошлого и начале нынешнего столетия? Ведь не все же купцы того времени разорились, не все же они были бездетны. Где теперь их внуки? Нет надобности в разысканиях, чтоб отвечать на этот вопрос. Все они вышли в господа, и не могли не выйдти, когда господами считались только чиновники и дворяне, а купца честили мужиком. При таком сословном унижении естественно, что всякий купеческий сын, получивший образование, спешил вон из купечества, предоставляя отцовское дело сидельцам. Положение русских ремесленников еще хуже. С иностранцем-ремесленником и полиция, и публика обращаются более или менее хорошо, а на ремесленника русского смотрят как на пария. Кому же охота оставаться парием, получив образование, когда представляется возможность перейдти в высшую касту? Всякий чему-нибудь учившийся стыдился, да отчасти и теперь стыдится быть русским ремесленником, потому что и теперь еще ремесленники у нас далеко не равноправны с своими конкурентами, ремесленниками иностранными, наполняющими наши города. Чтоб устранить этот порядок вещей, надобно почтить русского ремесленника, — почтить не словами только, но и делом, — то есть в законодательстве. Национальная политика, водворяющаяся у нас, разумеется, приведет к этому результату. Впрочем, за последнее время коммерческое и умственное образование нашего промышленного класса все-таки сделало успехи в сравнении с прошедшим столетием. С другой стороны, нельзя не удивляться той природной сметливости и тем необыкновенным способностям к торговле, благодаря которым даже при совершенной необразованности русские люди умеют иногда изворачиваться в сложных и трудных заграничных делах. Как же объяснить, что мы не только не замечаем ни малейших успехов в освобождении русской международной торговли от иностранных рук, но видим в этом отношении скорее попятные шаги, и именно в нынешнем столетии, когда, что ни говори, просвещение и у нас идет вперед? В кругу русских фабрикантов и мастеров распространяются технические сведения, но национальный характер нашей промышленности и ремесл нисколько не усилился в сравнении с прошедшим столетием ни по свойству изделий, ни по роду и племени действующих лиц. Особенно выделка высших сортов фабрикатов и предметов роскоши, пользующихся наивысшими таможенными премиями, отличается у нас господством иностранцев и иноземным характером своих произведений. Таковы все городские ремесла, работающие на высшие классы под охраною почти запретительных таможенных пошлин и находящиеся в руках людей, съехавшихся к нам со всех сторон света. Каким же образом все это произошло? Дело в том, что высокие таможенные тарифы препятствуют самостоятельному и национальному развитию промышленных сил страны. Чем выше тариф одной страны сравнительно с другими, тем более он привлекает к ней иностранный труд и капиталы, но не с тем, чтобы прочно водвориться в ней, а чтобы только воспользоваться таможенного премией, по существу своему недолговечною. Что сказано выше о недолговечности русских торговых домов, то в не меньшей силе применяется и к иностранным ремесленникам. Как купцы стремятся в дворяне, так иностранные ремесленники — за границу. При этом должно иметь в виду, что при усилении таможенной премии ею всегда скорее могут воспользоваться наезжие иностранцы, которым легче переселиться с готовым производством, нежели туземцам браться за дело, для них новое. Вот почему, между прочим, русские промышленники у нас иногда банкрутятся, в то время как иностранцы богатеют. Спрашивается: кто, например, может более содействовать успехам русской машиностроительной фабрикации: иностранцы ли, которые завели у нас это ради фабрикации без всякого таможенного покровительства, вследствие расчета на нашу нужду в машинах, на естественные прибыли этого дела, вообще на условия, которые будут постепенно усиливаться в их пользу, или те иностранцы, которые, будучи привлечены пошлинами на машины, учредили бы у нас временные отделения своих заграничных заведений для сбыта нам машин по более дорогой цене, нежели продают их нам ныне? Какой прок может быть для развития русской машиностроительной промышленности от подобных заведений, устроенных на скорую руку с иностранными мастерами, рассчитанных только на временные барыши от таможенной премии, и которые закроются при малейшей перемене в торговой политике? Не выгоднее ли покупать эти самые машины за границей по более дешевой цене, чем платить за них втридорога для обогащения таких производителей? Еще более существенное влияние покровительственных тарифов в том же направлении заключается в совращении отечественных капиталов и рук с пути тех промыслов и ремесл, которые исторически сложились у нас и находят благоприятные для себя местные условия. Нигде это влияние таможенных тарифов не может быть столь вредно, как в России, стране, бедной населением и капиталами. Что же мы видим в истории нашей промышленности? Разные издавна и самобытно возникшие народные изделия или изготовляются в той же грубой первоначальной форме, как несколько столетий тому назад, или безвозвратно гибнут; разные отрасли фабричной и ремесленной промышленности, вместо того чтоб образоваться на исторической почве самодельщины, развивая ее посредством более искусной техники и более утонченного вкуса, сосредоточились преимущественно на выделке по иностранным образцам всяких товаров, чуждых даже нашим географическим и климатическим условиям. Самым разительным и печальным