| ||
|
Недели за две или за три до злодеяния 4 апреля во французских журналах вдруг появились статьи, основанные на каких-то полученных из Петербурга сведениях, из коих явствует, что все русское общество исполнено теперь самых разрушительных революционных элементов. Эти разрушительные элементы приведены петербургскими руководителями парижских журналистов в связь с русским патриотизмом и равномерно с нынешнею администрацией в западном крае и Царстве Польском. Разнузданные страсти самого мрачного свойства, — демократия, социализм, атеизм, — вследствие направления, принятого русскою политикой по польскому вопросу и вследствие оживления русского национального чувства развились неимоверно и грозят страшными бедствиями: вот сущность этих странных статей, вдруг, ни с того ни с сего появившихся во французских журналах, или, лучше сказать, этих странных показаний, вдруг сделанных из Петербурга. Можно ли говорить что-либо подобное, не имея на душе какого-нибудь злостного умысла? Ошибкой или недоразумением объяснять эту выходку невозможно. Всякий мыслящий человек в России может засвидетельствовать, что гнусная язва, ставшая у нас известною под именем нигилизма, развивалась в беззащитном русском обществе усиленно, явными и тайными средствами, особенно в продолжение трех или четырех предшествовавших польскому восстанию лет. Частным, бесправным, разрозненным людям в то время было трудно бороться с этою язвой; сколько средств у них было, они боролись со злом, но удержать его поток было невозможно. В организации самого общества оно не имело никаких корней; оно было явлением поверхностным и совершенно чуждым ему. Главными жертвами этого зла была прежде всего наша бедная учащаяся молодежь, при несчастном воспитании, которое получает она в наших казенных школах, и при умышленно дурных влияниях, которыми под видом либерализма и прогресса развивались в неприготовленных умах самые безнравственные, самые бессмысленные учения. Все, что в нашем обществе было здравомыслящего, толкового, дельного, было запугано и молчало и, во всяком случае, едва ли могло быть слышно среди неистового гама, который, разносясь главным образом из Петербурга на всю Россию, производил тем более одуряющее действие, что шел именно оттуда. Заботливые и просвещенные отцы семейств предпочитали отсылать своих детей за границу, нежели отдавать их в учебные заведения, содержимые в России правительством. Цензура странным образом кокетничала с самыми нелепыми направлениями, которые прямо вели своих последователей на каторгу. В то время когда честное и независимое общественное мнение было затруднено и стеснено, Чернышевский писал и печатал свой отвратительный роман, сидя в крепости; то издание, где господствовал этот писатель, увлекая и терроризуя слабые головы, пользовалось особою поддержкой. Революционный эмиссар польского происхождения из Лондона, приезжавший в Россию с тем, чтобы благодетельно направлять ее прогресс и разгуливавший по ее губерниям, стал русским публицистом в Петербурге, пользовался особенным покровительством цензуры. Как бы хорошо было произвести следствие всестороннее и полное! Как бы полезно было собрать показания со всей России! Тысячи голосов представили бы страшное свидетельство о злодейских способах отравы, которая распространялась недоброжелателями русского народа и имела целью погубить в зародыше его будущее. Не из свободы — свободы ни в чем не было, ни в преподавании, ни в печати, ни в обществе, — а из искусственной махинации, действовавшей то вынуждением, то нечистыми поощрениями, неуловимыми для контроля сверху, но ясно видными при некоторой зоркости снизу, — выходила эта зараза. Общественное мнение, которое могло бы противодействовать этому, подавлялось; вместо здорового общественного мнения над страной носилась какая-то страшная галлюцинация, и люди хватали себя за голову, не будучи в состоянии отдать себе отчет в том, что творилось вокруг. Сеть вражеского заговора охватывала целую страну и имела своих адептов и пособников во всех сферах, — сеть, которую обнаружило польское восстание. Вот в каком положении находились наши дела, вот как совершалось убийство целого народа в его надеждах, в его мыслящих и действующих классах. Мы видим ежедневно, как настойчиво действует обман даже теперь, когда можно за ним следить и разоблачать его и когда общественное мнение настолько созрело и окрепло, чтобы не даваться ему. Посудите же, как успешно действовала эта страшная и беспримерная в истории интрига за три года перед сим, пользуясь пассивным состоянием общества и всеми способами всемогущей, не встречавшей себе никакого сопротивления административной организации. Последние три года были великою благодатью для русского народа; они оживили и подняли его общественные силы. Кошмар, который подавлял и связывал его, между тем как по жилам его распространялась отрава, исчез. Мало-помалу все пришло в себя, могущественное чувство патриотизма заставило приутихнуть злую силу, и она стала осторожнее; она принуждена если не вовсе прекратить, то скрывать свою игру. Зло, далеко еще не исторгнутое с корнем, принуждено было спрятаться. Атмосфера очистилась; дышать стало легче и свободнее; здравый смысл вступил в свои права; законы действительности возымели свою силу над умами. Тогдашнее настроение общественного мнения относится к теперешнему, как сумасшедший дом к естественному порядку вещей в человеческом обществе. Массы бедной молодежи, которую гнусная махинация губила умственно и нравственно, были спасены; множество молодых людей из отъявленных нигилистов, с которыми не было возможно никакое разумное объяснение, которые заучивали наизусть "Колокол" и произведения немецких мыслителей вроде Бюхнера, Макса Штирнера, Фейербаха, нарочито переведенные и литографированные для наших семинарий и гимназий, освободились от заразы, которая еще не успела глубоко проникнуть в них, и стали здравомысленными и дельными людьми, так что невозможно узнать их теперь. Но естественно, что некоторая часть глубже испорченных людей и теперь еще коснеет в мерзостях своего нигилизма, тем более что причины зла держатся еще в силе и продолжают действовать, хотя гораздо осторожнее и тише, чем прежде. Это уже не легкомысленные, сбитые с толку юноши; это люди совершенно потерянные, готовые послужить орудием для всякого гнусного дела. Злоумышленная махинация может дрессировать этих негодяев соответственно своим видам и формировать из них и поджигателей, и убийц. Итак, за две, за три недели до покушения 4 апреля некоторые французские публицисты, руководимые указаниями из Петербурга, возвещали мipy, что чувство русской народности и русского патриотизма есть революция, социализм и атеизм и как бы приготовляли умы к ужасным событиям, долженствующим возникнуть из теперешнего положения вещей в России, указывая при этом на политику, принятую ее правительством относительно польского вопроса, как на главную причину зла. Но вот что еще гораздо страннее: за два дня до этого ужасного покушения, именно 2 апреля, в "Силезскую Газету" ("Schlesische Zeitung") писали из Петербурга же, что будто в этой столице открыт заговор старой русской партии и что у каких-то вождей этой партии делались домовые обыски, что будто были арестованы какие-то люди с французскими и австрийскими паспортами, что это большею частью люди, которые не могли объяснить цели своего пребывания в Петербурге и обратили на себя внимание полиции некоторыми странностями своего поведения. Петербургский корреспондент "Силезской Газеты" от 2 апреля присовокупляет, что "у одного из этих арестованных найдены компрометирующие бумаги; этот человек находился в деятельных связях с сферами реакционной партии" (корреспондент подчеркнул эти слова). Как вам покажется это известие из Петербурга в газету польского оттенка о каком-то заговоре, о каких-то арестованных лицах и о каком-то опасном агенте старой русской (патриотической) или реакционной (национальной) партии, — известие, пущенное за два дня до покушения 4 апреля! После этого мудрено ли, что одна дама высшего петербургского общества рассказывала уже после 4 апреля, что знакомая ей польская особа еще за две недели перед тем сообщала ей о готовившемся на жизнь Государя Императора покушении? Трудно ли также понять, зачем нужно было корреспонденту "Силезской Газеты" сочинить заговор какой-то старой русской партии и возвестить мipy о каком-то подозрительном человеке, находящемся в связях с этою партией, которую он называет реакционною? Сказывают, что преступник в первые дни показывал, что он действовал из патриотизма, что он принадлежит к русской национальной партии и чуть ли не потому решился на злодеяние, что начитался "Московских Ведомостей". Но вот еще факт: покушение совершилось, злодей схвачен. Прошла с того времени почти целая неделя в тщательных розысках об имени и личности преступника. Он сказывался фальшивыми именами; его называли то Алексеем Петровым, то Ольшевским, то Владимировым. Следователи не могли добиться, кто он такой; но неизвестные корреспонденты иностранных газет в Петербурге почти в самый день совершившегося покушения извещали, что преступник есть русский мелкопоместный дворянин, фанатический крепостник, разорившийся вследствие эмансипации, "unci Fanatismus wegen jener Massregel das Motiv der That" ["и фанатизм из-за тех мероприятий стал причиной поступка" (нем.)]. Что же отсюда явствует? Во-первых, что в Петербурге 4 апреля были люди, которым преступник был известен, а, во-вторых, были люди, которые были заинтересованы тем, чтоб истолковать преступление в видах гнуснейшего злоумышления. Будем надеяться: следственное дело находится в надежных и сильных руках. Будем надеяться, что Бог поможет государственному человеку, оказавшему Государю и России незабвенную услугу, оказать еще новую, которая по своему значению, быть может, далеко оставить за собою то, что было им сделано. Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1866. 13 апреля. № 78.
Михаил Никифорович Катков (1818-1887) — русский публицист, философ, литературный критик, издатель журнала "Русский вестник", редактор-издатель газеты "Московские ведомости".
| ||
|