в этом смысле фактом было падение всех отраслей нашей первобытной льняной и пеньковой промышленности. Вообще запретительная таможенная система не позволяла нам улучшить ничего своего, ничего такого, чем мы могли бы отличиться не только у себя дома, но и на иностранных рынках, и заставляла нас заводить чужое, в чем мы должны идти всегда позади иностранцев. Мы жалуемся на недостаток самобытности наших высших классов, на их пристрастие к подражанию, заимствованию и обезьянству, но в промышленной нашей жизни таможенный тариф, после отсутствия европейского образования в наших школах, также не пользующегося сочувствием наших протекционистов, всего могущественнее прививал упомянутые пороки. Это было насаждение чужестранного, иногда успешное, но всегда насильственное; это было продолжение приемов Петра Великого со всеми хорошими и дурными последствиями таких приемов. Было ли случайным явлением, что чужеземное купечество в наших портовых городах единогласно или почти единогласным большинством высказалось у нас ныне против понижения тарифа? Иностранные негоцианты, не только немцы, но даже англичане, и между прочим, что заслуживает внимания, в особенности англичане (это преимущественно известно относительно Петербурга), с негодованием говорят об усилиях к понижению нашего тарифа, даже самому осмотрительному и самому медленному. Этот замечательный факт весьма просто объясняется. Иначе и быть не могло. Англии, Франции и Германии и их фабрикантам и купцам может быть выгодно больше продавать России и больше покупать у России, так же, как это выгодно нам; при этом им выгоднее иметь непосредственные коммерческие сношения с русскими фабрикантами и купцами, нежели торговать через несколько иностранных контор, забравших эту торговлю в свои руки. Но этим нескольким конторами положительно невыгодно понижение нашего тарифа, ибо с ним неизбежно связано размножение русских фирм, участвующих в иностранной торговле, так как всякое облегчение по торговле делает ее более доступною для средних и мелких капиталов. Наконец, иностранцам, временно водворившимся в России, выгодно, чтобы не возвышался и нравственный уровень русского купечества, что непременно последовало бы при усиленной иностранной конкуренции, когда всем пришлось бы торговать добросовестнее. Вот почему протекционизм нашел такой отголосок в иностранных негоциантах наших портовых городов, не исключая даже азовских портов, страдающих от недостаточного ввоза иностранных товаров, которыми эти порты чудовищным образом снабжаются до сих пор из Балтийского моря. Итак, национальное знамя в руках протекционистов есть призрак; они могут быть самыми пламенными патриотами и полезными сподвижниками национальной политики, но лишь вопреки проповедуемым ими понятиям о народном хозяйстве. Протекционизм, как мы это видим из тождества протекционистской пропаганды во всех концах земного шара, имеет все принадлежности космополитизма. Ныне и протекционизм, и космополитизм перестали быть руководящими началами в законодательстве и политике Европы, уступив место национальным интересам. Все просвещенные политические деятели, в особенности в государствах, первенствующих энергией своей национальной политики, признают, что ей как нельзя более соответствует возможно свободное развитие международной торговли, от коей выигрывают обе стороны, и возможно свободное развитие всех промыслов без искусственного покровительства одним в ущерб другим, и именно чужеземным в ущерб национальным. Иначе граф Бисмарк, например, хлопотал бы только о торговом трактате с Россией, а не заключал бы торговых трактатов с Англией, Францией, Бельгией, Италией и т.д. Кстати припомним здесь одну любопытную иллюстрацию для высказанных нами мыслей. Недавно наши протекционисты с негодованием указывали на проектированное тарифною комиссией понижение пошлин на ножевой товар, долженствующее будто бы нанести смертный удар известному народному производству этого товара в селах Павлове и Ворсме, страдающему и без того от разных неблагоприятных обстоятельств. В числе обстоятельств, неблагоприятных для павловского металлического производства, к которым-де тарифная комиссия оказалась равнодушною в своих заботах о понижении тарифа, протекционисты с особенным шумом указывали на недостаток в павловской промышленности механических приспособлений, на дороговизну английской стали и разных других привозных иностранных металлов и материалов, а равно и осветительных веществ и проч. Можно ли более неловким образом проговориться? Как помогут Павлову и Ворсме против всех этих затруднений пошлины на машины и возвышение пошлин на употребляемые там иностранные материалы? Не проще ли вместо удержания нынешней пошлины на ножевой товар желать удешевления всех необходимых для его производства иностранных материалов? Вот национальное производство, которое несомненно усилилось бы от понижения тарифа, сохранив всю свою самобытность и идя своею дорогой к преуспеянию, без всяких заимствований и без машинального подражания иностранным образцам. Что было бы без покровительственного тарифа с павловскою фабрикацией, которая при этом тарифе и вследствие этого тарифа погибает, то было бы со всею отечественною промышленностью, ныне исковерканною тарифом. Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1868. 9 февраля, 26 апреля. № 31, 88.
Катков Михаил Никифорович (1818-1887) — русский публицист, издатель, литературный критик. | ||
|